Не хочет он слушать и вас.
— Я понял это, — заметил Хикс. — Меня выселили из Белого Дома. В отель.
— Я в курсе, благодаря секретарю. У вас все ещё есть прямая связь с президентом?
Хикс кивнул.
— Выборы — настоящее проклятие для него. Даже несмотря на то, что ему не нужно вести активную кампанию. Эта их «стратегия»… Лучше бы Берил Купер наступала ему на пятки. Муж болезненно реагирует на происходящее, и ему не нравится отсутствие предвыборной борьбы. Он не привык чувствовать себя хозяином положения.
— Мне очень жаль, — сказал Хикс, размышляя о том, к чему клонит собеседница.
— Я хотела предупредить вас. Супруг проводит немало времени с человеком, присутствие которого в Белом Доме, особенно в период избирательной кампании, не по душе многим. Вы слышали что-нибудь об Оливере Орманди?
Хикс отрицательно покачал головой.
— Орманди хорошо известен в американских религиозных кругах. Очень умён, что свойственно подобным людям. Держится в стороне от политики и журналистов. Все другие идиоты, — она почти выплюнула это слово, — предстали перед глазом циклопа, я имею в виду средства массовой информации, в качестве шутов. Но только не Оливер Орманди. Впервые они встретились с президентом на обеде в Университете Роберта Джеймса.
— Это там они попросили разрешения вооружить охрану пистолетами?
— Да.
— Выдумка Орманди?
— Нет. Он оставляет это тем, кто не прочь драть горло. Для политиков, которые находятся в тени, Орманди — свой парень. Он не кривит душой. Ещё кофе?
Хикс протянул чашку, и миссис Крокермен наполнила её.
— Билл встречался с Орманди несколько раз на прошлой неделе. Я спросила Нэнси, ответственного секретаря президента, о чём они говорили. Сначала она не хотела рассказывать, но… Она обеспокоена. Во время второй встречи Нэнси на несколько минут заходила в комнату. По её словам, они беседовали о конце света. — Гнев так ожесточил черты миссис Крокермен, что её лицо казалось высеченным из камня. — Они обсуждали планы Господа относительно нашего народа. Нэнси заметила, что Орманди чрезвычайно воодушевлён.
Хикс не отрывал взгляд от стола. Что он мог ответить? Крокермен — президент. Он сам выбирает сподвижников.
— Мне не нравится все это, мистер Хикс. А вам?
— Ничуть, миссис Крокермен.
— Что вы предлагаете?
— Вы сами сказали, что он больше не желает слушать меня.
— Он не слушает ни Карла, ни Дэвида, ни Ирвина… ни меня. Он одержим странными идеями. Читает Библию. Самые жуткие её главы. Апокалипсис. Муж вёл себя по-другому всего несколько недель назад. Он изменился.
— Сочувствую.
— Он созвал кабинет для обсуждения экономических мер. Говорит, что собирается сделать заявление после выборов. Вы не можете воздействовать на него?.. — спросила Сара. — Сначала у меня сложилось впечатление, что он очень доверяет вам. Не исключено, что и теперь… Почему он так полагался на вас?
— Тогда он переживал трудное время, — предположил Хикс. — Мы встретились после его знакомства с Гостем. А ещё раньше он прочитал мою книгу. Я никогда не разделял его мнения…
— »Возмездие». Вот какое слово, в основном, звучит в нашей спальне. Он всегда улыбается, когда вспоминает, как Орманди использует это понятие. Возмездие. Банально! Муж никогда не признавал банальностей, никогда не был игрушкой в руках религиозных фанатиков или политиков.
— Случившееся изменило всех нас, — успокоительно сказал Тревор.
— Я не хочу, чтобы мой муж попал в беду. Этот Гость обнажил его слабые места, а ведь за тридцать лет политической карьеры — я находилась рядом с ним всё это время — никому не удалось даже подступиться к Биллу. Но Гость нанёс ему тяжёлый удар, а Орманди принялся бередить рану. Орманди может погубить президента.
— Я понимаю.
Может случиться непоправимое, подумал Хикс.
— Очень прошу, сделайте что-нибудь. Может, попытаться снова поговорить с президентом? Я добьюсь встречи. Муж согласится ради меня, я уверена. — Миссис Крокермен посмотрела на двустворчатое окно, словно оно могло принести спасение. — Последние события сделали нашу семейную жизнь напряжённой. Я, конечно, буду возле него накануне выборов, буду улыбаться и приветствовать толпу. Но сейчас мне хочется одного — спрятаться здесь. Мне трудно держать себя в руках, мистер Хикс. Я не могу видеть, как муж губит сам себя.
В кабинете главнокомандующего царила атмосфера уныния.
Ирвин Шварц, бледный лоб которого выделялся на вытянутом розовощёком лице, присел на край стола, поджав под себя ногу, насколько ему позволяло брюшко. Под задравшимся отворотом брюк виднелся чёрный носок и несколько квадратных дюймов волосатой икры. На столе перед ним, словно семейный портрет, стоял телевизор с маленьким плоским экраном. Звук был выключен. Снова и снова прокручивалась видеозапись взрыва австралийских роботов. Наконец Шварц наклонился к телевизору и выключил его, нажав на кнопку толстым пальцем. Рядом с ним стояли Дэвид Роттерджек и Артур Гордон; Артур засунул руки в карманы, Роттерджек потирал подбородок.
— Мистер Лерман и мистер Маккленнан сейчас у президента, — сказал Шварц. — Больше я ничего не могу сказать. По-моему, я не пользуюсь его доверием.
— И я, — присоединился Роттерджек.
— А Хикс? — спросил Артур.
Шварц пожал плечами.
— Президент неделю назад попросил его перебраться в отель и отказывается от встреч с ним. Только что звонила Сара. Она беседовала с Хиксом сегодня утром и сейчас хлопочет о том, чтобы он был принят Крокерменом. Теперь здесь все очень строго. Кермит и я — мы не раз испытали это на себе.
Кермит Фермен работал ответственным секретарём преидента.
— Это касается Орманди?
— Тот встречается с президентом ежедневно, проводит с ним, по крайней мере, час. Без предварительной записи.
Артур не мог выбросить из головы мысль о Марти. Каждая чёрточка лица мальчика, застывшего в улыбке, ярко вырисовывалась в памяти. Прямой наследник. Но Артур не мог представить себе лицо жены — только отдельные его черты, — и это волновало его.
— У Карла последний шанс, — сказал Роттерджек.
— Полагаете, он произнесёт перед Крокерменом славную речь о сути президентства? — спросил Шварц.
Роттерджек кивнул.
Артур удивлённо посмотрел на них.
— Он собирается напомнить Крокермену, что значит быть президентом, — пояснил Шварц. — Мартышкин труд. Наш лидер и так знает об этом всё, что только можно знать.
— Послезавтра выборы. Самое время повторить урок, — заметил Роттерджек.
— И вы, и я — мы видим, что победа у него в кармане. Вы не понимаете, что творится в его голове.,
— Ага, вы, наверно, считаете себя его подушкой, или диванным валиком, чёрт возьми! — выкрикнул Роттерджек, выбросив вперёд руку так стремительно, что чуть не задел Артура. Тот отступил на несколько дюймов. — А вам следовало бы держать чокнутых и идиотов подальше от него.
— Мы сделали всё возможное, чтобы спасти его от самого себя, — парировал Шварц. — Маккленнан пытался игнорировать его предложения о подготовке страны к сообщению. Я откладывал его встречи с губернаторами, терял план, составленный президентом, менял повестку дня на заседаниях кабинета. Президент только улыбался и терпел нас, — а сам продолжал своё. Наконец мы решили отбросить все попытки и подождать окончания выборов и инаугурации, но пока с Орманди приходится мириться.
— Я бы хотел поговорить с ним, — сказал Артур.
— И мы все тоже. Крокермен никому этого не запрещает… Но Орманди никогда не засиживается здесь, и мы не успеваем перехватить его. Он промелькнёт тенью и исчезает.
Роттерджек покачал головой и усмехнулся.
— Можно подумать, Орманди один из них.
— Кто?
— Один из завоевателей.
Шварц нахмурился.
— Понимаете теперь, что произойдёт, если президент раскроет тайну? Даже мы начинаем размышлять так же, как доверчивые невежды.
— А вы не предполагаете, что случиться может всякое? — настаивал Роттерджек. — Если они сфабриковали Гостя, то почему бы им не сделать робота с человеческим обликом — таким, чтобы всех нас провести?
— Меня больше пугает сама эта идея, чем возможность того, что догадка окажется верной, — сказал Артур.
— Да, но идея высказана, — твердил Роттерджек, — и надо оценить её со всех сторон. Кое-кто не прочь придерживаться её.
— Ваше предположение разъединит нас, — заявил Шварц. — А к этому они, наверно, и стремятся. Господи, о чём я?
— Может, публичное заявление поможет? — заметил Артур. — Ведь мы ничего не достигли, скрывая факты.
— Вопрос в том, как президент собирается преподнести случившееся, — ответил Роттерджек. — Что вы будете делать, если Маккленнану не удастся переубедить Крокермена? — обратился он к Шварцу.
— Скорее всего, после выборов я подам в отставку, — сказал Шварц безжизненным ровным тоном. — Ему, вероятно, придёт в голову сформировать новый кабинет на случай войны.
— А вы?
Шварц уставился на небесно-голубой ковёр. Артур, следя за ним, подумал о множестве привилегий, предоставляемых этим роскошным цветом, который так трудно не запятнать. Множество приманок, удерживающих людей, подобных Роттерджеку и Шварцу.
— Нет, — наконец высказался Шварц. — Я просто чертовски лоялен. Если он поступит так по отношению ко мне — ко всем нам, — я буду возмущён до глубины души. Но он останется президентом.
— Возможно, некоторые конгрессмены и сенаторы попытаются бороться, — проговорил Роттерджек.
— Понятное дело.
— Настоящие патриоты, знаете ли, не то что вы или я.
На лице Шварца проступила обида и, одновременно, выражение согласия с собеседником. Он то ли кивнул, то ли покачал головой и встал.
— Ладно, Дэвид. Но мы в какой-то степени несём ответственность за Белый Дом. Где альтернатива? Кто займёт его место? Вице-президент?
Роттерджек иронично фыркнул.
— Вот-вот, — заметил Шварц. — Артур, если я добьюсь для вас приёма, если я вцеплюсь в президента — сможете ли вы вытащить сюда Файнмана, чтобы вы все постарались… Ну, вы понимаете… Сделать то, что не смогли мы?
— Только в том случае, если Крокермен примет Файнмана сразу и если медики не будут против.
— Он так плох? — спросил Роттерджек.
— Он проходит курс лечения. Cложный курс.
— Почему вы не нашли… Впрочем, неважно, — замялся Роттерджек.
— Файнман лучше всех, — ответил Артур на этот полувопрос.
Роттерджек мрачно кивнул.
— Мы попытаемся, — сказал Гордон.
Артур пробирался в Даллесе сквозь толпу, засунув руки в карманы пиджака, висевшего на нём, как на вешалке. Он отлично понимал, что похож на пугало. За последние две недели он похудел на десять фунтов. Гордон не мог себе этого позволить, но беда в том, что он почти перестал ощущать голод.
На табло с расписанием полётов он выяснил, что до приземления самолёта Харри осталось полчаса. У него появился выбор: заставить себя съесть бутерброд или позвонить домой.
Артур всё ещё пытался вспомнить лицо жены. Он мог бы нарисовать её нос, глаза, губы, лоб, руки, он видел её шею, мягкий тёплый белый живот и грудь цвета утреннего тумана, нити чёрных густых волос. Он не забыл нежный неповторимый аромат её кожи, напоминающий запах хлеба. Но он утратил воспоминание о лице.
Поэтому его не покидало ощущение одиночества. Поэтому его так мучала разлука. Артуру уже стало казаться, что он провёл в конторах и на заседаниях многие годы. Нереальными представлялись ему кабинеты, нереальной — группа людей, толкующих о судьбах Земли. И конечно, малореальным он находил окружение президента.
Настоящая жизнь осталась в прошлом — у реки, в спальне и кухне их дома, но, прежде всего, под кронами деревьев, шелестящими в порывах ветра, и в мелодичном журчании воды. Там, в этом месте, он всегда ощущал связь с семьёй, мог чувствовать себя в уединении, но не в одиночестве, вне поля зрения жены и сына, но вблизи от них. Если смерть неизбежна, не случится ли так, что Артур не сможет разделить с семьёй последние часы и окажется вдалеке от неё, выполняя особые поручения?..
Аэропорт, как всегда, был переполнен. Большая группа японцев, старавшихся держаться вместе, миновала Артура. Он испытывал к японцам особенную любовь — большую, чем к индоевропейцам. Японцы отличались неистребимым стремлением к добрым взаимоотношениям. Он обошёл группу и чуть не столкнулся с немецкой семьёй — женой, мужем и двумя дочерьми, изучающими посадочные талоны.
И лицо Харри он тоже не мог вспомнить.
Открытая телефонная кабинка, местами покрытая вздувшимся пластиком, отвлекла его от размышлений. Аппарат принял кредитную карточку и поблагодарил немолодым приветливым женским голосом, говорящим менторским, но не слишком суровым тоном. Искусственный голос.
В трубке раздалось шесть гудков, пока Артур не припомнил, что Франсин предупреждала его накануне о том, что поведёт Марти к дантисту.
Артур повесил трубку и пересёк зал, направляясь в буфет. Он заказал бутерброд с копчёной индейкой и колу. Двадцать пять минут. Усевшись на высокий табурет за небольшим столиком, он запихнул в себя всю порцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Я понял это, — заметил Хикс. — Меня выселили из Белого Дома. В отель.
— Я в курсе, благодаря секретарю. У вас все ещё есть прямая связь с президентом?
Хикс кивнул.
— Выборы — настоящее проклятие для него. Даже несмотря на то, что ему не нужно вести активную кампанию. Эта их «стратегия»… Лучше бы Берил Купер наступала ему на пятки. Муж болезненно реагирует на происходящее, и ему не нравится отсутствие предвыборной борьбы. Он не привык чувствовать себя хозяином положения.
— Мне очень жаль, — сказал Хикс, размышляя о том, к чему клонит собеседница.
— Я хотела предупредить вас. Супруг проводит немало времени с человеком, присутствие которого в Белом Доме, особенно в период избирательной кампании, не по душе многим. Вы слышали что-нибудь об Оливере Орманди?
Хикс отрицательно покачал головой.
— Орманди хорошо известен в американских религиозных кругах. Очень умён, что свойственно подобным людям. Держится в стороне от политики и журналистов. Все другие идиоты, — она почти выплюнула это слово, — предстали перед глазом циклопа, я имею в виду средства массовой информации, в качестве шутов. Но только не Оливер Орманди. Впервые они встретились с президентом на обеде в Университете Роберта Джеймса.
— Это там они попросили разрешения вооружить охрану пистолетами?
— Да.
— Выдумка Орманди?
— Нет. Он оставляет это тем, кто не прочь драть горло. Для политиков, которые находятся в тени, Орманди — свой парень. Он не кривит душой. Ещё кофе?
Хикс протянул чашку, и миссис Крокермен наполнила её.
— Билл встречался с Орманди несколько раз на прошлой неделе. Я спросила Нэнси, ответственного секретаря президента, о чём они говорили. Сначала она не хотела рассказывать, но… Она обеспокоена. Во время второй встречи Нэнси на несколько минут заходила в комнату. По её словам, они беседовали о конце света. — Гнев так ожесточил черты миссис Крокермен, что её лицо казалось высеченным из камня. — Они обсуждали планы Господа относительно нашего народа. Нэнси заметила, что Орманди чрезвычайно воодушевлён.
Хикс не отрывал взгляд от стола. Что он мог ответить? Крокермен — президент. Он сам выбирает сподвижников.
— Мне не нравится все это, мистер Хикс. А вам?
— Ничуть, миссис Крокермен.
— Что вы предлагаете?
— Вы сами сказали, что он больше не желает слушать меня.
— Он не слушает ни Карла, ни Дэвида, ни Ирвина… ни меня. Он одержим странными идеями. Читает Библию. Самые жуткие её главы. Апокалипсис. Муж вёл себя по-другому всего несколько недель назад. Он изменился.
— Сочувствую.
— Он созвал кабинет для обсуждения экономических мер. Говорит, что собирается сделать заявление после выборов. Вы не можете воздействовать на него?.. — спросила Сара. — Сначала у меня сложилось впечатление, что он очень доверяет вам. Не исключено, что и теперь… Почему он так полагался на вас?
— Тогда он переживал трудное время, — предположил Хикс. — Мы встретились после его знакомства с Гостем. А ещё раньше он прочитал мою книгу. Я никогда не разделял его мнения…
— »Возмездие». Вот какое слово, в основном, звучит в нашей спальне. Он всегда улыбается, когда вспоминает, как Орманди использует это понятие. Возмездие. Банально! Муж никогда не признавал банальностей, никогда не был игрушкой в руках религиозных фанатиков или политиков.
— Случившееся изменило всех нас, — успокоительно сказал Тревор.
— Я не хочу, чтобы мой муж попал в беду. Этот Гость обнажил его слабые места, а ведь за тридцать лет политической карьеры — я находилась рядом с ним всё это время — никому не удалось даже подступиться к Биллу. Но Гость нанёс ему тяжёлый удар, а Орманди принялся бередить рану. Орманди может погубить президента.
— Я понимаю.
Может случиться непоправимое, подумал Хикс.
— Очень прошу, сделайте что-нибудь. Может, попытаться снова поговорить с президентом? Я добьюсь встречи. Муж согласится ради меня, я уверена. — Миссис Крокермен посмотрела на двустворчатое окно, словно оно могло принести спасение. — Последние события сделали нашу семейную жизнь напряжённой. Я, конечно, буду возле него накануне выборов, буду улыбаться и приветствовать толпу. Но сейчас мне хочется одного — спрятаться здесь. Мне трудно держать себя в руках, мистер Хикс. Я не могу видеть, как муж губит сам себя.
В кабинете главнокомандующего царила атмосфера уныния.
Ирвин Шварц, бледный лоб которого выделялся на вытянутом розовощёком лице, присел на край стола, поджав под себя ногу, насколько ему позволяло брюшко. Под задравшимся отворотом брюк виднелся чёрный носок и несколько квадратных дюймов волосатой икры. На столе перед ним, словно семейный портрет, стоял телевизор с маленьким плоским экраном. Звук был выключен. Снова и снова прокручивалась видеозапись взрыва австралийских роботов. Наконец Шварц наклонился к телевизору и выключил его, нажав на кнопку толстым пальцем. Рядом с ним стояли Дэвид Роттерджек и Артур Гордон; Артур засунул руки в карманы, Роттерджек потирал подбородок.
— Мистер Лерман и мистер Маккленнан сейчас у президента, — сказал Шварц. — Больше я ничего не могу сказать. По-моему, я не пользуюсь его доверием.
— И я, — присоединился Роттерджек.
— А Хикс? — спросил Артур.
Шварц пожал плечами.
— Президент неделю назад попросил его перебраться в отель и отказывается от встреч с ним. Только что звонила Сара. Она беседовала с Хиксом сегодня утром и сейчас хлопочет о том, чтобы он был принят Крокерменом. Теперь здесь все очень строго. Кермит и я — мы не раз испытали это на себе.
Кермит Фермен работал ответственным секретарём преидента.
— Это касается Орманди?
— Тот встречается с президентом ежедневно, проводит с ним, по крайней мере, час. Без предварительной записи.
Артур не мог выбросить из головы мысль о Марти. Каждая чёрточка лица мальчика, застывшего в улыбке, ярко вырисовывалась в памяти. Прямой наследник. Но Артур не мог представить себе лицо жены — только отдельные его черты, — и это волновало его.
— У Карла последний шанс, — сказал Роттерджек.
— Полагаете, он произнесёт перед Крокерменом славную речь о сути президентства? — спросил Шварц.
Роттерджек кивнул.
Артур удивлённо посмотрел на них.
— Он собирается напомнить Крокермену, что значит быть президентом, — пояснил Шварц. — Мартышкин труд. Наш лидер и так знает об этом всё, что только можно знать.
— Послезавтра выборы. Самое время повторить урок, — заметил Роттерджек.
— И вы, и я — мы видим, что победа у него в кармане. Вы не понимаете, что творится в его голове.,
— Ага, вы, наверно, считаете себя его подушкой, или диванным валиком, чёрт возьми! — выкрикнул Роттерджек, выбросив вперёд руку так стремительно, что чуть не задел Артура. Тот отступил на несколько дюймов. — А вам следовало бы держать чокнутых и идиотов подальше от него.
— Мы сделали всё возможное, чтобы спасти его от самого себя, — парировал Шварц. — Маккленнан пытался игнорировать его предложения о подготовке страны к сообщению. Я откладывал его встречи с губернаторами, терял план, составленный президентом, менял повестку дня на заседаниях кабинета. Президент только улыбался и терпел нас, — а сам продолжал своё. Наконец мы решили отбросить все попытки и подождать окончания выборов и инаугурации, но пока с Орманди приходится мириться.
— Я бы хотел поговорить с ним, — сказал Артур.
— И мы все тоже. Крокермен никому этого не запрещает… Но Орманди никогда не засиживается здесь, и мы не успеваем перехватить его. Он промелькнёт тенью и исчезает.
Роттерджек покачал головой и усмехнулся.
— Можно подумать, Орманди один из них.
— Кто?
— Один из завоевателей.
Шварц нахмурился.
— Понимаете теперь, что произойдёт, если президент раскроет тайну? Даже мы начинаем размышлять так же, как доверчивые невежды.
— А вы не предполагаете, что случиться может всякое? — настаивал Роттерджек. — Если они сфабриковали Гостя, то почему бы им не сделать робота с человеческим обликом — таким, чтобы всех нас провести?
— Меня больше пугает сама эта идея, чем возможность того, что догадка окажется верной, — сказал Артур.
— Да, но идея высказана, — твердил Роттерджек, — и надо оценить её со всех сторон. Кое-кто не прочь придерживаться её.
— Ваше предположение разъединит нас, — заявил Шварц. — А к этому они, наверно, и стремятся. Господи, о чём я?
— Может, публичное заявление поможет? — заметил Артур. — Ведь мы ничего не достигли, скрывая факты.
— Вопрос в том, как президент собирается преподнести случившееся, — ответил Роттерджек. — Что вы будете делать, если Маккленнану не удастся переубедить Крокермена? — обратился он к Шварцу.
— Скорее всего, после выборов я подам в отставку, — сказал Шварц безжизненным ровным тоном. — Ему, вероятно, придёт в голову сформировать новый кабинет на случай войны.
— А вы?
Шварц уставился на небесно-голубой ковёр. Артур, следя за ним, подумал о множестве привилегий, предоставляемых этим роскошным цветом, который так трудно не запятнать. Множество приманок, удерживающих людей, подобных Роттерджеку и Шварцу.
— Нет, — наконец высказался Шварц. — Я просто чертовски лоялен. Если он поступит так по отношению ко мне — ко всем нам, — я буду возмущён до глубины души. Но он останется президентом.
— Возможно, некоторые конгрессмены и сенаторы попытаются бороться, — проговорил Роттерджек.
— Понятное дело.
— Настоящие патриоты, знаете ли, не то что вы или я.
На лице Шварца проступила обида и, одновременно, выражение согласия с собеседником. Он то ли кивнул, то ли покачал головой и встал.
— Ладно, Дэвид. Но мы в какой-то степени несём ответственность за Белый Дом. Где альтернатива? Кто займёт его место? Вице-президент?
Роттерджек иронично фыркнул.
— Вот-вот, — заметил Шварц. — Артур, если я добьюсь для вас приёма, если я вцеплюсь в президента — сможете ли вы вытащить сюда Файнмана, чтобы вы все постарались… Ну, вы понимаете… Сделать то, что не смогли мы?
— Только в том случае, если Крокермен примет Файнмана сразу и если медики не будут против.
— Он так плох? — спросил Роттерджек.
— Он проходит курс лечения. Cложный курс.
— Почему вы не нашли… Впрочем, неважно, — замялся Роттерджек.
— Файнман лучше всех, — ответил Артур на этот полувопрос.
Роттерджек мрачно кивнул.
— Мы попытаемся, — сказал Гордон.
Артур пробирался в Даллесе сквозь толпу, засунув руки в карманы пиджака, висевшего на нём, как на вешалке. Он отлично понимал, что похож на пугало. За последние две недели он похудел на десять фунтов. Гордон не мог себе этого позволить, но беда в том, что он почти перестал ощущать голод.
На табло с расписанием полётов он выяснил, что до приземления самолёта Харри осталось полчаса. У него появился выбор: заставить себя съесть бутерброд или позвонить домой.
Артур всё ещё пытался вспомнить лицо жены. Он мог бы нарисовать её нос, глаза, губы, лоб, руки, он видел её шею, мягкий тёплый белый живот и грудь цвета утреннего тумана, нити чёрных густых волос. Он не забыл нежный неповторимый аромат её кожи, напоминающий запах хлеба. Но он утратил воспоминание о лице.
Поэтому его не покидало ощущение одиночества. Поэтому его так мучала разлука. Артуру уже стало казаться, что он провёл в конторах и на заседаниях многие годы. Нереальными представлялись ему кабинеты, нереальной — группа людей, толкующих о судьбах Земли. И конечно, малореальным он находил окружение президента.
Настоящая жизнь осталась в прошлом — у реки, в спальне и кухне их дома, но, прежде всего, под кронами деревьев, шелестящими в порывах ветра, и в мелодичном журчании воды. Там, в этом месте, он всегда ощущал связь с семьёй, мог чувствовать себя в уединении, но не в одиночестве, вне поля зрения жены и сына, но вблизи от них. Если смерть неизбежна, не случится ли так, что Артур не сможет разделить с семьёй последние часы и окажется вдалеке от неё, выполняя особые поручения?..
Аэропорт, как всегда, был переполнен. Большая группа японцев, старавшихся держаться вместе, миновала Артура. Он испытывал к японцам особенную любовь — большую, чем к индоевропейцам. Японцы отличались неистребимым стремлением к добрым взаимоотношениям. Он обошёл группу и чуть не столкнулся с немецкой семьёй — женой, мужем и двумя дочерьми, изучающими посадочные талоны.
И лицо Харри он тоже не мог вспомнить.
Открытая телефонная кабинка, местами покрытая вздувшимся пластиком, отвлекла его от размышлений. Аппарат принял кредитную карточку и поблагодарил немолодым приветливым женским голосом, говорящим менторским, но не слишком суровым тоном. Искусственный голос.
В трубке раздалось шесть гудков, пока Артур не припомнил, что Франсин предупреждала его накануне о том, что поведёт Марти к дантисту.
Артур повесил трубку и пересёк зал, направляясь в буфет. Он заказал бутерброд с копчёной индейкой и колу. Двадцать пять минут. Усевшись на высокий табурет за небольшим столиком, он запихнул в себя всю порцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59