Сэр Вальтер не молод, и когда он умрет, его земли поделят сестры, мужья или сыновья которых могут не пожелать, чтобы Хью остался на прежней должности. В любом случае кастелян должен жить на тех землях, которыми управляет, в отличие от тех высокочтимых людей, которым король передал множество замков и вместе с ними полномочия правителя. Может быть, Одрис доверит Джернейв заботам своего дяди, но для чего? Чтобы жить с ним в маленькой деревянной крепостенке?
Для Хью не составляло особого труда убедить свой беспокойный ум и подавить желание, которое, как он знал, является несбыточным. Но стоило ему уснуть: все преграды рухнули и во сне он поднимался по лестнице в башню Одрис, ожидавшей его с открытыми объятиями. Она была теплой, нежной и обнаженной; он склонился, коснувшись губами розовых сосков ее грудей, затем опустился на колени, чтобы поцеловать светлые пряди на бугорке Венеры, найти своим языком маленький язычок в ее нижних устах. Она прижала его голову к себе, щекотала его уши, поглаживала шею, дрожала и стонала… и Хью опять просыпался, широко раскрывая рот и ужасаясь развратности своих снов. Только он не ощущал ничего, похожего на разврат.
Хью знал, что такое разврат. Когда он был еще мальчишкой, сотоварищи — оруженосцы и другие, с которыми он находился в услужении, подстрекали его колкостями и насмешками вступить в первую связь с одной из шлюх. Он сознавал, что это деяние было грешным и бесстыдным, удовольствие полученное им, смешалось с отвращением и ужасом. Исповедь и на удивление легкое раскаяние, изгнали ощущение страха, однако чувство отвращения осталось. И хотя Хью вступал в связь с женщиной, когда его желание становилось достаточно сильным, он не испытывал при этом наслаждения, как от чистого, незапятнанного акта. Он никогда так не ласкал купленную женщину, как грезил ласкать Одрис. О ласках он узнал из рассказов от других: — одни добросовестно пытались обучить его, а другие, немногие, дразнили его, подстрекая к применению насилия, которое они расценивали как особую извращенность в интимных отношениях. И все же во сне Хью не чувствовал ни бесстыдства, ни отвращения. Да, тело его жаждало, но с чистой радостью, не оставляющей безобразных отметин.
И тем не менее разрешить себе ощущать такое влечение к Одрис было опасно. Очнувшись, Хью чувствовал лишь тихую грусть и сильную решимость, о которой она никогда не должна догадаться, иначе будет встревожена его пылкой страстью. Не давая себе снова заснуть, он открыл глаза, возблагодарив судьбу за то, что увидел тусклый серый рассвет, просачивающийся сквозь ставни. Хью, скрестив руки за головой, с удивлением думал о том, доставит ли опять Одрис удовольствие его роль телохранителя или она предпочтет самый простой способ, оставшись у себя в комнате. Его глаза, блуждая, остановились на проеме, ведущем в южную башню. Он едва ли сознавал, куда глядел. Его ум с удовольствием пребывал в забавных воспоминаниях о предыдущем вечере. Медленно, по мере того как светало, он стал различать очертания темной массы около дверного проема, — и когда она пошевелилась, понял, что кто-то там спал.
Это Бруно, — сначала подумал он. Однако Бруно лежал рядом с ним, и Хью не помнил, чтобы тот покидал свое ложе. Он повернулся и посмотрел, Бруно был на месте. Нахмурясь, Хью приподнялся на локте и увидел, что в ряду скамеек, на которых спали рыцари вблизи камина, одна пустовала. Он глухо выругался. Ясно, что один из рыцарей Стефана не укладывался и поджидал Одрис, чтобы схватить ее, когда она будет сходить вниз. Хью начал стягивать шерстяное одеяло, покрывавшее его, и отогнал мысли, завладевшие им. Одрис, вероятно, не сойдет до обедни, и не стоило затевать ссору с людьми Стефана. Он может наблюдать со своего места до тех пор, пока все не проснутся.
Едва Хью заставил себя лечь, как в дверном проеме в башню показался силуэт в плаще и капюшоне. Он бесшумно двигался через зал к наружной двери. Эта дверь была заперта на щеколду, но дверная решетка не была поставлена, — в самом деле, когда ложились спать, Хью слышал, как один из оруженосцев сказал в шутку своему соседу, что нет смысла огораживать дверь решеткой, если враг уже находится внутри. Силуэт в капюшоне открыл дверь и выскользнул наружу. Так как спавший вблизи порога не шевельнулся, то глаза Хью, естественно, следили за движением силуэта, и он стал подумывать не ошибся ли, приняв служанку, вышедшую по какому-то поручению, за Одрис.
Однако, как только дверь закрылась, лежащая фигура поднялась и, натягивая на плечи плащ, поспешила вслед. Хью тоже поднялся, злясь на то, что сразу не догадался надеть верхнюю одежду и обувь, как только увидел фигуру около двери, ведущей к Одрис. Это были единственные предметы одежды, снимаемые им и другими оруженосцами, не удостоенными такой роскоши, как скамья и пуховый матрац, защищавшие от сквозняков во время сна. Он сожалел, что Одрис побеспокоили, но не чувствовал тревоги, так как сама мысль о возможности насильно склонить ее к замужеству не приходила ему в голову. Поэтому он не торопился, одеваясь, и даже нашел время причесать свои непослушные огненные волосы и прополоскать рот.
У Одрис вызвало раздражение, когда Уорнер де Люзорс ворвался за ней по пятам в конюшню и приветствовал ее комплиментом, исполненным грубой лести и нелепости. Он сравнивал ее красоту с яркостью восходящего солнца. Одрис не удостоила его ответом, а лишь резким кивком головы, сознавая, что тот может впасть в ярость, но была слишком нетерпеливой, чтобы осторожно от него избавиться. По ее мнению, для столь решительного преследования недостаточно и холодной вежливости, тут скорее пригодилась бы грубость.
Она повернулась в сторону Люзорса, чтобы взглянуть на сокольничего, ожидавшего госпожу в конюшне с рассвета по распоряжению, отданному еще накануне вечером. Оба они стояли около насеста с великолепным соколом; птица повернула свою накрытую чепцом голову и раскрыла клюв, издавая шипение в ответ на голос Люзорса, слегка расправив крылья. Одрис произнесла мягкий воркующий звук и погладила птицу большим гусиным пером, после чего та успокоилась.
— А он достаточно приручен? — обеспокоенно спросил сокольничий, когда понял, что его хозяйка не желает обращать внимания на вторгшегося. — Только вы выпускали его, и, как видите, он не любит мужские голоса, кроме моего.
— Я знаю, — ответила Одрис. — У моего дяди не было возможности заниматься с ним. И все же это самый чудесный сокол из всех, которые у нас есть, и я желаю сделать королю богатый подарок, потому что уже отказала ему в том, ради чего он прибыл.
— А как насчет Уорлока? — спросил сокольничий, проходя в глубь конюшни к следующему насесту.
Одрис последовала за ним, не обращая внимания на Люзорса, скрежетавшего зубами от ярости. Пока она обсуждала с сокольничим достоинства второго сокола, Люзорс решил, что его план потерпел крушение и уже повернулся, собираясь уйти, когда Одрис сказала:
— Думаю следует предупредить дядю о моем решении. Иди и объясни ему, в чем дело. — Сокольничий удивленно вытаращил глаза, а Одрис добавила: — Я уезжаю и не вернусь, пока не уедет король. Теперь иди, Нильс, и постарайся передать это дяде наедине.
Сокольничий поклонился и вышел. Одрис улыбнулась Уорлоку и пошла еще дальше в конюшню, разговаривая с каждой птицей и заботливо проверяя их реакцию и внешний вид. Она слышала, как Люзорс приближался и поморщилась от отвращения, нарочито отвернув голову и сердито дернув плечом в его направлении. Поэтому, когда тот схватил ее, она была застигнута врасплох. Люзорс с силой повернул Одрис к себе и впился губами в ее губы. Нападение ошеломило девушку. Она не помнила, чтобы ее когда-нибудь хватали и удерживали против воли, поэтому не смогла ничего предпринять в свою защиту и лишь инстинктивно отвернула голову от влажного, отвратительного и душившего поцелуя.
— Ты так же хитра, как и прекрасна, — зашептал Люзорс наконец оставив ее рот. — До меня не дошло, пока ты не отослала сокольничего и не объяснила своего последующего отсутствия и намерений. Мы будем вместе, ну, а потом будет слишком поздно. Твой дядя вынужден будет дать согласие на наш брак.
— О чем ты говоришь? — простонала Одрис, — Отпусти меня.
— О, какая милая, какая наивная! — засмеялся Люзорс. — Но со мной такие шуточки не пройдут. Я понимаю, ты старалась показать неприязнь ко мне, чтобы никто не заподозрил о твоем избраннике, но теперь мы одни. Отбрось застенчивость. Я придумал грандиозный план: мы найдем тихое местечко, где, уж поверь моему опыту и своему прелестному телу, смогу обучить тебя получать удовольствие. Потом, когда нарушу твою девственность, я отведу тебя к королю, мы исповедуемся и сразу же обвенчаемся.
— Ты сумасшедший, — проговорила, задыхаясь, Одрис, все еще не оказывая сопротивления, пораженная услышанным.
— О, нет, — уверил ее Люзорс, неверно истолковывая ее пассивность. — Я знаю, ты боишься своего дяди, но в этом нет нужды. Раз мы женимся, я буду с тобой и встану на твою защиту.
— Ты идиот, — воскликнула Одрис, но по-прежнему тихим голосом. — Я не боюсь дяди. Пусти меня.
С этими словами она лягнула Люзорса в лодыжку и вывернулась, освободившись, воспользовавшись тем, что хватка Люзорса ослабла, пока он говорил. Теперь уже его удивление дало ей возможность отступить назад, однако спустя мгновение ярость из-за того, что она так «жуликовато» ускользнула, охватила его. Он рванулся следом, пытаясь снова схватить ее, но поймал только плащ. Одрис бросилась бежать, потеряв брошь, застегивавшую одежду. Люзорс в сердцах отбросил безделушку и снова рванулся, на этот раз ему удалось схватить Одрис за левую руку. Ее развернуло к нему, и, используя стремительность поворота, она вложила всю силу в правую руку, ударив его в лицо сжатым кулаком. Не готовый к такому отпору, Люзорс не увернулся, и кулак Одрис угодил ему в глаз, задев сбоку нос. Из носа хлынула кровь, и он взвыл, отпустив ее руку.
— Заткнись, — прошипела Одрис. — Ты, коровье дерьмо. Тебе только с птицами драться.
Сейчас она была и разъярена, и испугана, но не отважилась выбежать из конюшни, чтобы Люзорс, который, представлялся ей сумасшедшим, не излил свой гнев на ее соколов. Она также не осмелилась позвать на помощь: крики могли потревожить или напугать птиц и те попытались бы взлететь, несмотря на покрывавшие их колпаки. Дальность их полета ограничивали ремни, прикрепленные к насесту, но они же представляли реальную опасность, так как хаотические полеты птиц неизбежно привели бы к их неисчислимым повреждениям и пагубно отразились бы на привязанности к Одрис.
Она вновь отступила назад, беспокойно глядя на Люзорса, чье лицо было искажено яростью и испачкано кровью. Он прежде всего потрогал нос и глаз, желая, очевидно, убедиться в реальности случившегося, но затем вытянул руки, предотвращая тем самым возможность повторного удара, и пошел на нее.
Глава VIII
— Люзорс!
Глубокий низкий голос не был громким, но властность, звучавшая в нем, заставила сэра Уорнера застыть на месте.
— Хью, — выдохнула Одрис и тихо вскрикнула, увидев, что Люзорс обернулся в ярости и бросился на противника.
Его встретил удар в подбородок, отбросивший голову назад. Одрис рванулась вперед, опасаясь, что Люзорс может упасть на насест, но Хью опередил ее, схватив бесчувственное тело. Плавным, заученным движением он взвалил Люзорса на плечо и вынес его из конюшни. Одрис выбежала за ними, подбирая на ходу свой плащ и хватая Хью за руку, пытаясь остановить его. Он повернул к ней голову; его длинное лицо застыло, голубые глаза сверкали гневом, но Одрис приникла к нему.
— Подожди, — тихо сказала она, — будет лучше, чтобы тебя с ним не видели.
В это время по двору сновали слуги, и она остановила двоих, как раз пробегавших мимо.
— Этот бедняга споткнулся и, упав, разбил лицо, — сказала она, слегка краснея от лжи. — Перенесите его в большой зал и попросите тетю позаботиться о нем.
Хью без лишних слов передал свою ношу слуге. Он был рад избавиться от Люзорса, поскольку предчувствовал, что тот вызовет его на дуэль. Хью не боялся драться с Люзорсом. На самом деле он был рад этому поводу, чтобы убить его, однако ему была неизвестна истинная причина ссоры. Он также знал, что Люзорс вполне мог быть зачинщиком ее, что ухудшило бы отношение короля как к сэру Оливеру, так и к сэру Вальтеру. Тем не менее, распиравшая злоба и крушение надежд, не способствовали успокоению и заставили его повернуться к Одрис.
— Какого дьявола вы вдвоем оказались на конюшне? — прорычал он.
Одрис удивила его свирепость, но затем она поняла: Бруно, вероятно, не сказал ему, что она — хозяйка всех ястребов в Джернейве, как ни странно это может показаться, поэтому она весело ему улыбнулась:
— Мой единорог, я все же считаю, что ты спас свою деву от посягательства или по крайней мере попытки посягательства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Для Хью не составляло особого труда убедить свой беспокойный ум и подавить желание, которое, как он знал, является несбыточным. Но стоило ему уснуть: все преграды рухнули и во сне он поднимался по лестнице в башню Одрис, ожидавшей его с открытыми объятиями. Она была теплой, нежной и обнаженной; он склонился, коснувшись губами розовых сосков ее грудей, затем опустился на колени, чтобы поцеловать светлые пряди на бугорке Венеры, найти своим языком маленький язычок в ее нижних устах. Она прижала его голову к себе, щекотала его уши, поглаживала шею, дрожала и стонала… и Хью опять просыпался, широко раскрывая рот и ужасаясь развратности своих снов. Только он не ощущал ничего, похожего на разврат.
Хью знал, что такое разврат. Когда он был еще мальчишкой, сотоварищи — оруженосцы и другие, с которыми он находился в услужении, подстрекали его колкостями и насмешками вступить в первую связь с одной из шлюх. Он сознавал, что это деяние было грешным и бесстыдным, удовольствие полученное им, смешалось с отвращением и ужасом. Исповедь и на удивление легкое раскаяние, изгнали ощущение страха, однако чувство отвращения осталось. И хотя Хью вступал в связь с женщиной, когда его желание становилось достаточно сильным, он не испытывал при этом наслаждения, как от чистого, незапятнанного акта. Он никогда так не ласкал купленную женщину, как грезил ласкать Одрис. О ласках он узнал из рассказов от других: — одни добросовестно пытались обучить его, а другие, немногие, дразнили его, подстрекая к применению насилия, которое они расценивали как особую извращенность в интимных отношениях. И все же во сне Хью не чувствовал ни бесстыдства, ни отвращения. Да, тело его жаждало, но с чистой радостью, не оставляющей безобразных отметин.
И тем не менее разрешить себе ощущать такое влечение к Одрис было опасно. Очнувшись, Хью чувствовал лишь тихую грусть и сильную решимость, о которой она никогда не должна догадаться, иначе будет встревожена его пылкой страстью. Не давая себе снова заснуть, он открыл глаза, возблагодарив судьбу за то, что увидел тусклый серый рассвет, просачивающийся сквозь ставни. Хью, скрестив руки за головой, с удивлением думал о том, доставит ли опять Одрис удовольствие его роль телохранителя или она предпочтет самый простой способ, оставшись у себя в комнате. Его глаза, блуждая, остановились на проеме, ведущем в южную башню. Он едва ли сознавал, куда глядел. Его ум с удовольствием пребывал в забавных воспоминаниях о предыдущем вечере. Медленно, по мере того как светало, он стал различать очертания темной массы около дверного проема, — и когда она пошевелилась, понял, что кто-то там спал.
Это Бруно, — сначала подумал он. Однако Бруно лежал рядом с ним, и Хью не помнил, чтобы тот покидал свое ложе. Он повернулся и посмотрел, Бруно был на месте. Нахмурясь, Хью приподнялся на локте и увидел, что в ряду скамеек, на которых спали рыцари вблизи камина, одна пустовала. Он глухо выругался. Ясно, что один из рыцарей Стефана не укладывался и поджидал Одрис, чтобы схватить ее, когда она будет сходить вниз. Хью начал стягивать шерстяное одеяло, покрывавшее его, и отогнал мысли, завладевшие им. Одрис, вероятно, не сойдет до обедни, и не стоило затевать ссору с людьми Стефана. Он может наблюдать со своего места до тех пор, пока все не проснутся.
Едва Хью заставил себя лечь, как в дверном проеме в башню показался силуэт в плаще и капюшоне. Он бесшумно двигался через зал к наружной двери. Эта дверь была заперта на щеколду, но дверная решетка не была поставлена, — в самом деле, когда ложились спать, Хью слышал, как один из оруженосцев сказал в шутку своему соседу, что нет смысла огораживать дверь решеткой, если враг уже находится внутри. Силуэт в капюшоне открыл дверь и выскользнул наружу. Так как спавший вблизи порога не шевельнулся, то глаза Хью, естественно, следили за движением силуэта, и он стал подумывать не ошибся ли, приняв служанку, вышедшую по какому-то поручению, за Одрис.
Однако, как только дверь закрылась, лежащая фигура поднялась и, натягивая на плечи плащ, поспешила вслед. Хью тоже поднялся, злясь на то, что сразу не догадался надеть верхнюю одежду и обувь, как только увидел фигуру около двери, ведущей к Одрис. Это были единственные предметы одежды, снимаемые им и другими оруженосцами, не удостоенными такой роскоши, как скамья и пуховый матрац, защищавшие от сквозняков во время сна. Он сожалел, что Одрис побеспокоили, но не чувствовал тревоги, так как сама мысль о возможности насильно склонить ее к замужеству не приходила ему в голову. Поэтому он не торопился, одеваясь, и даже нашел время причесать свои непослушные огненные волосы и прополоскать рот.
У Одрис вызвало раздражение, когда Уорнер де Люзорс ворвался за ней по пятам в конюшню и приветствовал ее комплиментом, исполненным грубой лести и нелепости. Он сравнивал ее красоту с яркостью восходящего солнца. Одрис не удостоила его ответом, а лишь резким кивком головы, сознавая, что тот может впасть в ярость, но была слишком нетерпеливой, чтобы осторожно от него избавиться. По ее мнению, для столь решительного преследования недостаточно и холодной вежливости, тут скорее пригодилась бы грубость.
Она повернулась в сторону Люзорса, чтобы взглянуть на сокольничего, ожидавшего госпожу в конюшне с рассвета по распоряжению, отданному еще накануне вечером. Оба они стояли около насеста с великолепным соколом; птица повернула свою накрытую чепцом голову и раскрыла клюв, издавая шипение в ответ на голос Люзорса, слегка расправив крылья. Одрис произнесла мягкий воркующий звук и погладила птицу большим гусиным пером, после чего та успокоилась.
— А он достаточно приручен? — обеспокоенно спросил сокольничий, когда понял, что его хозяйка не желает обращать внимания на вторгшегося. — Только вы выпускали его, и, как видите, он не любит мужские голоса, кроме моего.
— Я знаю, — ответила Одрис. — У моего дяди не было возможности заниматься с ним. И все же это самый чудесный сокол из всех, которые у нас есть, и я желаю сделать королю богатый подарок, потому что уже отказала ему в том, ради чего он прибыл.
— А как насчет Уорлока? — спросил сокольничий, проходя в глубь конюшни к следующему насесту.
Одрис последовала за ним, не обращая внимания на Люзорса, скрежетавшего зубами от ярости. Пока она обсуждала с сокольничим достоинства второго сокола, Люзорс решил, что его план потерпел крушение и уже повернулся, собираясь уйти, когда Одрис сказала:
— Думаю следует предупредить дядю о моем решении. Иди и объясни ему, в чем дело. — Сокольничий удивленно вытаращил глаза, а Одрис добавила: — Я уезжаю и не вернусь, пока не уедет король. Теперь иди, Нильс, и постарайся передать это дяде наедине.
Сокольничий поклонился и вышел. Одрис улыбнулась Уорлоку и пошла еще дальше в конюшню, разговаривая с каждой птицей и заботливо проверяя их реакцию и внешний вид. Она слышала, как Люзорс приближался и поморщилась от отвращения, нарочито отвернув голову и сердито дернув плечом в его направлении. Поэтому, когда тот схватил ее, она была застигнута врасплох. Люзорс с силой повернул Одрис к себе и впился губами в ее губы. Нападение ошеломило девушку. Она не помнила, чтобы ее когда-нибудь хватали и удерживали против воли, поэтому не смогла ничего предпринять в свою защиту и лишь инстинктивно отвернула голову от влажного, отвратительного и душившего поцелуя.
— Ты так же хитра, как и прекрасна, — зашептал Люзорс наконец оставив ее рот. — До меня не дошло, пока ты не отослала сокольничего и не объяснила своего последующего отсутствия и намерений. Мы будем вместе, ну, а потом будет слишком поздно. Твой дядя вынужден будет дать согласие на наш брак.
— О чем ты говоришь? — простонала Одрис, — Отпусти меня.
— О, какая милая, какая наивная! — засмеялся Люзорс. — Но со мной такие шуточки не пройдут. Я понимаю, ты старалась показать неприязнь ко мне, чтобы никто не заподозрил о твоем избраннике, но теперь мы одни. Отбрось застенчивость. Я придумал грандиозный план: мы найдем тихое местечко, где, уж поверь моему опыту и своему прелестному телу, смогу обучить тебя получать удовольствие. Потом, когда нарушу твою девственность, я отведу тебя к королю, мы исповедуемся и сразу же обвенчаемся.
— Ты сумасшедший, — проговорила, задыхаясь, Одрис, все еще не оказывая сопротивления, пораженная услышанным.
— О, нет, — уверил ее Люзорс, неверно истолковывая ее пассивность. — Я знаю, ты боишься своего дяди, но в этом нет нужды. Раз мы женимся, я буду с тобой и встану на твою защиту.
— Ты идиот, — воскликнула Одрис, но по-прежнему тихим голосом. — Я не боюсь дяди. Пусти меня.
С этими словами она лягнула Люзорса в лодыжку и вывернулась, освободившись, воспользовавшись тем, что хватка Люзорса ослабла, пока он говорил. Теперь уже его удивление дало ей возможность отступить назад, однако спустя мгновение ярость из-за того, что она так «жуликовато» ускользнула, охватила его. Он рванулся следом, пытаясь снова схватить ее, но поймал только плащ. Одрис бросилась бежать, потеряв брошь, застегивавшую одежду. Люзорс в сердцах отбросил безделушку и снова рванулся, на этот раз ему удалось схватить Одрис за левую руку. Ее развернуло к нему, и, используя стремительность поворота, она вложила всю силу в правую руку, ударив его в лицо сжатым кулаком. Не готовый к такому отпору, Люзорс не увернулся, и кулак Одрис угодил ему в глаз, задев сбоку нос. Из носа хлынула кровь, и он взвыл, отпустив ее руку.
— Заткнись, — прошипела Одрис. — Ты, коровье дерьмо. Тебе только с птицами драться.
Сейчас она была и разъярена, и испугана, но не отважилась выбежать из конюшни, чтобы Люзорс, который, представлялся ей сумасшедшим, не излил свой гнев на ее соколов. Она также не осмелилась позвать на помощь: крики могли потревожить или напугать птиц и те попытались бы взлететь, несмотря на покрывавшие их колпаки. Дальность их полета ограничивали ремни, прикрепленные к насесту, но они же представляли реальную опасность, так как хаотические полеты птиц неизбежно привели бы к их неисчислимым повреждениям и пагубно отразились бы на привязанности к Одрис.
Она вновь отступила назад, беспокойно глядя на Люзорса, чье лицо было искажено яростью и испачкано кровью. Он прежде всего потрогал нос и глаз, желая, очевидно, убедиться в реальности случившегося, но затем вытянул руки, предотвращая тем самым возможность повторного удара, и пошел на нее.
Глава VIII
— Люзорс!
Глубокий низкий голос не был громким, но властность, звучавшая в нем, заставила сэра Уорнера застыть на месте.
— Хью, — выдохнула Одрис и тихо вскрикнула, увидев, что Люзорс обернулся в ярости и бросился на противника.
Его встретил удар в подбородок, отбросивший голову назад. Одрис рванулась вперед, опасаясь, что Люзорс может упасть на насест, но Хью опередил ее, схватив бесчувственное тело. Плавным, заученным движением он взвалил Люзорса на плечо и вынес его из конюшни. Одрис выбежала за ними, подбирая на ходу свой плащ и хватая Хью за руку, пытаясь остановить его. Он повернул к ней голову; его длинное лицо застыло, голубые глаза сверкали гневом, но Одрис приникла к нему.
— Подожди, — тихо сказала она, — будет лучше, чтобы тебя с ним не видели.
В это время по двору сновали слуги, и она остановила двоих, как раз пробегавших мимо.
— Этот бедняга споткнулся и, упав, разбил лицо, — сказала она, слегка краснея от лжи. — Перенесите его в большой зал и попросите тетю позаботиться о нем.
Хью без лишних слов передал свою ношу слуге. Он был рад избавиться от Люзорса, поскольку предчувствовал, что тот вызовет его на дуэль. Хью не боялся драться с Люзорсом. На самом деле он был рад этому поводу, чтобы убить его, однако ему была неизвестна истинная причина ссоры. Он также знал, что Люзорс вполне мог быть зачинщиком ее, что ухудшило бы отношение короля как к сэру Оливеру, так и к сэру Вальтеру. Тем не менее, распиравшая злоба и крушение надежд, не способствовали успокоению и заставили его повернуться к Одрис.
— Какого дьявола вы вдвоем оказались на конюшне? — прорычал он.
Одрис удивила его свирепость, но затем она поняла: Бруно, вероятно, не сказал ему, что она — хозяйка всех ястребов в Джернейве, как ни странно это может показаться, поэтому она весело ему улыбнулась:
— Мой единорог, я все же считаю, что ты спас свою деву от посягательства или по крайней мере попытки посягательства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83