Казалось, вот-вот разразится скандал. Не дожидаясь, пока народ начнет собираться вокруг них и тыкать пальцами, Мойше, Леа и Давид покинули барахолку и пошли не слишком быстро, но и не слишком медленно к дому Русси. Ящеры, двигающиеся впереди и позади них, были в каком-то смысле благом, ибо не давали людям подойти слишком быстро и разоблачить маскарад.
Когда дверь квартиры наконец закрылась за их спинами, Русси вновь испытал угрызения совести. Привести женщину — молодую, привлекательную женщину — сюда… «стыдно» было еще самым мягким словом, какое он мог придумать. Но Леа вела себя совершенно прозаично. Она сняла ушанку и с улыбкой вернула Мойше; должно быть, ее предупредили, что ящеры могут подслушивать. Она показала на шапку, потом на себя и пожала плечами, словно спрашивая: ну как ящеры смогут сообразить, что она — Ривка, если у нее на голове нет этой шапки? Затем вышла за дверь и скрылась.
От простоты ее исчезновения у Мойше перехватило дыхание. Ящеры не поставили часовых возле квартиры, только у входа в дом. Возможно, они не хотели, чтобы внешне все выглядело так, словно они его устрашают, хотя так оно и было. А может, как говорил Анелевич, они просто наивные не догадываются, сколь изобретательными могут быть люди. Как бы там ни было, Леа, которая больше не походила на Ривку, намеревалась спокойно проскользнуть мимо часовых и выйти на свободу.
Давид еще какое-то время посидел» на полу и поиграл с игрушками Рейвена. Затем поднялся и встал у порога. Мойше открыл мальчику дверь. Давид снова кивнул все с той же удивительной серьезностью, потом вышел в коридор. Мойше запер дверь.
Теперь, когда он остался один, квартира показалась ужасающе громадной и пустой. Мойше заглянул в спальню, покачал головой и поспешно вышел оттуда. Потом направился на кухню и снова покачал головой, но уже по другой причине. Готовить он не умел, а сейчас ему предстояло в течение какого-то времени самому себя кормить. На кухонном столе Мойте обнаружил черный хлеб и кусок сыра. Достал из молочной кружки нож и соорудил себе бутерброд. Если ему захочется более изысканной пищи, придется искать кого-то, кто об этом позаботится.
Разумеется, ящеры могут сделать так, что ему вообще больше не придется беспокоиться о пище… Об этой Мойше старался не думать. Он вернулся в общую комнату, вытащил какую-то старую книжку о заболеваниях толстой кишки. Глаза его бегали по строчкам, он перелистывал страницы, но не понимал ничего из прочитанного.
В эту ночь он спал плохо. Пустая кровать Ривки и кроватка Рейвена болезненно напоминали ему об отсутствии тех, кого он любил. Мойше привык слышать в спальне нежное дыхание и случавшееся временами похрапывание. Тишина, установившаяся здесь после исчезновения жены и сына, била по нервам сильнее, чем оглушительный грохот. Мойше словно завернули в толстый слой ваты.
Утром он опять перекусил хлебом с сыром. Потом продолжил слоняться из угла в угол, пытаясь сообразить, что делать дальше. В это время послышалось царапанье с внешней стороны входной двери. Когти ящеров быстро шкрябали по дереву; это заменяло у пришельцев стук.
У Русси пересохло во рту. Он надеялся, что ему дадут целый день, в течение которого он якобы будет принимать решение. Но нет. Он открыл дверь. К удивлению Мойше, в коридоре стоял Золрааг в окружении изрядного количества солдат.
— Ваше превосходительство, — заикаясь произнес Русси. — Я польщен. Не ж-желаете ли войти?
— Нет необходимости, — ответил Золрааг. — У меня к вам один вопрос, герр Русси: вы будете выступать по радио кис, как нам надо и как мы от вас требуем?
— Нет, ваше превосходительство, не буду. Мойше ждал, что сейчас упадет небо.
— Тогда нам придется вас убедить. — Бугорчатые глаза повернулись к одному из подчиненных. — Ваши самцы должны схватить тосевитскую самку и детеныша.
Разумеется, он говорил на своем языке, но Русси достаточно хорошо вонял его слова.
— Будет исполнено.
Подчиненный, наверное, офицер прошипел распоряжения остальным ящерам. Один из них направил свое оружие на Русси.
— Вы не будете вмешиваться, герр Русси? — сказал Золрааг.
— Я не буду вмешиваться, — пообещал Мойше. Кто-то из солдат двинулся на кухню, другие в спальню. Вскоре все они вернулись.
— Досточтимый губернатор, других Больших Уродов здесь нет, — доложил один из них.
Будь это человек, Русси сказал бы, что голос его звучит встревоженно.
— Что? — одновременно вырвалось у командира отряда и у Золраага.
Губернатор впился глазами в Русси:
— Где они?
— Ваше превосходительство, я не знаю. — Русси хотелось бы быть столь же смелым, как бойцы Анелевича, которые, казалось, шли в битву без тени тревоги. Если прежде Золрааг лишь сердился на Мойше, теперь он придет в ярость, но по крайней мере ему не излить эту ярость на ни в чем не повинных людей. — Как сказал ваш солдат, их здесь нет.
— Куда они ушли? — требовательно спросил Золрааг.
— Этого я тоже не знаю.
— Вам не удастся легко обмануть меня, на что вы могли надеяться, — речь Золраага стала более ломаной, чем обычно. — Вчера видели, как самка и детеныш вернулись вместе с вами. На выходе они замечены не были. Значит, должны находиться где-то в этом здании. — Губернатор обратился к командиру отряда:
— Вызовите дополнительные силы. Мы распотрошим это грязное стойло, как мякоть плодов дерева клегг.
— Будет исполнено, досточтимый губернатор. Командир стал что-то говорить в удивительно маленький и легкий радиотелефон, какие ящеры носили с собой.
Наблюдая за ним, Русси старался не выказывать своего ликования. Что бы с ним ни случилось, Ривка с Рейве-ном находятся вне досягаемости когтистых чешуйчатых лап Золраага. Пусть себе ящеры обыскивают дом до самого пришествия Мессии. Им не найти тех, кого здесь нет.
Однако ящеры основательно принялись за дело. Мойше не услышал шума подъехавших грузовиков, что слышал много раз, когда нацисты врывались в гетто с облавой. Но остальные звуки, долетающие сквозь открытую дверь квартиры из коридора, наводненного ящерами, были слишком хорошо знакомыми. Удары прикладов в дверь, испуганные евреи, которых с воплями выгоняли в коридор, грохот опрокидываемой мебели…
— Ваше превосходительство, среди всех народов нашей планеты мы одни приветствовали вас как спасителей, когда вы пришли в Варшаву и сражались на нашей стороне против других людей, — сказал Русси. — А теперь вы всеми силами стараетесь превратить нас во врагов.
— Вы сами превращаете себя во врагов, отказываясь подчиняться, — ответил Золрааг.
— Мы были бы счастливы быть вашими союзниками. Но я уже говорил вам, что быть вашими рабами, подчиняться потому, что нас принуждают, а не потому, что вы правы, — это уже совсем другое.
Золрааг недовольно, «пo-самоварному», булькнул:
— Ваша наглость непереносима.
Время для Русси словно остановилось. Поминутно кто-то из ящеров входил и докладывал губернатору Неудивительно, что поиски не давали результатов. Золрааг продолжал пыхтеть, как чайник, у которого что-то разладилось внутри. «Интересно, — думал Русси, — а мог бы я спрятать жену и сына прямо на глазах пришельцев?» Наверное, смог бы. Ящеры уже продемонстрировали, что совершенно не умеют отличать одного человека от другого. Сейчас, вероятнее всего, они занимались тем, что искали именно спрятавшихся.
И действительно, к Золраагу вскоре привели какого-то низенького седобородого старика, однако губернатор достаточно разбирался в людях, чтобы не принять его за возможную супругу Мойше.
— Думаете, что победили? Так, Большой Урод? — Прежде он никогда не называл Русси обидным для людей прозвищем. Сейчас оно отражало меру губернаторского гнева. — Позвольте сказать, что радоваться вам не придется..
— Делайте со мной что хотите, ваше превосходительство, — ответил Русси. — С вашей точки зрения, вы, как мне думается, имеете такое право. Но я считаю, что никто не имеет права брать заложников и посредством страха навязывать свою волю.
— Когда мне понадобятся ваши суждения, будьте уверены, я обращусь к вам за ними, — ответил губернатор. Судя по всему, его самообладание вернулось, так как речь Золраага опять стала почти правильной — А пока держите их при себе.
Русси попытался представить себе, что бы сделал он на месте Золраага. Наверное, приставил бы дуло револьвера к голове упрямца, подал бы ему заготовленный текст и заставил читать. А что бы сделал он сам перед липом подобной угрозы? Мойше надеялся на свое открытое неповиновение, но был далеко не уверен, что сможет его проявить. Стойкостью мучеников обладают немногие.
Но Золрааг оказался не столь безапелляционным, как боялся Русси. 1убернатор сказал:
— Я должен буду проконсультироваться с моими начальниками, герр Русси, относительна того, какие шаги надлежит предпринять в ответ на этот беспрецедентный акт неповиновения с вашей стороны.
Выпалив это, Золрааг удалился. За ним потянулась его свита.
Обмякший, словно лист мокрой промокашки, Русси повалился на диван. «Беспрецедентный» — это слово спасло его. Ящеры плохо умели думать на ходу и не знали, как поступить, когда что-либо стопорило их план. Конечно, это не означало, что он избежал опасности, просто она на какое-то время отодвинулась. Где-то на верхних ступенях иерархии ящеров существовал тот, кто укажет Золраагу, как поступить дальше. И Русси знал: каков бы ни был приказ, Золрааг его беспрекословно выполнит.
Мойше прошел на кухню и съел еще кусок хлеба с сыром. Потом открыл дверь квартиры — ванна и туалет находились в конце коридора.. С внешней стороны у его двери стояли двое ящеров-часовых. Они вели себя настолько тихо, что ничем не выдавали своего присутствия.
Ящеры последовали за Мойше в туалет. Невзирая на его отчаянный протест, вошли внутрь и следили за ним, пока он мочился. Потом его повели назад в квартиру. По дороге Мойше прикидывал: войдут они в квартиру или нет, но ящеры остались снаружи.
Итак, они убедились, что Мойше никуда не подевался.
Как говорил Мордехай, они не дураки. Мойше оглядел квартиру. Взаперти, в ожидании приговора…
ГЛАВА 15
Линия фронта находилась в каком-то часе езды от Чикаго. Примостившись за опрокинутым сверлильным станком в полуразрушенном фабричном здании города Аврора, штат Иллинойс, Остолоп Дэниелс — подумал: «С тех пор как тридцать лет назад я вылетел из высшей лиги, никогда еще не оказывался так близко от Города Ветров""Windy City — американское название Чикаго. — Прим. перев.» Остолоп рассмеялся, но смех вышел вперемешку с кашлем. Изо рта валил пар, густой, как сигаретный дым. Даже в бараньем тулупе его пробирала дрожь. Сквозь дыры в крыше падал снег. Руки он поплотнее засунул в карманы. Если ненароком схватиться за заиндевелый металл станка, тот сдерет кожу с пальцев не хуже рыбочистки, снимающей чешую с какой-нибудь рыбешки перед отправкой ее на сковородку.
Со стороны улицы, заваленной обломками камней, послышался лязг металла. В нескольких футах от Остолопа, забившись под станину другого станка, лежал сержант Шнейдер.
— Это танк ящеров, — шепнул Дэниелс. Может, Шнейдер скажет, что он ошибся? Но бывалый сержант лишь кивнул. Дэниелс выругался.
— В Первую мировую не нужно было дергаться из-за этих чертовых штук.
— Ясное дело, такой гадости там не было, — согласился Шнейдер. — Но и тогда я все время думал, что может стать хуже. — Он сплюнул на пол. — Выходит, я знал заранее, так?
— Ага, — ответил Дэниелс.
Холод пробирал его до самых костей, но не это сейчас было основной причиной дрожи Остолопа. С самого начала Второй мировой войны он читал о танках, видел их в кино. Но пока ящеры не перевернули весь мир вверх тормашками, он толком не понимал, какова же роль танков в бою. Дело не в том, что они двигаются на гусеницах и имеют длинноствольные пушки. Хуже всего было то, что сидящие внутри за толстым слоем брони и стреляющие из этих пушек остаются почти недосягаемыми для пехоты.
Остолоп стремительно пополз на четвереньках. Стоит первому танку ящеров пробраться на восточный берег Фокс-Ривер, как оборона Чикаго рухнет.
Танк, открыл пулеметный огонь, хаотично выпуская очереди по защитникам Авроры, чтобы заставить людей замереть. Здесь боевые действия велись между домами, на ограниченной территории. Это напоминало Дэниелсу окопную войну, с которой он познакомился во Франции. Аврора находилась на западной границе пояса промышленных городов, тянущегося по прериям от Чикаго.
И там, в громадном городе, боевые действия будут во многом похожи на эти, если кто-нибудь уцелеет, чтобы, отступая, добраться до Чикаго. Остолоп в этом сомневался. Он сомневался и в восемнадцатом году, но тогда у них было больше людей и оружия. Теперь он на собственной шкуре испытывал то, что, должно быть, испытывали под их огнем эти чертовы боши.
Но немцы тогда дрались, как оголтелые, до самого перемирия. Остолоп чувствовал, что и он обязан сражаться, пока — достанет сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102