Сидоров опять остановился, чтобы говорить внушительнее и объяснил. Медленно, доступно, в простых выражениях:
– Мой индийский друг Рамакришна сделал растворитель из смеси яиц хамелеона и нефритовой пыли. При добавлении в растертую ткань живого существа получается возможность усваивать способности.
Сидоров поддел ногтем камень, которым был увенчан перстень, тот откинулся как крышка кастрюльки. В углублении виднелся светлый порошок.
– Вот он, видишь? Перед смертью он мне завещал.
– Объясните еще раз, - попросил Грубин. - Вы только не сердитесь - я не все понял.
– Что тебе непонятно?
– Куда добавлять?
– В растертую ткань. В мясо!
– Значит, если планарию... растереть, то из нее получится растертая ткань?
– Молодец, Грубин. Начинаешь соображать, - открыто и добродушно, насколько позволяли глубокие морщины, улыбнулся Сидоров. - Точно. Я возьму кого надо, подбавлю растворителя - и кушай!
– И это надо кушать?
– Я повторяю: если ты смешаешь с растворителем кашицу, полученную из ткани любого существа, то получишь его способности! Неужели это так сложно понять?
– Непривычно, - признался Грубин. - Несложно, но непривычно. Это надо понимать, что ваш Рамакришна не только планарий растирал?
– И кошек! - произнес тихо Сидоров и лицо его, претерпев неожиданное неприятное изменение, вытянулось вперед, скомкалось, а изо рта послышалось кошачье мяуканье. Само тело дрессировщика Сидорова изогнулось так, словно у него был большой хвост.
– Вы и кошку в кашицу? - спросил Грубин.
– И пантеру, - сказал Сидоров. - Она все равно старая была. На списание шла.
– А ваши животные... - Грубина посетила страшная догадка.
– Мои животные тоже позаимствовали свои способности у других, - признался Сидоров. - Тигры ели петухов, а медведи крокодилов, не говоря о прочих тварях.
– Но зачем? Зачем? - в отчаянии воскликнул Грубин. - Что толкало вас на такую сомнительную деятельность?
– Сомнительную? - Сидоров расправил плечи и будто бы стал выше ростом. - Сомнительной науки не бывает! Наука сама диктует свои законы. Если открытие сделано, надо его использовать. Другого не дано! Меня еще признают на уровне Нобелевской или хотя бы Государственной премии.
– А этот ваш друг... Рамакришна? - спросил Грубин, который все с большей опаской относился к дрессировщику.
– С моим дорогим Рамакришной случилась трагедия. Я взял его к себе в ассистенты - мы проводили совместные опыты над моими дрессированными крошками... И однажды Рамик нажрался слоновьего экстракта и вошел в клетку со львами. Он думал, что ни один лев не посмеет его тронуть... он думал, что любого растопчет... В общем, он переоценил свои силы.
– Что, пьяный был? - спросил Грубин.
– Ни боже мой! Они там, в Индии, не пьют. Только если по маленькой. - Сидоров отводил глаза, у него было лживое выражение лица.
– А раствор вам достался?
– Какой раствор?
– Из хамелеонов и нефритовой пыли?
– Т-ишшшш! Ты что, услышат!
– Услышат, не поймут... Ну ладно, я пошел.
– Саша, ты куда?
– Домой.
– Да я же только начал рассказывать!
– А мне уже не так интересно, - признался Грубин. - Я думал, что вы в самом деле дрессировали - своим трудом. А оказывается каша под соусом из нефрита с хамелеонами!
– Нет, Саша, так ты не уйдешь, - сказал Сидоров и обнял Грубина за плечи. - Не могу я лишиться друга в эту тревожную ночь. Я хочу с тобой поделиться моими планами на будущее.
– Не надо!
– Я лучше знаю, что надо, а что не надо, - сказал Сидоров, а потом зарычал так, что у Грубина ослабло в коленях.
Сидоров засмеялся.
– Мы тут с моими Мишками одного тигра слопали. Мясо жесткое - две мясорубки сломал, не поверишь? Теперь у меня в номере медведи на двадцать метров прыгают. Я тоже могу. Показать?
– Не надо, ты уже показывал.
Они уже подходили к цирку - впереди горели его ночные огни.
– Я знаю чего ты дуешься, - сказал Сидоров. - Ты думаешь, что я эгоист, все для себя! А я не такой! Я для народа хочу, для человечества, чтобы все могли! Чтобы детишек рыбой кормить, а они чтобы с грудного возраста не тонули. Некоторых можно и летать научить. А почему нет? И Красной шапочке - ты только послушай, какая умора - Красной шапочке привить от волка характер - он ей зубы покажет, а она ему в ответ!
Тут Сидоров расхохотался так, что в доме рядом раскрылось окно и женский голос закричал:
– Милицию позову! Спать не дают!
– Так что же вы не спешите делать человечество счастливым? - спросил Грубин. - Молодым везде у нас дорога. Чего вас останавливает?
– Эх, Саша, Саша, не понимаешь ты действительной ситуации! Куда я приду со своим эпохальным открытием?
– В Академию наук, - сказал Грубин. - Куда же еще.
– А они меня спросят - в каком институте вы разрабатывали свою научную тему? А кто был ваш научный руководитель?
– Но вы им объясните все как было - и про Индию... и про Рамакришну!
– А ты меня в сумасшедшем доме будешь навещать? - спросил Сидоров. - Апельсины носить будешь?
– Но вы им покажите! Покажите результаты!
Сидоров глубоко и печально вздохнул.
– Эх, Саша, - сказал он, - я тебе признаюсь - пытался я на ученый мир воздействовать. Неужели я не понимаю, что с таким открытием мог бы прославиться! Я не хочу, чтобы оно попало к милитаристам. Что хочешь... я простой советский человек, я хочу через научную общественность достичь законной славы.
– Ну и достигайте! - сказал Грубин.
– У меня же только цирковое училище за плечами, как не понимаешь! Это трагедия! Мне нужен диплом университета! Мне нужен талант физика или на худой конец математика. Тогда я экстерном экзамены сдам - а там уж докторскую дадут, до академика пустяки останутся.
Сидоров всхлипнул и глаза его сурово блеснули под луной.
– А если не удастся - уйду за кордон, - сказал он.
– Зачем?
– Там к человеку гуманнее относятся. Устроюсь в Иране - мне же цены не будет - скормлю взводу партизан одного тигра - такой взвод двух батальонов стоить будет!
– Ох, Сидоров, вы меня пугаете, - сказал Грубин. У него уже весь хмель выветрился.
Сидоров заметил, что Грубин загрустил и сказал:
– Шутка. Шучу. Я все-таки в нашу Академию наук пойду. А может в Комитет по делам спорта. Понимаешь: рекорд мира по прыжкам в высоту - наш. Только съешь зайца. Рекорд мира по бегу на длинные дистанции - наш...
– Только съешь оленя, - подсказал Грубин.
– И выгонят меня, - подытожил Сидоров.
– Это почему?
Они стояли перед входом в цирковой лагерь. В фургончиках уже погасли огни, тигры приглушенно лаяли и кудахтали в клетках.
– Образования нет, - сказал Сидоров. - Английский знаю со словарем. А формального образования нет.
– Так вы учитесь, заочно...
– Погоди. - Сидоров перешел на громкий шепот. - Я знаю, что им скажу. Я скажу, что я кандидат наук, только кандидатское удостоверение потерял. Пусть меня проверяют.
– А каких наук кандидат?
– Математических.
– А сможете?
– Смогу. Есть у меня один план. Выношенный уже. Только тебе говорить нельзя. У тебя нервы слабые.
– У меня слабые? - обиделся Грубин. - Тогда я уйду.
– Нет, не уходи. Ты только поклянись, что ни одной живой душе ни слова.
– Клянусь.
– Тогда слушай. - Сидоров наклонился к самому уху Грубина и прошептал. - Я Таню Карантонис съем.
– Чего?
– Я не всю, я немножко. Тебе тоже достанется, не беспокойся. Математика всем нужна. Я однажды удава ел - безобразие, как резина. Зато теперь могу в любую щель проникнуть, будто у меня костей нету. Показать?
– Нет, - сказал Грубин, с тоской глядя на темные фургончики. Он знал, что Сидоров не врет. Сидоров и в самом деле захотел проникнуть в Академию наук преступным путем.
– Ну и ладно. У этой Тани замечательные способности к математике. Мы ее с тобой съедим и сразу в Академию. Тебе тоже кандидата дадут. Будешь моим заместителем. Понял?
– Понял, - сказал Грубин, стараясь унять внутреннюю дрожь.
– Откладывать нельзя. Я бы ее и раньше съел, но все в разных городах выступали. А сегодня, наконец, наступил момент. Ты иди, иди, завтра придешь, я тебе помогу. Всю математику знать будешь. Сколько будет дважды два - назубок.
И Сидоров тихо засмеялся.
– Я с тобой, - сказал быстро Грубин. Он понял, что оставлять Сидорова одного нельзя. Жизнь прекрасной Тани в опасности. Нельзя допустить преступления! Только сам он может его остановить, милиция не поможет. Если он, Грубин, когда-нибудь придет в милицию и скажет, что этот артист съел Таню Карантонис, все решат, что Грубин сошел с ума и выгонят его прочь. А Сидоров может в отместку напустить своих тигров на невинного Грубина.
Эти мысли мелькали в голове Грубина как молнии, пересекались и с треском бились изнутри о черепную коробку.
– Я с тобой, - сказал Грубин.
– Никогда, - сказал Сидоров. - Свидетелей мне не нужно. Ты меня выдашь. Я вообще-то тебе зря все рассказал. Может и пошутил.
– Хорошо, - сказал Грубин и сделал вид, что послушался Сидорова. - А я уж решил, что в самом деле.
– Иди-иди, - сказал Сидоров. - Поздно уже.
– Хорошо, - сказал Грубин.
Сидоров руки не протянул и скрылся за оградой. Грубин понимал, что далеко он не ушел - слишком уж тихо стало вокруг. Значит стоит, следит за Грубиным.
Саша повернулся и медленно пошел прочь. В ботинки заливалась вода и хлюпала там. Спиной Грубин ощущал холодный как вода взгляд дрессировщика. Далеко сзади раздалось басовитое «ку-ка-ре-ку!». Тиграм не спалось.
Грубин осмелился обернуться лишь тогда, когда брезентовый купол полностью растворился в темноте. Он постоял, прислушиваясь. Потом медленно пошел обратно. Он шел не прямо к воротам, а забирал левее. Вот и изгородь. Невысокая, можно перелезть. Грубин еще прислушался. Все тихо. Он перемахнул через изгородь, изгородь пошатнулась. Грубин замер. У Сидорова должен быть какой-то план. Он должен сделать так, чтобы убийство прошло безнаказанным. Может быть он попросту заманит ее в клетку к тиграм и скажет, что она сама виновата? На него это похоже. Ведь он сам тигра ел.
Как же отыскать фургон Тани?
Грубин крался по проходу между фургонами. Слабый отсвет упал на мокрую землю. Будто где-то неподалеку светилось окошко в сторожке. Грубин завернул за фургон. И в самом деле там горело маленькое окошко. Грубин, гоня от себя надежду, подкрался к нему, поднялся на цыпочки.
Таня Карантонис сидела в халатике за столом и читала книжку.
От сердца отлегло.
Она была жива.
Но Сидоров мог быть близко. Грубин прижался к стене фургона. Дождь стекал с крыши прямо за шиворот. Но Грубин уже так промок, что лишние капли не ощущались.
Так прошло минут двадцать. Сидоров не появлялся. Грубин невероятно продрог. Ногу свело судорогой. В любой момент он мог умереть от охлаждения организма. Появился насморк. Сначала он не очень беспокоил, потом начало щекотать в носу. Грубин сдерживался. Разок чихнул в ладонь, почти неслышно. И тут на него напал припадок. Он чихал, чихал так, что казалось - должны были сбежаться люди со всего города. Он чихал, согнувшись пополам, сотрясая стену фургончика и не было даже сил отойти в сторону.
В таком вот согнутом положении его и обнаружила Таня Карантонис, выскочившая из фургона. Свет из открытой двери упал на Грубина и Таня его сразу узнала.
– Что случилось? - спросила она в ужасе.
– Не... не...
– Заходите немедленно внутрь, Сидоров утонул?
Припадок прошел. Стараясь вернуть дыхание, Грубин поплелся к двери. Он еще не разобрался, хорошо или плохо, что Таня обнаружила его. Но по крайней мере он спасен от холодной смерти.
Таня протянула тонкую сильную руку, помогая ему подняться по ступеням.
– На вас лица нет, - сказала она. - И сухого места. Все-таки что же случилось? Я опасаюсь самого худшего.
– Ничего, - смог, наконец, ответить Грубин.
В фургоне было сравнительно тепло и лампа над столом освещала учебники.
– Где Сидоров?
– Готовится, - сказал Грубин.
– Вы себя плохо чувствуете? - спросила Таня.
– Нет. Дайте соберусь с силами. Извините меня.
– За что?
– За то, что ворвался в такое позднее время.
– Так вы же не ворвались. Я сама вас позвала. К чему же готовится Сидоров?
– Чтобы вас убить.
– Убить? - засмеялась Таня. - За что же он будет меня убивать?
– За математику.
– Вы себя плохо чувствуете?
– Послушайте меня, Таня, - сказал Грубин тихо, но убедительно. - Я совершенно нормальный человек. Хотя может быть сейчас и не похож на нормального. Но Сидоров вас хочет съесть.
– Ну и что? Он всегда так говорит. Это его любимая шутка. Он в общем не злой.
– Это не шутка, Таня. Он вас и в самом деле хочет съесть. Чтобы овладеть вашими знаниями в математике.
– Так зачем же для этого меня есть? Учиться надо.
Таня не переставала улыбаться. Она, хоть и полагала Грубина чудаком, все равно не боялась его. Она решила отвлечь Грубина от ненормальных мыслей.
– А я вот русским занимаюсь, - сказала она. - Я к математике способная, а к русскому языку не очень. Я двадцать школ сменила, пока с мамой и папой ездила по циркам. Вот и хромает у меня грамотность. Знаете, я парашют через «у» написала в диктанте. Смешно, правда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235