Надеюсь, что последующая переписка разубедила тебя. Во всяком случае, если бы я держал курс на развод, то имел бы мужество открыто об этом написать и никогда не стал бы маскировать свое желание холодной формой лишенной чувства корреспонденции. Неужели ты в этих письмах не почувствовала живого биения любви? Во всяком случае, чтобы не было недоразумений, пишу черным по белому: никакого развода я никогда не хотел и ни в какой степени не желаю его сейчас. В Джелалабаде и в Кабуле я говорил только о том, что нам надо об этом подумать. Но в первые же дни после твоего отъезда я осознал, что никогда еще не любил тебя так крепко, так бешено, как сейчас. И когда я писал тебе первое письмо, я уже знал, что безмерно люблю тебя. Видишь ли, когда люди все время живут вместе, то они зачастую не могут дать отчет в своих чувствах. Разлука в этом смысле является прекрасной проверкой. Мыша, не заботясь о своем самолюбии, открыто говорю тебе, что все мои помыслы сводятся к непреодолимому желанию продолжать наш счастливый - да, счастливый, пожалуйста, не опровергай, счастливый для нас обоих, спаянный кровью гражданской войны, брачный союз.
Я хочу, чтобы ты осталась моей женой, а я твоим мужем. Если твои желания не совпадают с моими, то в таком случае инициатива развода всецело принадлежит тебе и я не могу нести за него даже половины ответственности. Обоюдного согласия тут нет…
Мушка, мушка, ты так торопишься жить, что, может быть, когда это письмо, карабкаясь по перевалам и изнемогая в борьбе с мучительно длинным пространством, нас сейчас разлучающим, придет, наконец, в Москву, то окажется, что ты уже вышла замуж за какого-нибудь противного павиана вроде Склянского, к которому мы с тобой дружно питали чувства сдержанной антипатии.
Мыша, все эти бесчестные люди, которые охотятся за тобой, моей Дианой-воительницей, они любят только твое тело, они не понимают и не ценят твоего гения. То, что ты выдающаяся писательница, крупнейший художественный талант,- это им нужно не для духовной полноты умственной жиз ни, которую они никогда не ведут, а лишь как острая приправа к их развратным ощущениям. Не забывай, песчинка, что я, как умел, старался сберечь твое дарование даже в среднеазиатских дебрях, за что и удостоился благодарности со стороны нашего общего отца. Но не думай, мушинька, что если в мое отсутствие с тобой случится какой-нибудь грех, то ты уже не сможешь вернуться ко мне. Я сумею доказать тебе мою любовь тем, что если ты придешь на вокзал меня встретить и заявишь, что мы остаемся "супругами", то при таком радостном воссоединении пушков на прошлом будет поставлен огромный крест. Вспомни Свияжск. Мы с достоинством вышли из истории с Л.Д., в самом деле оказавшейся вполне случайным эпизодом.
Я не призываю тебя разводиться с твоим воображаемым новым мужем, чтобы возвратиться ко мне, я только открываю тебе эту возможность в случае твоего желания. Но если моя пылкая любовь на шестом году брака тебе смешна и противна, если в ответ у тебя не шевельнется хоть маленький кончик взаимного чувства, то тогда, конечно, нам следует разойтись. Я не признаю семьи, основанной не на любви. По приезде в Москву ты дай мне ответ…
Прощай, моя милая гордая самочка, уходящая в таинственную даль с высоко поднятым пушистым хвостиком. А помнишь, как было нам весело, когда после тяжелых недоразумений вдруг оказывалось, что пушки снова объединились. У нас обоих сразу точно сваливался с сердца камень…
Не смея прикоснуться к закрытым на замочек губам, почтительно прикладываюсь к твоей правой руке. Горячо любящий тебя Федор Раскольников.
P.S. ‹…› Милейшая маленькая Соловьева рассказала мне о том кошмаре, о той эпидемической вакханалии нескончаемых разводов и новых браков, что творится сейчас в Москве в советских и, в частности, в коммунистических семьях. Она говорит, что иногда сходятся вместе пять или шесть бывших и настоящих жен того или иного ответственного работника. Не успевают износить башмаки, носившиеся при одном муже, как уже венчаются с другим кобелем. Бррр, как гнусно, омерзительно, тошнотворно! Неужели и мы с тобой, Лариса, уподобимся партийным мещанам? Нет, я всегда считал, что ты женщина с принципами, с коммунистической этикой. Тут произошло какое-то роковое недоразумение…
Конечно, я был перед тобою виноват: порою груб, порою невнимателен. Такую жену, как ты, нужно было носить на руках; разговаривать, стоя на коленях. За всю мою вину, которую я осознаю и в которой жестоко раскаиваюсь, умоляю простить меня и не помнить лихом. Если же ты придешь к выводу, что твоя этика позволяет тебе жить со мною, то я даю честное слово коммуниста, что многое и многое из нашего прошлого, о чем тебе неприятно вспоминать, больше никогда не повторится. Я покажу тебе перед всеми большое внимание, я окружу тебя исключительной заботливостью, я буду усыпать твой путь розами.
Преданный тебе до смерти.
Раскольников
28. Ф.Ф. РАСКОЛЬНИКОВ - Л.М. РЕЙСНЕР
Б/д. Кабул, Афганистан
Дорогая, улетевшая из моего гнезда ласточка!
Твое роковое письмо от 4 сентября произвело на меня ошеломляющее впечатление, так как я по-прежнему люблю тебя без ума. Не буду говорить о слезах…
Пусть для внешнего мира мы разошлись по обоюдному согласию. Но на самом-то деле мы оба хорошо знаем, что ты меня бросила как ненужную, никуда не годную ветошь…
В своих письмах с дороги и из Москвы еще так недавно ты называла себя моей "половинкой", "до скрипа зубов" хотела видеть и ласкать меня… в то время ты меня искренно и горячо любила. Ты с нетерпением ждала моего приезда в Москву и в случае моей задержки даже сама была готова вернуться в Кабул. Последнее из этих писем помечено 17июля. Значит, катастрофический перелом произошел в период между 17 июля и 4 сентября. Правда, в каждом из этих писем ты, вспоминая мои слова, говоришь о возможном разводе, но относишься к нему отрицательно, во всяком случае, инициативу предоставляешь мне. Видно, что этот вопрос волновал и беспокоил тебя все время…
Видишь ли, Ларуня, в Джелалабаде и в последнее время в Кабуле мне стало казаться, что ты меня перестала любить и живешь со мной только по инерции. Именно потому я и говорил тогда то, что не следовало. Но эти милые письма с дороги окончательно разубедили меня и успокоили…
Вспомни, сколько раз ты уже апеллировала к разводу, и, однако, каждый раз после этого наша взаимная любовь всходила на новые вершины счастья. Ведь именно после декабря 1918 года, когда ты так же решительно стремилась разойтись со мной, когда на твоем пути оказался Склянский, были и разлука английского плена, и наше ликование после встречи на белоостровском мостике, и Астрахань, и деревенька Черный Яр, и Энзели, и Баку. А разве мы плохо жили в Афганистане? Разве этой двухлетней жизнью в искусственной… обстановке мы не доказали, что достойны быть супругами на всю жизнь? Решай, как хочешь, пушинка, я не хочу тебе навязываться… насильно мил не будешь. Но если ты отказала Склянскому из-за отсутствия любви, которое ты осознала не сразу, а только в последнюю минуту, то не может ли случиться, что ты предлагаешь мне развод при наличии неосознанной, но несомненно существующей и не умершей любви?..
Ты меня немного удивила своей просьбой не видеть тебя в Москве… Во всяком случае, не нужно улетать от меня в Берлин. Если по приезде в Москву мы формально разведемся, то я не буду тебя беспокоить даже по телефону. Мне самому будет очень тяжело встречаться с тобой, потому что несмотря ни на что я крепко люблю тебя…
Ларусеночек, на прощанье позволь сказать тебе еще два слова: если ты жалеешь, что выкинула моего ребенка, то ведь это верный признак, что ты меня любишь… Затем, поройся в своем подсознательном: не потому ли ты отказала Склянскому, что в глубине души любишь меня?.. Малютка, малютка, не забывай, что нас соединяют золотые ниточки, закаленные в огне гражданской войны…
29. Ф.Ф. РАСКОЛЬНИКОВ - Л.М. РЕЙСНЕР
20 октября 1923. Кабул, Афганистан
Кошечка, хотя ты меня разжаловала, но здесь меня продолжают признавать твоим мужем. Вали-хан по своей инициативе шлет тебе свою фотографию со следующей надписью на фарси: "Дорогой и многоуважаемой мадам Раскольниковой".
Эмирша послала тебе с афганской диппочтой письмо, к которому эмир сделал приписку на французском языке. Получила ли ты? Телеграфируй. Эмир уже справлялся у меня. По-видимому, они ждут ответа…
Веря в твое несокрушимое постоянство, я накупил для тебя массу подарочков и, глядя на них, улыбался, представляя себе, как ты будешь им рада. Сейчас я их попрятал подальше, чтобы они не бросались мне в глаза, так как по ассоциации с тобой, моя пушистенькая самочка, они каждый раз исторгали у меня слезы. Ты, может быть, не поверишь, но это так. Раскольников, воевавший против белогвардейцев и англичан, здесь плакал, как дитя, как маленький ребенок. Любовь жестока: она не позволяет нарушать свои таинственные законы.
На фоне зофовского сборника, о котором ты мне писала, меня очень порадовало стихотворение пролетарского поэта Сергея Обрадовича‹…› строки, задевшие меня за живое, нажавшие на мои самые чувствительные педали:
Но призрачную тишь еще не раз расколет
Зов Совнаркома, и в тревожный час
Еще не раз за подписью Раскольникова
Получит военмор приказ.
Мыша, порадуемся вместе, ведь это говорится о нашем общем. Твой навсегда.
30. Ф.Ф. РАСКОЛЬНИКОВ - Л.М. РЕЙСНЕР
22 октября 1923. Кабул, Афганистан
Дорогая Лапушка, моя несчастная половинка… Я умоляю тебя прийти на вокзал, совсем не как в ловушку, я просто хочу тебя увидеть, хотя бы в последний раз…
31. Л.М. РЕЙСНЕР - Е.А. И М.А. РЕЙСНЕРАМ
Октябрь, 1923. Берлин, Германия
Зайцы, милые, конечно, жива, здорова, въедаюсь в эту новую страну, которая мне знакома только в те минуты, когда какая-нибудь улица похожа на Фозанек или люди из другого народа поют "Интернационал"… Не пишу еще, ибо мой шеф (Карл Радек, с которым Лариса Рейснер была в Германии осенью 1923 года. - Авт.) на 10 дней еще не велел трогать пера - и заставляет изучать Германию и все, что в ней живого и мертвого. Самочувствие - блистательно.
Будьте очень, очень спокойны.
Ваша Лара
32. Л.М. РЕЙСНЕР - Е.А. И М.А. РЕЙСНЕРАМ
Октябрь, 1923. Берлин, Германия
Мои милые! Пользуюсь случаем, царапаю куриной лапкой несколько слов. Здорова, чиню свои паруса, посвистываю, как старый матрос, сосущий трубку над давнишними, много лет под спудом пролежавшими картами. Мягкая европейская осень так напоминает воздух теплых приморских городов. Думаю о Вас, - странная, ни на что не похожая семья, где огромное прошлое - "отец, мать" - эти родовые комплексы, обычно ложащиеся грузом на всякое движение, на всякий прыжок вдаль - вписаны в герб трагической, неверной, беспощадной музы борьбы. Так люблю Вас. Чтобы Мама не горевала. Чтобы ежедневно в комнате, оглушаемой пилой и солдатской "пойдем, пойдем, Дуня", - стучала машинка и делалась книга. Моя тоже сделается…
А теперь, как в цирке, как в наших военных театрах - как на всех великих и малых тропах и дорогах революции - Allons, camerado!
P.S. Свидания не просите. Письма не давайте. Я знала дурные вещи об этом товарище. Он - не стоит Вашей дружеской памяти.
Милые мои, лучше никого обо мне не спрашивайте!
33. Л.М. РЕЙСНЕР - Е.А. И М.А. РЕЙСНЕРАМ
19 ноября 1923. Берлин, Германия
Милые мои, милые! Все в порядке. Учусь, вижу, слышу, пишу. Никогда еще столько не работала. С этой почтой - 2-й фельетон, и 3-й - лучший, который сейчас печатать нельзя - пойдет в книгу.
Боюсь напыщенных фраз, но камень, лежавший на моей душе, кажется, отвалился. Не судите по первым статьям, будет лучше. Не пишу так, как писала с фронта - ибо фронта этого пока нет. Начнется буря, я ее смогу встретить во всеоружии, зная Германию сверху донизу.
Мои единственные, вся моя любовь, как я Вам бесконечно благодарна за то, что помогли уйти от компромисса, от полной интеллектуальной гибели, это-то я теперь вижу. Бедного Ф. всей душой жалею, плачу иногда, и Вы пожалейте, если придет, - но ничего изменить нельзя…
На моем столе Каутский, Меринг, все лучшее, что есть в Германии. Меня заставляют читать и думать. Заржавленные мозги сперва скрипели, теперь легче. Плюс огромный практи ческий опыт. - Нация на дыбе. - Смотрю и запоминаю. Помнишь, мама, чайку перед миноносцем в бою - она все со мной, пролетает, белая, над пропастями. О, жизнь, благословенная и великая, превыше всего, зашумит над головой кипящий вал революции. Нет лучшей жизни. Вас люблю бесконечно. Прошу Вас, живите там бестревожно, Вашей всегдашней творческой жизнью. Если б я знала, что это так…
P.S. В книге "Афганистан" на статье "Вандерлип" надо написать: "ПОСВЯЩАЕТСЯ РАСКОЛЬНИКОВУ". Я ему это давно еще и крепко обещала.
34. Л.М. РЕЙСНЕР - Е.А. И М.А. РЕЙСНЕРАМ
1923. Берлин, Германия
Милые мои, опять несколько Вам нежных слов. Не волнуйтесь, живите совершенно спокойно. Я на своем месте и- "наблюдаю крыл державных возрастающую тень".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Я хочу, чтобы ты осталась моей женой, а я твоим мужем. Если твои желания не совпадают с моими, то в таком случае инициатива развода всецело принадлежит тебе и я не могу нести за него даже половины ответственности. Обоюдного согласия тут нет…
Мушка, мушка, ты так торопишься жить, что, может быть, когда это письмо, карабкаясь по перевалам и изнемогая в борьбе с мучительно длинным пространством, нас сейчас разлучающим, придет, наконец, в Москву, то окажется, что ты уже вышла замуж за какого-нибудь противного павиана вроде Склянского, к которому мы с тобой дружно питали чувства сдержанной антипатии.
Мыша, все эти бесчестные люди, которые охотятся за тобой, моей Дианой-воительницей, они любят только твое тело, они не понимают и не ценят твоего гения. То, что ты выдающаяся писательница, крупнейший художественный талант,- это им нужно не для духовной полноты умственной жиз ни, которую они никогда не ведут, а лишь как острая приправа к их развратным ощущениям. Не забывай, песчинка, что я, как умел, старался сберечь твое дарование даже в среднеазиатских дебрях, за что и удостоился благодарности со стороны нашего общего отца. Но не думай, мушинька, что если в мое отсутствие с тобой случится какой-нибудь грех, то ты уже не сможешь вернуться ко мне. Я сумею доказать тебе мою любовь тем, что если ты придешь на вокзал меня встретить и заявишь, что мы остаемся "супругами", то при таком радостном воссоединении пушков на прошлом будет поставлен огромный крест. Вспомни Свияжск. Мы с достоинством вышли из истории с Л.Д., в самом деле оказавшейся вполне случайным эпизодом.
Я не призываю тебя разводиться с твоим воображаемым новым мужем, чтобы возвратиться ко мне, я только открываю тебе эту возможность в случае твоего желания. Но если моя пылкая любовь на шестом году брака тебе смешна и противна, если в ответ у тебя не шевельнется хоть маленький кончик взаимного чувства, то тогда, конечно, нам следует разойтись. Я не признаю семьи, основанной не на любви. По приезде в Москву ты дай мне ответ…
Прощай, моя милая гордая самочка, уходящая в таинственную даль с высоко поднятым пушистым хвостиком. А помнишь, как было нам весело, когда после тяжелых недоразумений вдруг оказывалось, что пушки снова объединились. У нас обоих сразу точно сваливался с сердца камень…
Не смея прикоснуться к закрытым на замочек губам, почтительно прикладываюсь к твоей правой руке. Горячо любящий тебя Федор Раскольников.
P.S. ‹…› Милейшая маленькая Соловьева рассказала мне о том кошмаре, о той эпидемической вакханалии нескончаемых разводов и новых браков, что творится сейчас в Москве в советских и, в частности, в коммунистических семьях. Она говорит, что иногда сходятся вместе пять или шесть бывших и настоящих жен того или иного ответственного работника. Не успевают износить башмаки, носившиеся при одном муже, как уже венчаются с другим кобелем. Бррр, как гнусно, омерзительно, тошнотворно! Неужели и мы с тобой, Лариса, уподобимся партийным мещанам? Нет, я всегда считал, что ты женщина с принципами, с коммунистической этикой. Тут произошло какое-то роковое недоразумение…
Конечно, я был перед тобою виноват: порою груб, порою невнимателен. Такую жену, как ты, нужно было носить на руках; разговаривать, стоя на коленях. За всю мою вину, которую я осознаю и в которой жестоко раскаиваюсь, умоляю простить меня и не помнить лихом. Если же ты придешь к выводу, что твоя этика позволяет тебе жить со мною, то я даю честное слово коммуниста, что многое и многое из нашего прошлого, о чем тебе неприятно вспоминать, больше никогда не повторится. Я покажу тебе перед всеми большое внимание, я окружу тебя исключительной заботливостью, я буду усыпать твой путь розами.
Преданный тебе до смерти.
Раскольников
28. Ф.Ф. РАСКОЛЬНИКОВ - Л.М. РЕЙСНЕР
Б/д. Кабул, Афганистан
Дорогая, улетевшая из моего гнезда ласточка!
Твое роковое письмо от 4 сентября произвело на меня ошеломляющее впечатление, так как я по-прежнему люблю тебя без ума. Не буду говорить о слезах…
Пусть для внешнего мира мы разошлись по обоюдному согласию. Но на самом-то деле мы оба хорошо знаем, что ты меня бросила как ненужную, никуда не годную ветошь…
В своих письмах с дороги и из Москвы еще так недавно ты называла себя моей "половинкой", "до скрипа зубов" хотела видеть и ласкать меня… в то время ты меня искренно и горячо любила. Ты с нетерпением ждала моего приезда в Москву и в случае моей задержки даже сама была готова вернуться в Кабул. Последнее из этих писем помечено 17июля. Значит, катастрофический перелом произошел в период между 17 июля и 4 сентября. Правда, в каждом из этих писем ты, вспоминая мои слова, говоришь о возможном разводе, но относишься к нему отрицательно, во всяком случае, инициативу предоставляешь мне. Видно, что этот вопрос волновал и беспокоил тебя все время…
Видишь ли, Ларуня, в Джелалабаде и в последнее время в Кабуле мне стало казаться, что ты меня перестала любить и живешь со мной только по инерции. Именно потому я и говорил тогда то, что не следовало. Но эти милые письма с дороги окончательно разубедили меня и успокоили…
Вспомни, сколько раз ты уже апеллировала к разводу, и, однако, каждый раз после этого наша взаимная любовь всходила на новые вершины счастья. Ведь именно после декабря 1918 года, когда ты так же решительно стремилась разойтись со мной, когда на твоем пути оказался Склянский, были и разлука английского плена, и наше ликование после встречи на белоостровском мостике, и Астрахань, и деревенька Черный Яр, и Энзели, и Баку. А разве мы плохо жили в Афганистане? Разве этой двухлетней жизнью в искусственной… обстановке мы не доказали, что достойны быть супругами на всю жизнь? Решай, как хочешь, пушинка, я не хочу тебе навязываться… насильно мил не будешь. Но если ты отказала Склянскому из-за отсутствия любви, которое ты осознала не сразу, а только в последнюю минуту, то не может ли случиться, что ты предлагаешь мне развод при наличии неосознанной, но несомненно существующей и не умершей любви?..
Ты меня немного удивила своей просьбой не видеть тебя в Москве… Во всяком случае, не нужно улетать от меня в Берлин. Если по приезде в Москву мы формально разведемся, то я не буду тебя беспокоить даже по телефону. Мне самому будет очень тяжело встречаться с тобой, потому что несмотря ни на что я крепко люблю тебя…
Ларусеночек, на прощанье позволь сказать тебе еще два слова: если ты жалеешь, что выкинула моего ребенка, то ведь это верный признак, что ты меня любишь… Затем, поройся в своем подсознательном: не потому ли ты отказала Склянскому, что в глубине души любишь меня?.. Малютка, малютка, не забывай, что нас соединяют золотые ниточки, закаленные в огне гражданской войны…
29. Ф.Ф. РАСКОЛЬНИКОВ - Л.М. РЕЙСНЕР
20 октября 1923. Кабул, Афганистан
Кошечка, хотя ты меня разжаловала, но здесь меня продолжают признавать твоим мужем. Вали-хан по своей инициативе шлет тебе свою фотографию со следующей надписью на фарси: "Дорогой и многоуважаемой мадам Раскольниковой".
Эмирша послала тебе с афганской диппочтой письмо, к которому эмир сделал приписку на французском языке. Получила ли ты? Телеграфируй. Эмир уже справлялся у меня. По-видимому, они ждут ответа…
Веря в твое несокрушимое постоянство, я накупил для тебя массу подарочков и, глядя на них, улыбался, представляя себе, как ты будешь им рада. Сейчас я их попрятал подальше, чтобы они не бросались мне в глаза, так как по ассоциации с тобой, моя пушистенькая самочка, они каждый раз исторгали у меня слезы. Ты, может быть, не поверишь, но это так. Раскольников, воевавший против белогвардейцев и англичан, здесь плакал, как дитя, как маленький ребенок. Любовь жестока: она не позволяет нарушать свои таинственные законы.
На фоне зофовского сборника, о котором ты мне писала, меня очень порадовало стихотворение пролетарского поэта Сергея Обрадовича‹…› строки, задевшие меня за живое, нажавшие на мои самые чувствительные педали:
Но призрачную тишь еще не раз расколет
Зов Совнаркома, и в тревожный час
Еще не раз за подписью Раскольникова
Получит военмор приказ.
Мыша, порадуемся вместе, ведь это говорится о нашем общем. Твой навсегда.
30. Ф.Ф. РАСКОЛЬНИКОВ - Л.М. РЕЙСНЕР
22 октября 1923. Кабул, Афганистан
Дорогая Лапушка, моя несчастная половинка… Я умоляю тебя прийти на вокзал, совсем не как в ловушку, я просто хочу тебя увидеть, хотя бы в последний раз…
31. Л.М. РЕЙСНЕР - Е.А. И М.А. РЕЙСНЕРАМ
Октябрь, 1923. Берлин, Германия
Зайцы, милые, конечно, жива, здорова, въедаюсь в эту новую страну, которая мне знакома только в те минуты, когда какая-нибудь улица похожа на Фозанек или люди из другого народа поют "Интернационал"… Не пишу еще, ибо мой шеф (Карл Радек, с которым Лариса Рейснер была в Германии осенью 1923 года. - Авт.) на 10 дней еще не велел трогать пера - и заставляет изучать Германию и все, что в ней живого и мертвого. Самочувствие - блистательно.
Будьте очень, очень спокойны.
Ваша Лара
32. Л.М. РЕЙСНЕР - Е.А. И М.А. РЕЙСНЕРАМ
Октябрь, 1923. Берлин, Германия
Мои милые! Пользуюсь случаем, царапаю куриной лапкой несколько слов. Здорова, чиню свои паруса, посвистываю, как старый матрос, сосущий трубку над давнишними, много лет под спудом пролежавшими картами. Мягкая европейская осень так напоминает воздух теплых приморских городов. Думаю о Вас, - странная, ни на что не похожая семья, где огромное прошлое - "отец, мать" - эти родовые комплексы, обычно ложащиеся грузом на всякое движение, на всякий прыжок вдаль - вписаны в герб трагической, неверной, беспощадной музы борьбы. Так люблю Вас. Чтобы Мама не горевала. Чтобы ежедневно в комнате, оглушаемой пилой и солдатской "пойдем, пойдем, Дуня", - стучала машинка и делалась книга. Моя тоже сделается…
А теперь, как в цирке, как в наших военных театрах - как на всех великих и малых тропах и дорогах революции - Allons, camerado!
P.S. Свидания не просите. Письма не давайте. Я знала дурные вещи об этом товарище. Он - не стоит Вашей дружеской памяти.
Милые мои, лучше никого обо мне не спрашивайте!
33. Л.М. РЕЙСНЕР - Е.А. И М.А. РЕЙСНЕРАМ
19 ноября 1923. Берлин, Германия
Милые мои, милые! Все в порядке. Учусь, вижу, слышу, пишу. Никогда еще столько не работала. С этой почтой - 2-й фельетон, и 3-й - лучший, который сейчас печатать нельзя - пойдет в книгу.
Боюсь напыщенных фраз, но камень, лежавший на моей душе, кажется, отвалился. Не судите по первым статьям, будет лучше. Не пишу так, как писала с фронта - ибо фронта этого пока нет. Начнется буря, я ее смогу встретить во всеоружии, зная Германию сверху донизу.
Мои единственные, вся моя любовь, как я Вам бесконечно благодарна за то, что помогли уйти от компромисса, от полной интеллектуальной гибели, это-то я теперь вижу. Бедного Ф. всей душой жалею, плачу иногда, и Вы пожалейте, если придет, - но ничего изменить нельзя…
На моем столе Каутский, Меринг, все лучшее, что есть в Германии. Меня заставляют читать и думать. Заржавленные мозги сперва скрипели, теперь легче. Плюс огромный практи ческий опыт. - Нация на дыбе. - Смотрю и запоминаю. Помнишь, мама, чайку перед миноносцем в бою - она все со мной, пролетает, белая, над пропастями. О, жизнь, благословенная и великая, превыше всего, зашумит над головой кипящий вал революции. Нет лучшей жизни. Вас люблю бесконечно. Прошу Вас, живите там бестревожно, Вашей всегдашней творческой жизнью. Если б я знала, что это так…
P.S. В книге "Афганистан" на статье "Вандерлип" надо написать: "ПОСВЯЩАЕТСЯ РАСКОЛЬНИКОВУ". Я ему это давно еще и крепко обещала.
34. Л.М. РЕЙСНЕР - Е.А. И М.А. РЕЙСНЕРАМ
1923. Берлин, Германия
Милые мои, опять несколько Вам нежных слов. Не волнуйтесь, живите совершенно спокойно. Я на своем месте и- "наблюдаю крыл державных возрастающую тень".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57