Тут Китти окончательно отсидела зад и заерзала в кресле.
Джинн с девой начали замысловатый танец, красиво взмахивая полами одежды и вытягивая руки и ноги. Из зрительного зала донеслись разрозненные хлопки. Оркестр грянул с удвоенным жаром. Китти зевнула, как кошка, сползла пониже и потерла глаз ладонью. Нащупала бумажный пакетик, достала оттуда последние несколько штук соленых орешков, закинула их в рот и принялась жевать без особого энтузиазма.
Нервное предчувствие, которое всегда охватывало ее перед работой, навалилось, ножом вонзившись ей в бок. Это было нормально, и Китти была к этому готова. Но на все это наложилась еще и скучища от бесконечной нудной пьесы. Несомненно, Энн права: это будет превосходное алиби. Но Китти предпочла бы сейчас побродить по улицам, чтобы отвлечься от нарастающего напряжения. Лучше уж прятаться от патрульных, чем смотреть эту ерунду на постном масле.
А на сцене Амариллис, попавшая в рабство девушка-миссионерка родом из Чизвика, затянула песню, где снова (уже не в первый раз!) выражала свою негасимую любовь к джинну, которого она прижимала к груди. Высокие ноты у нее были такие мощные, что у Бертилака шевелились волосы на голове и раскачивались серьги в ушах. Китти поморщилась и обвела взглядом темные силуэты сидящих впереди зрителей, ища Фреда и Стенли. Вот они. Оба сидели, подавшись вперед и не отводя глаз от сцены. Китти поджала губку. Видимо, им нравится Амариллис.
Ничего, главное, чтобы ушами не хлопали.
Китти скосила глаза в темноту у себя под ногами. Там лежала кожаная сумочка. При виде этой сумочки в животе противно засосало; Китти зажмурилась и инстинктивно похлопала себя по боку, нащупывая привычную, надежную рукоять ножа. Успокойся… Все будет прекрасно.
Да когда же наконец антракт? Китти подняла голову и обвела глазами темные стены зала. По обе стороны сцены находились ложи для волшебников, отягощенные золотой лепниной и толстыми красными занавесями, которые должны были защищать сидящих внутри от любопытных глаз простолюдинов. Однако все волшебники в городе эту пьесу уже посмотрели много лет тому назад, задолго до того, как ее показали жадной до сенсаций черни. Так что сегодня занавеси были отдернуты и ложи стояли пустыми.
Китти бросила взгляд на запястье, но в зале было слишком темно, часов не видно. Несомненно, ей придется вынести еще немало душераздирающих расставаний, жестоких похищений и радостных воссоединений, прежде чем дело дойдет до антракта. И главное, зрители будут в восторге. Они, точно овцы, набиваются в этот зал вечер за вечером, год за годом. Наверняка сейчас уже весь Лондон посмотрел «Лебедей Аравии», а кое-кто и не один раз. Но из провинции по-прежнему приезжали автобусы, привозившие все новых зевак, жаждущих поглазеть на эту дешевую роскошь.
— Дражайшая! Умолкни!
Китти одобрительно кивнула. Молодец, Бертилак. А то этой арии конца было не видно.
— В чем дело? Что ты чувствуешь такого, чего я не слышу?
— Тсс! Молчи. Не говори ни слова. Нам грозит опасность…
Бертилак поводил из стороны в сторону своим благородным профилем. Он посмотрел вверх, он посмотрел вниз. Он втянул в себя воздух. Все было тихо. Костер догорел; волшебник мирно спал; луна ушла за облака, и на небе высыпали холодные звезды. Из зрительного зала не было слышно ни звука. Китти с неудовольствием обнаружила, что и сама затаила дыхание.
Внезапно джинн изрыгнул проклятие, со звоном обнажил свой меч и прижал к себе трепещущую деву.
— Амариллис! Они идут! Я вижу их своим магическим зрением!
— Что, Бертилак? Что ты видишь?
— Семь неистовых бесов, моя драгоценная, семь неистовых бесов, которых прислала королева афритов, дабы схватить меня! Наш роман ей не по сердцу — они свяжут нас обоих и приволокут нагими к подножию ее трона, чтобы доставить ей жестокое наслаждение! Ты должна бежать! Нет — у нас нет времени на нежные речи, хотя твой влажный взор и молит меня. Беги!
Девица со множеством трагических жестов отцепилась наконец от своего возлюбленного и побрела в левый угол сцены. Джинн же сбросил свой плащ, сорвал с себя курточку и, обнаженный по пояс, изготовился к битве.
Из оркестровой ямы раздался грозный диссонанс. Из-за скал выскочили семеро жутких бесов. Бесов играли карлики, одетые в кожаные набедренные повязки и выкрашенные светящейся зеленой краской трико. Жутко завывая и гримасничая, они обнажили стилеты и ринулись на гения. Последовала битва, сопровождаемая хором визжащих скрипок.
Злобные бесы… Злой маг… Тонкая штука, эти «Лебеди Аравии». Китти это прекрасно понимала. Идеальная пропаганда: вместо того чтобы огульно отвергать страхи народа — сдержанно признать их. Мельком показать нам то, чего мы боимся, но при этом выдрать ему зубы. И еще немножко музычки, драк и неземной любви. Пусть демоны нас попугают — а потом мы увидим, как они погибнут. Все под контролем. И наверняка все в конце концов закончится чудесно. Злого колдуна прикончат добрые волшебники. Злые африты тоже будут повержены. А Бертилак, заблудший джинн, несомненно, окажется человеком, каким-нибудь восточным принцем, превратившимся в чудовище под воздействием неких злых чар. И они с Амариллис будут жить счастливо до конца дней своих, под присмотром мудрых и великодушных волшебников…
На Китти внезапно накатил острый приступ тошноты. На этот раз он не имел отношения к работе — его источник лежал глубже, в том котле ярости, который вечно кипел у нее в душе. Это чувство возникло оттого, что Китти вдруг осознала: все, что они ни делают, бесполезно и заранее обречено. Им не удастся ничего изменить. Она поняла это по реакции толпы. Смотри! — Амариллис схватили: бес взял ее под мышку и потащил, не обращая внимания на слезы и сопротивление. Слышишь, как ахнула толпа? Но не тут-то было! Отважный джинн Берти лак поднял одного из бесов и швырнул его через плечо прямо в тлеющий костер! И вот он погнался за похитителем и — раз, два! — зарубил его своей саблей. Ур-ра-а! Слышишь, как радостно взревела толпа?
И совершенно не имеет значения все, что они делают, все, что им удается похитить, все их отважные действия. Все это ничего не меняет. Завтра на улицах, ведущих к театру «Метрополитен», снова будут стоять очереди, и шары снова будут наблюдать за ними сверху — волшебники по-прежнему будут повсюду и по-прежнему будут наслаждаться своей узурпированной властью.
Так всегда было, так всегда будет. И что бы она ни делала, все равно это ничего не изменит.
4

Шум на сцене затихал. Вместо него Китти услышала птичье пение и отдаленный шум городского транспорта. Перед ее мысленным взором вместо темноты зрительного зала встал виденный когда-то свет.
Три года тому назад. Парк. Мяч. Их смех. Катастрофа, нагрянувшая, точно молния средь ясного неба.
Якоб, с улыбкой бегущий навстречу. Тяжесть деревянной биты в руке.
Удар! Торжество! Она запрыгала от радости.
И звон стекла вдали.
Как они бежали, как колотилось сердце… А потом — тварь на мосту…
Китти протерла глаза кончиками пальцев. Но разве все началось именно тогда, в тот ужасный день? В течение первых тринадцати лет своей жизни Китти пребывала в неведении относительно подлинной сущности правления волшебников. Или, быть может, знала — но не осознавала; потому что теперь, оглядываясь назад, она видела, что сомнения и догадки посещали ее задолго до того.
Волшебники давно уже пребывали в расцвете своего могущества, и никто не помнил времен, когда все было не так. По большей части простым смертным редко доводилось сталкиваться с волшебниками — те поддерживали дистанцию, обитая у себя в центре города либо в фешенебельных пригородах, где вдоль широких зеленых бульваров стояли безмолвные, недоступные для посторонних виллы. А пространство между центром и пригородами было предоставлено всяким иным-прочим: улочки, забитые мелкими лавчонками, пустыри, фабрики, унылые кирпичные дома. Волшебники периодически проезжали мимо всего этого в своих больших черных машинах, но в основном их присутствие ограничивалось следящими шарами, которые время от времени пролетали над улицами.
— Шары нас охраняют, — объяснил Китти отец однажды вечером, после того как большой красный шар безмолвно провожал ее домой от самой школы. — Ты их не бойся. Если ты будешь хорошей девочкой, они не причинят тебе зла. Пусть их боятся плохие люди, воры и шпионы.
Однако Китти все равно было страшно, и потом во сне ее часто преследовали полупрозрачные, светящиеся шары.
Родителей ее подобные страхи не посещали. Ни отец, ни мать не страдали избытком воображения, но при этом они трезво представляли себе, как велик Лондон и какое малое место занимают в нем они сами. Превосходство волшебников они принимали как нечто само собой разумеющееся, и неизменность правления магов их вполне устраивала. Более того: для них это было источником уверенности в завтрашнем дне.
— За нашего премьер-министра я бы жизнь отдал! — говаривал отец. — Это великий человек!
— Он держит в узде этих чехов, — поддакивала матушка. — Кабы не он, по нашим улицам давно бы разъезжали гусары — а ведь тебе этого не хотелось бы, верно, солнышко?
Да, наверное, этого Китти не хотелось.
Они жили втроем в убогом домишке в Белеме, в южном Лондоне. Домик был тесный: внизу — гостиная и кухонька, а за ней — крошечная ванная; на втором этаже — узкая площадка и две спальни, одна — родителей Китти, другая — самой Китти. На площадке стояло узкое, высокое зеркало, перед которым по утрам толпилась вся семья, по очереди причесываясь и прихорашиваясь. Отец всегда особенно долго возился со своим галстуком. Китти никак не могла понять, отчего он то завязывает, то снова развязывает эту узкую полоску ткани, скручивает, поправляет, выравнивает: разница была микроскопическая.
— Внешний вид очень важен, Китти, — говорил отец, сосредоточенно изучая … надцатый узел. — При моей работе необходимо сразу произвести нужное впечатление, второго шанса не будет.
Отец Китти был высокий жилистый человек с упрямым лицом и грубоватой речью. Он возглавлял отдел большого универмага в центральном Лондоне и очень гордился тем, что на нем лежит такая ответственность. Он был начальником отдела кожаных изделий: просторного зала с низким потолком, тускло освещенного оранжевыми лампами и наполненного дорогими сумками и чемоданами из выделанной кожи. Кожаные изделия считались предметами роскоши — это подразумевало, что большинство покупателей в отделе были волшебники.
Китти бывала в магазине раза два, и от тяжелого запаха кожи у нее всегда начинала кружиться голова.
— Смотри, не суйся под ноги волшебникам, — говорил ей отец. — Это все очень важные персоны, и они не любят, когда кто-то путается у них под ногами, даже если это такие славные девчушки, как ты.
— А как узнать, кто волшебник, а кто нет? — спрашивала Китти.
Ей тогда было лет семь, и она еще плохо разбиралась в таких вещах.
— Они всегда хорошо одеты, лица у них суровые и мудрые, и иногда они носят красивые трости. От них пахнет дорогими духами, а изредка еще и магией: экзотическими благовониями, химикалиями… Но если ты почувствуешь этот запах, значит, ты уже подошла к ним ближе, чем следует! Держись от них подальше.
Китти честно пообещала, что так и сделает. Когда в отдел кожаных изделий заходили покупатели, она убегала в самый дальний угол и оттуда смотрела на них во все глаза. Советы отца помогли мало. Все, кто заходил в магазин, выглядели хорошо одетыми и носили трости, а что до запахов, вонь кожи перешибала все. Однако вскоре Китти научилась отличать волшебников по другим признакам: по некой особой жесткости в глазах, холодному и властному виду — и прежде всего по тому, как вдруг напрягался ее отец. Когда он разговаривал с волшебниками, он всегда выглядел неуклюжим и пиджак у него морщился от волнения, а галстук нервно съезжал набок. Когда волшебники ему что-то говорили, он все время кивал и кланялся, кланялся и кивал. Эти признаки были почти незаметны, но Китти их хватало. Они расстраивали и даже угнетали ее, хотя она сама не знала отчего.
Мать Китти принимала посетителей в бюро «Перьев Палмера» — старого, почтенного заведения, прячущегося среди многочисленных переплетных мастерских и переписчицких контор южного Лондона. Бюро поставляло магам специальные гусиные перья, необходимые для их заклинаний. Писать гусиными перьями тяжело, медленно, и вдобавок они ставят кляксы. Так что чем дальше, тем меньше волшебники ими пользовались. Служащие «Перьев Палмера» сами писали шариковыми ручками.
Эта работа позволяла матери Китти регулярно встречаться с волшебниками, поскольку время от времени кто-нибудь из них лично заглядывал в контору, чтобы взглянуть на новую партию перьев. Мать Китти находила их общество чрезвычайно захватывающим.
— Она та-ак роскошно выглядела! — говаривала матушка. — Можете себе представить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72