Но, судя по тому, каким тоном обратился офицер к Яносу Саберу, это были настоящие имперские войска — офицер вел себя так, будто не предполагал неповиновения. Каждый человек в его отряде был одет в ярко-красную шелковую рубаху и металлический шлем с оторочкой из меха леопарда по краю. У каждого были пика, меч и лук, привешенный позади седла. Все солдаты выглядели старыми вояками.
— У них есть в армии новобранцы? — шепотом спросил Боуррик у Гуды.
— Очень много, — тоже шепотом ответил Гуда. — Все кладбища полны ими.
— Мы ищем пару рабов, бежавших из Дурбина, — сказал офицер Яносу. — Молодого человека лет двадцати и мальчика лет одиннадцати-двенадцати.
— Мои люди — проводники караванов и стражники, каждого я знаю, а кого не знаю, за того поручились знакомые мне люди, а мальчик, который едет с нами,
— поваренок, — ответил Янос.
Офицер пренебрежительно кивнул, словно его мало интересовало, что говорит ему караванщик. Гуда поглаживал, словно в раздумье, подбородок, а сам в это время незаметно обратился к Боуррику:
— Смотри-ка, они обыскивают повозки. Почему раб из Дурбина побежит вглубь Империи, а не подальше от нее?
Если Янос и понял, что Боуррик и Сули — та пара, которую разыскивают стражники, он ничего не сказал. Один из солдат подошел к Боуррику и Гуде.
— Ты откуда? — спросил он Боуррика. Спросил так, на всякий случай — вряд ли беглый раб будет спокойно стоять перед ним — вооруженный и в доспехах.
— Где я только не был, — ответил Боуррик. — А родился я в Одоскони.
Что-то в речи Боуррика и в его манерах заинтересовало солдата.
— У тебя странный выговор.
Боуррик ответил не мешкая:
— По мне, так это ты, солдат, говоришь странно.
Мой народ весь говорит так, как я.
— У тебя зеленые глаза.
Вдруг солдат резким движением сорвал с головы Боуррика шлем и увидел черные волосы.
— Эй! — воскликнул Боуррик. Боуррик и Сули несколько дней назад использовали остатки краски, и теперь принц надеялся, что волосы еще не очень отросли и рыжие корни не выдадут его.
— Капитан! — крикнул солдат. — Вот этот подходит под описание!
Тут Боуррик сообразил, что солдатам описали не рыжеволосого раба, а того человека, который сошел на берег в Фарафре. «Ну и дурак же я, — подумал он. Надо было перекрасить волосы в другой цвет».
Капитан не торопясь подошел к Боуррику и внимательно посмотрел на него.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Все называют меня Бешеным, — ответил Боуррик.
— Странно, — капитан приподнял одну бровь. — Почему?
— Немногие уезжают из моей деревни, а я, прежде чем уехать, сделал…
— Немало глупостей, — закончил за него Гуда. — Это мой родственник.
— У тебя зеленые глаза, — сказал капитан Боуррику.
— Такие же были у его матери, — ответил Гуда.
Капитан повернулся к Гуде.
— Ты всегда за него отвечаешь?
— Всегда, когда могу. Я уже говорил, что он способен на глупости. Жители Одоскони не просто так прозвали его Бешеным.
Подошел еще один солдат. Он тащил за собой Сули, держа его за плечо.
— А это что? — спросил капитан.
— Это поваренок, — ответил Янос.
— Как тебя зовут, мальчик? — спросил капитан.
— Сули из Одоскони, — ответил Гуда.
— Замолчи! — рявкнул капитан.
— Это мой брат, — сказал Боуррик.
Капитан ударил Боуррика тыльной стороной ладони по лицу. К глазам принца подступили слезы, но он сдержал внезапный порыв желания подраться с капитаном кешианской гвардии.
Капитан взял Сули за подбородок и внимательно посмотрел ему в лицо.
— У тебя карие глаза.
— У моей… мамы были карие глаза, — пролепетал Сули.
Капитан жестко посмотрел на Гуду.
— Мне показалось, ты говорил, что у его матери были зеленые глаза.
— Нет, это у его матери были зеленые глаза, — нашелся Гуда, указывая на Боуррика. — А у его матери были карие глаза. Матери разные, отец один.
Подошел еще один солдат.
— Больше никто не похож, — сказал он.
— Кто твой отец? — резко спросил солдат, державший Сули. Мальчик посмотрел на Боуррика, но солдат потребовал:
— Отвечай!
— Сули из Одоскони, — пропищал мальчик. — Меня назвали в его честь.
— Идиот, — капитан отвесил солдату затрещину. — Этот все слышал, — он указал на Боуррика.
— Капитан, отведите мальчика в сторонку и спросите, как зовут нашего третьего брата, — предложил Боуррик.
Капитан махнул рукой, а Боуррик прошептал Гуде:
— Они нас не отпустят.
— Тогда к чему все это? — тихо спросил его Гуда.
— Потому что, как только они убедятся в том, что это мы и есть, нас сразу убьют.
— Убить на месте поимки? — прошипел Гуда.
Боуррик кивнул, а в это время капитан подошел к нему.
— Ну и что же за брат у вас, врунов?
— У нас есть брат Раста, пьяница, — ответил Боуррик, надеясь, что мальчик вспомнит, какую историю они сочиняли в Дурбине как раз перед тем, как натолкнулись на Салайю.
Подошел солдат и сказал:
— Мальчишка сказал, что у них есть старший брат Раста, пьяница.
Боуррику хотелось расцеловать мальчика.
— Вы двое мне не нравитесь, — сказал капитан. Он посмотрел на Яноса Сабера, стоявшего неподалеку. — Ты и остальные твои люди можете ехать, а этих двоих я забираю под арест. — Он взглянул на Гуду и прибавил:
— И этого тоже возьмите.
— Чудно, — сказал Гуда, когда стражники, разоружив его, вязали ему руки. Боуррику и Сули тоже связали руки, отобрали у Боуррика оружие и повели их всех в караулку, привязав к седлам лошадей длинные веревки.
В городе Джилоге был участок, в котором, в свой очередь, имелась камера для арестантов, где обычно содержались забияки-фермеры и погонщики скота, арестованные за драки. Теперь, к неудовольствию местного блюстителя порядка, камерой воспользовался капитан имперской гвардии.
Боуррик подслушал, что капитан давал наказ одному из солдат послать как можно скорее в город Кеш гонца с вопросом — что делать дальше с тремя арестованными? Принц услышал только часть разговора, но понял, что приказ о задержании исходил от кого-то из военачальников и вообще поиски беглеца проводились с некоторой осторожностью, чтобы не привлекать особого внимания. Боуррик подумал: особенность Кеша, густонаселенного государства, заключается в том, что здесь можно долго заниматься подобными делами, прежде чем о них станет известно хотя бы одному жителю из сотни. День ушел, приближалась ночь. Сули уснул час назад — всякая надежда на ужин исчезла с уходом местного блюстителя порядка. Имперские гвардейцы, кажется, совсем не беспокоились о таких .пустяках, как голодные узники.
— Эй! — раздался веселый голос из окна, Сули проснулся.
Они все посмотрели вверх и в окне под потолком маленькой камеры увидели улыбающееся лицо.
— Накор! — прошептал Боуррик.
Попросив Гуду помочь ему, Боуррик встал на плечи, старого воина и поднялся, держась за прутья решетки в окне.
— Что ты здесь делаешь?
— Я подумал, а вдруг вы Хотите апельсин? — улыбаясь, сказал маленький человек. — В тюрьме всегда плохо кормят.
Боуррик только кивнул, когда Накор протянул ему сквозь решетку апельсин. Принц бросил фрукт Сули, который тут же впился в него голодными зубами.
— Придется поверить тебе на слово, — сказал принц, — нас тут не кормили. Да, а как ты сюда попал? — вдруг спросил Боуррик. Окно находилось на высоте добрых восьми футов над полом, а человечек, кажется, за решетку не держался.
— Какая разница? Хочешь выйти?
Гуда, начавший уже дрожать под весом Боуррика, произнес:
— Это самый глупый вопрос, который задают люди последнюю тысячу лет. Конечно мы хотим выйти!
— Тогда встаньте в угол и закройте глаза, сказал исалани ухмыляясь.
Боуррик спрыгнул с плеч Гуды. Отойдя в угол, все трое закрыли глаза руками. Сначала ничего не происходило, а потом Боуррика вдруг качнуло, словно в стену ударила огромная рука, уши у него заложило от грохота. Он поморщился и открыл глаза. Стена была сломана. В камере столбом поднималась пыль и пахло серой. Несколько солдат стояли, держась за что могли ухватиться, — неведомая сила, взломавшая стену, ослепила их.
Накор держал четырех лошадей — на всех были седла с крестами имперской армии.
— Им, наверное, эти лошади не понадобятся, — сказал исалани, вручая Боуррику поводья.
— Хозяин, я не умею ездить верхом, — испуганно проговорил Сули.
Гуда поднял мальчика и посадил его в седло ближайшей лошади.
— Тогда тебе лучше побыстрее научиться. Если начнешь падать, хватайся за гриву и держись!
— Они сейчас за нами погонятся, — сказал Боуррик, сев в седло. — Давайте…
— Нет, — возразил Накор. — Я перерезал у остальных лошадей подпруги и уздечки. — Он продемонстрировал огромный, зловещего вида нож, взявшийся словно ниоткуда только затем, чтобы подтвердить его слова. — Но все равно лучше выехать, а то прибегут остальные — посмотреть, что за шум.
На это никто не стал возражать, и они поехали; Сули едва мог держаться в седле. Немного отъехав, Боуррик спешился и подтянул для Сули стремена. Лошадь мальчика, почуяв неопытного наездника, готовилась ко всяким проделкам, и Боуррику оставалось только надеяться, что Сули не очень сильно расшибется при падениях наземь — а падения при таком обороте дел неминуемы,
— ехать предстояло быстро.
— Что это было? — спросил Боуррик Накора, когда они выехали из разбуженного города Джилога.
— Да так, небольшой магический трюк, я тут не-давно его узнал, — ответил исалани ухмыляясь. Гуда, изобразив рукой знак защиты, спросил:
— Ты чародей?
— Конечно, — рассмеялся Накор, — разве ты не знал, что все исалани способны на разные трюки?
— Ты и к окну так же пробрался? — спросил Боуррик. — Ты, наверное, взлетел при помощи магии?
Накор засмеялся громче.
— Нет, Бешеный. Я встал на спину лошади!
Чувствуя радость освобождения, Боуррик пустил лошадь галопом. За ним последовали и остальные, пока глухой удар о землю и громкий крик не оповестили их о том, что лошадь сбросила Сули.
— Наверное, это самый неторопливый побег из всех, — сказал Боуррик, оборачиваясь посмотреть, не очень ли ушибся Сули.
Глава 13. ЮБИЛЕЙ
Шли заключительные приготовления к первому дню празднования семидесятипятилетнего юбилея императрицы. Эрланд никогда не видел ничего подобного представшему перед ним сооружению. Несколько столетий лучшие инженеры Кеша подновляли, расширяли, добавляли новые детали, пока не образовался комплекс, который даже нельзя было окинуть одним взглядом. Перед Эрландом лежал гигантский амфитеатр, вырезанный в стене плато, на вершине которого покоился верхний город — императорский дворец, построенный благодаря искусству архитекторов, поту строителей и крови рабов. Амфитеатр мог вместить пятьдесят тысяч человек — больше, чем население Рилланона и Крондора, вместе взятых.
Эрланд сделал знак своим спутникам следовать за ним — приближался чае, когда и ему надо будет сыграть роль в этом грандиозном спектакле. Кафи Абу Харез, его всегдашний гид, и сейчас был рядом, готовый ответить на любые вопросы.
— Кафи, сколько времени потребовалось, чтобы все это построить?
— Не одна сотня лет, ваше высочество, — ответил уроженец пустыни. Он указал вниз, на край огромной выемки, сделанной в стене плато. — В минувшие века там, на границе нижнего города, император Кеша Суджинрани Канафи — его называли Великодушным — решил, что закон, не разрешающий тем, кто не относится к чистокровным, оставаться на ночь на плато, лишает граждан возможности наблюдать многие официальные церемонии, особенно те, которые могли бы подтвердить великодушие Суджинрани, а также — публичные наказания и казни. Он подумал, что подобные зрелища могли бы оказаться весьма поучительными для многих. Поэтому император постановил, чтобы весь склон плато, считая его основание, входил в состав верхнего города. Тогда и был построен маленький амфитеатр вон там внизу. Край скалы был стесан, и те, кому запрещен вход в верхний город, смогли снизу наблюдать придворные церемонии.
— С тех пор амфитеатр увеличили в несколько раз, — вставил Локлир.
— Да, — подтвердил Кафи. — Один только вход переделывали пять раз. Ложу императоров перестраивали трижды, — он указал на огромное сооружение, над которым нависал шелковый балдахин невероятных размеров — Эрланд и его свита как раз поднимались в том направлении по широкому пандусу. Кафи, остановив принца, показал ему ложу императрицы. — Та, Которая Есть Кеш, да благословят боги ее имя, будет оттуда наблюдать празднества. Ее золотой трон покоится на невысоком помосте, вокруг которого удобно разместятся ее родственники, слуги и особы королевской крови. Только те, в чьих жилах течет самая благородная кровь, могут быть допущены в эту ложу. Остальным вход туда заказан под страхом смертной казни.
Указав на ряд лож, высота которых становилась тем меньше, чем дальше располагались они от ложи императрицы, Кафи продолжал:
— Те, кто сидит рядом с императрицей, — представители самых знатных семейств, они входят в Галерею лордов и мастеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47