Между ними хорошим тоном считалось жаловаться на тоску "по родной советской стране", хулить все на Западе - магазины, полные, в отличие от советских на родине, разнообразных товаров, мягкий европейский климат, спокойную вежливость и любезность людей на улицах. "У нас все лучше", или "будет лучше", как заклинание, твердили они. Языков они не знали, к контактам с иностранцами не стремились. Впрочем, контакты с иностранцами и не поощрялись Москвой. После бегства на Запад в 29-м году советника полпредства в Париже Березовского всем сотрудникам полпредств, кроме дипломатического персонала, были запрещены какие бы то ни было личные сношения с иностранцами. Дипломатическому же персоналу рекомендовалось не "злоупотреблять" подобными сношениями. За этим следили сотрудники ГПУ, в каждом полпредстве их было по несколько человек.
Однажды очень насмешил Раскольникова первый секретарь Антипов. Взволнованно вошел к нему в кабинет, протянул номер русской эмигрантской газеты "Сегодня".
- Федор Федорович, смотрите, что о вас эти белогвардейцы написали.
В газете отчеркнута была фраза: "Он вышел на площадь и, как Раскольников, упал на колени и стал публично каяться в грехах".
Раскольников засмеялся:
- Это не обо мне. Речь идет о герое "Преступления и наказания" писателя Достоевского. Вы не читали этот роман Достоевского?
- Я о таком писателе не слышал, - ответил удивленный Антипов.
5
С Музой отношения складывались счастливо. Ему нравилось доставлять ей большие и маленькие радости. Они много вместе читали, оставаясь одни, по вечерам. Она любила слушать стихи, и он часами читал ей из Бунина и Ходасевича, по-французски из Бодлера, Аполлинера. Читали прозу - Шмелева, Ремизова, Набокова, Алданова, читали из мемуарной литературы, особенно интересовавшей его. Однако с мемуарами как-то вышел казус. Часа два подряд он с увлечением читал ей воспоминания русского министра иностранных дел графа Ламсдорфа. Она слушала, слушала и вдруг расплакалась. Он всполошился, бросился к ней: в чем дело? Она сказала, что ей стало скучно, но она не решилась остановить его. Он засмеялся, сказал, что для него это урок, впредь он будет внимательнее к ней.
Оба любили путешествовать. В свободные дни садились в машину и отправлялись в Тарту, Пярну, Гунгенбург. В первый же отпуск он повез ее в Берлин и Париж.
В Берлине их поразила неброская, стыдливая нищета населения, очереди за благотворительным супом, прилично одетые мужчины, протягивающие шляпы за милостыней. Гейнц Нейман, водивший их по Берлину, рассказывал о падающей экономике, растущей безработице. Они встретили небольшую колонну марширующих штурмовиков со сва стикой на рукавах коротких курток. Прохожие останавливались, смотрели на шествие с любопытством, иные - с ироническими улыбками.
- Кое-кто из политиков считает, что наци очень скоро могут взять верх в Германии, - сказал Раскольников.
Гейнц рассмеялся:
- Чепуха. Ничтожная кучка кретинов. Что они в сравнении с этой силой? - Они проходили мимо громадного дома немецкой компартии с типографией "Роте Фане", на этот дом указывал Гейнц.
В Париже без устали бегали по музеям, выставкам, объезжали знаменитые предместья. Жили в полпредстве, в прекрасном старинном, но страшно запущенном особняке - там по ночам по коридорам с визгом носились крысы.
Раскольникову хотелось повидаться с Эренбургом, жившим в Париже, с ним он давно был знаком, печатал у себя в "Молодой гвардии", в "Красной нови". Нашли его в полуразвалившемся доме на глухой улочке, в узкой, сырой, нетопленой комнате; оказалось, он сидел без гроша. Дали ему денег, он повел их в знакомый ему кабачок, жаловался на московских критиков, обвинявших его в преклонении перед Западом, он же не мог парировать удары, живя вдали от Москвы. Отчего же он не часто появляется в Москве, спросил Раскольников. Съездил бы, устроил там свои дела и вернулся назад.
- Ездил бы чаще, но всякий раз, как соберусь ехать, меня останавливает мысль, что назад меня не выпустят, - сказал Эренбург с досадой.
На другой день он сам пришел к Раскольниковым, предложил показать им в Париже такие места, о которых мало кто знает. Водил по каким-то задворкам со зловонными помойками, показывал сбитые из фанеры и кусков жести лачуги, в которых ютились плохо одетые люди, с неестественной горячностью живописал убогую жизнь этих людей. И потом исчез. Раскольников недоумевал: зачем он устроил этот спектакль, что ему эти люди, никогда прежде он как будто не проявлял беспокойства о судьбе парижских отверженных. Может быть, решил, что накануне сказал лишнее, вздумал таким способом очиститься в глазах Раскольникова? Неприятный осадок оставила эта встреча.
6
На следующий год они ездили в Италию. Готовились к этой поездке всю зиму, брали уроки итальянского, изучали справочники, путеводители по Италии. По пути исколесили Германию, останавливаясь на день-два то в Мюнхене, то в Гейдельберге, Дрездене, Баден-Бадене, прокатились на пароходе по Рейну.
Первым итальянским городом была Венеция. Известный по бесчисленным репродукциям, город все равно поражал воображение. Ослепили кружева дворцов Большого канала, удивив странным сходством с дворцовой перспективой Невы в Петрограде. Блаженные часы провели они во Дворце дожей, в залах Академии, на площади Святого Марка.
После Венеции - Падуя с фантастическими фресками Джотто, Флоренция с ее дворцами, церквами, садами. Им хотелось познакомиться с обычной, будничной жизнью итальянцев. Рано утром садились в маленький потрепанный автобус местных линий, ехали до какого-нибудь Сан-Джиминьяно, проходили городок насквозь, заходили в дома местных жителей, заговаривали с хозяевами.
В Риме их устроил у себя полпред Курский, благожелательный и гостеприимный, широкая натура, с замашками русского барина. Он возил их на своем автомобиле, показывал Рим. Вечера неизменно проводили на веранде его квартиры, заплетенной виноградом.
Очарованные, опьяненные всем увиденным, пережитым в Италии за этот месяц, возвращались они в Таллин. В поезде, стоя у окна, мимо которого проносились утопающие в зелени римские предместья, он сказал ей с улыбкой:
- Обещаю тебе, Муза. Пока я жив, каждый год будем ездить в Италию.
Ездили в Италию и в очередной отпуск, летом 32-го года. А в 33-м году, перед самым отпуском, который тоже наметили провести в Италии, Раскольников неожиданно получил новое назначение - в Данию.
Грустным и трогательным было прощание с Эстонией. Здесь они оставляли много друзей. В начале сентября, после бесчисленных прощальных приемов, они взошли на пароход, отплывавший в Данию. Провожали их с помпой - официальные лица, журналисты, знакомые, друзья. Музу завалили цветами, вся ванна в их каюте оказалась заполнена букетами.
7
Советское полпредство в Дании находилось в Копенгагене. Предшественник Раскольникова, Кобецкий, не поддерживал никаких отношений с датской общественностью. Соответственно помещения полпредства представляли собой помесь большой коммунальной квартиры, где жили сотрудники, с заурядной канцелярией для штемпелевания входящих и исходящих бумаг. Приемных комнат не было, посетителей принимали в коридорчике с журнальным столиком и парой стульев.
Раскольников вручил верительные грамоты датскому королю, Муза представилась королеве. Не теряя времени, стали делать визиты к общественным деятелям. Одновременно начали ремонт и переустройство дома. Не кончив ремонта, уехали в отпуск - в Париж, Италию, Берлин.
Когда вернулись из отпуска, дом был отремонтирован, оборудованы два салона, большая столовая. Из Берлина доставлены купленные ими там несколько хороших картин, ковры, кое-что из мебели. Полпредство приобрело приличный вид, можно было устраивать приемы.
Как и в Эстонии, Раскольников приглашал на приемы писателей, поэтов. Переводчик ему не требовался, к осени он уже прилично говорил на датском. Одним из первых датских писателей, побывавших на приеме в полпредстве, был нобелевский лауреат Мартин Андерсен Нексе, известный советским читателям романами из жизни бедных людей.
Летом 34-го года у Раскольниковых гостил несколько дней Борис Пильняк с женой. С ними ездили на машине по Дании, побывали в Эльсиноре, замке Гамлета, принца Датского. По вечерам усаживались на диване в салоне, ставили на стол коньяк для Пильняка, он читал свои рассказы, отвергнутые московскими журналами и издательствами, - ему не прощали "Повести о непогашенной луне". Высокий, рыжий, громкий, он то и дело вскакивал с дивана, делал круг по комнате, выпивал коньяк, потом продолжал чтение. Когда женщины уходили спать, мужчины еще долго разговаривали. Раз засиделись до утра. Пильняк спросил, имея в виду свои неопубликованные рассказы:
- А вы, Федор Федорович, напечатали бы их? Если бы оставались в журнале?
- Сейчас - да, напечатал бы.
- Хорошо вам это говорить сейчас, когда вы сидите тут, а не там. Сидели бы там, держали бы хвост по ветру.
- И все-таки, думаю, напечатал бы.
- Все рассказы?
- Ну, все не все. Но что-нибудь напечатал.
- Что-нибудь! Да мне не подачки нужны, мне нужно знать: могу я печататься в советских журналах или нет?
Пробежался по комнате, спросил:
- А вы сами что-нибудь пишете?
- Пишу, когда есть время, - ответил Раскольников. - Пишу пьесы. Рассказы тоже. Но не тороплюсь печатать. Пусть отлежатся.
- Да, вы можете себе это позволить. Завидую вам. - Снова сделав круг по комнате. - Сейчас в Москве готовится съезд писателей. Будет создан единый Союз писателей: ССП. Союз советских писателей. Злые языки поправляют: Союз сталинских писателей. - Усмехнулся. - Вы довольны? Ведь это ваша идея, Федор Федорович. Помнится, вы ратовали за единый Союз.
- Ничего хорошего от этого ожидать не приходится, - сказал Раскольников.
- Вот как? - удивился Пильняк. - Не ожидал это услышать от вас.
- Союз писателей будет строиться по аналогии с партией. Никакой фракционности. Писатели будут обязаны исповедовать одно направление. Какое? Теория соцреализма для этого самая подходящая. Я ратовал н е за такой Союз. Впрочем, ваш упрек принимаю.
- Значит ли это, что не надо вступать в такой Союз?
- Не знаю. Это каждый должен решить для себя сам.
- Но вы - вступите?
- Как и вы, Борис Андреевич, скорее всего - да. Куда мы денемся?
- Невеселый у нас получился разговор, - уныло заключил Пильняк. - Но я вам признателен за откровенность. С этим, знаете ли, у нас становится все труднее.
Желая как-то приободрить Пильняка, Раскольников устроил в его честь прием. Пригласил редакторов литературных журналов, издателей. Этим людям имя Пильняка было хорошо знакомо, его проза печаталась за границей.
Глава четырнадцатая
ЗА КРЕМЛЕВСКОЙ СТЕНОЙ
1
Только проводили Пильняка, как из Москвы от наркома иностранных дел Литвинова получил Раскольников предложение переехать в Софию. С Болгарией, не имевшей дипломатических отношений с Россией с 914-го года, решено было восстановить их, и для Болгарии, писал Литвинов, оказалось невозможным найти лучшую кандидатуру, чем его, Раскольникова.
Не раздумывая, Раскольников согласился. Работа в бурлящей политическими страстями Болгарии представлялась более интересной, чем в благополучной Дании, с которой у Советского Союза отношения ограничивались торговлей. После отпуска, который Раскольниковы провели, как и прежде, в Италии, они простились с Данией и в начале ноября отправились в Софию.
В Софии первое время жили в гостинице "Болгария", дожидаясь окончания ремонта пустовавшего двадцать лет здания русского посольства. Изучали болгарский язык, историю страны, листали подшивки болгарских газет за последние годы.
Сразу же начались визиты, телефонные переговоры, встречи с журналистами. Русских дипломатов не видели здесь с начала мировой войны, когда Болгария выступила на стороне Германии, и журналистов интересовали перспективы советско-болгарских отношений.
Болгария переживала тяжелые времена. Подобно всем европейским странам, с трудом выходила из экономического кризиса. К трудностям экономического характера примешивались внутриполитические. После провала в 1923 году коммунистического мятежа страну все эти годы потрясали кровавые столкновения между коммунистами, македонскими четниками, членами фашистских лиг. Стал утихать террор лишь с весны 34-го года, когда власть в стране взяли офицеры-националисты полковника Кимона Георгиева. Тепе решние правители страны во главе с царем Борисом видели выход из кризиса в присоединении, экономическом и политическом, к Германии, в которой еще год назад с триумфом пришла к власти нацистская партия Гитлера.
Но в Болгарии не были забыты и давние близкие отношения с Россией. С первых дней появления Раскольникова в Софии его наперебой приглашали к себе сторонники сближения с "вечной братской" Россией. Старые русофилы Маджаров, Бобчев, народные демократы Малинов, Мушанов, встречаясь с ним, много и горячо говорили о перспективах славянства, об угрозе германизации их родины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Однажды очень насмешил Раскольникова первый секретарь Антипов. Взволнованно вошел к нему в кабинет, протянул номер русской эмигрантской газеты "Сегодня".
- Федор Федорович, смотрите, что о вас эти белогвардейцы написали.
В газете отчеркнута была фраза: "Он вышел на площадь и, как Раскольников, упал на колени и стал публично каяться в грехах".
Раскольников засмеялся:
- Это не обо мне. Речь идет о герое "Преступления и наказания" писателя Достоевского. Вы не читали этот роман Достоевского?
- Я о таком писателе не слышал, - ответил удивленный Антипов.
5
С Музой отношения складывались счастливо. Ему нравилось доставлять ей большие и маленькие радости. Они много вместе читали, оставаясь одни, по вечерам. Она любила слушать стихи, и он часами читал ей из Бунина и Ходасевича, по-французски из Бодлера, Аполлинера. Читали прозу - Шмелева, Ремизова, Набокова, Алданова, читали из мемуарной литературы, особенно интересовавшей его. Однако с мемуарами как-то вышел казус. Часа два подряд он с увлечением читал ей воспоминания русского министра иностранных дел графа Ламсдорфа. Она слушала, слушала и вдруг расплакалась. Он всполошился, бросился к ней: в чем дело? Она сказала, что ей стало скучно, но она не решилась остановить его. Он засмеялся, сказал, что для него это урок, впредь он будет внимательнее к ней.
Оба любили путешествовать. В свободные дни садились в машину и отправлялись в Тарту, Пярну, Гунгенбург. В первый же отпуск он повез ее в Берлин и Париж.
В Берлине их поразила неброская, стыдливая нищета населения, очереди за благотворительным супом, прилично одетые мужчины, протягивающие шляпы за милостыней. Гейнц Нейман, водивший их по Берлину, рассказывал о падающей экономике, растущей безработице. Они встретили небольшую колонну марширующих штурмовиков со сва стикой на рукавах коротких курток. Прохожие останавливались, смотрели на шествие с любопытством, иные - с ироническими улыбками.
- Кое-кто из политиков считает, что наци очень скоро могут взять верх в Германии, - сказал Раскольников.
Гейнц рассмеялся:
- Чепуха. Ничтожная кучка кретинов. Что они в сравнении с этой силой? - Они проходили мимо громадного дома немецкой компартии с типографией "Роте Фане", на этот дом указывал Гейнц.
В Париже без устали бегали по музеям, выставкам, объезжали знаменитые предместья. Жили в полпредстве, в прекрасном старинном, но страшно запущенном особняке - там по ночам по коридорам с визгом носились крысы.
Раскольникову хотелось повидаться с Эренбургом, жившим в Париже, с ним он давно был знаком, печатал у себя в "Молодой гвардии", в "Красной нови". Нашли его в полуразвалившемся доме на глухой улочке, в узкой, сырой, нетопленой комнате; оказалось, он сидел без гроша. Дали ему денег, он повел их в знакомый ему кабачок, жаловался на московских критиков, обвинявших его в преклонении перед Западом, он же не мог парировать удары, живя вдали от Москвы. Отчего же он не часто появляется в Москве, спросил Раскольников. Съездил бы, устроил там свои дела и вернулся назад.
- Ездил бы чаще, но всякий раз, как соберусь ехать, меня останавливает мысль, что назад меня не выпустят, - сказал Эренбург с досадой.
На другой день он сам пришел к Раскольниковым, предложил показать им в Париже такие места, о которых мало кто знает. Водил по каким-то задворкам со зловонными помойками, показывал сбитые из фанеры и кусков жести лачуги, в которых ютились плохо одетые люди, с неестественной горячностью живописал убогую жизнь этих людей. И потом исчез. Раскольников недоумевал: зачем он устроил этот спектакль, что ему эти люди, никогда прежде он как будто не проявлял беспокойства о судьбе парижских отверженных. Может быть, решил, что накануне сказал лишнее, вздумал таким способом очиститься в глазах Раскольникова? Неприятный осадок оставила эта встреча.
6
На следующий год они ездили в Италию. Готовились к этой поездке всю зиму, брали уроки итальянского, изучали справочники, путеводители по Италии. По пути исколесили Германию, останавливаясь на день-два то в Мюнхене, то в Гейдельберге, Дрездене, Баден-Бадене, прокатились на пароходе по Рейну.
Первым итальянским городом была Венеция. Известный по бесчисленным репродукциям, город все равно поражал воображение. Ослепили кружева дворцов Большого канала, удивив странным сходством с дворцовой перспективой Невы в Петрограде. Блаженные часы провели они во Дворце дожей, в залах Академии, на площади Святого Марка.
После Венеции - Падуя с фантастическими фресками Джотто, Флоренция с ее дворцами, церквами, садами. Им хотелось познакомиться с обычной, будничной жизнью итальянцев. Рано утром садились в маленький потрепанный автобус местных линий, ехали до какого-нибудь Сан-Джиминьяно, проходили городок насквозь, заходили в дома местных жителей, заговаривали с хозяевами.
В Риме их устроил у себя полпред Курский, благожелательный и гостеприимный, широкая натура, с замашками русского барина. Он возил их на своем автомобиле, показывал Рим. Вечера неизменно проводили на веранде его квартиры, заплетенной виноградом.
Очарованные, опьяненные всем увиденным, пережитым в Италии за этот месяц, возвращались они в Таллин. В поезде, стоя у окна, мимо которого проносились утопающие в зелени римские предместья, он сказал ей с улыбкой:
- Обещаю тебе, Муза. Пока я жив, каждый год будем ездить в Италию.
Ездили в Италию и в очередной отпуск, летом 32-го года. А в 33-м году, перед самым отпуском, который тоже наметили провести в Италии, Раскольников неожиданно получил новое назначение - в Данию.
Грустным и трогательным было прощание с Эстонией. Здесь они оставляли много друзей. В начале сентября, после бесчисленных прощальных приемов, они взошли на пароход, отплывавший в Данию. Провожали их с помпой - официальные лица, журналисты, знакомые, друзья. Музу завалили цветами, вся ванна в их каюте оказалась заполнена букетами.
7
Советское полпредство в Дании находилось в Копенгагене. Предшественник Раскольникова, Кобецкий, не поддерживал никаких отношений с датской общественностью. Соответственно помещения полпредства представляли собой помесь большой коммунальной квартиры, где жили сотрудники, с заурядной канцелярией для штемпелевания входящих и исходящих бумаг. Приемных комнат не было, посетителей принимали в коридорчике с журнальным столиком и парой стульев.
Раскольников вручил верительные грамоты датскому королю, Муза представилась королеве. Не теряя времени, стали делать визиты к общественным деятелям. Одновременно начали ремонт и переустройство дома. Не кончив ремонта, уехали в отпуск - в Париж, Италию, Берлин.
Когда вернулись из отпуска, дом был отремонтирован, оборудованы два салона, большая столовая. Из Берлина доставлены купленные ими там несколько хороших картин, ковры, кое-что из мебели. Полпредство приобрело приличный вид, можно было устраивать приемы.
Как и в Эстонии, Раскольников приглашал на приемы писателей, поэтов. Переводчик ему не требовался, к осени он уже прилично говорил на датском. Одним из первых датских писателей, побывавших на приеме в полпредстве, был нобелевский лауреат Мартин Андерсен Нексе, известный советским читателям романами из жизни бедных людей.
Летом 34-го года у Раскольниковых гостил несколько дней Борис Пильняк с женой. С ними ездили на машине по Дании, побывали в Эльсиноре, замке Гамлета, принца Датского. По вечерам усаживались на диване в салоне, ставили на стол коньяк для Пильняка, он читал свои рассказы, отвергнутые московскими журналами и издательствами, - ему не прощали "Повести о непогашенной луне". Высокий, рыжий, громкий, он то и дело вскакивал с дивана, делал круг по комнате, выпивал коньяк, потом продолжал чтение. Когда женщины уходили спать, мужчины еще долго разговаривали. Раз засиделись до утра. Пильняк спросил, имея в виду свои неопубликованные рассказы:
- А вы, Федор Федорович, напечатали бы их? Если бы оставались в журнале?
- Сейчас - да, напечатал бы.
- Хорошо вам это говорить сейчас, когда вы сидите тут, а не там. Сидели бы там, держали бы хвост по ветру.
- И все-таки, думаю, напечатал бы.
- Все рассказы?
- Ну, все не все. Но что-нибудь напечатал.
- Что-нибудь! Да мне не подачки нужны, мне нужно знать: могу я печататься в советских журналах или нет?
Пробежался по комнате, спросил:
- А вы сами что-нибудь пишете?
- Пишу, когда есть время, - ответил Раскольников. - Пишу пьесы. Рассказы тоже. Но не тороплюсь печатать. Пусть отлежатся.
- Да, вы можете себе это позволить. Завидую вам. - Снова сделав круг по комнате. - Сейчас в Москве готовится съезд писателей. Будет создан единый Союз писателей: ССП. Союз советских писателей. Злые языки поправляют: Союз сталинских писателей. - Усмехнулся. - Вы довольны? Ведь это ваша идея, Федор Федорович. Помнится, вы ратовали за единый Союз.
- Ничего хорошего от этого ожидать не приходится, - сказал Раскольников.
- Вот как? - удивился Пильняк. - Не ожидал это услышать от вас.
- Союз писателей будет строиться по аналогии с партией. Никакой фракционности. Писатели будут обязаны исповедовать одно направление. Какое? Теория соцреализма для этого самая подходящая. Я ратовал н е за такой Союз. Впрочем, ваш упрек принимаю.
- Значит ли это, что не надо вступать в такой Союз?
- Не знаю. Это каждый должен решить для себя сам.
- Но вы - вступите?
- Как и вы, Борис Андреевич, скорее всего - да. Куда мы денемся?
- Невеселый у нас получился разговор, - уныло заключил Пильняк. - Но я вам признателен за откровенность. С этим, знаете ли, у нас становится все труднее.
Желая как-то приободрить Пильняка, Раскольников устроил в его честь прием. Пригласил редакторов литературных журналов, издателей. Этим людям имя Пильняка было хорошо знакомо, его проза печаталась за границей.
Глава четырнадцатая
ЗА КРЕМЛЕВСКОЙ СТЕНОЙ
1
Только проводили Пильняка, как из Москвы от наркома иностранных дел Литвинова получил Раскольников предложение переехать в Софию. С Болгарией, не имевшей дипломатических отношений с Россией с 914-го года, решено было восстановить их, и для Болгарии, писал Литвинов, оказалось невозможным найти лучшую кандидатуру, чем его, Раскольникова.
Не раздумывая, Раскольников согласился. Работа в бурлящей политическими страстями Болгарии представлялась более интересной, чем в благополучной Дании, с которой у Советского Союза отношения ограничивались торговлей. После отпуска, который Раскольниковы провели, как и прежде, в Италии, они простились с Данией и в начале ноября отправились в Софию.
В Софии первое время жили в гостинице "Болгария", дожидаясь окончания ремонта пустовавшего двадцать лет здания русского посольства. Изучали болгарский язык, историю страны, листали подшивки болгарских газет за последние годы.
Сразу же начались визиты, телефонные переговоры, встречи с журналистами. Русских дипломатов не видели здесь с начала мировой войны, когда Болгария выступила на стороне Германии, и журналистов интересовали перспективы советско-болгарских отношений.
Болгария переживала тяжелые времена. Подобно всем европейским странам, с трудом выходила из экономического кризиса. К трудностям экономического характера примешивались внутриполитические. После провала в 1923 году коммунистического мятежа страну все эти годы потрясали кровавые столкновения между коммунистами, македонскими четниками, членами фашистских лиг. Стал утихать террор лишь с весны 34-го года, когда власть в стране взяли офицеры-националисты полковника Кимона Георгиева. Тепе решние правители страны во главе с царем Борисом видели выход из кризиса в присоединении, экономическом и политическом, к Германии, в которой еще год назад с триумфом пришла к власти нацистская партия Гитлера.
Но в Болгарии не были забыты и давние близкие отношения с Россией. С первых дней появления Раскольникова в Софии его наперебой приглашали к себе сторонники сближения с "вечной братской" Россией. Старые русофилы Маджаров, Бобчев, народные демократы Малинов, Мушанов, встречаясь с ним, много и горячо говорили о перспективах славянства, об угрозе германизации их родины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57