Я встаю с пистолетом в руке. Могла бы, конечно, и сама предложить, не дожидаясь просьбы, ведь мы, Доу, люди воспитанные, однако у Джейн так давно никого не было в гостях!
– А как же?.. – движением головы он указывает на тех, кто ждет во дворе.
– Они меня не тронут. А если тронут, я их пристрелю.
– Зомби? Я считал, что они уже мертвые.
– Распространенное заблуждение. Во всяком случае, пули у меня заколдованные. Вы оставайтесь здесь. И не двигайтесь. В буквальном смысле слова не двигайтесь. И с вами все будет хорошо.
Я спускаюсь по ступенькам и иду через двор. Пааролаватсы начинают приближаться ко мне, но очень медленно и вяло.
Я стучу к Полли в дверь бокового входа. На крыльце вспыхивает лампочка, на окне отодвигается занавеска, я вижу через стекло испуганное лицо моей квартирной хозяйки. Вначале она меня не узнает, потом на ее физиономии появляется выражение величайшего облегчения – узнала! Щелкают несколько отпираемых замков, и Полли впускает меня в дом.
– Долорес! Слава богу! Что происходит? Я смотрела телевизор, и вдруг он выключился сам по себе. Успели до этого сообщить, что готовится бунт. Господи милостивый! У тебя пистолет? Что это за парни во дворе? Я позвонила в полицию, но «девять-один-один» заблокирован.
Я кладу руку ей на плечо, чтобы успокоить.
– Никакого бунта не намечается. Просто оставайся дома, и все будет в порядке. Дети дома?
– Они в Лос-Анджелесе с отцом, слава богу. Должны вернуться завтра. Долорес, что происходит?
Я пытаюсь сочинить для нее правдоподобное объяснение, не касаясь, разумеется, колдовских материй, – это в данном случае бессмысленно.
– Это долгая история. Начну с того, что я вовсе не Долорес и мой муж не умер, как я тебе говорила. Он жив и преследует меня. Он… вроде бы террорист, и это его люди во дворе, они следят за мной.
– Ты шутишь, не правда ли? Боже, ты остригла и выкрасила волосы! Выглядишь великолепно. Ты и вправду скрывалась от него, а он тебя нашел? Ты позвонила копам?
– Да. Один из них сидит у меня на кухне. Я предложила бы ему пива, но у меня нет ни одной банки, я пришла одолжить у тебя парочку.
Полли разражается смехом, и мы с ней, взявшись за руки, идем на кухню, где она достает из холодильника целую упаковку пива «Миллер», шесть банок, и говорит:
– Не знаю, как ты, а я сейчас лягу в постель, послушаю через наушники запись Хильдегард фон Бинген, а потом натяну одеяло на голову и буду так лежать, пока все это не закончится.
Я всячески одобряю ее план. Выхожу во двор, но уже на полдороге к дому я ощущаю царапающее прикосновение ее пальца к моей шее: так она делала, когда мы были детьми, чтобы подразнить меня; через секунду голос сестры доносится до меня через левое плечо: «О Джейни, это все твоих рук дело. Некрасивая Джейни, тебе невыносимо было видеть, что я беременна, ты так мне завидовала, что не хотела даже смотреть на меня. Ты всегда меня ненавидела, мама мне говорила. Ты позволила ему убить меня. Ведь ты знала, что он хочет меня убить, верно? И моего ребенка. Посмотри на меня, Джейн! Посмотри, что ты сделала со мной!»
Я не оборачиваюсь и продолжаю идти. Иду медленно, ужасно медленно. Я никогда не знала, что от дома Полли до моего гаража расстояние почти в четверть мили. Ноги мои тонут в теплом песке. Предо мной вырастает высокая фигура, она преграждает мне путь. Это мой брат. У него эрекция. «Джейни, радость моя, давай сделаем это прямо здесь, в бурьяне. Джейни, давай сделаем так, как в лодочном сарае, давай, Джейни. Ты же знаешь, мы с Мэри делали это все время. Разденься, Джейни, давай посмотрим, какие теперь у тебя соски». Я поднимаю пистолет и стреляю ему в грудь. Крик, треск в кустах – и хохот, нечеловеческий хохот, так хохочут гиены. Меня шатает.
Жаркое дыхание обожгло мне ухо, зловонное дыхание – от него несло перегаром и гнилью. Мама говорит: «Я не знаю, что мне сделать с тобой, ты просто заноза в заднице. Посмотри на свою сестру, только взгляни на нее!» И вот сестра передо мной, беленькая и такая милая в своей свободной, с открытой шеей, голубой безрукавке для будущих матерей. Мэри улыбается своей обычной женственной улыбкой. Расстегивает безрукавку, и ее внутренности вываливаются из располосованного живота, а она все улыбается. Раздается жуткий вой – так воет собака, сбитая машиной.
Кто-то с силой хватает меня за левую руку. Я поднимаю пистолет, но его выбивают у меня, ноги мои отрываются от земли, и чья-то рука обхватывает мою талию. Ноги мои цепляются за края ступенек. Это детектив Паз волочит меня по лестнице ко мне в дом. Я почти вваливаюсь в кухню, еле перебирая ногами, и прижимаю лоб к холодному кафелю печки.
– Я услышал выстрел, – говорит Паз. – Подумал, что вы застрелили одного из этих… парней. Вы кричали и крутились на одном месте в десяти футах от крыльца.
– Да. Там сейчас не слишком приятно.
Опираясь на руки, я на коленях вползаю в туалет и, прижимаясь щекой к краю унитаза, изрыгаю небольшое количество желтой слизи. Мне слышно, как Паз открывает банку с пивом; потом раздается бульканье в горле у мужчины, который опрокидывает в себя двенадцать унций пива в один прием.
– Ну что, полегче? – спрашивает он, когда я неверной походкой возвращаюсь на кухню и плюхаюсь на стул рядом с ним.
– Намного. Если бы я была колокольчиком, то зазвенела бы. Спасибо, что пришли за мной.
– Вы несли пиво. Что там произошло?
– Я всего-навсего листала семейный альбом. Полагаю, нам надо побыть здесь. Все обойдется, если он не решит явиться лично.
– В таком случае вы прикончите его из этого заколдованного пистолета. Или я это сделаю.
– Нет, – резко возражаю я. – В таком случае я, возможно, убью вас или свою дочь, а может, и вас обоих. Поймите, он в состоянии контролировать то, что мы перед собой видим. Если я пойму, что он явится сюда лично, мы разрядим оружие и уберем его подальше. Мы не в силах бороться с ним в реальном мире – м'фа. Я должна остановить его в м'доли – мире невидимом. Если смогу.
Он допивает пиво и открывает еще одну банку.
– Хотите? – спрашивает он, протягивая мне пиво.
Я делаю глоток и чувствую, как пиво стекает тонкой струйкой словно бы в огромный пустой барабан. Паз указывает пальцем на мой дневник и спрашивает:
– Есть ли там какое-нибудь объяснение тому, с чего это группа в высшей степени натренированных полицейских начала палить в пустоту, по людям, которых не было, а потом стрелять друг в друга? – Его передергивает. – И каким образом в тело моего партнера вселился вонючий ублюдок из Ку-клукс-клана? Хотя бы в самых общих чертах?
– В общих чертах? Вы видели грела. Это самое примитивное объяснение. Простите, грел – значит «демон», множественное число грелет, то есть «демоны». Ченка называют их огга. Ладно, короче. Душа реальна, так же как металл или электричество. Она существует сама по себе. Души обитают в сложно организованных мозгах, таких как наши. Но они не являются, строго говоря, продуктом деятельности нашего мозга. Они могут вести самостоятельное существование вне мозга. – Стараясь говорить как можно проще, я объясняю Пазу, каким образом оло справляются с психическими явлениями, которые до сих пор ставят в тупик западных ученых, – маниакальной депрессией, шизофренией, массовой истерией, интуицией, сексуальным влечением.
– Я всегда считал это результатом химических реакций, – говорит Паз.
– Да, это верно, однако такая точка зрения не принимает во внимание десятки тысяч случаев личного психического опыта, скажем влюбленность в совершенно неподходящего человека, предчувствия, вещие сны, духовную одержимость, появление призраков, видения, религиозный экстаз. Мы называем это непостижимым поведением. Возьмем хотя бы такой достаточно ординарный случай. Обыкновенный солдат изнасиловал и задушил маленькую девочку. После этого он чувствует облегчение. Ясное дело: его демон насытился, словно леопард, сожравший ляжку упитанной антилопы. Или другое: воспитанный в нормальных условиях подросток без малейших признаков патологических отклонений психики вдруг убивает родителей, а потом начинает палить во всех подряд в школе. Еще случай, уже из гораздо более сложной области. Одна из наиболее цивилизованных и технически продвинутых наций Европы отдает себя во власть невежественного психопата со смешными усиками и гипнотическим взглядом. Да, все это так называемая химия, но пока мы не знаем, как она срабатывает, мы имеем дело, попросту говоря, с еще одним видом колдовства. Это не наука.
Паз слушает меня не перебивая, и за это я ему признательна, прежде всего потому, что более двух лет мне не приходилось ни с кем говорить о таких вещах, и вот я излагаю свою точку зрения сумбурно, нервно, да к тому же экспромтом, без подготовки. Детектив – отличный слушатель, возможно, это его профессиональный долг. Кроме того, он чудовищно вымотался за сутки, не только физически, но и психологически. К тому же он приканчивает четвертую банку пива и немного опьянел.
– Теперь представим себе на минутку, что психические объекты реальны, – продолжаю я, – это объекты естественные, существование которых лежит за пределами современной физики. Они часть мироздания, хотя мироздание куда более обманчиво и странно, чем нам кажется. Но в таком случае то, что я обозначила словами «грелет» и «огга», суть деструктивные психические частицы. Они есть повсюду, как бактерии. Почему они деструктивны? Да потому, что они питаются продуктами распада человеческой психики. Они питаются душевными страданиями, болью, сердечными муками. Поэтому они стремятся контролировать своих носителей, а также вызывать соответствующие состояния. Естественно, они, как и все паразитические субстанции, прибегают к камуфляжу, выдавая себя за порождения психической экологии. Вы, кажется, говорили, якобы ваш напарник никогда не позволял себе грязной ругани и не был расистом?
– Никогда. Но он родом из семьи, несколько поколений которой были ярыми расистами. А Барлоу – убежденный христианин, склонный к проповедничеству.
– Но в душе у него глубоко засела вся та мерзость, которой он наслушался в детские годы. Он подавляет ее и контролирует себя. Он, вероятно, очень сдержанный человек?
– Чрезвычайно.
– Понятно. Уитт воспользовался аэрозолем, который подавил самосознание Барлоу. Это самосознание либо уснуло, либо стало беспомощным. В машину садится человек с высвобожденным из-под контроля эмоциональным опытом своего детства. Этот опыт заложен в него отцом. Все мы несем в себе частицы психологических качеств наших родителей, то, что сторонники теории психоанализа Юнга называют интроекциями. Собственно, так формируется наша психика с самого начала, и это понятно, однако и тогда, когда мы становимся взрослыми, малюсенькая мамочка и малюсенький папочка сидят внутри нас, даже в так называемых нормальных людях, во многом определяя повседневное поведение. Можно сказать, что это интроекции в действии. То, что произошло с вашим напарником, сплошь и рядом происходит с людьми иных культур. Например, в Юго-Восточной Азии это явление регулярное, там это называют словом «амок».
Паз поднимается и отходит в другой конец комнаты. Потом возвращается на свое место.
– Скажем, я принимаю это. Ну и как быть дальше? Что нам делать?
Сверху до меня доносится плач… В одно мгновение я взлетаю вверх по лестнице. Лус сидит на постели и плачет. Я беру ее на руки, баюкаю, она успокаивается, и тогда я спрашиваю, что случилось. Чудовища, отвечает она. У меня замирает сердце. Но я не чувствую никакого запаха, и амулет висит на своем месте, у Лус над головой. Просто приснился кошмар. Слава богу, это обычные детские страхи. Мы немножко поговорили о чудовищах. Любая другая мать сказала бы девочке, что это чудовища не настоящие, они ничего не могут сделать, но это не для меня. Я показываю Лус на амулет и объясняю, что он не пустит сюда чудовищ.
На крышу опускается что-то тяжелое и словно бы начинает царапать дранку длинными когтями. Лус снова вскрикивает и зарывается лицом в мой халат. Я говорю ей, что оно старается войти, но не может, и это правда – не может. Но Лус боится спать одна, она хочет спать в моем большом гамаке, вместе со мной. Я считаю ее требование разумным и спрашиваю:
– Лус, ты помнишь полицейского, который приходил к нам сегодня утром? – Она кивает. – Так вот, он сейчас внизу. Твоя мамочка помогает ему поймать плохих людей.
– А я тоже могу помочь?
– Конечно. – Ей не хочется оставаться в стороне от чего бы то ни было, даже в стороне от смерти. – Мы справимся все вместе.
Я беру ее маленькую горячую ручонку в свою ладонь, и мы идем к лестнице. Лус вдруг спохватывается:
– Ой, я забыла, у меня записка.
Она бежит к своей сумке для книг и приносит маленький листочек бумаги. Там написано: «Дорогая миссис Тьюи, Лус нужны украшения к ее костюму. Все, что требуется, лежит в сумке. Дайте волю Вашему воображению!» Подписано: «Шейла Ломакес».
– Что это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67