— Мне казалось, кто-то должен идти с вами. Потому что Жуга и этот… Я же не могу помочь больному дварфу. А идти на ферму — с этим справится и Вильям. Надеюсь, что справится.
— Ты говоришь, что по моей вине ты сделался несвободен, — сказал Тил. — Но свобода есть и бесполезность тоже. Свободный дом — ничейный дом, кто захочет, тот в нем и поселится. А ты ведь не умеешь и не хочешь быть бесполезным. Не так ли, а? Яльмар Эльдяурссон? Это ведь ваша, людская черта — помогать друзьям, а иногда и недругам за просто так.
Варяг молчал, слегка ошеломленный таким поворотом в разговоре.
— А кроме того, — безжалостно продолжил маленький эльф, — ты наверняка хотел еще и присмотреть за мной, не выкину ли я какое-нибудь коленце. — Он усмехнулся, заметив, как Яльмар закряхтел и отвел взгляд. — Хотел, хотел. Брось, Яльмар. Мир не делится только на друзей и на врагов, на черное и белое. Всегда есть сумерки, полутона и свет, который мы не видим… то есть, вы не видите. Незачем винить меня во всех бедах, ведь это очень просто — обвинить другого. Мы все упали в одну яму, и теперь нам надо сообща оттуда выбираться. Мы расстанемся, когда наступит срок, я обещаю, но сейчас я хочу сказать спасибо за то, что ты пошел со мной.
Варяг долго молчал.
— Я всегда не мог взять в толк, — проговорил он наконец, — зачем вы, эльфы в былые времена подкидывали нам на воспитание своих детей?
— А-а, — Телли, глядя в сторону, чуть склонил голову набок, как будто прислушивался к голосам внутри себя. — Да. Ты правильно задал вопрос. Мы это делали затем, чтоб научиться сострадать, чтобы уйти от холода и равнодушия. Мы тоже не любим быть бесполезными. От долгой жизни устаешь, наваливается скука. Пусть это больно, но для нас это великий дар — иметь друзей, детей… Любимых. Я слишком человек теперь, я не могу все это объяснить. Но ты, наверное, и сам все это поймешь.
Он отвернулся и уставился на небо. Взгляд его бездонных черных глаз кошачьего разреза сделался задумчив и печален. Варяг, пусть на одно короткое мгновение, но почувствовал холодную тоску по призрачным мирам, которых он не мог увидеть. «Там нет Альфхейма, Лис» — вдруг вспомнил он свои же собственные слова. А где же он? Где та прародина народа эльфов, из которой они вышли и в которую потом ушли? Тил смотрел на звезды так, как узник смотрит за окно своей темницы — с грустью и тоской от невозможности здесь больше пребывать и невозможности отсюда вырваться; и Яльмар снова ощутил, как чужд и как одновременно близок людям этот сказочный народ, для которого весь мир стал клеткой, который уже вышел за пределы понимания, и даже — за пределы бытия. Который вышел и ушел… Куда?
В небытие?
В забытие?
Пред мысленным взором Яльмара возникли силуэты белых кораблей с высокими носами и парусами из самоцветных камней, наполненными звездным ветром — тем самым, что едва не сбил с пути его корабль. И драконы. Да, драконы. Золотистые, большие, с всадниками на спинах… Варяг невольно оглянулся на костер.
Единственным, кто мог бы отыскать обратный путь, был Рик.
Яльмар чувствовал себя так, будто обнаружил в борту своего корабля дыру, о которой раньше и не подозревал. Через мгновенье он поймал себя на том, что его губы сами шепчут строфы старой висы Хаувамаул:
Сохнет сосна
одинокая в поле,
отвалились кора и иглы.
Таков человек,
никем не любимый.
Сколько он проживет?
Телли повернулся к нему и долго молчал. Затем кивнул. Один раз. Текучим, пластичным, коротким, красивым движением.
«Зашиби меня Мьельнир, — в смятении подумал Яльмар. — Жуга помогает ему просто потому, что они друзья. Он не сулил ему ни царства, ни всезнания, ни власти, ни горшка с золотом… Зашиби меня Мьельнир, как же я сразу не догадался! Однако у чертенка ловко получается приобретать себе друзей…»
— Тил.
— Что, Яльмар?
— Расскажи, на что похожи ваши корабли.
— На стрекоз. На облака. На латную перчатку. На сетку жемчуга на волосах красивой женщины. На раковину. На танцующую девушку. На птичье перо.
Яльмар сморщил лоб, соображая, затем вздохнул и расстроено покачал головой.
— Не понимаю. Не получается представить.
— И не получится, — ответил Тил.
Некоторое время они молчали.
— Зачем мы идем на Гейзер? — спросил наконец Яльмар. — Ты думаешь, это поможет твоему дракошке?
— Узнаем.
— Когда?
— Скоро.
Когда они вернулись, Арне занимался странным делом — нагревал в огне камни и бросал их в ведро. Над водой уже клубился парок, рядом лежали приготовленные для похлебки мясо и мука.
— Яльмар, — вдруг позвал мальчишка, — скажи мне, этот ваш Хансен… ты давно его знаешь?
— Нет, не очень. А чего?
— Он взаправду чародей?
— А хрен его знает, — варяг задумался. — Жуга мне говорил про Герту, будто та неплохо смыслит в алхимии. И в магии. И в книгах. Я сам видел, как она заклятьями лечила. Он даже к ней в ученики одно время пойти собрался, только вот чего-то не заладилось у них.
Старательно отводя глаза, Арне бросил в воду еще один раскаленный булыжник и помешал ложкой мутноватую мучную болтушку.
— А ты не знаешь, не нужны ему еще ученики?
— Хочешь в обученье поступить? — догадался варяг.
— Хотелось бы. Хочется узнать побольше, как вокруг устроено, да и вообще. А неоткуда. Была одна книжка, да и ту отец сжег. Сказал, от них одна морока.
— Это он так зря, — укоризненно крякнул Яльмар. — Хотя оно конечно, книги еще никому ума не прибавили. Не знаю я, а врать не буду. Может, и возьмет он тебя в подмастерья. Вернешься, сам с ними поговоришь, с обоими… Ну что, готово что ли варево твое? Давай, снимай. Жрать охота, сил нет.
— Что, рыжий, нелегко играть вслепую?
Жуга приподнял голову, всмотрелся в темный силуэт в глубине маленькой халупы. Покосился на Орге, на спящего Хансена и сел на лежанке, спустивши ноги на пол. Поморщился. Поскреб ногтями кожу под разодранной рубахой.
— До чего же ты мне надоел, дурак канатный… — сонно выругался он. Провел ладонью по лицу. — Даже выспаться из-за тебя нормально не получается. Чего тебе?
Олле скорчил расстроенную мину. Помахал рукой с зажатым в ней зонтиком и поставил его в угол. Обхватил руками согнутые ноги, обтянутые тонким, в ромбах домино, и носком башмака толкнул в костер отбившуюся деревяшку.
— Зануда ты, право слово, — недовольно сказал он. — Нет чтоб спасибо сказать за подмогу. Стараешься, из кожи вон лезешь, и вот тебе награда.
— Не очень-то, я смотрю, ты надорвался, когда нам «подмогал». Насоветовал нам всякой ерунды. Доволен, небось? Вон куда завел, на край земли. Ни доски, ни меча. Да еще у Орге в голове дыра. Смотри, — он указал на гнома. — Что, весело?
— Как знать, Лис, как знать… Быть может, ты хотя бы сейчас почувствуешь, как это — видеть, но не знать, что видишь, знать, но не уметь сказать что знаешь, говорить, но не уметь хоть что-то изменить.
— Молчать ты не умеешь, вот чего… — проворчал Жуга, уселся поудобнее и подобрал ноги под себя. — Ну ладно, давай короче. Что случилось? Разбудить Гертруду?
— Нет. Не надо. Все равно игра кончается.
— А, Драконов Ключ, — понимающе кивнул и вслед за тем нахмурился Жуга. — Ну искупается в нем Рик, а дальше-то чего? Куда идти, что делать?
Лицо канатоходца изумленно вытянулось.
— Искупаться… где? в Ключе Дракона? — Олле захихикал. — Ты должно быть шутишь! Хотя, — здесь он на миг задумался, — может статься, кое-кому это придется проделать. Да, очень может статься.
Жуга сердито фыркнул, ни дать ни взять — разъярившийся кошак. Глаза его пылали синевой.
— Мне не до шуток, Олле, — резко сказал он. — Давай начистоту: Тил и Яльмар справятся и без твоих дурацких советов. А вот где Ашедук?
— Ого! Вот как теперь ты задаешь вопросы? — Олле сложил колечко из двух пальцев и через него взглянул на травника. — Это что-то новенькое… А может, все-таки ты передумаешь за ним гоняться, а? Опасная эта затея — играть со сном дракона.
— Пытаешься меня отговорить? Напрасно. Я его из-под земли достану.
— Эй, эй, поосторожнее с такими обещаниями: они ведь иногда сбываются. А впрочем, поступай, как хочешь, мое дело — предупредить. Только помни, что проигрывать надо с достоинством.
— Черт тебя побери, как ты не можешь понять, что я не играл?! Можешь ты хоть раз помочь нам? Скажи хотя бы… — он замешкался и оглядел осточертевшую хибару, — ну, хотя бы — где мы будем послезавтра ночью?
— В темноте.
Терпение травника лопнуло. Нагнувшись, он нашарил у подножия лежанки меховой сапог, и прямо так, не разгибаясь, запустил им в ухмылявшуюся рожу циркача. Олле мигом растаял в воздухе и исчез, сапог влепился в стену. Жуга негромко выругался и сел обратно.
Грохот разбудил Хансена: тот зашевелился на своей лежанке и выглянул из-под одеяла.
— Ты чего вскочил в такую рань? — спросил он, сонно моргая. Зевнул. — Что случилось?
В это мгновение взгляд его упал на зонтик, так и оставшийся стоять в углу. Объяснений больше не потребовалось.
— Олле?
Прежде чем травник успел ответить, послышалось негромкое: «Простите… Оп!», худая длинная рука на краткий миг нарисовалась в темноте, схватила зонтик и исчезла. Воцарилась тишина.
— У меня плохие новости, — медленно проговорил Жуга.
— Плохие новости? — взгляд Хансена тревожно метнулся к лежащему гному и, не обнаружив там ничего опасного, вернулся обратно. — Ничего не понимаю… Кто-то умер?
Жуга покачал головой:
— Кто-то умрет.
Он медленно встал, подобрал недлинный шест, который выломал вчера из кровли старой хижины, и двинулся к двери.
— Куда ты?
— Разомнусь.
Светало. Разминался Жуга больше часа, то и дело слышались удары дерева по камню, гул рассекаемого воздуха и быстрый скрип снега под его башмаками. За это время Хансен успел натаять снега, поставить на огонь похлебку и поменять повязку Орге. Маленький гном все еще лежал без движения, грудь его размеренно вздымалась и опадала. Глаза дварага были закрыты. Горячка гнома шла на убыль и Хансену впервые за два дня подумалось, что Орге получил шанс выкарабкаться. Сквозь приоткрытую дверь в нутро натопленной избушки зверобоев медленно сочился холодок, угар ночного костерка вытягивало прочь. Мысли постепенно прояснялись.
Травник возвратился потный и взъерошенный, таща охапку дров, подобранных на берегу. Притворил ногою дверь, швырнул в угол две половинки посоха, перехватил веревкой рыжий конский хвост и принялся натягивать рубаху.
— Сломал? — сочувственно заметил Хансен. Жуга поморщился.
— Гнилье.
Он подтолкнул обломки в костер и уселся рядом. Огонь тлел еле-еле, подобранное на берегу сырое дерево не хотело разгораться. Жуга недовольно передернул плечами, скрестил над костром пальцы, напрягся на мгновение и резко выдохнул два слова. Пламя полыхнуло чуть ли не до потолка, потом опало до прежних размеров, но заплясало уже не в пример веселее. Вода в котле тихонько зашумела.
Хансен со стоном закатил глаза.
— Ну почему, почему такие способности достаются дуракам? — спросил он, обращаясь к потолку и гневно заламывая руки. — С таким расходом силы я бы вылечила пятерых больных или привила на новом месте восемь розовых кустов, а этот недоучка жжет себя в костре! Жуга, у тебя совершенно нет терпения! Где те ограничения, которым я тебя учила? Ты совсем себя не контролируешь.
Как всегда в момент волнения верх одержала Герта — Хансен снова говорил о себе, как о женщине. Жуга притворился, что ничего не заметил. Помолчал. Провел ладонью по лицу, царапая отросшую щетину, посмотрел на пальцы и рассмеялся — нервно, резко, неожиданно.
— Мне кажется, я спятил, — объявил вдруг он. Хансен взглянул на него вопросительно, и Жуга пояснил: — Сейчас я видел мышь с копытами. Сначала думал — показалось, а потом она второй раз вылезла.
— Мышь с копытами? — теперь уже Хансен расхохотался. Вытер выступившие слезы. — Ох, господи, Жуга, это же лемминг! Просто лемминг. Мышь-пеструшка и ничего больше. У них зимой отрастают копытца, чтобы снег копать.
— Ах, вот оно что… А я уж невесть что подумал. — Травник с облегчением потряс головой. — Проклятая равнина. Плоская, как стол, ни деревца, ни кустика. Все время так и тянет оглянуться. А тут еще эти как выскочат…
— Еще бы! Ты, наверное, так топотал, что перепугал их до полусмерти, — Хансен все еще улыбался, хотя глаза его посерьезнели. — Что-то я не припомню, чтобы ты раньше бегал от мышей. В последнее время ты вообще принимаешь все слишком близко к сердцу. Здесь север, Жуга. Все чувства обостряются, а ничего не происходит. Любое, даже самое малое событие становится как гром, как вспышка света. А ты и без того дымишься, как вулкан. Смотри, не взорвись.
— Легко тебе говорить! — неожиданно резко огрызнулся тот, вскочил и зашагал по хижине, сутулясь, чтоб не стукнуться о потолок. — А с меня как будто кожу ободрали: я без этого меча как будто голый. Олле этот еще… Черт! — Жуга остановился, нервно отгрыз заусеницу. Топнул ногой, развернулся к Хансену лицом. — И ведь что самое смешное — Ашедук же сам меня тогда предупреждал, что «проколет бурдюки»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90