Вокруг Территории начали сигналить машины. Фары сверкали, как глаза разъярённых животных. Джилмон зажал уши ладонями.
— Ну что, начинаем или будем стоять на месте и трепать языком?
Роджерс кивнул.
— Вперёд!
Лейтенант вытащил из мешка белую куртку с двойным ремнём.
— Защита от остаточной радиации, сэр. Наденьте это, — объяснил он, стараясь перекричать шум.
Он достал другую куртку и облачился в неё сам, засунув раздвоенный конец ремня в петлю на спине. Куртка весила, вероятно, фунтов двадцать и казалась достаточно эластичной, несмотря на свинцовые пластины, вшитые в материю.
Роджерс и лейтенант помогли друг другу затянуть ремни.
— Пойдёмте, сэр, — сказал лейтенант. Они вместе вытащили бомбу из машины и положили на тележку. Снаряд весил, по меньшей мере, шестьдесят пять фунтов, возможно и семьдесят. — Не стоит осторожничать. Бомба способна выдержать ракетную атаку и океанический взрыв. Если бы мы вдарили по ней кувалдой, то и тогда она бы осталась невредимой.
Роджерс открыл ворота внутреннего ограждения, и они покатили тележку по песку, потом по тропинке, посыпанной гравием — к отверстию в горе. Им предстояло преодолеть сотню ярдов. Лейтенант собственноручно поднял снаряд и положил его на песок. Сирены не смолкали, громкоговорители монотонно повторяли приказ об эвакуации.
Первые проблески рассвета окрасили Гринуотер-Рендж в неестественный алый цвет. Мятущиеся огоньки фар все ещё прорывались сквозь мглу, но теперь их стало значительно меньше.
— Похоже, они убираются прочь, — сказал Джилмон.
— Пора эвакуировать лагерь, — решил Роджерс. — Мне нужен лейтенант и ещё один человек.
— Я останусь до тех пор, пока вы не скроетесь в туннеле вместе со «стрелой».
— Мы теперь называем бомбу «обезьянкой», а не «стрелой», — поправил лейтенант.
— Чёрт с ней! Пусть будет «обезьянкой».
— »Обезьянка» у меня на спине.
Лейтенант вынул из ранца тефлоновый чехол и натянул его на цилиндр, закрепив ремнями и зажимом. Чехол защищал снаряд от острых углов и выступов, за которые тот мог зацепиться. Потом он прикрепил две верёвки к болтам, утопленным в верхней части цилиндра.
— Всё готово, сэр?
Роджерс кивнул.
— Пойдёмте.
Лейтенант отодвинул верхнюю пластинку и установил время.
— В вашем распоряжении сорок минут, сэр, начиная с того момента, когда я щёлкну переключателем. Мы останемся здесь ещё на пятнадцать минут. А вы помните: после выполнения задачи — скорее в безопасное место.
— Понятно.
Роджерс забрался в отверстие. С петли на поясе свисали верёвки. Он достиг первого поворота и остановился там, собираясь с силами.
— Поднимайте, — крикнул он.
Лейтенант включил таймер, закрыл пластинку и поднял снаряд в дыру. Роджерс двумя руками тянул его вверх по первому участку туннеля.
Потом он вызвал лейтенанта и Джилмона.
— Обогнул первый поворот, — сообщил он. — Начинаю подъем по вертикальному отрезку.
— Тридцать пять минут, полковник, — напомнил лейтенант.
Роджерс взглянул вверх и на секунду задержал дыхание, пытаясь расслышать какие-нибудь звуки. Неужели инопланетяне позволят ему втащить оружие в корабль и не окажут сопротивления?
Он свернул верёвки и закрепил их у пояса. Потом подвесил «обезьянку» на тросе, привязанном к мощному крюку, который он вбил в лаву. Роджерс преодолевал подъем так же, как и раньше: дюйм за дюймом, отталкиваясь спиной от одной стенки и ногами от другой. Это заняло у него ещё минут пять. Прошло двенадцать минут, а он уже устал, хотя силы ещё были.
Скорчившись в низком, почти горизонтальном туннеле, он развязал скользящий узел на верёвке, продёрнутой через крюк, и начал тянуть её вверх по проходу так быстро, как только мог. Сквозь плотную ткань рукавов проступили мускулы.
Цилиндр был уже почти у края. Роджерс услышал голос Джилмона, доносившийся снизу:
— Как дела, полковник?
— Почти у цели.
Руки мучительно болели. Противорадиационная куртка натирала кожу под мышками и начинала раздражать Роджерса.
— Мы уходим.
— У вас двадцать пять минут, — добавил лейтенант.
— Ясно.
Он включил электрический фонарь, положил снаряд поперёк туннеля и покатил его к краю первой пещеры. На мгновение дав отдых рукам, он перевалился через снаряд, привязал к нему верёвки, потом поднял и заковылял утиной походкой в центр «передней». Положил снаряд на пол и открыл верхнюю пластинку — стоило убедиться, что часовой механизм работает. Всё идёт нормально. Он задвинул пластинку.
Роджерс направил луч фонаря в просторное помещение, находящееся внизу. На его губах промелькнула усмешка. Серые гранёные стены бесстрастно отразили свет мириадами тускло поблёскивающих точек.
— Ах, вот вы где, — пробормотал Роджерс.
Двадцать минут. Следовало бы быть внизу, в двух милях от туннеля. Он вытащил нож из кармана брюк, разрезал узел на поясе, снял куртку и отбросил её в сторону. Роджерс заскользил по горизонтальному туннелю, не обращая внимания, как горят локти и спина. Потом он остановился, чтобы восстановить дыхание и подготовиться к преодолению вертикального отрезка. Повинуясь природной осмотрительности, никогда не позволявшей ему расслабиться даже в хорошо знакомом помещении, он посветил вниз.
Тремя ярдами ниже луч упёрся в тупик.
Роджерс, не веря своим глазам, уставился на появившуюся невесть откуда стену.
Казалось, она стояла на этом месте целую вечность — плоская затычка, такая же тёмная и невыразительная, как все в туннеле.
— Господи Боже мой, — простонал Роджерс.
Восемнадцать минут.
Он ещё не успел хорошенько обдумать увиденное, как уже выбрался из горизонтального туннеля и склонился над бомбой. С удивительным проворством он открыл пластинку и уже коснулся переключателя, но замер. На лице выступил пот, солёные капли щипали глаза.
Выхода нет. Если даже он остановит таймер, выбраться наружу не удастся. Дюжина различных способов спасения панически быстро пронеслась в его голове. Возможно, где-нибудь есть другое отверстие. Возможно, Фантом ожил, возможно, корабль готовится к взлёту.
Возможно, с ним — с Роджерсом — заключили сделку.
Обезвредь-ка бомбу, и мы выпустим тебя.
Он отступил назад. Фонарь лежал на полу. Почему пришельцы закрыли выход? Может, они постоянно наблюдали за нами, предвидели все наши действия?
Он прислонился к стене в том месте, где туннель сворачивал в первую пещеру. Шестнадцать минут.
Через пять или шесть минут любая попытка отыскать выход потеряет смысл. Всё равно он не сможет отбежать от горы на расстояние достаточное, чтобы не попасть под град шрапнели. Ему не найти места, где можно укрыться от взрыва мощностью три килотонны.
Роджерс медленно покачал головой, стараясь сосредоточиться. А если остановить часовой механизм — тогда туннель откровется? Зуб за зуб. Откажись от своих намерений, и мы откажемся от своих. Простите, мы просто не поняли друг друга.
Встав на колени рядом с «обезьянкой», Роджерс снова потянулся к переключателю.
Сам видишь, они впервые реагируют на наши действия.
Он задумался, покусывая нижнюю губу. Пальцы то сжимали, то отпускали рычаг.
— Может вы чувствуете опасность? — громко спросил он. — Наверное, мы наконец достучались до вас.
Но от этих слов ему не стало легче.
Роджерс не мог заставить себя щёлкнуть переключателем. Ведь ему не удастся снова завести таймер — лейтенант не научил его этому.
Четырнадцать минут.
Первый удар с нашей стороны, и я в ответе за него.
Он сел на пол рядом с «обезьянкой», поднял защитную куртку и набросил её на колени. В хорошенький переплёт я попал!
Кругом стояла абсолютная тишина.
— Если вы слушаете, чёрт вас подери, ответьте мне! — крикнул он. — Расскажите о себе. — Он хохотнул, и этот звук напугал его больше всего! Он неожиданно понял, как близок к тому, чтобы выключить таймер. Он сможет снова увидеть жену и ребёнка, если нажмёт на рычаг; тогда они не получат и не прочтут письмо, которое он оставил для них. Роджерс представил себе лицо оплакивающей его Клари. В груди защемило.
Личико Уильяма, невинная мордашка пятилетнего мальчика.
Что он подумает о себе, если обезвредит бомбу?
В этом случае, на его карьере будет поставлен крест. Ведь он, можно сказать, отступил перед врагом и свёл на нет все попытки оказать сопротивление. Другие рисковали положением, не исключено — даже жизнью. Роджерсу не хотелось думать, сколько людей приложили руку к организации взрыва и как они сейчас чувствуют себя: потенциальные предатели, преступники, авантюристы. Те, кто бросил вызов самому президенту. Мятежники, бунтовщики.
— Чёрт возьми, вы так хорошо знаете нас! — крикнул он в темноту. — Вы вертели нами как хотели и думаете, что мы снова у вас на прицеле.
Никакого ответа.
Тишина подземелья. Тишина вечности.
Двенадцать минут.
Сколько ещё раз его рука, вняв мольбам тела, потянется к переключателю и сколько раз что-то помешает ей?
Я не трону переключатель. Выходите и обезвреживайте бомбу сами. Может быть, я не стану стрелять. Может, между нами наконец появилось что-то общее?
Роджерс задыхался. Стиснув пальцы, он старался дышать глубоко и спокойно, заставить сердце биться медленнее. Разве человек, совершивший отчаянно мужественный поступок, считается героем только тогда, когда смотрит на опасность свысока? Или достаточно самого поступка? Если через — он посмотрел на часы — одиннадцать минут он будет валяться на полу, рыдающий, стенающий безумец, способный только на то, чтобы удерживать пальцы подальше от переключателя — то будет ли его имя навечно занесено в список героев? Пустят ли его в усыпальницу великих или велят сначала привести себя в порядок? Эй, умойся! От тебя несёт страхом, солдат!
Зачем ему пантеон? Он хотел только Клару и Уильяма. Он хотел получить возможность сказать им ещё несколько слов в дополнение к тем, что написал в письме. С глазу на глаз.
— О Господи, позволь мне сохранить хладнокровие, — хрипло попросил он.
Молитвенно сложив руки, Роджерс спрятал нос между указательными пальцами и закрыл глаза. Ему было бы, наверно, легче, если бы он взял в собой пистолет.
— Господи, Господи, Господи Иисусе…
Не позволяй мне выключить эту проклятую штуку. Возлюбленный Боже, отведи мою руку. Вдарь по ним, вдарь по ним, прямо по ним. Я знаю, Господи, ты не любишь ввязываться в чужие споры, но я солдат, Господи, и мне приходится этим заниматься. Позаботься о них, Господи, пожалуйста, обо всех нас и помоги нам сохранить нашу жизнь, наш мир. Пусть я не напрасно сделаю это, пожалуйста, Господи.
Девять минут. Он пополз обратно по горизонтальному туннелю и увидел, что «пробка» на месте. Чтобы убедиться в её прочности и в том, что она не почудилась, Роджерс изо всех сил прыгнул на плоскую серую поверхность, чуть согнув колени. При этом он несколько раз ударился локтями о стены. Очень прочная затычка. Он потоптался. Ничего. Морщась от боли, которую причиняли ему натёртые пятки, он собрался с силами и выбрался из колодца в «переднюю».
Он запретил себе подходить к «обезьянке» ближе чем на шесть футов.
Другой выход?
Вряд ли.
Зуб за зуб.
— Что вы делаете — изучаете нас? Ставите очередной эксперимент? Мол, выключит или не выключит? — Он подошёл к самому краю и направил луч фонаря на блестящие грани зала, похожего на собор.
— Не понимаю, что у вас на уме. Зачем вы пришли сюда? Почему не можете просто уйти и оставить меня и мою семью в покое?
Можно поставить точку: эта замечательная сентиментальная фраза достойна того, чтобы завершить ею жизненный путь. Хватит болтовни, поклялся он. Но не сдержал слово. Лучше нарушить незначительное обещание, если это поможет сохранить верность великой клятве.
— Так отчего бы нам не поговорить? Я не собираюсь выключать таймер. И я не выдам ваших тайн. Поговорите со мной, покажитесь во всей своей красе.
Пять минут.
— Я слышал, что вы летели через вселенную — от звезды к звезде. Вы — часть машины, которая пожирает миры. Так пишут в газетах. Люди теряются в догадках. Неужели вам не интересно, что бы мы подумали, что бы я подумал, если бы узнал правду? Поговорите со мной! Дайте мне за что-нибудь уцепиться! Какой-либо повод для размышлений. Я не трону переключатель! Бомба взорвётся!
А если нет?
Вдруг ему придётся провести здесь несколько недель, медленно умирая от жажды, погибнуть напрасно, если инопланетянам удастся обезвредить бомбу? Не обрекут ли они его на голодную смерть, чтобы наказать за покушение.
Три минуты.
— Я мертвец, — сказал Роджерс и понял, что так тому и быть.
Он обречён. Ему не спастись, не уйти от чувства долга, не отречься от убеждений. Эта мысль успокоила его. Он прошёл через «переднюю» и сел, болтая ногами над бездной.
— Ну что ж, где свет? — спросил он. — Покажите ваш маленький красный огонёк!
Он даже ничего не почувствует. Ничего не услышит, ничего не увидит.
Одна минута.
Замёрзшие согреваются снова
А кролики сами прыгают в пасти волков
Господь не покидает нас в несчастье
Я всё ещё мыслю
Но мне легко и спокойно
Я знаю как ничтожен и нерешителен
Я
В шести милях от Фантома сенатр Джилмон взял бинокль у лейтенанта и внимательно посмотрел на чёрную глыбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Ну что, начинаем или будем стоять на месте и трепать языком?
Роджерс кивнул.
— Вперёд!
Лейтенант вытащил из мешка белую куртку с двойным ремнём.
— Защита от остаточной радиации, сэр. Наденьте это, — объяснил он, стараясь перекричать шум.
Он достал другую куртку и облачился в неё сам, засунув раздвоенный конец ремня в петлю на спине. Куртка весила, вероятно, фунтов двадцать и казалась достаточно эластичной, несмотря на свинцовые пластины, вшитые в материю.
Роджерс и лейтенант помогли друг другу затянуть ремни.
— Пойдёмте, сэр, — сказал лейтенант. Они вместе вытащили бомбу из машины и положили на тележку. Снаряд весил, по меньшей мере, шестьдесят пять фунтов, возможно и семьдесят. — Не стоит осторожничать. Бомба способна выдержать ракетную атаку и океанический взрыв. Если бы мы вдарили по ней кувалдой, то и тогда она бы осталась невредимой.
Роджерс открыл ворота внутреннего ограждения, и они покатили тележку по песку, потом по тропинке, посыпанной гравием — к отверстию в горе. Им предстояло преодолеть сотню ярдов. Лейтенант собственноручно поднял снаряд и положил его на песок. Сирены не смолкали, громкоговорители монотонно повторяли приказ об эвакуации.
Первые проблески рассвета окрасили Гринуотер-Рендж в неестественный алый цвет. Мятущиеся огоньки фар все ещё прорывались сквозь мглу, но теперь их стало значительно меньше.
— Похоже, они убираются прочь, — сказал Джилмон.
— Пора эвакуировать лагерь, — решил Роджерс. — Мне нужен лейтенант и ещё один человек.
— Я останусь до тех пор, пока вы не скроетесь в туннеле вместе со «стрелой».
— Мы теперь называем бомбу «обезьянкой», а не «стрелой», — поправил лейтенант.
— Чёрт с ней! Пусть будет «обезьянкой».
— »Обезьянка» у меня на спине.
Лейтенант вынул из ранца тефлоновый чехол и натянул его на цилиндр, закрепив ремнями и зажимом. Чехол защищал снаряд от острых углов и выступов, за которые тот мог зацепиться. Потом он прикрепил две верёвки к болтам, утопленным в верхней части цилиндра.
— Всё готово, сэр?
Роджерс кивнул.
— Пойдёмте.
Лейтенант отодвинул верхнюю пластинку и установил время.
— В вашем распоряжении сорок минут, сэр, начиная с того момента, когда я щёлкну переключателем. Мы останемся здесь ещё на пятнадцать минут. А вы помните: после выполнения задачи — скорее в безопасное место.
— Понятно.
Роджерс забрался в отверстие. С петли на поясе свисали верёвки. Он достиг первого поворота и остановился там, собираясь с силами.
— Поднимайте, — крикнул он.
Лейтенант включил таймер, закрыл пластинку и поднял снаряд в дыру. Роджерс двумя руками тянул его вверх по первому участку туннеля.
Потом он вызвал лейтенанта и Джилмона.
— Обогнул первый поворот, — сообщил он. — Начинаю подъем по вертикальному отрезку.
— Тридцать пять минут, полковник, — напомнил лейтенант.
Роджерс взглянул вверх и на секунду задержал дыхание, пытаясь расслышать какие-нибудь звуки. Неужели инопланетяне позволят ему втащить оружие в корабль и не окажут сопротивления?
Он свернул верёвки и закрепил их у пояса. Потом подвесил «обезьянку» на тросе, привязанном к мощному крюку, который он вбил в лаву. Роджерс преодолевал подъем так же, как и раньше: дюйм за дюймом, отталкиваясь спиной от одной стенки и ногами от другой. Это заняло у него ещё минут пять. Прошло двенадцать минут, а он уже устал, хотя силы ещё были.
Скорчившись в низком, почти горизонтальном туннеле, он развязал скользящий узел на верёвке, продёрнутой через крюк, и начал тянуть её вверх по проходу так быстро, как только мог. Сквозь плотную ткань рукавов проступили мускулы.
Цилиндр был уже почти у края. Роджерс услышал голос Джилмона, доносившийся снизу:
— Как дела, полковник?
— Почти у цели.
Руки мучительно болели. Противорадиационная куртка натирала кожу под мышками и начинала раздражать Роджерса.
— Мы уходим.
— У вас двадцать пять минут, — добавил лейтенант.
— Ясно.
Он включил электрический фонарь, положил снаряд поперёк туннеля и покатил его к краю первой пещеры. На мгновение дав отдых рукам, он перевалился через снаряд, привязал к нему верёвки, потом поднял и заковылял утиной походкой в центр «передней». Положил снаряд на пол и открыл верхнюю пластинку — стоило убедиться, что часовой механизм работает. Всё идёт нормально. Он задвинул пластинку.
Роджерс направил луч фонаря в просторное помещение, находящееся внизу. На его губах промелькнула усмешка. Серые гранёные стены бесстрастно отразили свет мириадами тускло поблёскивающих точек.
— Ах, вот вы где, — пробормотал Роджерс.
Двадцать минут. Следовало бы быть внизу, в двух милях от туннеля. Он вытащил нож из кармана брюк, разрезал узел на поясе, снял куртку и отбросил её в сторону. Роджерс заскользил по горизонтальному туннелю, не обращая внимания, как горят локти и спина. Потом он остановился, чтобы восстановить дыхание и подготовиться к преодолению вертикального отрезка. Повинуясь природной осмотрительности, никогда не позволявшей ему расслабиться даже в хорошо знакомом помещении, он посветил вниз.
Тремя ярдами ниже луч упёрся в тупик.
Роджерс, не веря своим глазам, уставился на появившуюся невесть откуда стену.
Казалось, она стояла на этом месте целую вечность — плоская затычка, такая же тёмная и невыразительная, как все в туннеле.
— Господи Боже мой, — простонал Роджерс.
Восемнадцать минут.
Он ещё не успел хорошенько обдумать увиденное, как уже выбрался из горизонтального туннеля и склонился над бомбой. С удивительным проворством он открыл пластинку и уже коснулся переключателя, но замер. На лице выступил пот, солёные капли щипали глаза.
Выхода нет. Если даже он остановит таймер, выбраться наружу не удастся. Дюжина различных способов спасения панически быстро пронеслась в его голове. Возможно, где-нибудь есть другое отверстие. Возможно, Фантом ожил, возможно, корабль готовится к взлёту.
Возможно, с ним — с Роджерсом — заключили сделку.
Обезвредь-ка бомбу, и мы выпустим тебя.
Он отступил назад. Фонарь лежал на полу. Почему пришельцы закрыли выход? Может, они постоянно наблюдали за нами, предвидели все наши действия?
Он прислонился к стене в том месте, где туннель сворачивал в первую пещеру. Шестнадцать минут.
Через пять или шесть минут любая попытка отыскать выход потеряет смысл. Всё равно он не сможет отбежать от горы на расстояние достаточное, чтобы не попасть под град шрапнели. Ему не найти места, где можно укрыться от взрыва мощностью три килотонны.
Роджерс медленно покачал головой, стараясь сосредоточиться. А если остановить часовой механизм — тогда туннель откровется? Зуб за зуб. Откажись от своих намерений, и мы откажемся от своих. Простите, мы просто не поняли друг друга.
Встав на колени рядом с «обезьянкой», Роджерс снова потянулся к переключателю.
Сам видишь, они впервые реагируют на наши действия.
Он задумался, покусывая нижнюю губу. Пальцы то сжимали, то отпускали рычаг.
— Может вы чувствуете опасность? — громко спросил он. — Наверное, мы наконец достучались до вас.
Но от этих слов ему не стало легче.
Роджерс не мог заставить себя щёлкнуть переключателем. Ведь ему не удастся снова завести таймер — лейтенант не научил его этому.
Четырнадцать минут.
Первый удар с нашей стороны, и я в ответе за него.
Он сел на пол рядом с «обезьянкой», поднял защитную куртку и набросил её на колени. В хорошенький переплёт я попал!
Кругом стояла абсолютная тишина.
— Если вы слушаете, чёрт вас подери, ответьте мне! — крикнул он. — Расскажите о себе. — Он хохотнул, и этот звук напугал его больше всего! Он неожиданно понял, как близок к тому, чтобы выключить таймер. Он сможет снова увидеть жену и ребёнка, если нажмёт на рычаг; тогда они не получат и не прочтут письмо, которое он оставил для них. Роджерс представил себе лицо оплакивающей его Клари. В груди защемило.
Личико Уильяма, невинная мордашка пятилетнего мальчика.
Что он подумает о себе, если обезвредит бомбу?
В этом случае, на его карьере будет поставлен крест. Ведь он, можно сказать, отступил перед врагом и свёл на нет все попытки оказать сопротивление. Другие рисковали положением, не исключено — даже жизнью. Роджерсу не хотелось думать, сколько людей приложили руку к организации взрыва и как они сейчас чувствуют себя: потенциальные предатели, преступники, авантюристы. Те, кто бросил вызов самому президенту. Мятежники, бунтовщики.
— Чёрт возьми, вы так хорошо знаете нас! — крикнул он в темноту. — Вы вертели нами как хотели и думаете, что мы снова у вас на прицеле.
Никакого ответа.
Тишина подземелья. Тишина вечности.
Двенадцать минут.
Сколько ещё раз его рука, вняв мольбам тела, потянется к переключателю и сколько раз что-то помешает ей?
Я не трону переключатель. Выходите и обезвреживайте бомбу сами. Может быть, я не стану стрелять. Может, между нами наконец появилось что-то общее?
Роджерс задыхался. Стиснув пальцы, он старался дышать глубоко и спокойно, заставить сердце биться медленнее. Разве человек, совершивший отчаянно мужественный поступок, считается героем только тогда, когда смотрит на опасность свысока? Или достаточно самого поступка? Если через — он посмотрел на часы — одиннадцать минут он будет валяться на полу, рыдающий, стенающий безумец, способный только на то, чтобы удерживать пальцы подальше от переключателя — то будет ли его имя навечно занесено в список героев? Пустят ли его в усыпальницу великих или велят сначала привести себя в порядок? Эй, умойся! От тебя несёт страхом, солдат!
Зачем ему пантеон? Он хотел только Клару и Уильяма. Он хотел получить возможность сказать им ещё несколько слов в дополнение к тем, что написал в письме. С глазу на глаз.
— О Господи, позволь мне сохранить хладнокровие, — хрипло попросил он.
Молитвенно сложив руки, Роджерс спрятал нос между указательными пальцами и закрыл глаза. Ему было бы, наверно, легче, если бы он взял в собой пистолет.
— Господи, Господи, Господи Иисусе…
Не позволяй мне выключить эту проклятую штуку. Возлюбленный Боже, отведи мою руку. Вдарь по ним, вдарь по ним, прямо по ним. Я знаю, Господи, ты не любишь ввязываться в чужие споры, но я солдат, Господи, и мне приходится этим заниматься. Позаботься о них, Господи, пожалуйста, обо всех нас и помоги нам сохранить нашу жизнь, наш мир. Пусть я не напрасно сделаю это, пожалуйста, Господи.
Девять минут. Он пополз обратно по горизонтальному туннелю и увидел, что «пробка» на месте. Чтобы убедиться в её прочности и в том, что она не почудилась, Роджерс изо всех сил прыгнул на плоскую серую поверхность, чуть согнув колени. При этом он несколько раз ударился локтями о стены. Очень прочная затычка. Он потоптался. Ничего. Морщась от боли, которую причиняли ему натёртые пятки, он собрался с силами и выбрался из колодца в «переднюю».
Он запретил себе подходить к «обезьянке» ближе чем на шесть футов.
Другой выход?
Вряд ли.
Зуб за зуб.
— Что вы делаете — изучаете нас? Ставите очередной эксперимент? Мол, выключит или не выключит? — Он подошёл к самому краю и направил луч фонаря на блестящие грани зала, похожего на собор.
— Не понимаю, что у вас на уме. Зачем вы пришли сюда? Почему не можете просто уйти и оставить меня и мою семью в покое?
Можно поставить точку: эта замечательная сентиментальная фраза достойна того, чтобы завершить ею жизненный путь. Хватит болтовни, поклялся он. Но не сдержал слово. Лучше нарушить незначительное обещание, если это поможет сохранить верность великой клятве.
— Так отчего бы нам не поговорить? Я не собираюсь выключать таймер. И я не выдам ваших тайн. Поговорите со мной, покажитесь во всей своей красе.
Пять минут.
— Я слышал, что вы летели через вселенную — от звезды к звезде. Вы — часть машины, которая пожирает миры. Так пишут в газетах. Люди теряются в догадках. Неужели вам не интересно, что бы мы подумали, что бы я подумал, если бы узнал правду? Поговорите со мной! Дайте мне за что-нибудь уцепиться! Какой-либо повод для размышлений. Я не трону переключатель! Бомба взорвётся!
А если нет?
Вдруг ему придётся провести здесь несколько недель, медленно умирая от жажды, погибнуть напрасно, если инопланетянам удастся обезвредить бомбу? Не обрекут ли они его на голодную смерть, чтобы наказать за покушение.
Три минуты.
— Я мертвец, — сказал Роджерс и понял, что так тому и быть.
Он обречён. Ему не спастись, не уйти от чувства долга, не отречься от убеждений. Эта мысль успокоила его. Он прошёл через «переднюю» и сел, болтая ногами над бездной.
— Ну что ж, где свет? — спросил он. — Покажите ваш маленький красный огонёк!
Он даже ничего не почувствует. Ничего не услышит, ничего не увидит.
Одна минута.
Замёрзшие согреваются снова
А кролики сами прыгают в пасти волков
Господь не покидает нас в несчастье
Я всё ещё мыслю
Но мне легко и спокойно
Я знаю как ничтожен и нерешителен
Я
В шести милях от Фантома сенатр Джилмон взял бинокль у лейтенанта и внимательно посмотрел на чёрную глыбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59