Да, несомненно, в Лондоне в последнее время творится немало странного, и все это происходит одновременно. Во-первых, по городу разгуливает голем, и кто его выпустил — неизвестно. Во-вторых, Сопротивление вломилось в тщательно охраняемую гробницу и сумело унести оттуда ценный предмет. В-третьих, как результат второго, на свободу вырвался сумасшедший африт, который создает дополнительный бедлам.
И все это давало свои плоды — во время общего вызывания я почувствовал, что волшебниками владеют страх и смятение. Может ли все это быть совпадением? Навряд ли.
Мне представлялось маловероятным, чтобы горстка простолюдинов могла проникнуть в гробницу Глэдстоуна сама по себе, без посторонней помощи. Нет, напротив: скорее всего, их кто-то надоумил, снабдил кое-какими указаниями, чтобы они сумели миновать первую линию защиты и войти в склеп. Итак, либо этот доброхот не знал о страже гробницы, либо, возможно, он (или она) о нем как раз знал. В любом случае, вряд ли эта девчонка Китти и ее дружки представляли себе, с чем им предстоит столкнуться.
И тем не менее как минимум сама Китти выжила. И теперь, пока волшебники лезут из кожи вон, пытаясь отловить расшалившийся скелет Глэдстоуна, ужасный посох оказался на свободе. Наверняка кто-то этим воспользуется, и вряд ли это будет та девчонка.
Я вспомнил неведомый разум, наблюдавший за мной через око голема, пока это существо пыталось прикончить меня в музее. Если взглянуть надело беспристрастно, нетрудно представить себе подобную же тень, незримо наблюдающую за событиями в соборе. Была ли это та же самая тень? Мне казалось, что это более чем вероятно.
Пока я ждал, погруженный в подобные глубокомысленные рассуждения, я не переставал машинально озирать планы, высматривая надвигающиеся неприятности. Это позволило мне вовремя заметить на седьмом плане бесформенное свечение, приближающееся сквозь лучи заката. Свечение порхало там и сям среди каминных труб, временами вспыхивая ярче, когда оказывалось в тени, временами теряясь в красноватом отблеске озаренной солнцем черепицы. На планах со второго по шестой виднелось все то же сияние — оно не имело никакой определенной формы. Ну да, это была чья-то аура — след чьей-то сущности, — но ее материальный облик разглядеть было невозможно. Наконец я взглянул на первый план — и только теперь увидел обесцвеченную лучами заходящего солнца прыгающую с крыши на крышу человеческую фигуру.
Она перемахнула с конька на флюгер с уверенностью горного козла, покачалась на верхушке, потом поскакала дальше. Когда она приблизилась, до меня донеслись издаваемые ею пронзительные крики, похожие на крики возбужденного ребенка.
Моих соседей-бесов внезапно обуяло беспокойство. Они бросили ковырять свои ногти и чистить хвосты и принялись носиться по крыше взад-вперед, пытаясь спрятаться друг за друга и втягивая животы, чтобы сделаться как можно незаметнее.
— Ой-ей-ей! — вопили они. — Ай-яй-яй!
Я заметил парочку своих товарищей-джиннов. Они летели следом за прыгающей фигурой, держась при этом на почтительном расстоянии. Я все никак не мог понять, отчего же они не нападают. Возможно, я скоро это узнаю. Фигура двигалась как раз в мою сторону.
Я встал, перекинул хвост через плечо, чтобы выглядеть поаккуратнее, и стал ждать. Другие два беса шныряли вокруг, непрерывно вереща. Наконец я не выдержал и подставил одному из них ножку. Второй с разгону налетел на него, и оба покатились кубарем.
— А ну, тихо! — рявкнул я. — Хотя бы попытайтесь держаться с достоинством!
Они молча уставились на меня.
— Так-то лучше.
— Знаешь, что я тебе скажу… — Один бес ткнул в бок второго и указал в мою сторону. — А ведь следующим может оказаться он!
— Ага. Может, на этот раз он заберет его. Может быть, мы спасемся!
— Прячься за него! Скорее!
— Я первый! Ты за мной!
И вновь, пошла катавасия, настолько недостойная и постыдная — каждый из бесов норовил укрыться у меня за спиной, — что мое внимание на ближайшие несколько секунд оказалось полностью поглощено раздачей нескольких абсолютно заслуженных оплеух, звон от которых раскатился по всему городу. Раздавая оплеухи, я случайно поднял голову — и обнаружил, что взбунтовавшийся африт стоит на краю крыши, перекинув ногу через парапет, буквально в паре метров от меня.
Должен признаться, что его вид меня поразил.
Дело было не в золотой маске, воспроизводящей ужасные черты великого волшебника. И не в прядях седых волос, которые торчали из-под нее, развеваясь на ветру. И не в костлявых руках, небрежно упертых в бока, и не в голых позвонках, торчащих над галстуком, и не в пыльном погребальном костюме, болтающемся на костях. Во всем этом ничего особенного не было; я и сам десятки раз принимал обличье скелета — да кто из нас этого не делал? Нет, меня потрясло другое: я осознал, что все это — не просто облик, а настоящие кости, настоящие лохмотья и настоящая золотая маска. Собственная сущность африта была практически невидима, скрыта где-то внутри останков волшебника. Африт не имел своего собственного обличья — ни на этом, ни на каком другом плане. Никогда прежде не видел ничего подобного.
Чем бы ни занимался этот скелет в течение дня, на месте он явно не сидел: одежка на нем изрядно потрепалась. На коленке у него был этакий стильный разрезик, на плече — след от ожога, а одна манжета выглядела так, будто ее драли когтями. Мой хозяин, по всей вероятности, заплатил бы неплохие деньги за этот костюмчик, будь он выставлен в витрине какого-нибудь миланского бутика, однако на почтенном африте эти тряпки смотрелись довольно неприглядно. Тем не менее кости под одеждой были, похоже, целы и в комплекте: суставы работали так хорошо и беззвучно, как будто их только что смазали.
Скелет, склонив голову набок, наблюдал за возящимися на крыше бесами. Мы все замерли, разинув рты, застыв посреди потасовки. Наконец скелет заговорил:
— Вы что, размножаетесь, что ли?
— Да нет, — ответил я. — Просто небольшая свалка.
— Да я не об этом. Просто в прошлый раз вас было двое.
— Подкрепление, — объяснил я. — Они меня вызвали, чтобы я выслушал твои наставления. Ну и, разумеется, чтобы ты меня съел.
Скелет завертелся волчком на краю крыши.
— Чудесно! — воскликнул он. — Наконец-то мое красноречие и прямота оценены по достоинству! А вы, бесы, куда умнее, чем кажетесь.
Я оглянулся на Тиббета и его приятеля — те стояли как вкопанные, разинув рты и капая слюнями. Заяц, попавший в луч фар, и тот взглянул бы на них с презрением.
— Нет, — сказал я, — я бы на это не рассчитывал.
В ответ на мое искрометное остроумие скелет разразился пронзительным хохотом и, вскинув руки, исполнил импровизированный танец с элементами чечетки. Метрах в пятидесяти за его спиной, точно застенчивые подростки, прятались за трубой двое джиннов. Джинны смотрели и выжидали. Так что, можно считать, нам удалось окружить кости Глэдстоуна.
— Вы, похоже, в приподнятом настроении, — заметил я.
— А почему бы и нет? — Скелет остановился, прищелкнув костяшками пальцев, точно кастаньетами, в такт финальному удару каблуков. — Я на воле! — воскликнул он. — На воле мне раздолье! Это стих такой, если ты не заметил.
— Ну да… Стих неплохой…
Бес задумчиво почесал затылок кончиком хвоста.
— Но ведь вы по-прежнему находитесь в этом мире, — медленно произнес я. — Или, по крайней мере, мне так кажется. Значит, вы не можете считать себя полностью свободным, разве не так? Свобода приходит только тогда, когда порвешь узы и вернешься к себе домой.
— Я и сам так думал, пока лежал в этом вонючем саркофаге, — ответил скелет. — Но теперь я так не думаю. Взгляни на меня! Я могу идти куда хочу, делать что захочу! Захочу поглядеть на звезды — могу глядеть сколько моей душе угодно. Захочу побродить среди цветов и деревьев — пожалуйста. Захочу поймать какого-нибудь старикашку и зашвырнуть его на середину реки — нет проблем! Мир взывает ко мне: «Вперед, Гонорий! Делай все, что тебе нравится!» Так вот, бес: это и называется свободой. Так или нет?
Говоря это, он сделал угрожающее движение в мою сторону. Его пальцы судорожно скрючились, а в пустых глазницах под маской внезапно вспыхнули убийственные багровые огоньки. Я поспешно отпрыгнул назад. Мгновением позже багровые огоньки слегка угасли, и скелет вновь принялся весело приплясывать.
— Взгляни на этот закат! — вздохнул он, словно говоря сам с собой. — Прямо как кровь с плавленым сыром.
— Восхитительный образ, — согласился я.
Несомненно, бесы были правы. Африт совершенно безумен. Но, безумен он или нет, кое-что все еще оставалось для меня непонятным.
— Прошу прощения, господин Скелет, — сказал я, — но я — всего лишь скромный бес ограниченных умственных способностей и надеюсь, что вы меня просветите. Вы до сих пор повинуетесь чьему-то приказу?
Длинный, загибающийся ноготь указал на золотую маску.
— Видишь его? — спросил скелет; его голос теперь был полон меланхолии. — Это все он виноват. На последнем издыхании он приковал меня к этим костям. Поручил мне вечно защищать их и оберегать его имущество в придачу. Большая часть его имущества у меня здесь.
Он развернулся и продемонстрировал современный рюкзак, совершенно неуместно смотрящийся на его спине.
— И еще, — добавил он, — уничтожать всех, кто вторгнется в его гробницу. Слушай, ведь десять из двенадцати — это не так уж мало, а? Я старался как мог, но мне все-таки не по себе из-за того, что двое ушли.
— Десять из двенадцати — это очень неплохо, — утешил его бес. — Вряд ли кому-то удалось бы добиться большего. А те двое, видно, были крепкие орешки, а?
Багровые огоньки вспыхнули снова; я услышал из-под маски скрежет зубов.
— Один, кажется, был мужчина. Я его не разглядел. Он был трус: сбежал, пока его товарищи сражались. А вот другая… Проворная маленькая плутовка. С каким удовольствием я бы стиснул ее белую шейку в своих пальцах! Но — можешь себе представить? Такая юная — и такая хитрая! У нее при себе было чистейшее серебро. Гонорий потянулся, чтобы ее погладить, а она так его огрела, что его бедные старые косточки до сих пор ноют.
— Стыд и позор! — Бес печально покачал головой. — И держу пари, что она вам даже имени своего не сказала.
— Она-то не сказала, но я все равно его подслушал — и почти поймал ее, почти поймал!
Скелет слегка задергался от ярости.
— Китти ее зовут, котеночек, значит. И умрет она как котенок, когда я ее найду. Но я не тороплюсь. Времени у меня предостаточно. Мой хозяин мертв, а я все еще повинуюсь его приказам, стерегу его старые кости. Я просто ношу их с собой, только и всего. Могу пойти куда хочу, сожрать любого беса, какого захочу. Особенно, — багровые глаза сверкнули, — особенно болтливого, самоуверенного беса.
— Угу, — бес кивнул, не раскрывая рта.
— А знаешь, что самое лучшее? — Скелет снова сделал пируэт (я увидел, как джинны на соседней крыше нырнули за трубу) и пригнулся к моему уху: — Мне совершенно не больно!
— Умм? — Я все еще не раскрывал рта, но попытался при этом изобразить живейший интерес.
— Да, вот именно! Абсолютно не больно. Именно это я и говорю каждому духу, которого встречаю по дороге. Вот эти двое, — он указал на других бесов, которые к тому времени набрались храбрости и отползли к противоположному краю крыши, — эти двое слышали все это уже несколько раз. И ты, не менее уродливый, чем они, удостоился чести выслушать меня. Мне просто хочется поделиться своей радостью. Эти кости защищают мою сущность: мне нет нужды создавать свою собственную, уязвимую форму. Я уютно угнездился внутри, как птенец в гнездышке. Таким образом, мы с моим хозяином объединились ко взаимной выгоде. Я повинуюсь его приказам, но при этом могу делать что хочу, радостно и без боли. Понятия не имею, почему до этого никто не додумался раньше.
Бес нарушил свой обет молчания:
— Есть одна мысль. Возможно, потому, что для этого волшебнику требуется умереть? — предположил я. — Большинство волшебников не согласятся принести подобную жертву. Они будут не против, если наша сущность усохнет от служения им, — напротив, они скорее были бы только за, поскольку это концентрирует наше сознание. И к тому же они, разумеется, не хотят, чтобы мы бродили повсюду и творили, что нам заблагорассудится, верно?
Золотая маска уставилась на меня.
— Ты — весьма дерзкий бес, — проговорила она наконец. — Я съем тебя следующим, поскольку моя сущность нуждается в некоторой подпитке. И тем не менее то, что ты говоришь, разумно. Воистину, я уникален. Некогда я был несчастен, много лет я томился в заточении во тьме гробницы Глэдстоуна. Теперь же я счастливейший из афритов. Отныне я стану странствовать по миру, в свое удовольствие мстя людям и духам. Быть может, в один прекрасный день, когда моя мстительность насытится, я возвращусь в Иное Место — но не теперь!
Он внезапно ринулся на меня. Я кувырнулся назад, держась вне пределов его досягаемости, и приземлился задом на парапет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72