Я - твой двойник из параллельного мира.
– Ага, - согласился двойник, но вроде бы не понял.
– Где Ксения? - спросил Удалов.
– Развод, - ответил двойник.
– А я в нашем мире с ней живу. И разводиться не собираюсь.
– Долг выше привычки, - сказал двойник.
– Ты меня удивил. Я, конечно, понимаю, что наша Ксения - не подарок. Но когда четверть века отбарабанили вместе... А где Максимка?
– С ней, - кратко ответил двойник. Говорить ему об этом не хотелось. «Ну ладно, - решил Удалов, - мы еще вернемся к этой проблеме».
– А новая, Римма? - спросил он. - Как она тебя подцепила?
– Она секретаршей была. У Самого. А когда я развелся, он мне ее рекомендовал.
– Кто, Белосельский?
– Белосельский?
– Ты что, Колю Белосельского не знаешь? Мы же с ним в одном классе учились. Он у нас предгор!
– Не знаю, - сказал двойник, косясь на дверь. - Тебе уходить пора.
– Что-то у вас здесь неладно, - сказал Удалов. - Я, когда сюда приехал, думал, что все, как у нас. А вижу, что у вас не параллельный мир, а в некотором смысле... перпендикулярный.
– Какой еще мир? Что ты городишь?
– Ты о параллельных мирах разве не слыхал? Известная теория. Наш профессор Минц ее разработал и отправил меня к вам, чтобы одно дельце решить... Ты что отворачиваешься?
– Не знаю никакого профессора Минца, - ответил ему двойник.
– Вот это ты брось, - сказал Удалов. - Этот номер у тебя не пройдет. Сейчас пойду к Минцу, он мне все объяснит.
– Не ходи.
– Почему?
– Нет там Минца.
– Как так нет Минца?
– Нет и - с концами.
– А где же он?
– Где положено.
– Мне трудно поверить глазам, - сказал Удалов. - Ты - это я. И в то же время ты - это не я. Как это могло произойти? У нас и мама с папой одинаковые, и в школы мы ходили одинаково. И характер должен быть одинаковый.
– Я не хочу тебя слушать, - сказал двойник.
– Почему?
– Потому что надо разобраться, на чью мельницу ты льешь воду.
– Ну - воще! - возмутился Удалов. - Сейчас же говори, что произошло в Гусляре, что за катаклизмы такие? И почему ты изменился? То-то я чувствую - Ванда на меня волком смотрела. И Савич. Они не на меня волком смотрели - они на тебя волком смотрели.
– Открой! - раздался голос за дверью. - Открой, мне надо!
Голос принадлежал Римме-секретарше.
– Подожди, кисочка! - испугался двойник. - Подожди, я к тебе выйду.
– Открой, тебе говорят! - воскликнула Римма.
– Что будет, что будет? - двойник стал крутить головой, искать, куда бы спрятать Удалова. Над их головами было небольшое окошко - оно вело на черную лестницу.
– Лезь туда! - шепотом приказал двойник.
– Не полезу!
– Лезь, ты погубить меня хочешь?
Дверь зашаталась - видно, Римма пыталась ее сломать.
– Открой, мерзавец! - вопила она. - Довел меня до инфаркта, это тебе даром не пройдет!
Двойник буквально на руках поднял Удалова, стараясь выпихнуть его через окошечко, но пролезала только голова. Двойник был в такой панике, что не понимал этого, а только шипел:
– Ну же! Скорей! Скорей!
Тут дверь все же распахнулась - не выдержал крючок, и Римма увидела, как ее муж пытается себя же, только совершенно голого, поднять на руках, как Атлант Землю.
От неожиданности двойник выпустил Удалова, тот упал в ванну, двойник на него, а Римма завопила, как зарезанная, и выпала из ванной на спину - снова в обморок.
Удалов поднялся, скользя по мокрой ванне, потер ушибленный бок и помог выбраться из ванны своему обалдевшему двойнику.
Тот лишь вздыхал, охал и не мог сказать ни слова.
И тут со двора послышался резкий звук сирены.
– Меня, - сказал двойник, глядя на распростертое тело жены. - Вызывают. Уже актив начинается, а я здесь...
И в голосе его была полная безнадежность.
Со двора снова донесся звук сирены.
– А ты пойди, - посоветовал Удалов. - Скажи, что не можешь, жена заболела.
– Да ты что? - удивился двойник. - Меня же вызывают! Я опоздал!
– Ну тогда я скажу, - заявил Удалов.
Двойник повис на нем, как мать, которая не пускает сына на фронт. Волоча двойника на себе, Удалов дошел до середины комнаты, но тут вспомнил о своем внешнем виде и, сбросив двойника, завернулся в штору - только голова наружу. Высунулся в окно.
Под окном стоял мотоцикл с коляской. В нем капитан Пилипенко. Давил на сигнал.
– Ты чего? - спросил Удалов. - Весь дом перепугаешь.
– Удалов! - ответил Пилипенко. - Личное приказание - тебя на ковер. Садись в коляску!
– Я не могу, я из ванны! - ответил Удалов. Он почувствовал, что сзади шевелится, вот-вот вылезет на свет двойник, и, не оборачиваясь, оттолкнул его подальше, а сам, сбросив штору, предстал перед капитаном в полной наготе.
– Видишь?
– Мне плевать, - ответил Пилипенко. - Если сам не спустишься, под конвоем поведу.
Тут, видно, нервы у двойника не выдержали, потому что за спиной Удалова раздался крик:
– Иду, спешу! Сейчас!
И послышался топот.
Удалов понял, что в таком состоянии его двойник - не боец. Нет, не боец. Он догнал его у дверей ванной, где двойник замер над распростертым телом Риммы.
– Послушай, - сказал Удалов. - Давай рассуждать спокойно. Нельзя тебе в таком состоянии на актив. Отговорись чем-нибудь.
– Ты ничего не понимаешь! Дело идет о жизни и смерти!
Римма пошевельнулась, попыталась открыть глаза.
– Сейчас она в себя придет, - сказал Удалов. - Если ты ей не сможешь доказать...
– Она к нему побежит! Она меня погубит!
– Не рыдай, - сказал Удалов. - Есть выход. Я сейчас с Пилипенко поеду на этот самый актив. И отсижу там...
– Тебя узнают!
– Кто меня узнает? Я же - ты.
– Но тебе надо будет говорить, и они догадаются!
За окном снова взревела сирена.
– Я буду молчать. Не впервой отмалчиваться на совещаниях. Я привычный. У тебя специфических грехов нету?
– У меня вообще грехов нету!
Римма снова пошевелилась, и двойник вздрогнул.
– Улаживай свои семейные дела, и - бегом на центральную площадь. Затаись там, за памятником. Я в перерыве к тебе выбегу, и ты меня заменишь. Ясно?
Двойник кивнул и лихорадочно прошептал:
– Только молчи! Кивай и молчи. Ты ничего не знаешь, а погубить меня - проще простого.
Удалов не стал тратить времени даром, кинулся в комнату, распахнул шкаф. Слава богу - шкаф на месте и вещи лежат, как положено. Вытащил выходной костюм, тот, что Ксюша в Вологде покупала, начал было натягивать на голое тело, сообразил, вытащил белье - и с бельем в руке, как с белым флагом, выскочил к окну, помахав Пилипенко:
– Айн минут! - крикнул ему.
Сжимая галстук в кулаке, вбежал в коридор. Его двойник сидел на корточках перед своей молодой женой - ничего не соображал.
Удалов повторил:
– За памятником! Черные очки надень, помнишь, где лежат?
И выбежал на лестницу.
Но не сразу вниз: метнулся по коридору до минцевской квартиры, хотел предупредить Минца, что скоро придет, потом остановился в изумлении: на месте замочной скважины - веревочка, на ней пластилиновая пломба - опечатана квартира. Значит, и в самом деле - умер старик? Да какой он старик? Шестидесяти нет. Но что случилось? Сердце у Льва Христофоровича как мотор... Эх, зря связался со спасением двойника - скорее надо узнать, что произошло с профессором - ведь такая же опасность ему может грозить и в нашем мире. Не думаем мы о здоровье, а потом становится поздно.
С этой мыслью, под вой сирены Пилипенко, Удалов выбежал во двор, с ходу вскочил в коляску. Пилипенко лишь рявкнул:
– Убью! - и дал газ. Мотоцикл, как норовистый конь, выскочил на улицу.
С Пилипенко говорить невозможно: мотоцикл ревет, Пилипенко матерится, люди шарахаются с улицы.
В пять минут долетели до Гордома, Пилипенко затормозил так, что Удалов вылетел головой вперед из коляски, и его подхватил какой-то незнакомый молодой человек.
– Эх, Корнелий Иванович! - сказал он укоризненно, помогая Удалову подняться. - Ждут вас, серчают. - И он буквально поволок Удалова наверх по знакомой лестнице, к кабинету предгора. Удалов старался на ходу завязать галстук.
В приемной было тесновато - три стола, за ними три секретарши. Все молодые, яркие, наглые, наманикюренные, перманентные, все похожи на Римму.
А у двери, обитой натуральной кожей, по обе стороны стояли два молодых спортсмена в серых костюмах, как часовые джинны из восточной сказки, но с красными повязками дружинников на рукавах.
Молодой человек подтолкнул Удалова.
Один из спортсменов быстро подтянул его к себе, второй провел ручищами по бокам.
– Ты чего? - удивился Удалов. А спортсмены даже не стали отвечать, правда, может, и не умели. Молодой человек раскрыл дверь, и спортсмены втолкнули Удалова внутрь кабинета.
Там сразу насупила тишина.
11
Знакомо, буквой «т», стояли полированные столы.
За главным столом, на месте Белосельского, сидел Пупыкин.
Именно Пупыкин, никто другой.
Оттого, что он сидел, он казался крупнее, даже выше ростом. Но Удалову настоящий рост Пупыкина был известен.
Пупыкин здешний от нашего Пупыкина отличался разительно.
И не только потому, что отрастил усы и еще более облысел, и не только потому, что одет был в строгий черный костюм с красным галстуком - но взгляд - Боже мой, у него же другой взгляд! Разве такой человек смог бы участвовать в утренних забегах и пресмыкаться перед Удаловым? Разве такой Пупыкин мог бы таиться на краю общественности, измазанный зеленкой, и ратовать за сохранение часовни Филиппа? Взгляд у Пупыкина был тигриный, тяжелый, из-под сведенных бровей.
Другой Пупыкин, куда добрее, с лукавой усмешкой, глядел на Удалова с большой картины, что висела на стене, за живым Пупыкиным. На картине он принимал букет роз от девчушки, в которой Удалов сразу угадал младшую дочку Пупыкина. На заднем плане толпились рукоплещущие зрители, среди них, как ни странно, и сам Удалов.
Тяжелым взглядом Пупыкин уперся в Удалова.
И все люди, что сидели за ножкой буквы «т», тоже уперлись в Удалова тяжелыми взглядами.
Встречаясь с этими взглядами, Удалов узнавал их обладателей, но порой с трудом.
Вот смотрит на него главстрой Слабенко. Ох и тяжел этот взгляд! Вот уставился, наглец какой, архитектор Оболенский. Забыл уже, как из окна выпадал? А это взгляд редактора Малюжкина. Тоже не без тяжести. Неужели и Малюжкин, радетель за гласность, так переменился? Вот смотрит Финифлюкина, директорша музея, - куда делась приветливость во взоре? А старик Ложкин...
Удалов не успел рассмотреть остальных, как Пупыкин открыл рот, медленно открыл, с оттяжкой, показал неровные мелкие зубы и рявкнул:
– Садись, с тобой потом разберемся!
И тут же все отвернулись от Удалова. Будто его и не было.
Удалов нашел место с краю стола, сел, а Малюжкин, что был рядом, отодвинулся, скрипнув стулом.
И наступила тишина.
– Нас прервали, - сказал Пупыкин. - Но мы продолжим.
И Удалов вздрогнул от угрозы в голосе Пупыкина.
– Продолжай, Мимеонов, - сказал Пупыкин.
– Спонтанный выброс в атмосферу незначительного количества загрязненного воздуха, - сказал, покорно поднявшись, Мимеонов, уже год как снятый с должности директора фабрики пластмассовых игрушек, потому что был ретроградом; он принялся перебирать бумажки, что держал в руках.
– А ты нам не по бумажке, - сказал Пупыкин. - По бумажке каждый наврет, недорого возьмет. Бумажки ты для ревизии подготовь, а с нами, со своими товарищами, говори открытым текстом. Опозорился?
– Опозорился, - сказал Мимеонов, - но имею объективные причины. - Он все же развернул бумажку и быстро начал читать: - За прошедший год вверенная мне фабрика перевыполнила план на два и три десятых процента, выпустив для нужд населения изделий номер один - шестьсот двадцать пять, изделий номер два-бис - двести тридцать четыре, в том числе восемнадцать сверх плана. Изделий номер пять...
– Стой! - остановил Мимеонова Пупыкин.
– Расшифровать?
– Ты с ума сошел! Ты лучше расскажи, почему ты наш родной город чуть не погубил.
– А я неоднократно писал, говорил даже вам, Василий Парфеныч, - сгнили фильтры, кончились. Надо из Вологды специалистов звать, производство останавливать. Сами знаете...
– Какие будут предложения? - спросил Пупыкин.
– Я думаю, что сделаем фельетон, - предложил Малюжкин. - О некоторых хозяйственниках. Не пощадим.
– Хорошая мысль, - согласился Пупыкин. - Пускай народ знает, что мы ни одного отрицательного факта без внимания не оставим.
– А вдруг в области прочтут? - спросил Оболенский, нагло улыбаясь. - И комиссию к нам, а?
– А пускай прочтут. Нам гласность не страшна, - ответил Пупыкин твердо. - Пускай весь мир читает.
– И там тоже? - выкрикнул старик Ложкин. - Империалисты тоже?
– Это ты, Ложкин, брось! - рассердился Пупыкин. - Тебя здесь как ветерана держат, а не как провокатора.
– У меня есть предложение, можно? - спросил Савульский, - его Удалов тоже знал, он работал санитарным главврачом.
– Говори. Только короче, надоел ты нам со своими речами, - поморщился Пупыкин.
– Я буду краток, - сказал Савульский и потер ладоши, - факт вопиющий. Он еще почему вопиющий - многие не ожидали, попали под дождик и потеряли одежду. А при том напряженном положении, которое существует в торговле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235
– Ага, - согласился двойник, но вроде бы не понял.
– Где Ксения? - спросил Удалов.
– Развод, - ответил двойник.
– А я в нашем мире с ней живу. И разводиться не собираюсь.
– Долг выше привычки, - сказал двойник.
– Ты меня удивил. Я, конечно, понимаю, что наша Ксения - не подарок. Но когда четверть века отбарабанили вместе... А где Максимка?
– С ней, - кратко ответил двойник. Говорить ему об этом не хотелось. «Ну ладно, - решил Удалов, - мы еще вернемся к этой проблеме».
– А новая, Римма? - спросил он. - Как она тебя подцепила?
– Она секретаршей была. У Самого. А когда я развелся, он мне ее рекомендовал.
– Кто, Белосельский?
– Белосельский?
– Ты что, Колю Белосельского не знаешь? Мы же с ним в одном классе учились. Он у нас предгор!
– Не знаю, - сказал двойник, косясь на дверь. - Тебе уходить пора.
– Что-то у вас здесь неладно, - сказал Удалов. - Я, когда сюда приехал, думал, что все, как у нас. А вижу, что у вас не параллельный мир, а в некотором смысле... перпендикулярный.
– Какой еще мир? Что ты городишь?
– Ты о параллельных мирах разве не слыхал? Известная теория. Наш профессор Минц ее разработал и отправил меня к вам, чтобы одно дельце решить... Ты что отворачиваешься?
– Не знаю никакого профессора Минца, - ответил ему двойник.
– Вот это ты брось, - сказал Удалов. - Этот номер у тебя не пройдет. Сейчас пойду к Минцу, он мне все объяснит.
– Не ходи.
– Почему?
– Нет там Минца.
– Как так нет Минца?
– Нет и - с концами.
– А где же он?
– Где положено.
– Мне трудно поверить глазам, - сказал Удалов. - Ты - это я. И в то же время ты - это не я. Как это могло произойти? У нас и мама с папой одинаковые, и в школы мы ходили одинаково. И характер должен быть одинаковый.
– Я не хочу тебя слушать, - сказал двойник.
– Почему?
– Потому что надо разобраться, на чью мельницу ты льешь воду.
– Ну - воще! - возмутился Удалов. - Сейчас же говори, что произошло в Гусляре, что за катаклизмы такие? И почему ты изменился? То-то я чувствую - Ванда на меня волком смотрела. И Савич. Они не на меня волком смотрели - они на тебя волком смотрели.
– Открой! - раздался голос за дверью. - Открой, мне надо!
Голос принадлежал Римме-секретарше.
– Подожди, кисочка! - испугался двойник. - Подожди, я к тебе выйду.
– Открой, тебе говорят! - воскликнула Римма.
– Что будет, что будет? - двойник стал крутить головой, искать, куда бы спрятать Удалова. Над их головами было небольшое окошко - оно вело на черную лестницу.
– Лезь туда! - шепотом приказал двойник.
– Не полезу!
– Лезь, ты погубить меня хочешь?
Дверь зашаталась - видно, Римма пыталась ее сломать.
– Открой, мерзавец! - вопила она. - Довел меня до инфаркта, это тебе даром не пройдет!
Двойник буквально на руках поднял Удалова, стараясь выпихнуть его через окошечко, но пролезала только голова. Двойник был в такой панике, что не понимал этого, а только шипел:
– Ну же! Скорей! Скорей!
Тут дверь все же распахнулась - не выдержал крючок, и Римма увидела, как ее муж пытается себя же, только совершенно голого, поднять на руках, как Атлант Землю.
От неожиданности двойник выпустил Удалова, тот упал в ванну, двойник на него, а Римма завопила, как зарезанная, и выпала из ванной на спину - снова в обморок.
Удалов поднялся, скользя по мокрой ванне, потер ушибленный бок и помог выбраться из ванны своему обалдевшему двойнику.
Тот лишь вздыхал, охал и не мог сказать ни слова.
И тут со двора послышался резкий звук сирены.
– Меня, - сказал двойник, глядя на распростертое тело жены. - Вызывают. Уже актив начинается, а я здесь...
И в голосе его была полная безнадежность.
Со двора снова донесся звук сирены.
– А ты пойди, - посоветовал Удалов. - Скажи, что не можешь, жена заболела.
– Да ты что? - удивился двойник. - Меня же вызывают! Я опоздал!
– Ну тогда я скажу, - заявил Удалов.
Двойник повис на нем, как мать, которая не пускает сына на фронт. Волоча двойника на себе, Удалов дошел до середины комнаты, но тут вспомнил о своем внешнем виде и, сбросив двойника, завернулся в штору - только голова наружу. Высунулся в окно.
Под окном стоял мотоцикл с коляской. В нем капитан Пилипенко. Давил на сигнал.
– Ты чего? - спросил Удалов. - Весь дом перепугаешь.
– Удалов! - ответил Пилипенко. - Личное приказание - тебя на ковер. Садись в коляску!
– Я не могу, я из ванны! - ответил Удалов. Он почувствовал, что сзади шевелится, вот-вот вылезет на свет двойник, и, не оборачиваясь, оттолкнул его подальше, а сам, сбросив штору, предстал перед капитаном в полной наготе.
– Видишь?
– Мне плевать, - ответил Пилипенко. - Если сам не спустишься, под конвоем поведу.
Тут, видно, нервы у двойника не выдержали, потому что за спиной Удалова раздался крик:
– Иду, спешу! Сейчас!
И послышался топот.
Удалов понял, что в таком состоянии его двойник - не боец. Нет, не боец. Он догнал его у дверей ванной, где двойник замер над распростертым телом Риммы.
– Послушай, - сказал Удалов. - Давай рассуждать спокойно. Нельзя тебе в таком состоянии на актив. Отговорись чем-нибудь.
– Ты ничего не понимаешь! Дело идет о жизни и смерти!
Римма пошевельнулась, попыталась открыть глаза.
– Сейчас она в себя придет, - сказал Удалов. - Если ты ей не сможешь доказать...
– Она к нему побежит! Она меня погубит!
– Не рыдай, - сказал Удалов. - Есть выход. Я сейчас с Пилипенко поеду на этот самый актив. И отсижу там...
– Тебя узнают!
– Кто меня узнает? Я же - ты.
– Но тебе надо будет говорить, и они догадаются!
За окном снова взревела сирена.
– Я буду молчать. Не впервой отмалчиваться на совещаниях. Я привычный. У тебя специфических грехов нету?
– У меня вообще грехов нету!
Римма снова пошевелилась, и двойник вздрогнул.
– Улаживай свои семейные дела, и - бегом на центральную площадь. Затаись там, за памятником. Я в перерыве к тебе выбегу, и ты меня заменишь. Ясно?
Двойник кивнул и лихорадочно прошептал:
– Только молчи! Кивай и молчи. Ты ничего не знаешь, а погубить меня - проще простого.
Удалов не стал тратить времени даром, кинулся в комнату, распахнул шкаф. Слава богу - шкаф на месте и вещи лежат, как положено. Вытащил выходной костюм, тот, что Ксюша в Вологде покупала, начал было натягивать на голое тело, сообразил, вытащил белье - и с бельем в руке, как с белым флагом, выскочил к окну, помахав Пилипенко:
– Айн минут! - крикнул ему.
Сжимая галстук в кулаке, вбежал в коридор. Его двойник сидел на корточках перед своей молодой женой - ничего не соображал.
Удалов повторил:
– За памятником! Черные очки надень, помнишь, где лежат?
И выбежал на лестницу.
Но не сразу вниз: метнулся по коридору до минцевской квартиры, хотел предупредить Минца, что скоро придет, потом остановился в изумлении: на месте замочной скважины - веревочка, на ней пластилиновая пломба - опечатана квартира. Значит, и в самом деле - умер старик? Да какой он старик? Шестидесяти нет. Но что случилось? Сердце у Льва Христофоровича как мотор... Эх, зря связался со спасением двойника - скорее надо узнать, что произошло с профессором - ведь такая же опасность ему может грозить и в нашем мире. Не думаем мы о здоровье, а потом становится поздно.
С этой мыслью, под вой сирены Пилипенко, Удалов выбежал во двор, с ходу вскочил в коляску. Пилипенко лишь рявкнул:
– Убью! - и дал газ. Мотоцикл, как норовистый конь, выскочил на улицу.
С Пилипенко говорить невозможно: мотоцикл ревет, Пилипенко матерится, люди шарахаются с улицы.
В пять минут долетели до Гордома, Пилипенко затормозил так, что Удалов вылетел головой вперед из коляски, и его подхватил какой-то незнакомый молодой человек.
– Эх, Корнелий Иванович! - сказал он укоризненно, помогая Удалову подняться. - Ждут вас, серчают. - И он буквально поволок Удалова наверх по знакомой лестнице, к кабинету предгора. Удалов старался на ходу завязать галстук.
В приемной было тесновато - три стола, за ними три секретарши. Все молодые, яркие, наглые, наманикюренные, перманентные, все похожи на Римму.
А у двери, обитой натуральной кожей, по обе стороны стояли два молодых спортсмена в серых костюмах, как часовые джинны из восточной сказки, но с красными повязками дружинников на рукавах.
Молодой человек подтолкнул Удалова.
Один из спортсменов быстро подтянул его к себе, второй провел ручищами по бокам.
– Ты чего? - удивился Удалов. А спортсмены даже не стали отвечать, правда, может, и не умели. Молодой человек раскрыл дверь, и спортсмены втолкнули Удалова внутрь кабинета.
Там сразу насупила тишина.
11
Знакомо, буквой «т», стояли полированные столы.
За главным столом, на месте Белосельского, сидел Пупыкин.
Именно Пупыкин, никто другой.
Оттого, что он сидел, он казался крупнее, даже выше ростом. Но Удалову настоящий рост Пупыкина был известен.
Пупыкин здешний от нашего Пупыкина отличался разительно.
И не только потому, что отрастил усы и еще более облысел, и не только потому, что одет был в строгий черный костюм с красным галстуком - но взгляд - Боже мой, у него же другой взгляд! Разве такой человек смог бы участвовать в утренних забегах и пресмыкаться перед Удаловым? Разве такой Пупыкин мог бы таиться на краю общественности, измазанный зеленкой, и ратовать за сохранение часовни Филиппа? Взгляд у Пупыкина был тигриный, тяжелый, из-под сведенных бровей.
Другой Пупыкин, куда добрее, с лукавой усмешкой, глядел на Удалова с большой картины, что висела на стене, за живым Пупыкиным. На картине он принимал букет роз от девчушки, в которой Удалов сразу угадал младшую дочку Пупыкина. На заднем плане толпились рукоплещущие зрители, среди них, как ни странно, и сам Удалов.
Тяжелым взглядом Пупыкин уперся в Удалова.
И все люди, что сидели за ножкой буквы «т», тоже уперлись в Удалова тяжелыми взглядами.
Встречаясь с этими взглядами, Удалов узнавал их обладателей, но порой с трудом.
Вот смотрит на него главстрой Слабенко. Ох и тяжел этот взгляд! Вот уставился, наглец какой, архитектор Оболенский. Забыл уже, как из окна выпадал? А это взгляд редактора Малюжкина. Тоже не без тяжести. Неужели и Малюжкин, радетель за гласность, так переменился? Вот смотрит Финифлюкина, директорша музея, - куда делась приветливость во взоре? А старик Ложкин...
Удалов не успел рассмотреть остальных, как Пупыкин открыл рот, медленно открыл, с оттяжкой, показал неровные мелкие зубы и рявкнул:
– Садись, с тобой потом разберемся!
И тут же все отвернулись от Удалова. Будто его и не было.
Удалов нашел место с краю стола, сел, а Малюжкин, что был рядом, отодвинулся, скрипнув стулом.
И наступила тишина.
– Нас прервали, - сказал Пупыкин. - Но мы продолжим.
И Удалов вздрогнул от угрозы в голосе Пупыкина.
– Продолжай, Мимеонов, - сказал Пупыкин.
– Спонтанный выброс в атмосферу незначительного количества загрязненного воздуха, - сказал, покорно поднявшись, Мимеонов, уже год как снятый с должности директора фабрики пластмассовых игрушек, потому что был ретроградом; он принялся перебирать бумажки, что держал в руках.
– А ты нам не по бумажке, - сказал Пупыкин. - По бумажке каждый наврет, недорого возьмет. Бумажки ты для ревизии подготовь, а с нами, со своими товарищами, говори открытым текстом. Опозорился?
– Опозорился, - сказал Мимеонов, - но имею объективные причины. - Он все же развернул бумажку и быстро начал читать: - За прошедший год вверенная мне фабрика перевыполнила план на два и три десятых процента, выпустив для нужд населения изделий номер один - шестьсот двадцать пять, изделий номер два-бис - двести тридцать четыре, в том числе восемнадцать сверх плана. Изделий номер пять...
– Стой! - остановил Мимеонова Пупыкин.
– Расшифровать?
– Ты с ума сошел! Ты лучше расскажи, почему ты наш родной город чуть не погубил.
– А я неоднократно писал, говорил даже вам, Василий Парфеныч, - сгнили фильтры, кончились. Надо из Вологды специалистов звать, производство останавливать. Сами знаете...
– Какие будут предложения? - спросил Пупыкин.
– Я думаю, что сделаем фельетон, - предложил Малюжкин. - О некоторых хозяйственниках. Не пощадим.
– Хорошая мысль, - согласился Пупыкин. - Пускай народ знает, что мы ни одного отрицательного факта без внимания не оставим.
– А вдруг в области прочтут? - спросил Оболенский, нагло улыбаясь. - И комиссию к нам, а?
– А пускай прочтут. Нам гласность не страшна, - ответил Пупыкин твердо. - Пускай весь мир читает.
– И там тоже? - выкрикнул старик Ложкин. - Империалисты тоже?
– Это ты, Ложкин, брось! - рассердился Пупыкин. - Тебя здесь как ветерана держат, а не как провокатора.
– У меня есть предложение, можно? - спросил Савульский, - его Удалов тоже знал, он работал санитарным главврачом.
– Говори. Только короче, надоел ты нам со своими речами, - поморщился Пупыкин.
– Я буду краток, - сказал Савульский и потер ладоши, - факт вопиющий. Он еще почему вопиющий - многие не ожидали, попали под дождик и потеряли одежду. А при том напряженном положении, которое существует в торговле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235