А тот вдруг задумался об интересном совпадении. Именно сейчас ему нужно было бы переговорить с Дьеном, придумать что-нибудь убедительное, объяснить причину своего отъезда. И пожалуйста — Дьен сам пришел в гости. Почувствовал, что ли? Тьер бросил на мужчину испытующий взгляд и вдруг почувствовал, как кольнуло ощущение опасности. Его инстинкт хищника подавал предупреждающий сигнал.
— У вас неприятности, — скорее констатировал, чем спросил он.
— С чего ты взял?
— На твоем месте я бы спросил не «с чего ты взял», а «откуда ты знаешь», — хмыкнул тьер, жестом приглашая гостей проходить и присесть.
Сам он остался стоять у двери, наиболее уязвимого места в доме. Оконца крошечные, туда и при желании не сразу пролезешь, а дверь хлипкая, не выдержит и одного хорошего пинка. Тернер привык доверять инстинкту. Мгновение подумав, он все же взял в руки прислоненный к спинке стула меч и, вынув клинок из ножен, поставил его рядом с собой. Опершись о стену, он приготовился выслушать, по какому поводу нежданно нагрянули гости.
— Ты чего-то опасаешься? — В голосе Дьена не было и намека на насмешку.
— Нет, — не меняясь в лице, солгал тьер. — А стоит?
За время общения с людьми одно он усвоил очень прочно. Всегда говорить правду и только правду — несусветная глупость, ведущая прямиком в могилу. Даже в тех случаях, когда вокруг все свои.
Жаров коротко рассказал о событиях прошедшей ночи. В какой-то момент ему показалось, что на лице Тернера вновь заиграла усмешка. А может — только показалось, может, это просто свет из крошечных, порядком грязных окошек вызвал прихотливую игру теней.
— В общем, мы решили покинуть город. На время. Если то, что я видел, было действительно посланием Оракула, то следует отправляться к нему как можно скорее. Вряд ли Дерек станет поднимать шум без повода.
— Ясно, — спокойно заметил в ответ Тернер.
На самом деле ясного в этом деле было очень мало. События прошедшей ночи, те, в которых он принял самое активное участие, и факт покушения на жизнь Дьена были, безусловно, связаны. Но он не собирался рассказывать приятелю ничего — пока. Там будет видно, но в данный момент Дьену не стоит знать все. И то, что эта парочка решила удалиться из города, весьма устраивало тьера.
— И нам бы хотелось… прости, если эта просьба… ну, в общем, может быть, ты поедешь с нами?
На самом деле после рассказа Дьена в душе Тернера — если этого странного существа была душа — отчаянно боролись два стремления. Первое, самое очевидное — это, несмотря ни на что, остаться в городе и разобраться в причинах этих ночных событий, докопаться до самой сути — и плевать, каким количеством крови это будет сопровождаться. Слишком много страдая в свое время от скуки, Тернер нюхом чувствовал приближающиеся приключения — и здесь, в Тирланте, и там, за пределами столицы. Оставалось только выбрать, что станет первоочередным. До того как Дьен приступил к рассказу о своем сновидении, Тернер был склонен все-таки, временно закрыв глаза на вопросы личной безопасности, остаться.
Но как только прозвучало имя дер Зоргена, все сомнения были в тот же миг отброшены. Нет, лицо тьера не исказила гримаса ярости, он просто понял, что шанс добраться до древнего мага он упустить не может. Чего бы это ему ни стоило. Все остальные приключения могут подождать.
В целом Жаров знал отношение тьера к магам, создавшим его тысячу лет назад, и потому почти не сомневался, что его странный спутник не устоит перед перспективой поквитаться с Ульрихом. Что ж, Древнего надо было найти, это явно непросто — но вряд ли кто-то будет лучшим попутчиком в этих поисках, чем неутомимый, почти неуязвимый, не ведающий страха воин. К тому же он подозревал, что вряд ли Зорген встретит их с распростертыми объятиями — если им вообще удастся найти потерянный Шпиль Хрустальной Цитадели.
А потому готовность Тернера их сопровождать Жарова нисколько не удивила. Может быть, тьер и был великим бойцом, может быть, он и обладал кучей выдающихся и невероятных способностей, но он все же был вполне предсказуем.
— Скакуны на улице, — заявил он, — припасы в дорогу собраны. Так что можем отправляться прямо сейчас.
— Ты был так уверен, что я соглашусь? — прищурился Тернер.
Жаров улыбнулся — тепло, открыто, дружески.
— Знаешь, я просто очень в это верил.
Стража у городских врат совсем не заинтересовалась шестью скакунами и тремя всадниками, направляющимися куда-то по своим делам. А если бы и заинтересовалась, то у Жарова нашелся бы пергамент, несущий на себе печать самого Императора. Пергамент, дающий право сэнсэю Дьену и его спутникам свободно передвигаться по всей Империи. Глядя на такой документ, первое, что захотел бы сделать любой уважающий себя легионер, — отдать салют его владельцу. Поскольку простые люди вряд ли могли рассчитывать на подорожную, подписанную лично Его Величеством.
Но, как уже говорилось, выезд путников из столицы стражам был безразличен. Чего нельзя было сказать о других людях, которые наблюдали за троицей очень внимательно, — их как раз очень интересовало, куда и зачем направляются два воина и молодая женщина. Проследив троицу до ворот, наблюдатели разделились — один помчался куда-то, видимо, с докладом, а трое других двинулись следом за Дьеном и его товарищами. В это время на тракте было немало народу, и даже тьер не почувствовал, что каждый его шаг, пусть и издалека, сопровождается пристальными взглядами.
А если бы он и почувствовал, то лишь мысленно поздравил бы себя с тем, что приключение, с которым он практически распрощался, явно намерено само последовать за ним. И, значит, рано или поздно их дорожки пересекутся.
Черри тупо смотрела на стену, чувствуя, как скрипят ногти, медленно входящие в дерево подлокотников. То, что она сейчас ощущала, было даже не бешенством. Скорее — отчаянной решимостью. Утар стоял рядом с креслом, и его лицо тоже было почти неподвижно. Он навидался на своем веку всякого и потому не склонен был воспринимать происходящее столь же болезненно, сколь и его воспитанница. Он даже был бы готов объяснить ей, что во всем при желании можно найти положительные моменты. Но молчал — ибо понимал, что сейчас Черри просто не в состоянии никого слушать, она слышит только себя.
В который уже раз Утар обозвал себя круглым идиотом.
Надо же было так сглупить, ну зачем, зачем он потащил девочку туда, в тот дом? Не надо было… ведь можно было просто рассказать — да и не сейчас, потом, через седмицу, через две. Рассказать как о делах прошедших, о которых стоит помнить, но не более того. Служанку же, что видела начало бойни и бросилась бежать куда глаза глядят, посадить на время под замок. Или вообще… все, что видела, она уже рассказала, и теперь была не слишком-то нужна. А теперь, после того как Черри увидела все это своими глазами… девочка была импульсивна и самолюбива и теперь видит в происшедшем не просто несколько, пусть даже много, смертей. Она видит вызов — вызов ей, главе самой могущественной и самой опасной Гильдии.
— Я их уничтожу… — прошипела красавица, и даже отнюдь не страдающий излишней добротой Утар содрогнулся, столько злобы звучало в этом тихом, змеином шипении. — Я их уничтожу, всех. Никто не смеет бросать вызов… Гильдии.
Учитель и телохранитель знал, что она хотела сказать «бросать вызов мне». Но удержалась — это было уже неплохим признаком. Власть главы Гильдии велика, и никто не посмеет спорить с ней. Кроме него, конечно. А потому только у него и есть сейчас шанс удержать девушку от опрометчивых шагов, о которых потом можно будет только сожалеть.
— Послушай меня, девочка моя. — Никто и никогда не мог бы себе представить, что этот гигант, в свое время запятнанный кровью по самую макушку, может говорить столь ласковым голосом. — Послушай меня, Черри, не надо поспешных действий. Ты должна подумать, все взвесить. Я понимаю, что гибель Семьи станет для нас тяжелым ударом, но все же…
— Нет, Утар, ты не понимаешь. — Он вдруг с ужасом понял, что она говорит уже абсолютно нормальным тоном, а значит, сумела взять себя в руки. И принятое ею решение станет окончательным. А он уже подозревал, какое оно будет, хотя отчаянно надеялся ошибиться. — Все не так. И дело не в том, что кто-то сумел вырезать подчистую всю Семью, всех ночных воинов. И дело даже не в том, что эта тварь разорвала их на куски, на мелкие куски… Дело в том, мой дорогой учитель, что до сего момента был один-единственный человек, которому позволялось… да, я помню, чему ты учил меня, мы и в самом деле позволяли ему охотиться на нас. Императору… и больше никому. А теперь нам объявили войну. Не я первая ее начала, мы заключили честный контракт…
— Черри, опомнись. С кем ты собираешься сражаться? С этим… человеком?
— Мне плевать, человек он или нет.
— Он не человек. Человек не может прийти в дом Семьи и вырезать почти сорок человек. Я не говорю про женщин, детей, стариков — сорок воинов, сильных, опытных. Раньше с ночным воином никто не мог сравниться, ну или почти никто. Ты думаешь, что с ним справятся твои головорезы, способные при встрече с членом Семьи наделать в штаны?
— Этих встреч больше не будет, — резко оборвала его брюнетка. — Семьи больше нет. И никогда не будет. Он убил всех, воинов, женщин, детей… ты видел, Утар, он же убил даже всех собак в доме. Все живое… И мне правда плевать, кто он или что он, этот, называющий себя Тернером. Я найду его и убью. Я…
— Черри, остановись.
— Я, глава Гильдии убийц, властью, данной мне нашим законом…
Она выговаривала каждое слово твердо, отчетливо, как будто бы вколачивая его в голову своего единственного слушателя. А тот смотрел на нее умоляющим взглядом и тихо шептал:
— Нет, Черри, девочка… я прошу, не надо, опомнись…
— … властью, данной мне этим званием, властью, данной мне памятью пролитой крови, приказываю объявить Большую Охоту на существо, именующее себя Тернером, и его спутников, именующих себя Дьеном и Таяной де Брей. И пусть также обратится Большая Охота на всякого, кто протянет ему руку помощи, кто встанет с ним рядом, кто даст ему кусок хлеба, глоток воды или крышу над головой. Такова моя воля.
В комнате повисла тяжелая тишина. Казалось, она была столь тяжела, что под этим необоримым грузом согнулся старый утар Белоголовый. А может, это был просто поклон — Знак того, что приказ госпожи услышан и отныне будет претворяться в жизнь.
Традиция Большой Охоты уходила своими корнями в далекое прошлое, когда Гильдия еще не была столь сильна, но изо всех сил старалась утвердиться, зарекомендовать себя. И тогда родился закон, гласящий, что по приказу своего главы вся Гильдия соберется в единый кулак и устранит любую угрозу. Услышав повеление Большой Охоты, каждый член Гильдии должен был приложить все усилия, чтобы самому или с помощью товарищей по профессии уничтожить того, кто стал жертвой Охоты. А тот, кому удавалось убить жертву, получал великий приз — право стать главой Гильдии. И, услышав этот приказ, каждый убийца пускал в ход все — удачу, умение, золото, связи, — лишь бы достичь цели.
В первые десятилетия это происходило довольно часто, у Гильдии было достаточно врагов, в том числе и имеющих за собой немалую силу. Потом необходимость в Большой Охоте отпала, поскольку силу общества убийц признали, и никто уже не желал идти против них, по крайней мере делать это в открытую. Более того, каждый глава Гильдии твердо знал — объявление Большой Охоты почти наверняка приведет к тому, что власть свою придется передать другому. А среди убийц не было принято оставлять в живых свергнутых владык. Утар Белоголовый был чуть ли не единственным исключением.
За последующие века Большая Охота применялась раз шесть. В одном случае все разрешилось быстро — прослышав о возобновлении древней традиции, родственники преследуемого сами притащили его голову главе Гильдии, надеясь таким образом спасти свои жизни. Остальные случаи были сложнее — пролилось много крови, а в двух последних, когда жертвами были назначены очень уж «согрешившие» пред Гильдией Императоры, и сами охотники оказались на грани истребления. Но Большая Охота всегда настигала свои жертвы. Любой ценой.
И сейчас Черри намеренно приносила на алтарь мести свое звание, а возможно, и жизнь. Как, впрочем, и множество жизней своих «подданных». Несмотря на все слова Белоголового, у нее не было выбора — Гильдии не просто брошен вызов. Ей объявлена война. И в войне этой исходом могла стать только победа или смерть. Третьего не дано.
Трое путников мерно покачивались в седлах. Пожалуй, это было не самое лучшее время, чтобы отправиться в путь, — голые, утратившие листву деревья, темная, даже на вид холодная земля, местами припорошенная тонким слоем снега — зима в этом году, по уверению Таяны, была по-особому холодной. Денис, который бывал в местах, где минус два по Цельсию считались чуть ли не очень теплой погодой, лишь снисходительно посмеивался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77