Однако с тех пор он слышал, что немцы воюют с ящерами успешнее, чем большинство других народов. Неужели они разом превратились из плохих в хороших? Бобби с трудом понимал, где же кончается верность его родной стране и начинается верность… родной планете, так наверное? Жаль, что рядом нет Сэма Иджера. Сэм умел лучше разбираться в таких вещах.
Бобби также заметил (не впервые, но на этот раз более явно), что Лю Хань именует дьяволами всех, кто не является китайцами. Ящеры у нее были чешуйчатыми дьяволами; сам он, когда не был Боббифьоре (как и ящеры, Лю Хань сливала его имя и фамилию в одно слово), относился к иностранным дьяволам; и вот теперь он узнал, что японцы называются восточными дьяволами. Учитывая, что японцы сделали с ее семьей, Бобби не винил Лю за такой образ мыслей. Однако он почти не сомневался, что в любом случае Лю Хань навесила бы на них такой же ярлык.
Бобби спросил у нее об этом, используя многоязычные иносказания. Когда Лю наконец поняла, то кивнула, удивившись, что ему понадобилось задавать ей такой вопрос.
— Конечно, если ты не китаец, ты — дьявол, — сказала она так, словно это было законом природы.
— Все совсем не так, как ты думаешь, — сказал ей Фьоре, но по лицу Лю было видно, что она не верит.
Потом Бобби вспомнил: пока он не начал играть в бейсбол и встречаться с самыми разными людьми, а не только с теми, кто жил по соседству, он не сомневался, что каждый человек, не являющийся католиком, будет вечно гореть в аду. Возможно, представление Лю о дьяволах было сродни этому.
Они продолжали листать «Сигнал». Полуголая танцовщица из ночного клуба с лихо задранной ногой рассмешила ЛюХань.
— Как она может показывать себя, надев так мало? — спросила она, на мгновение позабыв, что на ней самой вообще ничего нет.
Теперь рассмеялся Фьоре. Только в очередной раз прилипая к подстилке, он вспоминал, что совершенно наг. Удивительно, что к этому привыкаешь.
Лю Хань показала на рекламу пишущей машинки «Олимпия».
— Что? — спросила она по-английски, добавив вопросительное покашливание ящеров.
Объяснить ей принцип действия пишущей машинки оказалось труднее, чем Бобби ожидал. Вскоре он сообразил, что Лю не умеет ни читать, ни писать. Он встречал игроков, преимущественно с Юга, которые тоже были неграмотны, но сейчас это не сразу дошло до него.
Вдруг ему сильно захотелось, чтобы «Сигнал» был на английском языке; тогда он мог бы немедленно начать учить Лю читать. Он подумал о том, чтобы показать ей алфавит: невзирая на перечеркнутые «о» и «а» с кружочками наверху, в остальном этот алфавит мало отличался от английского. Но если он не понимает того, что читает, как тогда понять текст неграмотной китаянке? Бобби оставил это безнадежное занятие и перевернул страницу.
Снимок показывал налет немецких бомбардировщиков на какой-то русский город. Несмотря на изрядную жару, Лю задрожала и прижалась к нему. Пусть она не понимала, для чего служит пишущая машинка, но, увидев бомбардировщики, узнала их сразу.
Они дошли до статьи о маршале Петэне. Фьоре думал, что ему придется попотеть, объясняя про ту часть Франции, которую называли Виши, тем более он сам не понимал здесь всех деталей. Но как только ему удалось растолковать Лю, что это немецкое марионеточное государство, она кивнула и воскликнула:
— Манчукуо!
— У японцев тоже есть марионетки, не так ли?
— Марионетки? — повторила Лю Хань. Она понимала идею, но слово ускользало от ее понимания. Бобби вновь применил пантомиму, пока Лю не ухватила смысл. Он растопыривал пальцы и двигал ими, как только мог, — такое представление всегда доставляло Лю Хань удовольствие. Сейчас она тоже улыбнулась, но лишь на миг. Потом сказала:
— Чешуйчатые дьяволы всех нас сделали марионетками.
Бобби заморгал; более серьезных рассуждений от Лю Хань он еще не слышал. Китаянка была совершенно права. Если бы не ящеры, он бы… А, собственно говоря, что бы он делал? Найденный им ответ быстро прекратил дальнейшие размышления. Если бы не ящеры, он всего лишь пытался бы сохранить свою шаткую карьеру игрока провинциальной бейсбольной лиги, перебивался каким-нибудь заработком в межсезонье и ждал, когда Дядя Сэм пришлет ему повестку в армию. Когда оглядываешься назад и смотришь на все это, хвастаться особо нечем.
— Возможно, мы были марионетками еще до того, как пришли ящеры, — резко произнес Бобби. Голос его смягчился, когда он добавил:
— Если бы они не пришли, я никогда бы не узнал тебя. Поэтому я отчасти рад, что они пришли.
Лю Хань ответила не сразу. Когда она изучающе глядела на Фьоре, ее лицо оставалось непроницаемым. Он вздрогнул от такого спокойного, но пристального разглядывания, подумав, не сказал ли он того, чего говорить вовсе не стоило. Бобби знал: Лю пережила немало горестей, и для женщины намного унизительнее ложиться по принуждению с чужим мужчиной, чем наоборот. И вдруг он в точности понял, что Лю о нем думает. Хорош ли он сам по себе или просто лучше других мужчин, которые попадались ей в этом плену до него?
Бобби самого удивило, насколько для него важен этот ответ. До настоящего момента он тоже не задумывался о том, что для него значит Лю Хань. Несомненно, секс с ней был замечательным, и от нее он узнал о тонкостях общения между мужчиной и женщиной много больше, чем знал до того, как ящеры привезли его сюда. Но здесь было нечто большее.
Вопреки всем ужасам, что приключились с ней, Лю Хань не потеряла человеческий облик. Бобби хотелось заботиться о ней. Но нужен ли он ей для чего-то еще, кроме как в качестве «страхового полиса»?
Лю Хань так и не ответила. Точнее, ее ответ выразился не в словах. Она положила свою голову ему на грудь, пригладив рукой волоски, чтобы они не щекотали ее нос. Ее руки сомкнулись у него за спиной. Он мог бы оказаться на ней, но это не пришло ему в голову. Сейчас не время. Так они и лежали, держа друг друга в объятиях.
«Забавно, — думал Бобби, — какие слова сказала бы моя мать, узнав, что я влюбился в китаянку?» Он надеялся, что ему удастся узнать об этом.
Потом Бобби стал думать, как он скажет Лю Хань:
«Я тебя люблю». Он не знал этой фразы по-китайски, а она могла сказать это — по-английски, и то была единственная ситуация, когда язык ящеров вообще не помогал. Бобби потрепал Лю по голому плечу. Так или иначе, он сумеет дать понять ей о своих чувствах.
ГЛАВА 13
Ураган, недавно бушевавший над Чикаго, наконец сошел на нет, оставив тонкий слой снежной пыли. Пока Сэм Иджер вел ящеров в Металлургическую лабораторию, они изумленно взирали на него, выставив глаза. Он чувствовал себя вполне уютно в шерстяном свитере, зато ящеры постоянно дрожали в своих слишком просторных бушлатах, которые выпросили для них на военно-морской базе Великих Озер. Дыхание пришельцев, более жаркое, чем у Сэма, выбрасывало в морозный воздух клубы пара. Несмотря на частые воздушные налеты ящеров, двое студентов играли в мяч на пожухлой траве возле тротуара. «Как могут, делают вид, будто все идет нормально», — подумал Иджер. Он позавидовал их решительности. Спортсменами эти парни были не ахти. Один из них глупейшим образом пропустил летевший мяч. Мяч завертелся на слякотной земле и остановился почти у самых ног Иджера. Сэм отложил винтовку, которую его по-прежнему обязывали носить, подхватил овальный бейсбольный мяч и с силой швырнул студенту. Не сумей парень поймать мяч, тот заехал бы ему прямо по ребрам. Студент уставился на Сэма, словно вопрошая: «Кто ты, старина?» Иджер лишь усмехнулся, взял винтовку и снова повел ящеров по тротуару.
— Вы… — дальше последовало незнакомое Иджеру слово, — очень хорошо,
— сказал Ристин.
Сэм с максимальной точностью постарался повторить это гортанное слово.
— Не понимаю, — добавил он на языке ящеров. Повторяя слово, Ристин делал энергичные жесты. До Иджера дошло. Он сказал по-английски:
— А, ты хочешь сказать «бросать».
Сэм еще раз показал это движение, теперь уже без мяча.
— Бросать.
— Брссать, — согласился Ристин. Он попытался сказать по-английски:
— Вы… брссать… хорошо.
— Спасибо, — ответил Сэм.
Он решил не вдаваться в подробности. Ну как прикажете объяснять пришельцам из другого мира, что он зарабатывал себе на жизнь (шиковать не доводилось, но он никогда не голодал) тем, что умел бросать бейсбольный мяч и отражать чужие удары?
Внутри Экхарт-холла было ненамного теплее, чем снаружи. Тепло теперь было столь же редким, как и электричество. Армейские инженеры творили настоящие чудеса, исправляя последствия бомбардировок, но ящеры умели разрушать быстрее, чем люди — чинить. Поскольку лифт не работал, Сэм повел Ульхасса и Ристина к кабинету Энрико Ферми по лестнице. Он не знал, согрело ли это упражнение ящеров, но ему самому стало теплее.
Когда Сэм ввел пришельцев в открытую дверь кабинета, Ферми выскочил из-за стола.
— Как здорово видеть здесь вас и ваших друзей, — с воодушевлением произнес он.
Иджер кивнул, спрятав улыбку по поводу сильного акцента физика. Он был готов биться об заклад, что отец Бобби Фьоре говорил точно так же.
У Ферми была стеклянная кофеварка, подогреваемая химической грелкой. Рядом стояли массивные фарфоровые чашки, какие обычно бывали в кафетериях. Физик жестом предложил Сэму взять одну из чашек.
— Благодарю вас, сэр, — сказал Сэм.
Он не замечал таких мелочей, как сигареты и кофе, пока мог получать их, когда захочет. В нынешней жизни они сделались роскошью. К тому же кофе был горячим.
Иджер поглядел на Ульхасса и Ристина. Они тоже попробовали кофе, но для них он оказался слишком горьким. «Что ж, — подумал Сэм, — им же хуже. Значит, им будет нечем согреться изнутри». Он сделал еще глоток из своей чашки. Когда не пьешь кофе каждый день, он действует сильнее. То же с сигаретами. Сэм вспомнил, какая реакция на табак была у Барбары Ларсен после того, как она не курила несколько дней.
По знаку Ферми ящеры взгромоздились на стулья, стоящие перед столом. Их ноги едва доставали до пола — человеческая мебель была слишком большой для пришельцев. Иджер тоже сел, примостившись сбоку и положив винтовку на колени. Он по-прежнему нес охранную службу, но не это было главной причиной его появления здесь. У Энрико Ферми были более важные дела, чем изучение языка ящеров, поэтому Иджер переводил в тех случаях, когда Ристин и Ульхасс не находили английских слов.
Вплоть до последних нескольких недель все, что Сэм Иджер знал о ядерной физике, было почерпнуто им со страниц журнала «Эстаундинг». Если бы в таких рассказах, как "Начинаются взрывы» и «Нервы», не было ни серьезной науки, ни хорошей фантастики, для Ферми Сэм оказался бы бесполезным. И не потому, что он не смог бы понимать ящеров, — ему было бы не понять самого физика.
— Как давно вашему народу известно, каким образом можно высвобождать энергию, заключенную в атомном ядре? — спросил ящеров Ферми.
Иджер перевел. Он не знал, как будет на языке ящеров «ядро» и выбрал другое слово, означающее нечто близкое к центру. Однако ящеры достаточно хорошо поняли его вопрос. Они переговорили между собой, затем Ульхасс сказал:
— Мы думаем, что семьдесят или восемьдесят тысяч лет.
— Наших лет, конечно, — добавил Ристин. — Ваши годы примерно вдвое длиннее.
Иджер проделал в уме подсчеты. Даже если разделить на два, получается неимоверно долгий срок. Если Ристин с Ульхассом говорят правду, ящеры знали об атомной энергии еще в те времена, когда новейшим оружием людей в борьбе против пещерных медведей был огонь. Если… Сэм повернулся к Ферми:
— Вы им верите, профессор?
— Скажем, я не вижу у них причин для лжи, — ответил Ферми. Видом он походил на малого, какого встретишь за прилавком колбасного магазина, расположенного в каждом втором среднем американском городе. Он и говорил, как продавец, пока не прислушаешься к содержанию его слов. — Я думаю, если бы мы владели этой энергией столь же давно, мы бы достигли много большего, чем они.
Иджеру то, чего уже достигли ящеры, представлялось просто невероятным. Чтобы высадиться на Земле, они пересекли космическое пространство. Они наносили сокрушительные удары по всем армиям землян, сражавшимся против них. Наконец, они оставили от Берлина и Вашингтона лишь кружочки на карте. Что еще нужно этому яйцеголовому Ферми?
Физик вернул его внимание к пришельцам:
— Каким образом вы отделяете полезный ураи — двести тридцать пять — от более часто встречающегося урана — двести тридцать восемь?
Меняя внешнюю форму вопроса, Ферми не переставал задавать его с тех самых пор, как впервые увидел ящеров.
Как и раньше, ответ разочаровал итальянского физика. Ульхасс поднял свое когтистые руки в почти человеческом жесте отчаяния:
— Вы все время расспрашиваете нас об этом. Мы вам уже говорили: мы — солдаты. Мы не знаем всех тонкостей нашей технологии.
Теперь Ферми повернулся к Иджеру:
— А вы верите их словам?
Иджера не впервые удивляло, какого черта специалисты задают ему вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Бобби также заметил (не впервые, но на этот раз более явно), что Лю Хань именует дьяволами всех, кто не является китайцами. Ящеры у нее были чешуйчатыми дьяволами; сам он, когда не был Боббифьоре (как и ящеры, Лю Хань сливала его имя и фамилию в одно слово), относился к иностранным дьяволам; и вот теперь он узнал, что японцы называются восточными дьяволами. Учитывая, что японцы сделали с ее семьей, Бобби не винил Лю за такой образ мыслей. Однако он почти не сомневался, что в любом случае Лю Хань навесила бы на них такой же ярлык.
Бобби спросил у нее об этом, используя многоязычные иносказания. Когда Лю наконец поняла, то кивнула, удивившись, что ему понадобилось задавать ей такой вопрос.
— Конечно, если ты не китаец, ты — дьявол, — сказала она так, словно это было законом природы.
— Все совсем не так, как ты думаешь, — сказал ей Фьоре, но по лицу Лю было видно, что она не верит.
Потом Бобби вспомнил: пока он не начал играть в бейсбол и встречаться с самыми разными людьми, а не только с теми, кто жил по соседству, он не сомневался, что каждый человек, не являющийся католиком, будет вечно гореть в аду. Возможно, представление Лю о дьяволах было сродни этому.
Они продолжали листать «Сигнал». Полуголая танцовщица из ночного клуба с лихо задранной ногой рассмешила ЛюХань.
— Как она может показывать себя, надев так мало? — спросила она, на мгновение позабыв, что на ней самой вообще ничего нет.
Теперь рассмеялся Фьоре. Только в очередной раз прилипая к подстилке, он вспоминал, что совершенно наг. Удивительно, что к этому привыкаешь.
Лю Хань показала на рекламу пишущей машинки «Олимпия».
— Что? — спросила она по-английски, добавив вопросительное покашливание ящеров.
Объяснить ей принцип действия пишущей машинки оказалось труднее, чем Бобби ожидал. Вскоре он сообразил, что Лю не умеет ни читать, ни писать. Он встречал игроков, преимущественно с Юга, которые тоже были неграмотны, но сейчас это не сразу дошло до него.
Вдруг ему сильно захотелось, чтобы «Сигнал» был на английском языке; тогда он мог бы немедленно начать учить Лю читать. Он подумал о том, чтобы показать ей алфавит: невзирая на перечеркнутые «о» и «а» с кружочками наверху, в остальном этот алфавит мало отличался от английского. Но если он не понимает того, что читает, как тогда понять текст неграмотной китаянке? Бобби оставил это безнадежное занятие и перевернул страницу.
Снимок показывал налет немецких бомбардировщиков на какой-то русский город. Несмотря на изрядную жару, Лю задрожала и прижалась к нему. Пусть она не понимала, для чего служит пишущая машинка, но, увидев бомбардировщики, узнала их сразу.
Они дошли до статьи о маршале Петэне. Фьоре думал, что ему придется попотеть, объясняя про ту часть Франции, которую называли Виши, тем более он сам не понимал здесь всех деталей. Но как только ему удалось растолковать Лю, что это немецкое марионеточное государство, она кивнула и воскликнула:
— Манчукуо!
— У японцев тоже есть марионетки, не так ли?
— Марионетки? — повторила Лю Хань. Она понимала идею, но слово ускользало от ее понимания. Бобби вновь применил пантомиму, пока Лю не ухватила смысл. Он растопыривал пальцы и двигал ими, как только мог, — такое представление всегда доставляло Лю Хань удовольствие. Сейчас она тоже улыбнулась, но лишь на миг. Потом сказала:
— Чешуйчатые дьяволы всех нас сделали марионетками.
Бобби заморгал; более серьезных рассуждений от Лю Хань он еще не слышал. Китаянка была совершенно права. Если бы не ящеры, он бы… А, собственно говоря, что бы он делал? Найденный им ответ быстро прекратил дальнейшие размышления. Если бы не ящеры, он всего лишь пытался бы сохранить свою шаткую карьеру игрока провинциальной бейсбольной лиги, перебивался каким-нибудь заработком в межсезонье и ждал, когда Дядя Сэм пришлет ему повестку в армию. Когда оглядываешься назад и смотришь на все это, хвастаться особо нечем.
— Возможно, мы были марионетками еще до того, как пришли ящеры, — резко произнес Бобби. Голос его смягчился, когда он добавил:
— Если бы они не пришли, я никогда бы не узнал тебя. Поэтому я отчасти рад, что они пришли.
Лю Хань ответила не сразу. Когда она изучающе глядела на Фьоре, ее лицо оставалось непроницаемым. Он вздрогнул от такого спокойного, но пристального разглядывания, подумав, не сказал ли он того, чего говорить вовсе не стоило. Бобби знал: Лю пережила немало горестей, и для женщины намного унизительнее ложиться по принуждению с чужим мужчиной, чем наоборот. И вдруг он в точности понял, что Лю о нем думает. Хорош ли он сам по себе или просто лучше других мужчин, которые попадались ей в этом плену до него?
Бобби самого удивило, насколько для него важен этот ответ. До настоящего момента он тоже не задумывался о том, что для него значит Лю Хань. Несомненно, секс с ней был замечательным, и от нее он узнал о тонкостях общения между мужчиной и женщиной много больше, чем знал до того, как ящеры привезли его сюда. Но здесь было нечто большее.
Вопреки всем ужасам, что приключились с ней, Лю Хань не потеряла человеческий облик. Бобби хотелось заботиться о ней. Но нужен ли он ей для чего-то еще, кроме как в качестве «страхового полиса»?
Лю Хань так и не ответила. Точнее, ее ответ выразился не в словах. Она положила свою голову ему на грудь, пригладив рукой волоски, чтобы они не щекотали ее нос. Ее руки сомкнулись у него за спиной. Он мог бы оказаться на ней, но это не пришло ему в голову. Сейчас не время. Так они и лежали, держа друг друга в объятиях.
«Забавно, — думал Бобби, — какие слова сказала бы моя мать, узнав, что я влюбился в китаянку?» Он надеялся, что ему удастся узнать об этом.
Потом Бобби стал думать, как он скажет Лю Хань:
«Я тебя люблю». Он не знал этой фразы по-китайски, а она могла сказать это — по-английски, и то была единственная ситуация, когда язык ящеров вообще не помогал. Бобби потрепал Лю по голому плечу. Так или иначе, он сумеет дать понять ей о своих чувствах.
ГЛАВА 13
Ураган, недавно бушевавший над Чикаго, наконец сошел на нет, оставив тонкий слой снежной пыли. Пока Сэм Иджер вел ящеров в Металлургическую лабораторию, они изумленно взирали на него, выставив глаза. Он чувствовал себя вполне уютно в шерстяном свитере, зато ящеры постоянно дрожали в своих слишком просторных бушлатах, которые выпросили для них на военно-морской базе Великих Озер. Дыхание пришельцев, более жаркое, чем у Сэма, выбрасывало в морозный воздух клубы пара. Несмотря на частые воздушные налеты ящеров, двое студентов играли в мяч на пожухлой траве возле тротуара. «Как могут, делают вид, будто все идет нормально», — подумал Иджер. Он позавидовал их решительности. Спортсменами эти парни были не ахти. Один из них глупейшим образом пропустил летевший мяч. Мяч завертелся на слякотной земле и остановился почти у самых ног Иджера. Сэм отложил винтовку, которую его по-прежнему обязывали носить, подхватил овальный бейсбольный мяч и с силой швырнул студенту. Не сумей парень поймать мяч, тот заехал бы ему прямо по ребрам. Студент уставился на Сэма, словно вопрошая: «Кто ты, старина?» Иджер лишь усмехнулся, взял винтовку и снова повел ящеров по тротуару.
— Вы… — дальше последовало незнакомое Иджеру слово, — очень хорошо,
— сказал Ристин.
Сэм с максимальной точностью постарался повторить это гортанное слово.
— Не понимаю, — добавил он на языке ящеров. Повторяя слово, Ристин делал энергичные жесты. До Иджера дошло. Он сказал по-английски:
— А, ты хочешь сказать «бросать».
Сэм еще раз показал это движение, теперь уже без мяча.
— Бросать.
— Брссать, — согласился Ристин. Он попытался сказать по-английски:
— Вы… брссать… хорошо.
— Спасибо, — ответил Сэм.
Он решил не вдаваться в подробности. Ну как прикажете объяснять пришельцам из другого мира, что он зарабатывал себе на жизнь (шиковать не доводилось, но он никогда не голодал) тем, что умел бросать бейсбольный мяч и отражать чужие удары?
Внутри Экхарт-холла было ненамного теплее, чем снаружи. Тепло теперь было столь же редким, как и электричество. Армейские инженеры творили настоящие чудеса, исправляя последствия бомбардировок, но ящеры умели разрушать быстрее, чем люди — чинить. Поскольку лифт не работал, Сэм повел Ульхасса и Ристина к кабинету Энрико Ферми по лестнице. Он не знал, согрело ли это упражнение ящеров, но ему самому стало теплее.
Когда Сэм ввел пришельцев в открытую дверь кабинета, Ферми выскочил из-за стола.
— Как здорово видеть здесь вас и ваших друзей, — с воодушевлением произнес он.
Иджер кивнул, спрятав улыбку по поводу сильного акцента физика. Он был готов биться об заклад, что отец Бобби Фьоре говорил точно так же.
У Ферми была стеклянная кофеварка, подогреваемая химической грелкой. Рядом стояли массивные фарфоровые чашки, какие обычно бывали в кафетериях. Физик жестом предложил Сэму взять одну из чашек.
— Благодарю вас, сэр, — сказал Сэм.
Он не замечал таких мелочей, как сигареты и кофе, пока мог получать их, когда захочет. В нынешней жизни они сделались роскошью. К тому же кофе был горячим.
Иджер поглядел на Ульхасса и Ристина. Они тоже попробовали кофе, но для них он оказался слишком горьким. «Что ж, — подумал Сэм, — им же хуже. Значит, им будет нечем согреться изнутри». Он сделал еще глоток из своей чашки. Когда не пьешь кофе каждый день, он действует сильнее. То же с сигаретами. Сэм вспомнил, какая реакция на табак была у Барбары Ларсен после того, как она не курила несколько дней.
По знаку Ферми ящеры взгромоздились на стулья, стоящие перед столом. Их ноги едва доставали до пола — человеческая мебель была слишком большой для пришельцев. Иджер тоже сел, примостившись сбоку и положив винтовку на колени. Он по-прежнему нес охранную службу, но не это было главной причиной его появления здесь. У Энрико Ферми были более важные дела, чем изучение языка ящеров, поэтому Иджер переводил в тех случаях, когда Ристин и Ульхасс не находили английских слов.
Вплоть до последних нескольких недель все, что Сэм Иджер знал о ядерной физике, было почерпнуто им со страниц журнала «Эстаундинг». Если бы в таких рассказах, как "Начинаются взрывы» и «Нервы», не было ни серьезной науки, ни хорошей фантастики, для Ферми Сэм оказался бы бесполезным. И не потому, что он не смог бы понимать ящеров, — ему было бы не понять самого физика.
— Как давно вашему народу известно, каким образом можно высвобождать энергию, заключенную в атомном ядре? — спросил ящеров Ферми.
Иджер перевел. Он не знал, как будет на языке ящеров «ядро» и выбрал другое слово, означающее нечто близкое к центру. Однако ящеры достаточно хорошо поняли его вопрос. Они переговорили между собой, затем Ульхасс сказал:
— Мы думаем, что семьдесят или восемьдесят тысяч лет.
— Наших лет, конечно, — добавил Ристин. — Ваши годы примерно вдвое длиннее.
Иджер проделал в уме подсчеты. Даже если разделить на два, получается неимоверно долгий срок. Если Ристин с Ульхассом говорят правду, ящеры знали об атомной энергии еще в те времена, когда новейшим оружием людей в борьбе против пещерных медведей был огонь. Если… Сэм повернулся к Ферми:
— Вы им верите, профессор?
— Скажем, я не вижу у них причин для лжи, — ответил Ферми. Видом он походил на малого, какого встретишь за прилавком колбасного магазина, расположенного в каждом втором среднем американском городе. Он и говорил, как продавец, пока не прислушаешься к содержанию его слов. — Я думаю, если бы мы владели этой энергией столь же давно, мы бы достигли много большего, чем они.
Иджеру то, чего уже достигли ящеры, представлялось просто невероятным. Чтобы высадиться на Земле, они пересекли космическое пространство. Они наносили сокрушительные удары по всем армиям землян, сражавшимся против них. Наконец, они оставили от Берлина и Вашингтона лишь кружочки на карте. Что еще нужно этому яйцеголовому Ферми?
Физик вернул его внимание к пришельцам:
— Каким образом вы отделяете полезный ураи — двести тридцать пять — от более часто встречающегося урана — двести тридцать восемь?
Меняя внешнюю форму вопроса, Ферми не переставал задавать его с тех самых пор, как впервые увидел ящеров.
Как и раньше, ответ разочаровал итальянского физика. Ульхасс поднял свое когтистые руки в почти человеческом жесте отчаяния:
— Вы все время расспрашиваете нас об этом. Мы вам уже говорили: мы — солдаты. Мы не знаем всех тонкостей нашей технологии.
Теперь Ферми повернулся к Иджеру:
— А вы верите их словам?
Иджера не впервые удивляло, какого черта специалисты задают ему вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102