Барабаны, исполняющие мелодию в честь Шанго, сбиваются с такта, потом умолкают. Ортис что-то громко кричит барабанщикам по-испански. Они начинают играть снова, Ортис поет песнь, обращенную к Элеггуа-Эшу, и просит Оруна отворить врата и увести к себе всех ориша.
Мой муж произносит:
– Они исполняют мою песню. Увидимся позже, Джейн.
Ужаснее всего то, что говорит он совершенно спокойно и разумно, даже с теплым чувством.
И вдруг у человека, стоящего передо мной, изчезает выражение лица, он съеживается, исчезает. Удаляются и другие ориша, дробно стучат копыта их коней. Я выбегаю из дома.
К тому времени, как я въезжаю на дорожку к дому, я почти полностью убеждаю себя, что ни Шанго, ни моего мужа не было. Это всего лишь галлюцинация, вызванная стрессом, да еще эти проклятые барабаны… Я просто вообразила себе разговор с мужем, представила, что он мог бы мне сказать, и будто бы услышала это из уст мистера Лопеса.
Сонная Шэри уходит домой, унося с собой мою горячую благодарность и пять долларов, которые я ей вручила. Я долго стою под душем, смывая с себя миазмы этого вечера. Натягиваю свою драную футболку, забираюсь в свой гамак и мгновенно засыпаю.
Позже я просыпаюсь. Глубокая ночь, тихо. Сквозь ротанговые жалюзи в моем окне пробивается луч луны и пишет светлые знаки на противоположной стене. Это просто смешно, думаю я теперь, быть преследуемой серийным убийцей – и заниматься всякой чепухой вроде этого вуду в доме у Ортиса. Я должна немедленно взять малышку и бежать – adios, прощай, Майами. Я укладываю вещи, их немного. Поднимаюсь наверх и беру на руки спящую Лус. Какая она тяжелая, мне кажется, я держу на руках мраморное изваяние. Я кладу ее на заднее сиденье «бьюика». Мы уезжаем.
Проехав Дуглас, я направляюсь к Трейлу, а потом дальше на запад. Движение на дороге незначительное, а после заставы перед эстакадой дорога становится и вовсе пустынной. Но вдруг впереди появляется светлое зарево, а дальше – огни, множество огней, и ночного мрака будто не бывало. Я подруливаю к большой стоянке грузовиков, на обочине возле которой я вижу темно-желтое здание с надписью огромными неоновыми буквами на фасаде: «Индейское казино «Имокали». Тут моя трансмиссия снова начинает выкидывать номера, машину трясет как в лихорадке, и я выключаю мотор. В офисе автозаправочной станции в наличии всего один человек – индеец в комбинезоне, с множеством черных как смоль косичек на голове. Я спрашиваю, не может ли он привести в порядок мою трансмиссию; он отвечает, что, разумеется, может, они тут все могут привести в порядок, дайте мне всего один час, мэм. Он закатывает «бьюик» на подъемник. Я без памяти рада. Бужу Лус, и мы вместе входим в казино. Я решаю, что мы можем пока немного поиграть с «одноруким бандитом», – вдруг да и выиграем немного денег, в дороге они нам пригодятся. Размениваю деньги, получаю полную круглую коробочку четвертаков, и мы направляемся к автоматам. Почти сразу Лус выигрывает джекпот, монеты сыплются ей прямо на ноги, покрывая их до самых щиколоток. Мы собираем деньги в коробку побольше, я велю Лус продолжать игру монетами из маленькой коробочки, а сама иду к кассе обменять джекпот на фишки. У меня поднимается настроение. Наконец-то мне улыбнулась удача! Некоторое время я играю в блэк-джек, и в этой карточной игре мне тоже везет, а потом перехожу к рулетке. Груда фишек растет.
И вдруг я ощущаю приступ страха. Как долго я играю? Несколько часов? Забираю свой выигрыш и спешу к игровым автоматам, чтобы отыскать Лус. Здесь, кажется, целые мили каких-то путаных переходов, совершенно одинаковых. Слепящие огни, гудение автоматов, оглушительная музыка Диснея. Я бегаю по переходам, в панике окликая Лус. Наконец я ее вижу. Она идет, держась за руку крупной женщины в желтом платье. Я кричу на нее. Женщина оборачивается, и я узнаю мать Лус, которую я убила. Я бегу, бегу, путаясь в лабиринте переходов среди множества зеркал. Я бегу очень медленно, я едва могу передвигать ноги…
…Я лежу в своем гамаке, сердце колотится гулко и часто, я вся в поту. Лунный свет по-прежнему бросает блики сквозь ротанговые жалюзи на противоположную стену. Я встаю на ноги. Колени у меня дрожат. Давно уже я не видела таких страшных снов. Иду в ванную, горстями плещу воду себе в лицо. Смотрю на себя в зеркало. Так и есть, мой перманент превратился за время сна в нечто невообразимое, но это я, вполне реальная. На всякий случай щиплю себя за щеку. Точно я…
Откуда-то сверху доносится то ли царапанье, то ли постукивание крохотных коготков. Выхожу наружу – посмотреть, уж не енотиха ли это. Я не вижу ее у себя на крыльце, но какое-то темное, приземистое существо пробегает по садику, освещенному бледной луной. Ох, да ведь это всего лишь Джейк, наш пес.
Только я собралась вернуться в свой гамак и снова уснуть, как вдруг услышала громкий крик сверху, из комнаты Лус. Я мгновенно взбираюсь по перекладинам лестницы. Снова крик. Лус, видимо, тоже привиделся кошмар. Бегу к ее постели и вижу у себя под ногами огромного таракана. Никогда не встречала таких больших тараканов, сначала я даже приняла его за мышь. Я наступила на таракана и раздавила его босой ногой. Лус кричит уже истерически. Я подбегаю к ней, сажусь на кровать, прижимаю девочку к себе и заворачиваю в ее розовое одеяло. Она бьется у меня на руках, я успокаиваю ее, твержу, что это всего только сон, проснись, моя детка. Рот ее широко открыт в гримасе ужаса, глаза крепко зажмурены. Я ощущаю у себя на руке какое-то покалывание. Оказывается, это еще один таракан, такой же огромный. Я сбрасываю его, но чувствую под розовым одеяльцем какое-то шевеление. Разворачиваю одеяло и тут же швыряю прочь: вся постель кишит тараканами. Они ползают по телу девочки, забираются под ночную рубашку. Видимо, моя реконструкция чердака распугала целую колонию отвратительных насекомых. Я вскакиваю с постели и, держа Лус на вытянутых руках, сильно встряхиваю ее. Тараканы дождем сыплются на пол, некоторые лезут мне на ноги, я отплясываю какой-то дикий танец, давлю их, ковер под ногами скользит. Таракан ползет по моему плечу, перебирается на лицо Лус и лезет ей в рот. Она начинает давиться; я засовываю пальцы ей в рот, но не могу схватить насекомое, и оно скрывается у девочки в горле. Губы у Лус синеют…
…Я у себя в гамаке, а блики лунного света по-прежнему лежат на противоположной от окна стене. Время как будто остановилось. Теперь я понимаю, что нахожусь во власти чужой воли. Сердце снова колотится как бешеное.
Хватит, заметано, – ни в коем случае не спать, дабы не случилось худшего. Я вылезаю из гамака, умываю потное лицо, надеваю поверх футболки комбинезон, в котором занималась малярными работами, и готовлю для себя целый кофейник кофе. Я обнаруживаю, что проголодалась, и считаю это хорошим признаком. Готовлю себе омлет из трех яиц и тост, чтобы съесть все это за кофе. Выпиваю весь кофейник – последнюю чашку, сидя на крыльце, радуясь тропическому рассвету, пению птиц и стараясь забыть о кошмарах ночи. В Африке я всегда поднималась вместе с птицами. Над моей головой пролетает стайка зеленых попугаев. Листья пальм шелестят от раннего морского ветра.
Лус спускается вниз, я слышу, как она хлопает дверцей холодильника. Я вхожу в дом. Лус еще заспанная и сердитая. Я спрашиваю, видела ли она какие-нибудь сны. Она отвечает, что нет, но я думаю, это неправда. Я помогаю ей одеться, и мы уезжаем – она в школу, я на работу. Вечер, проведенный в доме Ортиса, кажется мне теперь частью снов, которые я видела после.
Сегодня мой последний рабочий день. Мне дадут чек, и я получу по нему деньги в кредитном союзе во время ланча. Чек будет на довольно крупную сумму, если учесть выплату за неиспользованный отпуск и отчисления из Пенсионного фонда… Я снова начинаю думать о бегстве. Уитт знает, что я жива, но не знает, где я нахожусь физически… нет, на самом деле он не знает, что я жива, все это галлюцинации прошедшей ночи – и это, и сны. Просто дурные сны. А вот это реальность: я ударяю тыльной стороной ладони по твердому, старомодному рулевому колесу. И мне больно.
Я рада видеть миссис Уэйли, однако она не выказывает при моем появлении ни малейшей радости. Я направляюсь к своему столу, но миссис Уэйли жестом приглашает меня зайти к ней. Я думаю о своем чеке и пытаюсь сообразить, какая в нем будет проставлена сумма. Не меньше тысячи двухсот долларов… Захожу в кабинку к начальнице и закрываю дверь.
– Позвольте узнать, с какой стати вы явились на работу в подобной одежде? – спрашивает она. – Не воображайте, что, если вы работаете последний день, я стану менять свои требования. Ни в коем случае, мэм. Рабочий комбинезон и футболка? Да еще к тому же грязные. Как же вам не стыдно?
Мне и в самом деле стыдно. Я бормочу извинения.
– Этого недостаточно, – заявляет она. – И вы обязаны к тому же отработать полный день в отделе в приличном костюме, в противном случае я не поставлю свою подпись на вашем чеке. Что вы об этом думаете?
Я ничего об этом не думаю. Я непременно должна получить этот чек. Я молчу.
Миссис Уэйли подходит к своему шкафу и достает из него повешенный на плечики брючный костюм лимонно-желто-го цвета, аккуратно обернутый в полиэтилен.
– Только по доброте сердечной я хочу одолжить вам этот костюм. Переодевайтесь.
Я беру костюм и направляюсь к двери.
– Нет, – останавливает меня миссис Уэйли. – Здесь. Переодевайтесь прямо здесь.
Что я могу поделать? Эта женщина ненормальная, а мне очень нужен чек. Я стаскиваю с себя комбинезон и футболку и остаюсь в чем мать родила. На лице у миссис Уэйли появляется торжествующее выражение оттого, что вот стоит перед ней голая женщина с покорной миной, которая позволяет себе выходить из дома утром на службу без нижнего белья. Тут я вдруг осознаю, что стою я у самого окна, в которое таращатся все мои коллеги, и среди них почему-то Лу Ниринг. Но ведь для него эта картина не нова, он видел все это раньше. Ну и плевать мне на них, сегодня мой последний рабочий день. Я приподнимаю груди, прижимаю их к оконному стеклу и машу рукой. Чувствую прикосновение холодного стекла к соскам, отчего они сразу твердеют…
…Я лежу в своем гамаке, и блики лунного света по-прежнему лежат на противоположной от окна стене. Теперь я решаю остаться в гамаке, смотреть, как бледнеют лунные блики и наступает рассвет, и ждать, что будет дальше. Быть может, Лус придет ко мне через некоторое время и, не дождавшись от меня ни слова, расплачется и побежит к Полли, и та тоже придет сюда и тоже ничего от меня не добьется. А далее сюда явится какой-нибудь коп плюс два парня из больницы Джексона. Они увезут меня в нервное отделение больницы, и какой-нибудь интерн накачает меня торазином, и все будет прекрасно. Я проведу остаток жизни в клетке, никому не причиняя беспокойства, тихо и мирно. Быть может, я даже наберу вес. Надеюсь, что Лус удочерит какая-нибудь хорошая семья. Потом я умру и проснусь в своем гамаке и увижу лунные пятна на противоположной от окна стене.
Потом мне снится, что залаял Джейк, он лает и лает, не умолкая, визгливо и очень громко. Я слышу, как хлопает дверь в доме у Полли, слышу, как она велит псу заткнуться, а тот и внимания не обращает на ее окрик, тявкает и тявкает. Слышу, как Полли зовет Дейти, чего она обычно не делает в реальной жизни. Дверь снова хлопает. Но вот над двором проносятся птицы-медоуказчики, и я слышу или мне кажется, что слышу, звуки их песни – пурр-пурр-уитт. Быть может, это другие птицы, это не важно, это совсем не важно в стране снов.
У меня болит спина, как если бы все происходило в реальности. Я хочу встать. И я встаю. Почему бы и нет? Одеваюсь как положено и не забываю о нижнем белье. Кое-как справляюсь со своими лохмами. Надеваю свои безобразные очки. Выхожу на крыльцо взглянуть, что там такое стряслось. И теперь уже точно слышу вой сирен. И я отлично вижу отсюда под нашим манговым деревом большой газетный лист. Это его способ сообщить, что он знает, где я нахожусь в реальной жизни. Если она вообще существует, реальная жизнь, я сейчас могла бы в нее вернуться. Рано говорить об этом. Откуда мне знать?
Глава двадцать третья
31 октября, Лагос – Бамако
Пишу в самолете, рейс чартерный. Мы оба признаны persona non grata – нежелательными личностями. Пытаюсь разобраться, с какой стати я-то объявлена такой вот персоной. Что я сделала не так? У. спит, одурманенный. Я не могу на него смотреть, не могу представить, что дотронусь до него когда-нибудь. Но он здесь, я вытащила его. Встретилась с Мусой. Он орал, подойдя ко мне очень близко и дыша перегаром. Отдала ему деньги, подумав, не потребует ли он дополнительного «возмещения» чисто личного плана. Пошла бы я на такое? Ради У.? Обошлось без этого.
Я нашла У. в углу вонючей камеры, на полу. Он очень обрадовался мне, пришел в восторженное возбуждение. Плакал. Он, в сущности, отнюдь не крутой парень и физически не слишком вынослив. Не то что Грир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Мой муж произносит:
– Они исполняют мою песню. Увидимся позже, Джейн.
Ужаснее всего то, что говорит он совершенно спокойно и разумно, даже с теплым чувством.
И вдруг у человека, стоящего передо мной, изчезает выражение лица, он съеживается, исчезает. Удаляются и другие ориша, дробно стучат копыта их коней. Я выбегаю из дома.
К тому времени, как я въезжаю на дорожку к дому, я почти полностью убеждаю себя, что ни Шанго, ни моего мужа не было. Это всего лишь галлюцинация, вызванная стрессом, да еще эти проклятые барабаны… Я просто вообразила себе разговор с мужем, представила, что он мог бы мне сказать, и будто бы услышала это из уст мистера Лопеса.
Сонная Шэри уходит домой, унося с собой мою горячую благодарность и пять долларов, которые я ей вручила. Я долго стою под душем, смывая с себя миазмы этого вечера. Натягиваю свою драную футболку, забираюсь в свой гамак и мгновенно засыпаю.
Позже я просыпаюсь. Глубокая ночь, тихо. Сквозь ротанговые жалюзи в моем окне пробивается луч луны и пишет светлые знаки на противоположной стене. Это просто смешно, думаю я теперь, быть преследуемой серийным убийцей – и заниматься всякой чепухой вроде этого вуду в доме у Ортиса. Я должна немедленно взять малышку и бежать – adios, прощай, Майами. Я укладываю вещи, их немного. Поднимаюсь наверх и беру на руки спящую Лус. Какая она тяжелая, мне кажется, я держу на руках мраморное изваяние. Я кладу ее на заднее сиденье «бьюика». Мы уезжаем.
Проехав Дуглас, я направляюсь к Трейлу, а потом дальше на запад. Движение на дороге незначительное, а после заставы перед эстакадой дорога становится и вовсе пустынной. Но вдруг впереди появляется светлое зарево, а дальше – огни, множество огней, и ночного мрака будто не бывало. Я подруливаю к большой стоянке грузовиков, на обочине возле которой я вижу темно-желтое здание с надписью огромными неоновыми буквами на фасаде: «Индейское казино «Имокали». Тут моя трансмиссия снова начинает выкидывать номера, машину трясет как в лихорадке, и я выключаю мотор. В офисе автозаправочной станции в наличии всего один человек – индеец в комбинезоне, с множеством черных как смоль косичек на голове. Я спрашиваю, не может ли он привести в порядок мою трансмиссию; он отвечает, что, разумеется, может, они тут все могут привести в порядок, дайте мне всего один час, мэм. Он закатывает «бьюик» на подъемник. Я без памяти рада. Бужу Лус, и мы вместе входим в казино. Я решаю, что мы можем пока немного поиграть с «одноруким бандитом», – вдруг да и выиграем немного денег, в дороге они нам пригодятся. Размениваю деньги, получаю полную круглую коробочку четвертаков, и мы направляемся к автоматам. Почти сразу Лус выигрывает джекпот, монеты сыплются ей прямо на ноги, покрывая их до самых щиколоток. Мы собираем деньги в коробку побольше, я велю Лус продолжать игру монетами из маленькой коробочки, а сама иду к кассе обменять джекпот на фишки. У меня поднимается настроение. Наконец-то мне улыбнулась удача! Некоторое время я играю в блэк-джек, и в этой карточной игре мне тоже везет, а потом перехожу к рулетке. Груда фишек растет.
И вдруг я ощущаю приступ страха. Как долго я играю? Несколько часов? Забираю свой выигрыш и спешу к игровым автоматам, чтобы отыскать Лус. Здесь, кажется, целые мили каких-то путаных переходов, совершенно одинаковых. Слепящие огни, гудение автоматов, оглушительная музыка Диснея. Я бегаю по переходам, в панике окликая Лус. Наконец я ее вижу. Она идет, держась за руку крупной женщины в желтом платье. Я кричу на нее. Женщина оборачивается, и я узнаю мать Лус, которую я убила. Я бегу, бегу, путаясь в лабиринте переходов среди множества зеркал. Я бегу очень медленно, я едва могу передвигать ноги…
…Я лежу в своем гамаке, сердце колотится гулко и часто, я вся в поту. Лунный свет по-прежнему бросает блики сквозь ротанговые жалюзи на противоположную стену. Я встаю на ноги. Колени у меня дрожат. Давно уже я не видела таких страшных снов. Иду в ванную, горстями плещу воду себе в лицо. Смотрю на себя в зеркало. Так и есть, мой перманент превратился за время сна в нечто невообразимое, но это я, вполне реальная. На всякий случай щиплю себя за щеку. Точно я…
Откуда-то сверху доносится то ли царапанье, то ли постукивание крохотных коготков. Выхожу наружу – посмотреть, уж не енотиха ли это. Я не вижу ее у себя на крыльце, но какое-то темное, приземистое существо пробегает по садику, освещенному бледной луной. Ох, да ведь это всего лишь Джейк, наш пес.
Только я собралась вернуться в свой гамак и снова уснуть, как вдруг услышала громкий крик сверху, из комнаты Лус. Я мгновенно взбираюсь по перекладинам лестницы. Снова крик. Лус, видимо, тоже привиделся кошмар. Бегу к ее постели и вижу у себя под ногами огромного таракана. Никогда не встречала таких больших тараканов, сначала я даже приняла его за мышь. Я наступила на таракана и раздавила его босой ногой. Лус кричит уже истерически. Я подбегаю к ней, сажусь на кровать, прижимаю девочку к себе и заворачиваю в ее розовое одеяло. Она бьется у меня на руках, я успокаиваю ее, твержу, что это всего только сон, проснись, моя детка. Рот ее широко открыт в гримасе ужаса, глаза крепко зажмурены. Я ощущаю у себя на руке какое-то покалывание. Оказывается, это еще один таракан, такой же огромный. Я сбрасываю его, но чувствую под розовым одеяльцем какое-то шевеление. Разворачиваю одеяло и тут же швыряю прочь: вся постель кишит тараканами. Они ползают по телу девочки, забираются под ночную рубашку. Видимо, моя реконструкция чердака распугала целую колонию отвратительных насекомых. Я вскакиваю с постели и, держа Лус на вытянутых руках, сильно встряхиваю ее. Тараканы дождем сыплются на пол, некоторые лезут мне на ноги, я отплясываю какой-то дикий танец, давлю их, ковер под ногами скользит. Таракан ползет по моему плечу, перебирается на лицо Лус и лезет ей в рот. Она начинает давиться; я засовываю пальцы ей в рот, но не могу схватить насекомое, и оно скрывается у девочки в горле. Губы у Лус синеют…
…Я у себя в гамаке, а блики лунного света по-прежнему лежат на противоположной от окна стене. Время как будто остановилось. Теперь я понимаю, что нахожусь во власти чужой воли. Сердце снова колотится как бешеное.
Хватит, заметано, – ни в коем случае не спать, дабы не случилось худшего. Я вылезаю из гамака, умываю потное лицо, надеваю поверх футболки комбинезон, в котором занималась малярными работами, и готовлю для себя целый кофейник кофе. Я обнаруживаю, что проголодалась, и считаю это хорошим признаком. Готовлю себе омлет из трех яиц и тост, чтобы съесть все это за кофе. Выпиваю весь кофейник – последнюю чашку, сидя на крыльце, радуясь тропическому рассвету, пению птиц и стараясь забыть о кошмарах ночи. В Африке я всегда поднималась вместе с птицами. Над моей головой пролетает стайка зеленых попугаев. Листья пальм шелестят от раннего морского ветра.
Лус спускается вниз, я слышу, как она хлопает дверцей холодильника. Я вхожу в дом. Лус еще заспанная и сердитая. Я спрашиваю, видела ли она какие-нибудь сны. Она отвечает, что нет, но я думаю, это неправда. Я помогаю ей одеться, и мы уезжаем – она в школу, я на работу. Вечер, проведенный в доме Ортиса, кажется мне теперь частью снов, которые я видела после.
Сегодня мой последний рабочий день. Мне дадут чек, и я получу по нему деньги в кредитном союзе во время ланча. Чек будет на довольно крупную сумму, если учесть выплату за неиспользованный отпуск и отчисления из Пенсионного фонда… Я снова начинаю думать о бегстве. Уитт знает, что я жива, но не знает, где я нахожусь физически… нет, на самом деле он не знает, что я жива, все это галлюцинации прошедшей ночи – и это, и сны. Просто дурные сны. А вот это реальность: я ударяю тыльной стороной ладони по твердому, старомодному рулевому колесу. И мне больно.
Я рада видеть миссис Уэйли, однако она не выказывает при моем появлении ни малейшей радости. Я направляюсь к своему столу, но миссис Уэйли жестом приглашает меня зайти к ней. Я думаю о своем чеке и пытаюсь сообразить, какая в нем будет проставлена сумма. Не меньше тысячи двухсот долларов… Захожу в кабинку к начальнице и закрываю дверь.
– Позвольте узнать, с какой стати вы явились на работу в подобной одежде? – спрашивает она. – Не воображайте, что, если вы работаете последний день, я стану менять свои требования. Ни в коем случае, мэм. Рабочий комбинезон и футболка? Да еще к тому же грязные. Как же вам не стыдно?
Мне и в самом деле стыдно. Я бормочу извинения.
– Этого недостаточно, – заявляет она. – И вы обязаны к тому же отработать полный день в отделе в приличном костюме, в противном случае я не поставлю свою подпись на вашем чеке. Что вы об этом думаете?
Я ничего об этом не думаю. Я непременно должна получить этот чек. Я молчу.
Миссис Уэйли подходит к своему шкафу и достает из него повешенный на плечики брючный костюм лимонно-желто-го цвета, аккуратно обернутый в полиэтилен.
– Только по доброте сердечной я хочу одолжить вам этот костюм. Переодевайтесь.
Я беру костюм и направляюсь к двери.
– Нет, – останавливает меня миссис Уэйли. – Здесь. Переодевайтесь прямо здесь.
Что я могу поделать? Эта женщина ненормальная, а мне очень нужен чек. Я стаскиваю с себя комбинезон и футболку и остаюсь в чем мать родила. На лице у миссис Уэйли появляется торжествующее выражение оттого, что вот стоит перед ней голая женщина с покорной миной, которая позволяет себе выходить из дома утром на службу без нижнего белья. Тут я вдруг осознаю, что стою я у самого окна, в которое таращатся все мои коллеги, и среди них почему-то Лу Ниринг. Но ведь для него эта картина не нова, он видел все это раньше. Ну и плевать мне на них, сегодня мой последний рабочий день. Я приподнимаю груди, прижимаю их к оконному стеклу и машу рукой. Чувствую прикосновение холодного стекла к соскам, отчего они сразу твердеют…
…Я лежу в своем гамаке, и блики лунного света по-прежнему лежат на противоположной от окна стене. Теперь я решаю остаться в гамаке, смотреть, как бледнеют лунные блики и наступает рассвет, и ждать, что будет дальше. Быть может, Лус придет ко мне через некоторое время и, не дождавшись от меня ни слова, расплачется и побежит к Полли, и та тоже придет сюда и тоже ничего от меня не добьется. А далее сюда явится какой-нибудь коп плюс два парня из больницы Джексона. Они увезут меня в нервное отделение больницы, и какой-нибудь интерн накачает меня торазином, и все будет прекрасно. Я проведу остаток жизни в клетке, никому не причиняя беспокойства, тихо и мирно. Быть может, я даже наберу вес. Надеюсь, что Лус удочерит какая-нибудь хорошая семья. Потом я умру и проснусь в своем гамаке и увижу лунные пятна на противоположной от окна стене.
Потом мне снится, что залаял Джейк, он лает и лает, не умолкая, визгливо и очень громко. Я слышу, как хлопает дверь в доме у Полли, слышу, как она велит псу заткнуться, а тот и внимания не обращает на ее окрик, тявкает и тявкает. Слышу, как Полли зовет Дейти, чего она обычно не делает в реальной жизни. Дверь снова хлопает. Но вот над двором проносятся птицы-медоуказчики, и я слышу или мне кажется, что слышу, звуки их песни – пурр-пурр-уитт. Быть может, это другие птицы, это не важно, это совсем не важно в стране снов.
У меня болит спина, как если бы все происходило в реальности. Я хочу встать. И я встаю. Почему бы и нет? Одеваюсь как положено и не забываю о нижнем белье. Кое-как справляюсь со своими лохмами. Надеваю свои безобразные очки. Выхожу на крыльцо взглянуть, что там такое стряслось. И теперь уже точно слышу вой сирен. И я отлично вижу отсюда под нашим манговым деревом большой газетный лист. Это его способ сообщить, что он знает, где я нахожусь в реальной жизни. Если она вообще существует, реальная жизнь, я сейчас могла бы в нее вернуться. Рано говорить об этом. Откуда мне знать?
Глава двадцать третья
31 октября, Лагос – Бамако
Пишу в самолете, рейс чартерный. Мы оба признаны persona non grata – нежелательными личностями. Пытаюсь разобраться, с какой стати я-то объявлена такой вот персоной. Что я сделала не так? У. спит, одурманенный. Я не могу на него смотреть, не могу представить, что дотронусь до него когда-нибудь. Но он здесь, я вытащила его. Встретилась с Мусой. Он орал, подойдя ко мне очень близко и дыша перегаром. Отдала ему деньги, подумав, не потребует ли он дополнительного «возмещения» чисто личного плана. Пошла бы я на такое? Ради У.? Обошлось без этого.
Я нашла У. в углу вонючей камеры, на полу. Он очень обрадовался мне, пришел в восторженное возбуждение. Плакал. Он, в сущности, отнюдь не крутой парень и физически не слишком вынослив. Не то что Грир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67