Но Альв мог только догадываться о причинах того или иного выбора. Он получал лишь общее направление – ничего такого, что он мог бы приложить к любой другой работе. Тем не менее он принимал поучения с довольным и даже восхищенным видом, смиряя свой нетерпеливый нрав. По правде говоря, мятежные помыслы постепенно покидали его по мере того, как меч, казалось, начинал обретать зримую форму среди куч исписанных табличек и пергаментных свитков. Уже не раз меч снился ему, а иногда, проводя рукой по мелкой россыпи букв, Альв ощущал под пальцами холодное прикосновение металла – но в следующее мгновение ощущение исчезало, скрываясь в шуршащих бумагах, словно змея, уползающая в ворох палой листвы.
Однако день за днем образ меча становился все более реальным, и, наконец, мысли о мече вытеснили из его головы все остальное. Нет, он не забыл своих надежд, опасений и безнадежной любви, но как будто поместил их в форму для отливки и собирался выковать в единое целое на той же наковальне, где будет рожден меч. У него чесались руки от желания взять молот и обрушить на металл первые тяжкие удары, но он знал, к чему может привести нетерпение, и с холодной расчетливостью гасил пламя в своей груди. Он знал, что расчетливость понадобится ему прежде всего остального, ибо ни одна из его прошлых работ, даже шлем, не была столь сложной и кропотливой. Но вот, наконец, он свел все узоры воедино и перенес окончательный результат тонким пером на желтый пергамент. Работа казалась такой сложной, что он едва не дрогнул перед необъятностью поставленной задачи.
На изготовление меча пойдет пять стержней металла: один для основы, два для тела клинка, и еще два – более длинных, тонких и крепких – понадобятся для острого лезвия, необходимого для хорошего оружия. Каждый из этих стержней будет сделан из нескольких металлических шнуров, скрученных вместе наподобие каната, а сами шнуры будут свиты из более тонких тяжей, нитей и проволочек из множества металлов и сплавов. И каждая из этих нитей будет нести свои особые символы и иметь собственные свойства, запетые в нее нужным заклинанием.
Внезапно Альв остановился. Перо зависло над бумагой, словно огромный кондор, которому оно когда-то принадлежало. Предварительная часть работы завершилась. Он обладал властью над песнями, над символами, над металлами, но самое главное – необходимым мастерством. Тогда что же осталось неподвластным ему? Какой изъян в его знаниях должен заполнить мастер-кузнец?
– Ты сделаешь все пять стержней, как и задумал, – с одобрением произнес мастер-кузнец. Его темные глаза странно блестели, пока он просматривал измятый пергамент. – И хотя я не доверил бы такое дело любому подмастерью, я не нахожу причин, мешающих тебе сделать также основу и тело клинка.
– А лезвие, мастер-кузнец? – Альву с трудом удалось изобразить лишь легкий интерес.
Мастер улыбнулся уголком рта.
– Лезвие меча обладает силой. В лезвии находится то, что придает смысл существованию клинка: мощь, доведенная до режущей остроты и направляющая удар в уязвимое место. Тело клинка – это приказ, а лезвие – исполнение приказа. Без лезвия меч превратится в тупую угрозу, в обычную дубинку. Его карающая мощь исчезнет, рассеется. Поэтому лезвие имеет жизненно важное значение, и в его создание должна быть вложена дополнительная сила. Оно нуждается не только в символах, запетых в металл, но и в других – связующих и направляющих.
Он печально покачал головой, и его длинные темные волосы зашуршали по вышитому воротнику мантии.
– Я не могу доверить их тебе… пока не могу. Они изобретены мною и трудны для использования, а возможно, даже опасны. Эту часть работы я возьму на себя, – его улыбка расширилась, – но я уверен, что звание поденщика прольет бальзам на твою уязвленную гордость. Посмотрим… А сейчас – за работу!
Первые дни были долгими и изматывающими. Они вырастали в недели, пока Альв боролся с металлом, который, казалось, обретал собственную волю в его руках. Течение времени для него отмерялось звоном молота по наковальне, медленными, глубокими вздохами мехов да звуками песнопений, хрипло срывавшимися с его пересохших губ. Мастер-кузнец сказал, чтобы он был готов к мелким неудачам. Неудачи действительно случались, зачастую в одном-двух шагах от цели: рвалась слишком туго натянутая нить или сваренные металлические шнуры внезапно распадались при ударе. В таком случае Альв просто выбрасывал остатки в отходы. Если подходило время для еды или сна, он ел или спал, иначе же с невозмутимым терпением начинал все сначала. Он жил сообразно строгому распорядку, никогда не зарабатываясь допоздна и не пропуская прием пищи, поскольку понимал, что спешка тут не поможет. Прошли месяцы, прежде чем он создал достаточное количество длинных шнуров из железа и стали, толщиной с его большой палец, которым предстояло превратиться в пять стержней для меча. В некоторые шнуры вплетались бронзовые и золотые нити, другие содержали в себе тончайшие паутинки редких металлов и тонких сплавов, но шнуры, предназначенные для лезвия, были сделаны целиком из стали, укрепленной добавками странных чужеродных веществ, не встречающихся на земле в чистом виде.
– До сих пор ты работал хорошо, – сказал мастер-кузнец. – И быстрее, чем я опасался.
Альв вскинул голову и перехватил взгляд Рока. Тот красноречиво пожал плечами. Опасался? Разве имеет значение, сколько времени ему понадобилось для работы? Раньше мастер-кузнец ни разу не упоминал об этом. Но Альв воздержался от вопросов; сейчас кузнец выглядел еще более странно, чем обычно. Он казался чем-то обеспокоенным, почти испуганным, хотя Альв не имел представления, что могло испугать такого человека. Беспокойство мастера ощущалось уже довольно давно – возможно, с той ночи в заснеженном овраге, когда он беседовал с темными существами. Он часто заводил речь о Южных Землях, хотя теперь почти не выходил из дому. Альв вспомнил слова Ингара: последний визит Лоухи каким-то образом заставил мастера-кузнеца переехать сюда. Что она затеяла теперь?
Мастер положил на наковальню длинный металлический шнур, который он рассматривал.
– Тонкая работа закончена, – тихо произнес он. – Теперь начинается гонка!
Мехи качались все быстрее, и Рок едва успевал подкладывать в горн древесный уголь с серебряным песком для очистки металла. Воздушные шахты не справлялись с таким количеством дыма, и в воздухе висели сажа и серная вонь. Альв соединил тонкой проволокой семь тщательно отобранных жестких шнуров и вдвинул их концы в пышущее жаром сердце горна, затем быстро вытащил наружу и сковал вместе на наковальне. Потом шнуры вернулись в горн. Когда металл засветился красновато-белым, Альв обернул концы шнуров влажной тканью и зажал в ножных тисках, вделанных в край наковальни. Он установил рычаг в нужное положение и с помощью одной лишь силы своих рук и плеч перекрутил толстые металлические полосы почти на целый оборот, шипя сквозь зубы слова заклинания. Когда сияние раскаленного металла потускнело, перевитые шнуры вернулись в горн. Тяжко вздохнули мехи, и снова Альв напрягал все силы, пока пот ручейками не заструился по его лицу. После очередного поворота отдельные шнуры превратились в толстый витой стержень с винтообразной закруткой, покрытый тонким серым нагаром из горна. Но по мере того, как сила Альва и его песня ложились в металл, корка трескалась и отпадала, открывая чистую, сияющую сталь. Нити скручивались все плотнее, пока не превратились в единое целое; лишь слабые следы витков указывали на их прежнее расположение. И вот, через двадцать часов непрерывного, выматывающего труда, первый стержень был готов. Изготовление остальных заняло не меньше времени, и лишь на десятый день работа подошла к концу. В ту ночь Альв спал как убитый.
На следующее утро с первыми лучами рассвета Альв не стал спускаться на кухню, а направился наверх. Он миновал комнату Ингара, просторные чертоги мастера-кузнеца и поднялся на вершину башни. Пришла пора ковать меч, и он хотел полностью очистить свой разум, прежде чем начинать с новой страницы. Когда огромная каменная плита на вершине лестницы скользнула в сторону на невидимых шарнирах, Альв поднялся на мощеную площадку. Он поразился тому, что мозаичный пол покрыт лишь тонким слоем инея, а на крыше башенки мастера-кузнеца и окружающих скалах почти не осталось снега. Он размял мышцы и ощутил, как в его руках заиграла новая сила. Ветер задувал с юга – свежий и крепкий, напоенный запахами леса, травянистых равнин и дальних побережий. Все было ново, и мир казался юным. Альв глубоко дышал, щурясь от лучей утреннего солнца. С тех пор как он последний раз выходил на улицу, прошла долгая зима, и весна уже вступала в свои права.
Он вздрогнул, услышав протяжный скрип. Дверь башни распахнулась, и мастер-кузнец вышел наружу. Он тоже щурился от солнца, но его лицо было осунувшимся и озабоченным; богатая голубая мантия смялась, словно он провел ночь без сна. Однако когда он заметил Альва, его усталость как будто отступила, сменившись обычным доброжелательным выражением.
– Стало быть, ты тоже взыскуешь мудрости и просишь совета у горных вершин, мой мальчик? Ты не сомневаешься в сегодняшнем предприятии? Не нуждаешься в моем совете? Хорошо. Я рад, ибо, боюсь, мне придется покинуть вас на день-другой. Очень не хочется уезжать в такое время, но ничего не поделаешь. Заботы мира тяжким грузом давят на меня, хотя я и надеялся уйти от них в этом месте.
Альв сокрушенно улыбнулся.
– Мне очень жаль, мастер-кузнец. Работа будет трудной, но я хорошо отдохнул и подготовился.
– Вот и прекрасно. Тогда попробуй закончить к завтрашнему утру, когда я вернусь.
Альв опустил голову, стараясь скрыть невольную улыбку. Он не мог бы пожелать ничего лучшего для себя.
– Да, мастер-кузнец, я постараюсь.
После утренней прогулки полумрак кузницы, казалось, теснее смыкался вокруг него. В воздухе чувствовалось какое-то напряжение. Некоторое время Альв расхаживал вокруг наковальни, нервно отбирая необходимые для работы инструменты и раскладывая их в удобном порядке, прикалывая листки с записками к любому месту, откуда он мог легко видеть их. Наконец он взял стержень, служивший основой меча, и два других, составлявших тело клинка, и пропел над ними звучные, медленные слова, прежде чем плотно обернуть их металлическими лентами и положить в огонь. Сначала требовалось создать в горне особенно сильный жар. Альв приставил Рока к работе за поршнем ручных мехов. Их быстрое, прерывистое уханье смешивалось с его собственным дыханием, когда он подхватил стержни клещами и вдвинул их в маленький круг бело-голубого пламени. Затем он вынул их вместе с водопадом сыплющихся искр, нанес три удара тяжелым молотом и сунул обратно в огонь. Через минуту-другую Альв повторил операцию и жестом приказал Року остановиться. Теперь работали лишь большие мехи, приводимые в движение водяным колесом. Альв тихо запел в зловещей гармонии с шипением древесного угля, поглядывая на свои записи и прислушиваясь к тому моменту, когда сама сталь начнет петь – первый признак того, что пора охлаждать изделие. Он пел о дереве, которое когда-то выросло, впитывая воздух и солнечный свет; пел о том, как он срубил это дерево и превратил его в угли, потому что настало время вернуть воздух и огонь их создателю. Он пел о металле, лежавшем глубоко в земных недрах, невидимом и бесформенном, пока он не добыл его и не очистил от примесей, придав форму и размеры. Подчиняясь, дерево и металл сочетаются в таинстве, чтобы обрести могущество; повинуясь воле кузнеца, они, в свою очередь, обретают свойства господства и принуждения. Слова Альва падали в промежутки между глубокими вздохами мехов:
О ясеня дух,
Как ярок твой свет,
Сколь славен твой пламенный ток!
В прах искр ты уйдешь,
Но дум твоих мощь
Войдет в мой заветный клинок!
Мехи, качайтесь быстрей,
Огонь, гори веселей!
И вот сталь запела тонким, звенящим голосом, сливаясь в гармонии с его песнопением. Вот оно! Альв вытащил из горна тело клинка, извергавшее фонтаны желтых искр. Огромные молоты мерно заходили вверх-вниз, ударяя, ударяя и ударяя, пока могучая наковальня не начала раскачиваться на своем прочном основании. Альв поворачивал тело клинка то в одну, то в другую сторону, щуря глаза от нестерпимого сияния раскаленной стали. Когда металл потемнел, он махнул Року, подскочившему к ручным мехам, сжал отковку клещами и погрузил ее глубоко в пережженные угли для нового нагрева и очистки. Затем, бормоча стих за стихом, Альв снова вынул отковку и принялся обрабатывать ее молотами всевозможных форм и размеров. Время от времени он хватал страничку из своих записей и мчался в библиотеку, на ходу вытирая руки о любую попавшуюся тряпку, а один-два раза, не в силах оторваться от работы, звал Ингара через открытую дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Однако день за днем образ меча становился все более реальным, и, наконец, мысли о мече вытеснили из его головы все остальное. Нет, он не забыл своих надежд, опасений и безнадежной любви, но как будто поместил их в форму для отливки и собирался выковать в единое целое на той же наковальне, где будет рожден меч. У него чесались руки от желания взять молот и обрушить на металл первые тяжкие удары, но он знал, к чему может привести нетерпение, и с холодной расчетливостью гасил пламя в своей груди. Он знал, что расчетливость понадобится ему прежде всего остального, ибо ни одна из его прошлых работ, даже шлем, не была столь сложной и кропотливой. Но вот, наконец, он свел все узоры воедино и перенес окончательный результат тонким пером на желтый пергамент. Работа казалась такой сложной, что он едва не дрогнул перед необъятностью поставленной задачи.
На изготовление меча пойдет пять стержней металла: один для основы, два для тела клинка, и еще два – более длинных, тонких и крепких – понадобятся для острого лезвия, необходимого для хорошего оружия. Каждый из этих стержней будет сделан из нескольких металлических шнуров, скрученных вместе наподобие каната, а сами шнуры будут свиты из более тонких тяжей, нитей и проволочек из множества металлов и сплавов. И каждая из этих нитей будет нести свои особые символы и иметь собственные свойства, запетые в нее нужным заклинанием.
Внезапно Альв остановился. Перо зависло над бумагой, словно огромный кондор, которому оно когда-то принадлежало. Предварительная часть работы завершилась. Он обладал властью над песнями, над символами, над металлами, но самое главное – необходимым мастерством. Тогда что же осталось неподвластным ему? Какой изъян в его знаниях должен заполнить мастер-кузнец?
– Ты сделаешь все пять стержней, как и задумал, – с одобрением произнес мастер-кузнец. Его темные глаза странно блестели, пока он просматривал измятый пергамент. – И хотя я не доверил бы такое дело любому подмастерью, я не нахожу причин, мешающих тебе сделать также основу и тело клинка.
– А лезвие, мастер-кузнец? – Альву с трудом удалось изобразить лишь легкий интерес.
Мастер улыбнулся уголком рта.
– Лезвие меча обладает силой. В лезвии находится то, что придает смысл существованию клинка: мощь, доведенная до режущей остроты и направляющая удар в уязвимое место. Тело клинка – это приказ, а лезвие – исполнение приказа. Без лезвия меч превратится в тупую угрозу, в обычную дубинку. Его карающая мощь исчезнет, рассеется. Поэтому лезвие имеет жизненно важное значение, и в его создание должна быть вложена дополнительная сила. Оно нуждается не только в символах, запетых в металл, но и в других – связующих и направляющих.
Он печально покачал головой, и его длинные темные волосы зашуршали по вышитому воротнику мантии.
– Я не могу доверить их тебе… пока не могу. Они изобретены мною и трудны для использования, а возможно, даже опасны. Эту часть работы я возьму на себя, – его улыбка расширилась, – но я уверен, что звание поденщика прольет бальзам на твою уязвленную гордость. Посмотрим… А сейчас – за работу!
Первые дни были долгими и изматывающими. Они вырастали в недели, пока Альв боролся с металлом, который, казалось, обретал собственную волю в его руках. Течение времени для него отмерялось звоном молота по наковальне, медленными, глубокими вздохами мехов да звуками песнопений, хрипло срывавшимися с его пересохших губ. Мастер-кузнец сказал, чтобы он был готов к мелким неудачам. Неудачи действительно случались, зачастую в одном-двух шагах от цели: рвалась слишком туго натянутая нить или сваренные металлические шнуры внезапно распадались при ударе. В таком случае Альв просто выбрасывал остатки в отходы. Если подходило время для еды или сна, он ел или спал, иначе же с невозмутимым терпением начинал все сначала. Он жил сообразно строгому распорядку, никогда не зарабатываясь допоздна и не пропуская прием пищи, поскольку понимал, что спешка тут не поможет. Прошли месяцы, прежде чем он создал достаточное количество длинных шнуров из железа и стали, толщиной с его большой палец, которым предстояло превратиться в пять стержней для меча. В некоторые шнуры вплетались бронзовые и золотые нити, другие содержали в себе тончайшие паутинки редких металлов и тонких сплавов, но шнуры, предназначенные для лезвия, были сделаны целиком из стали, укрепленной добавками странных чужеродных веществ, не встречающихся на земле в чистом виде.
– До сих пор ты работал хорошо, – сказал мастер-кузнец. – И быстрее, чем я опасался.
Альв вскинул голову и перехватил взгляд Рока. Тот красноречиво пожал плечами. Опасался? Разве имеет значение, сколько времени ему понадобилось для работы? Раньше мастер-кузнец ни разу не упоминал об этом. Но Альв воздержался от вопросов; сейчас кузнец выглядел еще более странно, чем обычно. Он казался чем-то обеспокоенным, почти испуганным, хотя Альв не имел представления, что могло испугать такого человека. Беспокойство мастера ощущалось уже довольно давно – возможно, с той ночи в заснеженном овраге, когда он беседовал с темными существами. Он часто заводил речь о Южных Землях, хотя теперь почти не выходил из дому. Альв вспомнил слова Ингара: последний визит Лоухи каким-то образом заставил мастера-кузнеца переехать сюда. Что она затеяла теперь?
Мастер положил на наковальню длинный металлический шнур, который он рассматривал.
– Тонкая работа закончена, – тихо произнес он. – Теперь начинается гонка!
Мехи качались все быстрее, и Рок едва успевал подкладывать в горн древесный уголь с серебряным песком для очистки металла. Воздушные шахты не справлялись с таким количеством дыма, и в воздухе висели сажа и серная вонь. Альв соединил тонкой проволокой семь тщательно отобранных жестких шнуров и вдвинул их концы в пышущее жаром сердце горна, затем быстро вытащил наружу и сковал вместе на наковальне. Потом шнуры вернулись в горн. Когда металл засветился красновато-белым, Альв обернул концы шнуров влажной тканью и зажал в ножных тисках, вделанных в край наковальни. Он установил рычаг в нужное положение и с помощью одной лишь силы своих рук и плеч перекрутил толстые металлические полосы почти на целый оборот, шипя сквозь зубы слова заклинания. Когда сияние раскаленного металла потускнело, перевитые шнуры вернулись в горн. Тяжко вздохнули мехи, и снова Альв напрягал все силы, пока пот ручейками не заструился по его лицу. После очередного поворота отдельные шнуры превратились в толстый витой стержень с винтообразной закруткой, покрытый тонким серым нагаром из горна. Но по мере того, как сила Альва и его песня ложились в металл, корка трескалась и отпадала, открывая чистую, сияющую сталь. Нити скручивались все плотнее, пока не превратились в единое целое; лишь слабые следы витков указывали на их прежнее расположение. И вот, через двадцать часов непрерывного, выматывающего труда, первый стержень был готов. Изготовление остальных заняло не меньше времени, и лишь на десятый день работа подошла к концу. В ту ночь Альв спал как убитый.
На следующее утро с первыми лучами рассвета Альв не стал спускаться на кухню, а направился наверх. Он миновал комнату Ингара, просторные чертоги мастера-кузнеца и поднялся на вершину башни. Пришла пора ковать меч, и он хотел полностью очистить свой разум, прежде чем начинать с новой страницы. Когда огромная каменная плита на вершине лестницы скользнула в сторону на невидимых шарнирах, Альв поднялся на мощеную площадку. Он поразился тому, что мозаичный пол покрыт лишь тонким слоем инея, а на крыше башенки мастера-кузнеца и окружающих скалах почти не осталось снега. Он размял мышцы и ощутил, как в его руках заиграла новая сила. Ветер задувал с юга – свежий и крепкий, напоенный запахами леса, травянистых равнин и дальних побережий. Все было ново, и мир казался юным. Альв глубоко дышал, щурясь от лучей утреннего солнца. С тех пор как он последний раз выходил на улицу, прошла долгая зима, и весна уже вступала в свои права.
Он вздрогнул, услышав протяжный скрип. Дверь башни распахнулась, и мастер-кузнец вышел наружу. Он тоже щурился от солнца, но его лицо было осунувшимся и озабоченным; богатая голубая мантия смялась, словно он провел ночь без сна. Однако когда он заметил Альва, его усталость как будто отступила, сменившись обычным доброжелательным выражением.
– Стало быть, ты тоже взыскуешь мудрости и просишь совета у горных вершин, мой мальчик? Ты не сомневаешься в сегодняшнем предприятии? Не нуждаешься в моем совете? Хорошо. Я рад, ибо, боюсь, мне придется покинуть вас на день-другой. Очень не хочется уезжать в такое время, но ничего не поделаешь. Заботы мира тяжким грузом давят на меня, хотя я и надеялся уйти от них в этом месте.
Альв сокрушенно улыбнулся.
– Мне очень жаль, мастер-кузнец. Работа будет трудной, но я хорошо отдохнул и подготовился.
– Вот и прекрасно. Тогда попробуй закончить к завтрашнему утру, когда я вернусь.
Альв опустил голову, стараясь скрыть невольную улыбку. Он не мог бы пожелать ничего лучшего для себя.
– Да, мастер-кузнец, я постараюсь.
После утренней прогулки полумрак кузницы, казалось, теснее смыкался вокруг него. В воздухе чувствовалось какое-то напряжение. Некоторое время Альв расхаживал вокруг наковальни, нервно отбирая необходимые для работы инструменты и раскладывая их в удобном порядке, прикалывая листки с записками к любому месту, откуда он мог легко видеть их. Наконец он взял стержень, служивший основой меча, и два других, составлявших тело клинка, и пропел над ними звучные, медленные слова, прежде чем плотно обернуть их металлическими лентами и положить в огонь. Сначала требовалось создать в горне особенно сильный жар. Альв приставил Рока к работе за поршнем ручных мехов. Их быстрое, прерывистое уханье смешивалось с его собственным дыханием, когда он подхватил стержни клещами и вдвинул их в маленький круг бело-голубого пламени. Затем он вынул их вместе с водопадом сыплющихся искр, нанес три удара тяжелым молотом и сунул обратно в огонь. Через минуту-другую Альв повторил операцию и жестом приказал Року остановиться. Теперь работали лишь большие мехи, приводимые в движение водяным колесом. Альв тихо запел в зловещей гармонии с шипением древесного угля, поглядывая на свои записи и прислушиваясь к тому моменту, когда сама сталь начнет петь – первый признак того, что пора охлаждать изделие. Он пел о дереве, которое когда-то выросло, впитывая воздух и солнечный свет; пел о том, как он срубил это дерево и превратил его в угли, потому что настало время вернуть воздух и огонь их создателю. Он пел о металле, лежавшем глубоко в земных недрах, невидимом и бесформенном, пока он не добыл его и не очистил от примесей, придав форму и размеры. Подчиняясь, дерево и металл сочетаются в таинстве, чтобы обрести могущество; повинуясь воле кузнеца, они, в свою очередь, обретают свойства господства и принуждения. Слова Альва падали в промежутки между глубокими вздохами мехов:
О ясеня дух,
Как ярок твой свет,
Сколь славен твой пламенный ток!
В прах искр ты уйдешь,
Но дум твоих мощь
Войдет в мой заветный клинок!
Мехи, качайтесь быстрей,
Огонь, гори веселей!
И вот сталь запела тонким, звенящим голосом, сливаясь в гармонии с его песнопением. Вот оно! Альв вытащил из горна тело клинка, извергавшее фонтаны желтых искр. Огромные молоты мерно заходили вверх-вниз, ударяя, ударяя и ударяя, пока могучая наковальня не начала раскачиваться на своем прочном основании. Альв поворачивал тело клинка то в одну, то в другую сторону, щуря глаза от нестерпимого сияния раскаленной стали. Когда металл потемнел, он махнул Року, подскочившему к ручным мехам, сжал отковку клещами и погрузил ее глубоко в пережженные угли для нового нагрева и очистки. Затем, бормоча стих за стихом, Альв снова вынул отковку и принялся обрабатывать ее молотами всевозможных форм и размеров. Время от времени он хватал страничку из своих записей и мчался в библиотеку, на ходу вытирая руки о любую попавшуюся тряпку, а один-два раза, не в силах оторваться от работы, звал Ингара через открытую дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60