Повторяться Картеру не очень-то хотелось, но Анина упросила его, умоляя не упускать ничего из того, что он рассказал ей днем раньше. Картер решил, что в этой просьбе есть что-то детское, к тому же она ему польстила. Правда, когда он пересказывал историю с кражей Ключей Хозяина и говорил о последовавшей за этим ссылке, он ощущал большое смущение. Но Анину снова веселили его шутки, а печали снова доводили до слез. В итоге Картер начал чувствовать себя неловко.
На закате Анина пригласила Картера в сад, но он отказался и объявил, что хочет еще раз попробовать вернуться в Часовую Башню. Он ушел один и снова обнаружил, что Старикашка-Хаос сторожит комнату за потайной дверью. С тяжелым сердцем Картер вернулся к покоям Анины.
Анина вновь провела его по саду, показала все цветы, кусты и плющ. Потом они потрудились над грядкой тюльпанов. Эта работа несколько утомила Картера. Анина требовала совершенства, а Картеру казалось, что природа такого совершенства вынести не в силах.
Пришла Анна, села на табуретку и стала наблюдать за их работой. Картер вспомнил о том, что девочку не видел с тех пор, как она утром разбудила его. Видимо, все это время она играла одна в своей комнате.
За вечер Картер несколько раз пробовал найти дорогу к Еноху, но всякий раз обнаруживал на своем пути Старикашку-Хаоса. В конце концов он сдался и решил отправить старику еще одну весточку с почтовым голубем. Ночь он провел в той же спальне, хотя спал не так сладко и спокойно.
Наутро Анна разбудила его тем же сообщением, что и в прошлое утро:
— В сад прилетели желтые птички. Хочешь пойти посмотреть?
Она вышла. Картер встал, оделся, со вздохом выглянул в окно и на глаз прикинул расстояние между Изумрудной и Часовой башнями. Он решил, что туда можно было бы добраться по крышам, прихватив крепкую веревку и положившись на удачу.
Как и в прошлое утро, Анина встретила его у подножия лестницы и повела в сад завтракать и слушать щебетание желтых трясогузок.
— Они прилетели на рассвете, — сообщила Анина. — Мне нравится любоваться их играми. Как вы почивали?
— О, мне снился очень необычный сон, — признался Картер — Мне снилось, что я попал в Рай, и там я стоял и поклонялся Господу, и ощущал благоговение. Поклонение и благоговение были нескончаемы, и лицо мое было все время обращено к Господу. И больше я ничего не делал. Но хотя восторг переполнял меня, мне казалось, что в Раю должно быть нечто большее, и что Господь ожидает от нас какого-то иного служения, и что, наверное, я угодил не в Рай, а в преисподнюю.
При этих словах Анина помрачнела, но сказала:
— Здесь вы ошибаетесь, ибо повторение ритуала есть высшее призвание, и только в нем можно обрести высшую радость. Я покажу вам еще много такого.
И тут Картер понял, у кого гостит, и мысленно дал себе клятву хранить стойкость.
День прошел точно так же, как предыдущий, но то, что прежде доставляло радость, теперь вызывало скуку. Они смаковали чай с корицей, смотрели на солнце, поднимавшееся над стенами, а когда стало припекать, ушли в дом. Анина снова устроилась на кушетке из слоновой кости, одетая точно так же, как вчера и позавчера, и им снова подали хлеб, сыр, фрукты и яблочный сок. Как ни были вкусны угощения, Картеру они теперь казались похожими на пепел разочарования. Звуки арфы, так чаровавшие его прежде, теперь оставили его совершенно равнодушным. Раздраженный повторением рассказов, он выслушал их тем не менее терпеливо.
Видимо, его раздражения Анина не заметила. А когда закончила последний рассказ, она взяла руку Картера, коснулась ее нежными губами и сказала:
— Тря дня провели мы вместе, но было бы мало и еще трехсот. Знай же: я люблю тебя, ибо в тебе вижу все, чего когда-либо желала. Останься со мной навсегда, и мы будем счастливы. Я дам тебе все, чего ты только пожелаешь, снова и снова, в урочное время в урочном месте. Ты ни в чем не будешь нуждаться.
— Но можешь ли ты подарить мне страсть? — прошептал он.
И тогда она пылко поцеловала его, и поцелуй этот был подобен жаркому, знойному ветру. На миг Картер забылся, но опомнившись, понял, что хотя сейчас и жаждет обладать этой красавицей, даже обладание ею способно ему скоро наскучить.
Не без труда он отстранился.
— Я должен посмотреть, не ушел ли Хаос, — сказал он. — Поговорим позже.
— Но сначала расскажи мне о себе. Все-все, ибо я не могу наслушаться.
— Вернусь — расскажу.
Он поспешно ушел, чтобы решимость не покинула его — только вещи забрал. Он не стал наведываться к той комнате, где устроил засаду Хаос, но разыскал лестницу, которая уводила вниз от коридора, где он встретился с Анной. Лестница вела на другой этаж, где находился точно такой же проход с точно такими же окнами. Выбрав одно окно, Картер открыл его. Послышался громкий скрип. Картер вынул из мешка веревку, привязал ее к торчавшей из стены голове химеры, уселся на подоконник и начал осторожный спуск к. крыше. Он надеялся, спустившись, добраться до Часовой Башни к Еноху.
Высота его особенно не пугала. Не будь он в столь отчаянном положении, спуск бы его даже, пожалуй, порадовал. Спускаться помогали многочисленные выступы и скульптуры. Картер нисколько не удивился тому, что небо оказалось затянутым тучами. Вот-вот мог начаться дождь. Было прохладно, но не холодно. На миг Картера охватило пьянящее ощущение свободы. Он понимал, что вырвался из восхитительной по хитрости ловушки.
Он спустился всего на несколько футов. До крыши было еще далеко. И вдруг сверху послышался знакомый голосок. Из окна высунулась Анна, вытянула руку… Блеснуло лезвие острого ножа, готового полоснуть по веревке…
— Пожалуйста, сэр, возвращайтесь, а не то я точно перережу веревку! — крикнула Анна.
Картер окинул взглядом окрестности. Ухватиться было положительно не за что. Рядом с Анной стояли двое мужчин в белых шлемах.
Картер оттолкнулся от стены и быстро заскользил вниз по веревке. Она больно обжигала ладони.
Он пролетел почти половину расстояния до крыши, когда веревка оборвалась, и он камнем рухнул вниз.
В ПЛЕНУ
Картер падал. Ему удалось, правда, уцепиться за шею каменного коня — но из-за этого руки его чуть не вырвало из плечевых суставов. Пальцы соскользнули, он снова полетел вниз, причем каждое мгновение его падения сопровождалось жуткими подробностями. Он видел свои распростертые и машущие руки, розовые ногти, листья плюща на окнах, мимо которых пролетал, трещины в растворе между камнями, из которых была сложена стена. Он видел синее небо и легкие белые облака.
Картер упал спиной на дощатый навес, доски хрустнули, подломились. Он лишился чувств.
Очнувшись, Картер обнаружил, что лежит не на сломанном навесе, а на кушетке из слоновой кости в покоях Анины. Она провела по его лбу смоченной в прохладной воде салфеткой. Картер искренне поразился тому, что остался в живых, но дар речи его определенно покинул. Он осторожно пошевелил руками и ногами. Он чувствовал боль от ушибов, но кости, похоже, были целы. Затем он ощупал ребра и даже сумел немного выгнуть спину. Да, невзирая на массу синяков, он был цел и невредим. Он закрыл глаза и уснул.
Проснувшись, он снова увидел Анину. Она напоила его фруктовым соком, смешанным с медом, склонилась к нему. Глаза ее были полны слез. Картер чуть было снова не исполнился любви к ней.
— Почему ты покинул меня? — спросила она. — Меня, которая могла дать тебе все, что бы ты ни пожелал?
— Потому что знаю, кто ты такая, и боюсь тебя.
— Лишь мои враги должны меня бояться. Но что ты знаешь обо мне? Только не лги.
— Ты — Воплощение Порядка, или что-то в этом роде, и человеческого в тебе не больше, чем в Старикашке-Хаосе.
— Но это означает всего лишь, что я способна дать тебе гораздо больше. Не просто любовь, но вечную жизнь, ибо я бессмертна. Ты бы мог править вместе со мной в моем царстве. Разве тебе не приятно смотреть на меня? Разве не в упоении друг другом мы провели эти три дня? Я могла бы показать тебе бесконечную любовь, ибо и в любви я совершенна.
— И в ненависти тоже, вероятно? Прости. Ты — орудие анархистов, а я таким же становиться не желаю.
Анина устремила на Картера печальный, холодный взгляд. Прямо у него на глазах от нее вдруг повалил пар, и ее одежда и тело начали таять. Вскоре на ковер легло все, что от нее осталось, — лицо, похожее на обрезок высохшей кожи, с глазами, подобными прорезям на маске. Картер в ужасе отпрянул от жуткого зрелища, и в этот же миг в комнату вошла Анна — строгая, подтянутая, в безупречно белом платье, перчатках и шляпке.
— От нее больше нет никакого толка, — заявила девочка.
У Картера в глотке пересохло.
— Значит, это все — твоих рук дело? — хрипло проговорил он.
— Мы с ней — одно и то же, мы — проявления Порядка. Как ты верно догадался, мы — Первичная Стихия. Но Порядок — всегда дитя.
— И служит анархистам.
— И служит своим собственным целям, — мило поправила его девочка. — Полицейский нам кое-что пообещал, когда придет к власти… территориальное преимущество перед Хаосом. Это наше самое большое желание, ибо Старикашка — бедлам, разрушение, Пустота. Мы должны навести во Вселенной полный порядок.
— И все же Хаос встал на моем пути и помог вам.
— Может быть, Полицейский ему тоже что-то пообещал. Меня это не интересует.
Картер молча смотрел на Анну.
— Что же ты молчишь? — поинтересовалась она чуть погодя. — Разве ты не собираешься поспорить со мной?
— Легче поспорить с бурным потоком. Не думаю, что ты поймешь меня — как понял бы человек. Ты — разновидность силы, нечто вроде магнетизма, которым пользуется Полицейский, как я воспользовался бы молотком. Спорить бесполезно. Что ты намерена сделать со мной?
— Я надеялась, что ты останешься с нами. Если это не так, придется задержать тебя здесь, пока не придет Полицейский. Ему сюда нелегко добраться.
Анна связала Картера — правда, надо отдать ей должное, бережно, учитывая его ушибы, и закрыла его рот кожаной повязкой, так что крикнуть он теперь не смог бы при всем желании. Затем она удалилась, а рядом с Картером остался стражник в белом шлеме. Глаза у стражника были странные — ни радужки, ни зрачка.
Картера охватила необычайная тоска. Он уставился на маску, некогда бывшую Аниной, и горько расплакался. То были слезы, знакомые покинутым влюбленным. Но плакал он недолго. Вскоре им завладело другое чувство — чувство злости на Полицейского, и он решил бежать прежде, чем до него доберется его заклятый враг. Картер задумался. С завязанным ртом Слов Власти он произнести не мог. Но он мысленно проговорил их: Тальгидин — Слово Тайных Путей, Седгатти — Слово, Дарующее Силу… Ни одно из них сейчас не годилось. Рамуррин — Слово Надежды. Нет, и оно не поможет. Оставалось полагаться только на Элакаммор — Слово, Приносящее Помощь, хотя до тех, кто мог бы прийти на помощь, было так далеко.
Он отбросил все посторонние мысли, перестал сожалеть об Анине и злиться на Полицейского. Затем он медленно призвал в сознание Слово. Поначалу ему никак не удавалось вызвать в памяти нужные очертания, но постепенно Слово сложилось, буквы полыхнули ярким пламенем, а внутри Картера зародилась могущественная сила. Он попытался выпустить ее на волю, но со стянутых повязкой губ сорвалось только невнятное мычание. А потом… словно электрический разряд пронзил все его тело, сердце сжалось, дыхание перехватило. Свет и тьма поочередно мелькнули перед глазами, казалось, будто чудовищная стихия разрывает его на мельчайшие, величиной с молекулу, частицы. На миг Картеру почудилось, что вот-вот лопнут кровеносные сосуды. Видимо, он ухитрился вскрикнуть, потому что стражник заехал ему по щеке рукой в латной рукавице. Боль сменилась гневом. Картер напрягся, стремясь освободиться от пут и дать стражнику сдачи.
Однако и звон в ушах, и ярость утихли одновременно, оставив после себя полное изнеможение. Какое-то время Картер пребывал в состоянии, похожем на наркотический транс. Очнувшись, он ощутил дикий озноб, боль в мышцах. Со лба струями стекал холодный пот. Руки саднило после попыток вырваться из пут. Прошел долгий, мучительный час, и только тогда к Картеру вернулись хоть какие-то силы, а потом — еще через час — в голове у него созрел план.
Оставалась единственная надежда, да и та — слабенькая, на то, как воспользоваться Словом, не произнося его вслух. Картер сидел, стараясь дышать медленно и равномерно, набираясь сил для новой попытки.
Затем он снова вызвал в памяти Слово. Поначалу оно выглядело туманным, расплывчатым, но вот мало-помалу разрослось и приобрело четкие очертания, как прежде. Картер понимал, что обязан оживить Слово, выпустить его могущество в мир так, как если бы выговорил его. На этом он и сосредоточил все усилия и на сей раз направил Слово не к голосовым связкам, а в самую сердцевину сознания и удерживал там до тех пор, пока у него возникло ощущение, будто он сжимает древко полыхающего флага, а Слово Власти начертано на нем словно девиз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50