– Я прекрасно знаю, что они очень вкусные. Тем более ты должна была оставить хоть парочку для меня. Надо же, я ей рассказываю о самом тяжелом дне моей жизни, а она пользуется случаем и съедает все пирожные!
– Мне очень жаль, – произнесла она, и Джимми понял, что она имеет в виду вовсе не пирожные.
– Я вернулся домой и выложил все это матери, а она тоже дала мне оплеуху, последнюю, какую я получил от нее. Я убежал из дому, шатался где попало и две ночи спал на пляже. Там меня и зацапали копы и отвезли домой. Мать встретила меня как ни в чем не бывало и никогда после этого не упоминала ни о Йойо, ни о том, что произошло потом. Не надо быть детективом, чтобы сообразить, что происходило до того. Она хотела приобрести в собственность грузовичок для перевозки продуктов и, как сделала бы любая крестьянка, обратилась за помощью к местному большому человеку, Кальдероне, тоже уроженцу Гуантанамо, своему земляку. Ей нужны были восемь тысяч, чтобы приобрести грузовичок, стойку и начать свое дело. Ей было девятнадцать лет. Каким образом может красивая чернокожая женщина получить восемь тысяч от сеньора Кальдероне? Я хочу сказать, что может она ему предложить в качестве гарантии за такое одолжение? Скорее всего, он трахнул ее на диване в своем офисе или уложил для этой цели на свой большой письменный стол. В результате появился я. – Джимми рассмеялся. – Вот моя печальная история.
– История и в самом деле печальная. Я так и думала, что было нечто подобное. Но из всех полицейских Майами лишь тебе под силу справиться с делом, которое разыграется в моем доме. Поистине не знаешь, где обретешь необходимых союзников.
Паз вытер лицо своей салфеткой и под ее прикрытием вернул своей физиономии нормальное выражение.
– Точно. Я, моя мать и цыпленок поможем тебе справиться с нашим невидимым субъектом. Спятить можно.
– Ладно, если хочешь, будь циничным, – проговорила Джейн низким и твердым голосом. – Прошло всего два часа, и твой разум восстанавливает гармоническую реальность. Все, что ты видел и делал, не могло произойти. Убийство в отеле, арест Уитта, копы, перестрелявшие друг друга, Барлоу, превратившийся неведомо в кого, безумие, охватившее город. Проспишь спокойно ночку – и пожалуйста, все в норме! Но этого не будет. К норме можно вернуться только через магию.
– Ну и что мы должны делать? Сидеть в магическом кругу, петь заклинания и зарезать голубя?
– Как себя вести, тебе станет ясно по ходу дела. Главное то, что я могу отключиться на более или менее длительное время. Ты должен позаботиться обо мне – я имею в виду это вот тело – и оберегать Лус.
– И цыпленка. Не забудь о цыпленке. Что нужно сделать для него? Поцеловать в носик?
Джейн отвела глаза, вроде бы смутившись. Паз почувствовал себя пристыженным, хотя и не понимал, чего ему, собственно, стыдиться. Он сказал:
– Джейн, серьезно… Как я смогу все это объяснить моей матери?
– Тебе ничего не нужно объяснять твоей матери. Она сама придет ко мне в дом в нужное время. Она участвует, так сказать, в игре, она ориате, я тебе уже объясняла. Она хочет помочь. Ты в эти игры не играешь, тебе самому придется решить, согласен ты действовать в соответствии с прорицанием Ифы или нет. Я полагаю, все начнется завтра вечером. Если он сейчас пишет, то будет заниматься этим всю ночь и уснет на рассвете, а проснется часа в три или четыре дня. Плотно позавтракает, перечитает написанное за ночь и будет готов выйти часам к семи.
– Он пишет? Полосует женщин, творит бог знает что в городе, а потом возвращается домой и пишет?
Джейн как будто удивилась вопросу.
– Разумеется. Ведь он писатель. Все прочее нужно лишь для фона и познания опыта… Это «Капитан Динвидди». Он пишет поэму под таким названием об истории жизни черной расы. Разве ты не прочел об этом в дневнике? Он поехал в Африку главным образом из-за этого. Но там, в Африке, им полностью завладела иная идея. О возмездии за рабство, гетто и сегрегацию. Люцифер должен быть низвергнут с небес. Фауст должен одолеть дьявола. И Африка должна возобладать над нацией самодовольных хвастунов. Поначалу он думал лишь изобразить это в своей поэме, но так было до того, как он стал колдуном. Сейчас это перестало быть для него лишь художественным произведением.
– Но это безумие!
– Можешь говорить так сколько угодно, это делу не поможет. Мой друг Марсель утверждал, что бывают ситуации, разрешаемые только при помощи безумных действий. И мы попали в одну из таких, это очевидно. К тому же…
Она вдруг замолчала и словно оцепенела. На лице появилось выражение острой боли. Паз услышал, как дыхание Джейн со свистом вырывается сквозь стиснутые зубы.
– Что с тобой, Джейн? Тебе плохо?
– Я… ошиблась. Здесь. Он здесь, – еле слышно, сдавленным голосом проговорила она.
– Где?
Паз окинул ресторан диким взглядом. Пот выступил у него на лбу крупными каплями. Что-то странное появилось в поведении посетителей. Они перестали есть, они не болтали оживленно между собой и не смеялись, как обычно. Они уставились на Паза и Джейн со злобным и жестоким выражением на съежившихся лицах. И у них было слишком много зубов…
Джейн что-то простонала. Со стороны кухни послышался грохот и крик: кто-то вскрикивал раз за разом все громче и громче. Джейн пыталась что-то сказать, глаза ее почти вылезли из орбит от усилия. Паз наклонился к ней.
– Что? Что это? Что случилось?
– Бежать по воде… уплыть по воде, – выговорила она наконец. – Возьми ее.
Паз почувствовал себя отупевшим и тяжелым. Он подумал, что выпил слишком много. Уже ночь, хорошо бы уйти домой и забраться в постель. Он встал. Джейн выглядела словно труп. Все вокруг казались трупами. Он двинулся к выходу.
Его мать двигалась через обеденный зал, словно раззолоченный галеон под всеми парусами. От нее, казалось, исходило сияние света. Влажное от пота лицо походило на смазанное маслом лицо деревянной статуи.
– Сын, сын, уведи их на катер, уведи их обеих на катер! Сделай это немедленно! – закричала она, наклонилась над его головой и обмотала ему шею кожаным ремешком, в то время как Джимми бессмысленно смотрел на нее. – Ты помнишь о катере? – Она ударила его по лицу, и это прозвучало как выстрел. – Идешь ты или нет, в конце концов?
Паз очутился в кухне, жаркой, ярко освещенной и полной шума. Шеф-повар Сезар скорчился в углу и проливал слезы, горько всхлипывая. Судомойка била тарелки, швыряя их одна за другой о стенку. Потом Паз оказался на дорожке позади ресторана и обнаружил, что не может идти как следует, потому что у него появились лишние ноги. Нет, все дело в том, что он удерживает Джейн Доу на своем бедре, обхватив ее одной рукой. Она стонала и налегла на него всей тяжестью. Он ненавидел Джейн Доу, ему хотелось швырнуть ее в Дампстер. На другой руке у него повисла еще какая-то тяжесть, что-то вроде маленького лохматого зверька, цепко за него ухватившегося и, кажется, сосущего из него кровь… нет, это не зверек, а ребенок, с этим ребенком он должен что-то сделать, и это имеет отношение к воде. Бросить ребенка в воду? Это неправильно. Кожаный ремешок сдавил ему шею. Джимми, спотыкаясь, поплелся в другом направлении. Давление прекратилось. Это хороший знак. Джимми увидел вдалеке машину Джейн. Ремешок хотел, чтобы он шел к машине.
Он в машине. Она движется, и он ею правит. Он не уверен, что знает, как ею управлять. Машина тяжелая, словно океанский лайнер. Джимми повернул налево, к Двенадцатой авеню. В кюветах валялись трупы, кругом горели машины. Если он не остановит машину и не выйдет из нее, то погибнет. Ему нужна только постель. Ремешок снова врезался ему в шею. Надо остановить машину и сбросить с себя этот ремень.
Джейн Доу ударила его в зубы. На секунду она откинулась к дверце, потом снова навалилась на Джимми, принялась бить его и царапать. Джимми нажал на тормоз и сбросил Джейн с себя. Тогда она ударила его головой в нос. Адская боль. И внезапно разум его прояснился. Он сосредоточился на боли. Эта боль чудесна по сравнению с тем, что творилось в его голове перед этим. Он ухватился за руль и нажал на газ. Мотор взревел, машина понеслась к северу, и Джейн Доу перестала колотить Джимми.
Они на катере. Джимми пытается отвязать причальный канат и с ужасом видит, что тот превратился в толстую змею. Джимми откинулся назад и двинул себя в челюсть. Боль была вполне реальной, и он вновь обрел возможность совершать простейшие действия. Отвязал канат, вскочил на борт катера и включил мотор. Едва только черная полоса воды отделила их от причала, Паз почувствовал себя лучше, и чем дальше уплывали они по Майами-ривер, тем легче ему становилось. Что-то непонятное творилось в ресторане, но Паз не мог вспомнить, что именно там происходило. Он обратил внимание на то, что висело у него на шее: красиво сплетенный прямоугольный кошелечек из соломки на кожаном ремешке. Откуда он взялся? И почему на нем кровь, почему в крови его рубашка? Почему у него так болят нос и челюсть? Куда он отправляется в плавание при лунном свете вместе с Джейн и ее девочкой?
К тому времени, когда они проплывали под мостом на Бриквелл-авеню, Паз уже многое вспомнил, как вспоминаешь во время рабочего дня сон, приснившийся прошедшей ночью. В воздухе пахло дымом, как пахнет от горящего мусора, слышен был далекий вой сирен.
Дверь каюты отворилась, и вышла Джейн. Она остановилась рядом с ним, легкий ветерок развевал ее красивые светлые волосы. Они вошли в Бискейн-бей и едва миновали бакен, как Паз включил мотор на полные обороты, и катер, высоко задрав нос, понесся вперед во тьму ночи.
– Как здорово, – сказала Джейн. – Давно я не была на воде. Куда мы направляемся?
– Думаю, к Медвежьему каналу. Это на противоположной стороне залива. Мы можем бросить там якорь и обдумать, что нам делать дальше.
Джейн кивнула. Катер подбросило на волне, но Джейн легко устояла на ногах, ни за что не хватаясь.
– Ты в порядке? – спросил Джимми.
– Если подумать, то вроде бы да. Я тебя ударила?
– Да, прямо в нос. Хороший удар.
– Прости.
– Ничего страшного. Если говорить честно, именно это и следовало сделать. Потом я сам себя стукнул еще разок. – Он откашлялся. – Ты могла бы рассказать мне, что там происходило?
– Видимо, он послал в ресторан одного из своих зомби с дозой какого-то дурмана, не действующего только на меня. Хотел, чтобы я пришла к нему.
– Моя мать тоже не поддалась его воздействию.
– Нет, ведь она находилась под защитой Йемайи. Тебе она дала… я не знаю, как они это называют в сантерии, у оло есть для этого слово «ч'акадоулен», то есть магический предмет. – Джейн дотронулась пальцем до плетеного кошелечка у Джимми на шее. – Защита от колдовства.
– Откуда же она узнала, что меня надо послать к воде?
– Ей не надо было узнавать. Йемайя – ориша моря. Как ориате Йемайи твоя мать должна была подумать лишь о воде.
– Значит, это просто совпадение?
После секунды удивленного молчания Джейн рассмеялась.
– Да, именно так! Честное слово, детектив!
Джимми пропустил упрек мимо ушей. Ему пока не хотелось думать о своей матери.
– Я во всем этом не вполне разобрался, – сказал он.
– Неужели? Но это же ясно как день!
– Не будь такой язвительной, Джейн. Ведь я нуждаюсь в некоторой помощи.
– Извини.
Джейн смутилась, а Паз почувствовал себя пристыженным: ему пришло в голову, что его неприятности ничто по сравнению с выпавшими на долю Джейн испытаниями.
– В твоем дневнике… он увидел тебя во время обряда, об этом ты пишешь, но не приводишь того, что он тебе сказал.
– Я не помню. Вроде бы сказал, что все еще любит меня. То, что девушке хочется услышать во время танца.
– Ты ему поверила?
– Да, поверила.
– Несмотря на все те пакости, которые он тебе сделал?
Джейн посмотрела ему в глаза.
– Ты любил когда-нибудь, детектив Паз? Я имею в виду, был по-настоящему, по уши влюблен?
– Всегда, – бросил он беспечно и тотчас пожалел о своем тоне.
– Ты никогда не любил, иначе не задал бы такой вопрос. Я думаю, в вопросе о браке я оказалась католичкой в большей степени, чем полагала. Считала, будто это союз на всю жизнь. И знаешь, что самое худшее? Во всем происшедшем я виню себя.
– Мне кажется, он того не стоит.
– Но ведь ты его не знал, – возразила она с неожиданной горячностью и вдруг рассмеялась. – Господи, я все еще защищаю его. Да, он демон, он серийный убийца, но помимо этого, если бы ты мог узнать, что у него в душе… впрочем, вряд ли там что-нибудь сохранилось. Ты знаешь, что такое настоящая любовь, детектив Паз? Это не то, что ты думаешь. Любишь человека не за его достоинства. Каждый может полюбить тебя за твои хорошие качества, тут нет ничего мудреного. Но у каждого из нас есть свое больное место, и если ты его распознаешь и поймешь, если ты его примешь, значит, любовь твоя истинна. Я думала, что распознала. Думала, будто поняла так, как понимает он сам, брошенный ребенок, сын чернокожей шлюхи-наркоманки и какого-то белого подонка. Я знаю, что он меня понимал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67