- Ничего не знаю. Он мне не говорил, - ответил Поскребышев.
6
Воскресенье они с Музой провели у Молотова на даче. Жена Молотова, Полина Семеновна Жемчужина, румяная, с ямочками на щеках, светилась радушием, к Раскольниковым была особенно внимательна, а были гостями еще несколько человек - посол в США Трояновский, заместители Молотова в Совнаркоме Чубарь и Межлаук, сослуживцы Жемчужиной по тресту "Тэже", которым она руководила. Покоробило, что и Жемчужина заговорила о том же, о чем в театре заговорил Сталин, - о розовом масле. Ее розовое масло интересовало как парфюмера. Она расспрашивала о болгарских фабриках, где перерабатывался розовый лист, просила сообщить ей их точный адрес. За столом тоже много говорили о парфюмерии, о предстоявшей Жемчужиной служебной командировке за границу. Молотов, хороший муж, своими шутками и прибаутками поддерживал за столом атмосферу дружескую и веселую. В конце обеда, когда подали шампанское, начались тосты. Пили за хозяйку дома и успех ее командировки, за радушного хозяина, за женщин. С полным бокалом в руке поднялся со стула Молотов. Подождал, пока установится тишина, сказал:
- Товарищи, до сих пор еще не было самого главного тоста. Я предлагаю выпить за нашего гениального вождя, ведущего нас от победы к победе, за родного и любимого Сталина.
Все с шумом повскакали с мест и закричали "ура", потянулись к Молотову с бокалами, чокаясь.
После обеда, когда гости начали расходиться, Молотов сказал Раскольникову:
- Вечером мы собираемся в Малый театр. Там идет пьеса Ромашева "Бойцы", рисующая жизнь Красной Армии. Вы ее не видели? Хотите поехать с нами?
- С удовольствием. Спасибо.
В машине, усаживаясь, Молотов обернулся к Раскольникову:
- Хотел бы с вами посоветоваться. Вы занимаетесь литературой. Мы решили торжественно отметить столетие со дня смерти Пушкина. Как, по-вашему, лучше сформулировать: за что мы, большевики, любим Пушкина? Если сказать, что он создал русский литературный язык, что он воспел свободу, так под этим подпишется и Милюков. Надо придумать такую формулировку, под которой не мог бы подписаться Милюков. Подумайте-ка об этом.
- Хорошо, подумаю, - согласился Раскольников.
- А что вы сейчас пишете?
- Пьесу из жизни Льва Толстого. О его уходе из Ясной Поляны…
- Ну что это вы занялись Толстым! - недовольно прогово рил Молотов. То инсценировали "Воскресение", теперь - это. Темы надо брать из современной жизни.
Заговорили о международном положении, о военной опасности, об угрозе фашизма.
- Что вы думаете о Литвинове, Федор Федорович? - вдруг спросил Молотов.
- Думаю, он совершенно прав, делая упор во внешней политике на укрепление отношений с великими державами Запада. Прежде всего с Англией, Францией, Америкой. Он справедливо видит в этом залог упрочения международного положения Советского Союза.
- Значит, уступать Англии?
- Если вы имеете в виду нашу политику в Афганистане и Персии, думаю, можно было бы отказаться от соперничества с Англией в этих регионах. В условиях, когда главную опасность для мира представляют фашистские режимы в Германии и Италии…
- Наш главный враг - Англия, - заявил Молотов тоном, не допускающим возражений. И отвернулся, давая понять, что тема исчерпана.
Раскольников был озадачен. Что означало это заявление? Молотов высказал свое частное мнение? Или - мнение своего патрона? Но спрашивать не решился.
7
Утром в понедельник он позвонил Поскребышеву и опять получил ответ: ничего не известно.
В этот день он был по делам в Наркоминделе и оттуда по кремлевской автоматической "вертушке" позвонил прямо в кабинет Сталина.
- Алло! - ответил спокойный голос Сталина.
- Здравствуйте, Иосиф Виссарионович! Это говорит Раскольников. Когда вы можете меня принять?
- Приезжайте сейчас. - Голос Сталина прозвучал приветливо.
В отделе пропусков у Спасских ворот Кремля дежурный просмотрел дипломатический паспорт Раскольникова и позвонил Поскребышеву. Тот распорядился пропустить.
Войдя через Спасские ворота в Кремль, Раскольников повернул направо и вошел в подъезд нового, недавно выстроенного здания. Поскребышев, плотный блондин, провел его через свой проходной кабинет к двери, за которой располагался кабинет Сталина.
Раскольников вошел. Сталин поднялся из-за письменного стола навстречу, пожал ему руку, усадил за длинный стол под зеленым сукном, предназначенный для заседаний, сам отошел к стене, прислонился к ней, закурил трубку. Внимательно разглядывая Раскольникова, слушал его рассказ о Болгарии - ее трудном экономическом положении, германской экономической и культурной экспансии. Раскольников заговорил о сделке с оружием, о том, что Наркоминдел не горит желанием дать ход этому делу.
- Да, Наркоминдел совершает ошибку, - согласился Сталин. - Все равно Болгария купит то, что ей нужно. Отказывая ей в оружии, мы заставляем ее покупать у других. У тех же немцев, например. Так?
- Именно так. Как раз эту точку зрения я защищал в своих докладах. Вы позволите мне доложить ваши слова народному комиссару?
Сталин кивнул. Разговор перешел на тему войны и мира. Как и Молотов во вчерашнем разговоре, Сталин резко отозвался об Англии.
- Англия теперь стоит за мир! - с иронией развел он руками. - Еще бы. Ее сейчас будут щипать. Ее колонии разбросаны по всему свету. Защищать их немыслимо. Для этого нужно иметь сто флотов. Это не то, что у нас, где все собрано в одном месте. Поэтому Англия, конечно, стоит за мир.
Напряженно вслушивался в речь Сталина Раскольников, стараясь понять его логику. Нечего было и думать заговорить с ним в том духе, в каком вчера говорил с Молотовым,- при нем, Сталине, одобрительно отозваться о литвиновской линии во внешней политике. Лучше было молчать и слушать.
Вошел Поскребышев с какими-то бумагами и выжидательно остановился в дверях. Раскольников поднялся, поблагодарив Сталина за беседу, стал прощаться.
8
Ничего не дала встреча со Сталиным. Литвинов с интересом выслушал его отчет об этой встрече, попросил изложить письменно беседу со Сталиным, обещал свое содействие оружейной сделке, при этом усиленно выпроваживал его из Москвы. Сделка же зависла.
Во всем этом была какая-то загадка, разгадать которую, Раскольников чувствовал, ему не под силу…
Уезжали из Москвы 12 декабря. Стоял сильный мороз, на дебаркадере вокзала не было ни души. Устроившись в своем купе, вышли из вагона подышать напоследок московским воздухом. Перед площадкой соседнего вагона остановилась большая толпа мужчин и женщин, в центре ее Раскольников увидел сумрачного Пятакова, заместителя наркома тяжелой промышленности, в овальных очках, с узкой рыжеватой бородкой. Встретились с ним взглядами, покивали друг другу.
Поезд вскоре тронулся. На следующий день, 13 декабря, пересекли границу. Когда проезжали Польшу, снова увидели Пятакова, в вагоне-ресторане, он мрачно сидел за дальним столиком, без аппетита ел свой обед.
И еще раз увиделись с Пятаковым, днем 14 декабря, в Берлине, в полномочном представительстве, на обеде у полпреда Сурица. Здесь же оказалась и Полина Семеновна Жемчужина, побывавшая уже на каких-то парфюмерных фабриках в Германии. За обедом она рассказывала о том, что видела. Восторга не выражала, восхищаться промышленностью капиталистических стран не полагалось, но не могла не заговорить с энтузиазмом о поразившей ее новинке - целлофане.
- Нам нужно непременно завести целлофан, - говорила она горячо. - Он так украшает укупорку парфюмерных изделий.
Раскольников хотел сказать ей, для передачи Молотову, что пока не нашел нужного определения значения Пушкина, о чем просил его Молотов, придумал множество оригинальных определений, и все же под каждым из них мог подписаться Милюков. Подумав, решил, однако, что об этом говорить не стоит. Вовсе не стоит, пожалуй, самому напоминать Молотову о его задании. Едва ли оно выполнимо.
Пятаков и здесь был хмур, молчалив, так бы и промолчал весь обед, если бы Суриц не заговорил с ним о его командировке.
- Вы, Юрочка, долго пробудете в Берлине? - спросил Суриц, для него Пятаков был Юрочкой, они дружили с эмиграции, когда оба жили в Норвегии.
- Несколько дней, - ответил Пятаков. - Вот раздам заказы и поеду в Париж.
В тот же день Раскольниковы выехали в Софию.
Глава пятнадцатая

МОСКОВСКИЕ ПРОЦЕССЫ
1
В Москве появились Раскольниковы через полгода. В середине июля 36-го года приехали сюда, начиная отпуск, рассчитывая из Москвы уже отправиться по обычному маршруту - Берлин, Париж, Италия.
И сразу почувствовали: Москва не та, что полгода назад. Что- то изменилось за эти полгода на родине.
На первый взгляд, казалось, произошли перемены к лучшему. Исчезли продовольственные карточки, всех возмущавшие Торгсины. Москва строилась, перестраивалась, украшалась, ее улицы расширялись, мостовые заливались асфальтом. Нельзя было не восхищаться мраморной роскошью метро с его движущимися чудо-лестницами. В Москве в это лето стояла тропическая жара, и приятно было спуститься в богато украшенные мозаикой, ярко освещенные подземные залы с их чистым прохладным воздухом. Гуляя по городу, Раскольников любовался широкой, залитой асфальтом, улицей от Лубянской до Варваринской площади, выигравшей после снесения части стены Китай-города. И в то же время жалел о снесенных в лихорадке реконструкции Сухаревой башне, Симоновом монастыре с его мощной крепостной стеной, грандиозном храме Христа Спасителя, строившемся на народные деньги.
Поселили Раскольниковых в только что открытой гостинице "Москва", рядом с Кремлем. Газеты писали, что по роскоши и комфорту с "Москвой" не сравнится ни одна гостиница в мире. Вестибюль, лестницы, широкие коридоры действительно поражали отделкой мрамором, малахитом, яшмой, агатом. А в номерах - со стен, с потолка белой пудрой сыпалась плохого качества краска, ящики громоздких, безобразных комодов и столов не выдвигались или не задвигались, дверь в ванную не закрывалась, так как слишком большая ванна занимала часть порога. У персонала не допросишься чашки чая.
Поражали перемены в настроении москвичей. Встречаясь со старыми своими товарищами, партийцами, литераторами, военными, Раскольников замечал в них необычную сдержанность, люди неохотно поддерживали разговор, чуть речь заходила о политике. Во всех чувствовалась напряженность.
По Москве ходили зловещие слухи. Говорили об опале Сокольникова, человека, в начале 20-х годов стаби лизировавшего советский рубль. Бывший полпред в Лондоне и заместитель Литвинова, он в последнее время занимал должность заместителя наркома лесной промышленности. И вдруг его понижают в должности и отправляют уполномоченным этого наркомата в какую-то отдаленную область, Кировскую или Свердловскую. Говорили о разгроме руководства Госбанка, снятии с должности директора банка Марьясина и аресте его заместителя Аркоса. Пронеслась весть о закрытии "Общества старых большевиков", будто бы за то, что на заседаниях общества высказывались недопустимо вольные мнения.
Неприятные новости коснулись и Наркоминдела. Неожиданно был арестован многолетний шеф протокола Флоринский, один из немногих чиновников царского министерства иностранных дел, идеальный начальник протокольной части. По слухам, ему предъявили совсем уж фантастическое обвинение: в мужеложестве с членами германского посольства в Москве.
2
В один из первых дней в Москве Раскольников, созвонившись с Крестинским, замещавшим Литвинова в его отсутствие, явился в приемную Крестинского на втором этаже несуразного здания наркомата на углу Кузнецкого моста и Лубянки. Его попросили подождать здесь. Было душно, он подошел к окну, потрогал портьеру - с нее вдруг посыпалась моль.
- Федор Федорович, пожалуйте, - бодро выбежал из кабинета Крестинский, сунул руку для пожатия и заспешил назад в кабинет, к своему креслу с высокой готической спинкой.
"Однако у вас в Наркоминделе развелось много вредителей", - вздумал было пошутить Раскольников. Но тут же отбросил эту мысль. Крестинский не терпел, когда при нем упоминали о вредителях, оппозиционерах, троцкистах. Напуганный раз и навсегда репрессиями 20-х годов против троцкистов, он тогда еще открыто отрекся от оппозиции, и любое напоминание о том времени заставляло его трепетать. Встретив случайно на улице бывшего троцкиста, он панически перебегал на другой тротуар.
- Ну-с, рассказывайте, что у вас в Болгарии, - потирая руки, заговорил он, утопая в своем огромном кресле. Схватил со стола какую-то бумажку, быстро пробежал ее, поднеся вплотную к пенсне. Оставив чтение, откинулся на спинку кресла. - Я вас слушаю.
Но слушал он плохо, все время отлетая в мыслях куда-то. Едва Раскольников кончил свой доклад, энергично заговорил:
- Мы хотим назначить вас полпредом в Испанию. Но у вас есть очень сильный конкурент - Розенберг. Он тяготится бездельем в Лиге Наций и жаждет активной работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57