Каждый из планов звенел от нее, особенно седьмой, откуда обычно и является большая часть неприятностей. Магия была направлена не на нас — и тем не менее она меня нервировала, в особенности потому, что мальчишка, будучи человеком, юнцом и гордецом, ничего не чуял и старательно изображал из себя туриста. А мне отчаянно не хотелось оставаться на виду.
— Надо было согласиться, когда он предлагал встретиться где-нибудь в уединенном месте, — настаивал я. — Тут чересчур многолюдно.
Парень фыркнул:
— Это чтобы предоставить ему возможность снова вырядиться гулем? Думаю, не стоило. Он вполне может носить костюм и галстук, как все нормальные люди.
Скоро должно было пробить шесть. Парень оплатил наш счет и торопливо запихал все свои газеты и книжонки в рюкзачок.
— Ну, пошли к ларьку с хот-догами, — сказал он. — Держись позади меня, как и в прошлый раз, и защищай меня, если что-нибудь случится.
— Слушаюсь, босс. Кстати, сегодня на тебе нет шляпы с пером. Как насчет розочки или ленты в волосах?
— Нет, благодарю.
— Ну, я просто спросил…
Мы разошлись в толпе. Я немного отстал, держась поближе к зданиям на краю площади, в то время как парень направлялся прямиком к ее центру. Поскольку большая часть торопящихся домой горожан по той или иной причине шла вдоль стен, он несколько бросался в глаза. Я смотрел ему вслед. Стайка воробьев выпорхнула у него из-под ног и улетела куда-то на крыши. Я поспешно проверил их, но тайных наблюдателей среди них не оказалось. Пока что все шло хорошо.
Некий джентльмен с жидкими усиками и предприимчивой натурой приладил к велосипеду жаровню и устроился на бойком месте почти в самой середине площади. Он разжег уголья и деловито поджаривал сосиски со специями для голодных пражан и гостей столицы. К нему выстроилась небольшая очередь — в нее-то и встал мой хозяин, лениво озираясь по сторонам в поисках Арлекина.
Я непринужденно привалился к одной из стен, оглядывая площадь. Площадь мне не нравилась: слишком много окон, полыхающих отсветами заходящего солнца — поди, угадай, кто оттуда за тобой следит!
Шесть пробило и миновало. Арлекин не появился.
Очередь к сосисочнику таяла. Натаниэль стоял последним. Он подвигался вперед и рылся в карманах в поисках мелочи.
Я проверял прохожих на дальних подступах к площади. У входа в ратушу стояла и болтала небольшая кучка народу, но большинство людей по-прежнему торопились по домам, появляясь с улиц, ведущих на площадь, и снова исчезая на них.
Если Арлекин и был поблизости, он ничем не выдавал своего присутствия.
Мое беспокойство росло. Никакой ощутимой магии поблизости по-прежнему не было, но щекочущее ощущение на всех планах сохранялось.
Я чисто по привычке проверил все выходы с площади. Их было семь… Ну что ж, хоть это хорошо: случись что, будет куда бежать.
Натаниэль был уже вторым в очереди. Впереди него стояла девочка, которая просила налить ей еще кетчупа.
На площадь размашистым шагом вышел высокий человек. На нем был костюм и шляпа, в руках он нес потертую сумку. Я смерил его пристальным взглядом. По росту он вполне мог быть Арлекином, но сказать наверняка было трудно.
Натаниэль его еще не заметил. Он смотрел на девочку, которая уходила, пошатываясь под тяжестью своего огромного хот-дога.
Человек направлялся к Натаниэлю и шагал быстро. Быть может, слишком быстро — как будто направляясь к какой-то неизвестной цели…
Я устремился в ту сторону.
Человек прошагал поблизости от Натаниэля, даже не взглянув в его сторону, и, не сбавляя скорости, пошел дальше.
Я снова расслабился. Быть может, мальчишка все же прав. Я действительно чересчур нервозен.
Натаниэль покупал себе сосиску. Он, похоже, спорил с продавцом насчет добавочной порции квашеной капусты.
Но где же все-таки Арлекин? Часы на башне Старой ратуши показывали двенадцать минут седьмого. Он очень сильно опаздывает…
И тут откуда-то из толпы прохожих на краях площади послышалось позвякиванье: негромкое, ритмичное, словно колокольчики на лапландских санях, издалека слышные над снежной пустыней. Позвякиванье доносилось как будто со всех сторон одновременно. Звук был знакомый и в то же время отчего-то непохожий ни на что из того, что мне доводилось слышать прежде… Я никак не мог определить, что это такое.
Но тут я увидел синие пятнышки, прокладывающие себе путь через толпу у выхода на все семь улиц, и все понял. По булыжной мостовой грохотали сапоги, солнечные зайчики взблескивали на дулах винтовок, металлические феньки позвякивали на груди — чуть ли не половина вооруженных сил Праги стянулась к этой площади. Толпа подалась в стороны, послышались испуганные возгласы. Солдаты внезапно остановились. Все выходы с площади были перекрыты плотными шеренгами.
Я уже мчался через площадь.
— Мэндрейк! — крикнул я. — Забудь про Арлекина! Надо уходить!
Парень обернулся, держа свой хот-дог, и только теперь увидел солдат.
— А! — сказал он. — Как это некстати!
— Ты прав, как никогда. И по крышам уйти не удастся. Там тоже перевес не на нашей стороне.
Натаниэль поднял голову — и получил возможность насладиться великолепной панорамой крыш, усиженных несколькими десятками фолиотов. Они, очевидно, взобрались по крышам с той стороны и теперь восседали на коньках и трубах всех домов, что выходили на площадь, осклабившись и делая нам оскорбительные жесты хвостами.
Торговец хот-догами тоже увидел оцепление. Он испуганно вскрикнул, вскочил в седло своего велосипеда и помчался прочь по мостовой, теряя по пути сосиски, квашеную капусту и шипящие уголья из жаровни.
— Это всего лишь люди, — сказал Натаниэль. — Здесь ведь не Лондон, верно? Давай прорвемся.
Мы уже бежали бегом к ближайшей из улиц — Карловой.
— Я думал, ты хочешь, чтобы я не применял насилия или какой-либо бросающейся в глаза магии, — заметил я.
— Ну, теперь выбирать не приходится. Если наши друзья-чехи желают затеять скандал, то мы имеем право… Ой!
Мы еще не потеряли велосипедиста из виду, когда это случилось. Велосипедист, словно обезумев от страха и не зная, что ему делать, два раза промчался по площади взад-вперед, а потом вдруг изменил направление и, опустив голову и изо всех сил работая ногами, устремился прямиком на одну из солдатских шеренг. Солдат поднял винтовку, прогремел выстрел. Велосипедист дернулся, уронил голову набок, ноги его упали с педалей и задергались, волочась по земле. Увлекаемый инерцией, велосипед продолжал стремительно мчаться вперед, грохоча жаровней, пока не врезался в разбегающуюся шеренгу и не упал наконец. Во все стороны полетели труп, сосиски, горячие уголья и холодная капуста.
Мой хозяин остановился, тяжело дыша.
— Мне нужен Щит, — сказал он. — Немедленно!
Я поднял палец и окутал нас обоих Щитом. Он повис в воздухе, мерцая, видимый на втором плане, — неровный шар, смахивающий на картофелину, перемещающийся вместе с нами.
— А теперь — Взрыв! — яростно сказал парень. — Мы все-таки проложим себе путь!
Я пристально взглянул на него.
— Ты уверен? Это все-таки люди, а не джинны.
— Ну ладно, тогда как-нибудь расшвыряй их в стороны. Можешь наставить им синяков. Мне пофиг. Главное — пройти сквозь оцепление целыми и невредимыми…
Из кучи-малы выбрался солдат и быстро прицелился. Выстрел. Пуля, выпущенная с тридцати метров, прошила Щит насквозь и снова вылетела наружу, зацепив по пути волосы на макушке Натаниэля.
Парень гневно уставился на меня:
— И это называется Щит?!
Я поморщился:
— Они стреляют серебряными пулями. Щит ненадежен.
Я повернулся, ухватил его за шиворот и тем же движением сменил облик. Стройная, изящная фигурка Птолемея выросла и раздалась; кожа обернулась камнем, черные волосы — зеленым мхом. И вскоре все солдаты на площади получили прекрасную возможность наблюдать темнокожую, кривоногую горгулью, которая удирала со всех ног, волоча за собой негодующего подростка.
— Куда ты прешь? — вопил мальчишка. — Мы же окружены!
Горгулья сердито щелкнула клювом.
— Тихо. Я думаю.
Что было не так-то просто во всем этом бардаке. Я вылетел обратно на середину площади. Со стороны всех улиц медленно наступали солдаты: винтовки наизготовку, сапоги грохочут, регалии побрякивают. Фолиоты на крышах нетерпеливо загомонили и принялись спускаться пониже. Шорох их когтей по черепице напоминал стрекот тысяч насекомых. Горгулья замедлила бег и остановилась. Мимо просвистело еще несколько пуль. Парень, болтающийся у меня в лапах, был очень уязвим. Я поставил его перед собой, и каменные крылья сомкнулись над ним, защищая от пуль. Это принесло дополнительную выгоду: теперь я не слышал его возражений.
Серебряная пуля отлетела от крыла, ужалив мою сущность своим ядовитым прикосновением.
Мы были окружены со всех сторон: на уровне улицы — серебро, вверху — фолиоты. Оставался только один выход. Средний путь.
Я немного отвел крыло и приподнял парня, чтобы ему было виднее.
— Взгляни-ка, — сказал я. — Как тебе кажется, у какого из этих домов самые тонкие стены?
Парень сперва не понял. Потом глаза у него расширились.
— Ты что, решил…
— Вон у того? С розовенькими ставенками? Да, возможно, ты прав. Ну, посмотрим…
И с этими словами мы рванули вперед, сквозь дождь пуль: я — вытянув клюв и сузив глаза, он — задыхаясь и пытаясь одновременно сжаться в комок и закрыть голову руками. На земле горгульи могут развивать довольно приличную скорость, главное — изо всех сил помогать себе крыльями. Не могу не отметить, что на мостовой за нами оставался узкий выжженный след.
Вот краткое описание моей цели: затейливый четырехэтажный дом, ухоженный, длинный, с высокими арками в первом этаже, говорящими о том, что там находятся торговые ряды. Позади него вздымались суровые шпили Тынского собора. Владелец дома явно его любил. На каждом окне были двустворчатые ставенки, свежевыкрашенные в миленький розовый цвет. На каждом подоконнике стояли длинные, низкие цветочные ящики, до отказа набитые розово-белыми петуниями; каждое окно изнутри было целомудренно занавешено тюлевыми занавесками с оборочками. Короче, все на редкость изящное. Только что сердечки в ставнях не выпилены.
С двух ближайших улиц побежали солдаты, намереваясь нас отрезать и окружить.
Фолиоты посыпались с водосточных желобов и принялись спускаться на мостовую, расправив складки кожи под мышками, точно парашюты.
Взвесив все обстоятельства, я решил, что целиться надо во второй этаж, как раз посередине между теми и другими противниками.
Я подпрыгнул с разбегу, крылья мои загремели, развернувшись, и двухтонная горгулья гордо взмыла в воздух. Навстречу нам устремились две пули и мелкий фолиот, слегка опередивший своих товарищей. Пули пролетели мимо, а фолиот получил в морду каменным кулаком. От удара он превратился в нечто круглое и плоское, смахивающее на грустное блюдо.
Двухтонная горгулья влетела в окно второго этажа.
Мой Щит все еще действовал. Так что нас с парнем в целом защитило от посыпавшихся на нас осколков стекла, кирпичей, щепок и кусков штукатурки. Это не помешало парню испуганно вскрикнуть. Пожилая леди в инвалидной коляске, которую мы миновали в высшей точке нашего маршрута, сделала то же самое. Я успел мельком заметить уютную спаленку, в которой, пожалуй, было многовато кружевных салфеточек, а потом мы снова навеки ушли из жизни пожилой леди, покинув ее спальню сквозь противоположную стену.
Мы рухнули вниз, в прохладную тень тихой улочки, вместе с ливнем кирпичей, запутавшись по пути в белье, которое какая-то неразумная хозяйка вывесила на веревке напротив своего окна. Мы тяжело приземлились. Горгулья большую часть удара приняла на свои жилистые лапы, однако парень все же выпал из ее объятий и закатился в канаву.
Я устало поднялся на ноги. Мальчишка тоже. Шум позади нас звучал теперь приглушенно, но солдаты с фолиотами не заставят себя ждать. Улочка, на которой мы стояли, вела в глубь Старого Города. И мы, не сговариваясь, направились туда.
Полчаса спустя мы сидели в тенистом заброшенном саду и переводили дух. Шума погони давно уже было не слышно. Я, разумеется, принял менее приметный облик Птолемея.
— Итак, — сказал я. — Как насчет не привлекать к себе внимания?
Парень не ответил. Он смотрел на что-то, зажатое у него в руке.
— Про Арлекина, полагаю, придется забыть, — продолжал я. — Если у него есть хоть капля разума, после всей этой потехи он эмигрирует куда-нибудь на Бермуды. Ты его больше никогда не увидишь.
— Мне это и не нужно, — ответил мой хозяин. — К тому же и никакого проку от этого не было бы. Арлекин убит.
— А?
Мое прославленное красноречие изрядно пострадало в результате недавних событий. Именно в этот момент я осознал, что мальчишка до сих пор держит свой хот-дог. После всех пережитых приключений хот-дог выглядел не блестяще: вместо квашеной капусты он теперь был облеплен пылью от штукатурки, щепками, осколками и цветочными лепестками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72