— Меня зовут Одрис, миледи Мод, — сказала молодая женщина. — И давайте-ка мы вместе с вами наведем порядок в вашей спальне.
— Но ваш супруг… — прошептала леди Мод. — Ваш супруг приказал…
— Хью не приказывал ничего подобного, — досадливо поморщилась Одрис и, ласково погладив руку женщины, продолжала. — Это не более чем глупое недоразумение. Слуги не поняли, что он хотел им сказать. Вы должны мне поверить. И должны поверить, что Хью не желает вам зла и сделает все возможное, чтобы защитить вас…
— Нет! — воскликнула леди Мод. — Нет! Он должен меня ненавидеть! Вы не понимаете! Он имеет полное право винить нас — меня и Лайонела… Мы взяли на душу тяжкий грех. Мы… Я…
Она захлебнулась слезами, и Одрис крепко обняла ее, пытаясь утешить, но доброта и отзывчивость молодой женщины лишь усугубляли, казалось, страдания леди Мод. Осознав это, Одрис заняла исходную позицию — опустилась на колени — и ограничилась тем, что ласково погладила в последний раз плечо несчастной женщины.
Не страхом, похоже, она терзается, — подумала Одрис, а чем-то гораздо более серьезным. Пытаться утешать ее теперь — только обострять мучения. Теперь ей нужнее забыться и отдохнуть. Успокоится, позже исповедуется, и ей станет легче.
— Успокой ее, если сможешь, — сказала Одрис пожилой служанке, которая уже перестала дрожать и смотрела на нее с благодарным изумлением. — Я приготовлю снадобье, которое усыпит ее и подкрепит силы.
Она поднялась с колен и отправилась на розыски служанок, которые, как и ранее, предпочитали держаться от леди Мод на возможно большем расстоянии. В конце концов Одрис нашла их шушукающимися в укромном уголке. Когда она подошла ближе, все почтительно встали; была среди них и та служанка, которая сопровождала ее к леди Мод.
Одрис выяснила, какая из служанок несла ответственность за кладовые, и, задав ей несколько вопросов, отправила ее за медом и свежеприготовленными отварами из ивовой коры, ромашки, болиголова и дурмана. Вторую служанку она послала постелить заново постель леди Мод и привести, насколько это окажется возможным, ее спальню в порядок.
Когда первая из служанок вернулась, Одрис приготовила снадобье: наполнила кубок отваром из ивовой коры, добавила в него изрядную порцию отвара ромашки, немного отвара болиголова (им она всегда пользовалась очень осторожно, ибо слишком большая доза могла оказаться смертельной для больного) и несколько капель отвара дурмана, который был великолепным укрепляющим средством, но при передозировке вызывал у пациентов бредовые видения. Растворив в получившейся смеси капельку меда, чтобы перебить горьковатый привкус большинства компонентов, Одрис протянула кубок леди Мод. Молодая женщина предполагала, что она откажется пить то, что для нее приготовили, но леди, ни секунды не колеблясь, приняла кубок из ее рук и осушила его несколькими глотками.
Гораздо сложнее оказалось уговорить ее лечь в постель, и Одрис поняла, что леди Мод считает изгнание из собственной спальни заслуженной карой и буквально жаждет пострадать от руки Хью. Оказавшись в столь затруднительном положении, Одрис чуть было не пришла в отчаяние. Ей меньше всего хотелось причинять леди Мод новые страдания, но не могла же она оставить ее сидеть на стуле посреди комнаты, заваленной дамскими причиндалами. Как раз в тот момент, когда она лихорадочно обдумывала альтернативу — что же делать: настоять на том, чтобы леди отправилась в свою постель, или отвести ее вниз, в холл, и приказать слугам подыскать и подготовить для нее новое место, лестница содрогнулась под тяжелым топотом, и она услышала громкий и встревоженный голос мужа, повторявший ее имя.
— Что случилось? — воскликнула она, выбегая ему навстречу.
— Шотландцы, — прохрипел Хью, заключая ее в объятия. — Напали на Тревик и были отбиты, но в Белей, судя по всему, эти мерзавцы застали людей врасплох. Они сожгли селение и, похоже, прорвались во внешний двор замка — так во всяком случае считает гонец из Тревика, которому показалось, что он видел, как горели сараи.
Одрис озабоченно посмотрела на него и спросила:
— Что прикажешь делать, милорд? Можем ли мы, женщины, помочь в обороне замка?
— Только не ты, любимая, — сказал он, крепче сжимая ее в объятиях и пытаясь хоть таким образом выразить благодарность за хладнокровие, с которым она восприняла ужасную весть, хотя нимало не сомневался, что подобного рода флегматичность можно было объяснить лишь неведением относительно всех возможных последствий этой вести. — Я до сих пор еще не знаю толком, с чем мы имеем дело. Я выслал гонцов — скликать крестьян в замок и лазутчиков — проследить за шотландцами. Решу, что делать, когда выслушаю их донесения. Кстати, гонец, который примчался в замок, чтобы поднять тревогу, серьезно ранен. Не могла бы ты… — он внезапно осекся. Одрис была сведуща в травах. Он не раз видел, как она пользовала ими слуг и крестьян, даже дядю, когда тот серьезно заболел, но тут речь шла о ранах, а это ведь совсем иное дело.
Но Одрис, решив, что муж отвлекся, поскольку вспомнил о чем-то ином, более в ту минуту важном, уже махала рукой, подзывая служанку, ответственную за травы. Убедившись, что служанка правильно поняла ее знаки, она спокойно ответила:
— Хорошо, я немедленно спущусь вниз и посмотрю, что можно будет сделать. А ты ступай и делай то, что сочтешь необходимым, Хью. Не бойся за меня. Война — мужское занятие, но и я знакома с ней не понаслышке. В Джернейв не ступала нога недруга, но он не раз и не два попадал в осаду. Иди же, дорогой. Присмотри за своими людьми.
Хью, радуясь тому, что избежал опрометчивых обещаний, которых не сумел бы выполнить, и лелея в душе надежду, что жена останется возможно дольше в неведении относительно мизерности сил защитников замка, повернулся и направился к выходу из комнаты. Едва успела Одрис обменяться несколькими словами со служанкой, в разговор вмешалась леди Мод, которая поднялась со стула сразу же после того, как Хью исчез из поля зрения.
— Я достаточно нагрешила, — тихо сказала она, — и не хочу иметь на совести еще и смерть вашего мужа. Бегите к нему и уговорите покинуть замок. Хьюг защищать некому, латники разбежались. Я… я боялась платить им. Я думала…
Но Одрис уже не слушала, ее меньше всего в тот момент интересовало то, о чем могла думать леди Мод. Она метнулась вниз по лестнице и перехватила Хью на полпути к выходу из башни. Тот, надо сказать, и не спешил особенно, поскольку при положении дел, сложившемся в Хьюге, ему оставалось одно: терзаться тревогой и сомнениями, а этим он мог заниматься, где угодно. Услышав то, что сообщила ему жена, он пришел в ярость.
— Что бы ни делала эта окаянная женщина, пусть и с самым благими намерениями, до добра это не доводит, — проворчал он. — Да знаю я про ее латников. Я надеялся только, что не будет нужды и тебе узнать об этом.
Пока он говорил это, Одрис краешком глаза заметила в стороне какое-то движение. Как оказалось, один из слуг попытался подкрасться поближе, чтобы подслушать их разговор. Любопытствующий челядинец держал в руках большое плоское блюдо, и, когда Одрис повернула голову, поймав его, как он, видимо, считал, на месте преступления, бедняга испугался и инстинктивно вскинул блюдо вверх, пряча за ним лицо и голову. Одрис, которой бросилось в глаза в первую секунду именно это блюдо, приняла его за щит и похолодела от ужаса: враг уже в замке, но тут же осознала ошибку — не враг, а всего лишь слуга с блюдом. Эти два зрительных образа — щит и слуга — уже наложились, однако, друг на друга где-то в глубинах ее подсознания.
— Хью, — шепнула она, — слуги! Если в замке хватит доспехов, прикажи слугам напялить их на себя и бежать на стены. Одной лишь суетой на стенах мы сможем ввести шотландцев в заблуждение, у них поубавится пыла и наглости, когда они обнаружат, что Хьюг далеко не так беззащитен, как это им представлялось.
Хью покачал головой, когда услышал о слугах. В замке сэра Вальтера слуги действительно принимали участие в сражениях, если возникала в том нужда, но не с мечами и самострелами, обращению с которыми не были обучены, а в качестве подсобной силы: они сталкивали лестницы, сбрасывали камни и лили кипящее масло или вонючие экскременты на головы атакующих врагов. Хью считал слуг сэра Лайонела слишком запуганными и не способными даже на такую малость, но, когда Одрис закончила излагать то, что пришло ей в голову, на губах его появилась улыбка.
— Одрис, ты — клад, каких поискать! — воскликнул он, вновь заключая ее в объятия и прижимая к себе с такой силой, что она вскрикнула, почувствовав, как трещат у нее ребра. — Уж это-то мы их заставим сделать, я пошлю еще пару-другую латников, пусть присмотрят, чтобы не сбежали раньше времени. — Его глаза сверкнули: — И я раздам им самострелы, пусть натягивают тетиву, а стрелять будут, перебегая с места на место, те немногие арбалетчики, которыми мы располагаем; шотландцы же пусть думают, что у нас полным-полно лучников. Одрис, дорогая, ты, возможно, спасла сейчас нас всех.
Он крепко поцеловал ее и поспешил к стенам. Она, несмотря на всю серьезность ситуации, не смогла удержаться от улыбки. Поднявшись наверх по лестнице, она нашла леди Мод стоявшей в дверях спальни и пристально вглядывающейся в спину удалявшегося Хью. Она упорно не отвечала на вопросы Одрис, пока рыцарь не исчез из поля ее зрения, и лишь после этого спросила, когда же они с Хью покинут замок. Одрис весьма резко ответила, что у нее нет времени на пустые разговоры: она должна помочь раненому гонцу. Леди Мод тут же предложила ей свою помощь, но Одрис, заметив, что у леди смыкаются глаза от усталости и выпитого снадобья, пропустила это мимо ушей и, подозвав служанку, попросила принести все необходимое для приготовления снадобий. Как ни уговаривала Одрис леди Мод остаться и лечь в постель, та настояла на своем — спустилась следом за ней во двор, последовала в казарму и безмолвным призраком маячила за спиной молодой женщины, пока та, спокойно беседуя с гонцом, осматривала его рану.
Глаза леди Мод изумленно расширились, когда она увидела, как Одрис сама, действуя умело и ловко, вытащила стрелу из тела гонца; она с неослабевающим вниманием следила за тем, как молодая женщина зашивала рану и накладывала мазь, приготовленную из растертой в порошок ромашки и лимонного бальзама. Мод попыталась было сказать что-то, но Одрис не обратила на это внимания. Она думала о провидении Господнем, о том, что его волей под руку шотландцу попалась легкая, охотничья стрела. Обычная арбалетная стрела, ударив в спину, перебила бы ребра и пронзила грудь навылет, несчастный либо там же слетел бы из седла, либо умер от потери крови по дороге, так и не добравшись до Хьюга. Случись такое, шотландцы захватили бы их всех врасплох, как это удалось им, по всей видимости, в Белей, о сопротивлении не было бы и речи… Эта же стрела, скользнув по ребру, отклонилась в сторону и пропахала в мышцах небольшую дыру, застряв в конце концов под кожей. Одрис улыбнулась и вновь обратилась к гонцу со словами утешения, хотя сама нуждалась в них едва ли не больше, чем он. Может, и правда, думала она, благополучное явление гонца и ее видение — слуги в доспехах — свидетельствуют о том, что Господь взял их под свою опеку.
Ласково потрепав успокоившегося пациента по плечу, Одрис поднялась на ноги — как раз вовремя, чтобы заняться леди Мод. Снадобье действовало: глаза леди блестели, на щеках выступил румянец, в голове ее вертелась, вероятно, одна-единственная навязчивая мысль — о нападении шотландцев, поскольку женщина возбужденно требовала, чтобы Хью, которого она упорно именовала Кенорном, «немедленно бросал все и спасался бегством из этого проклятого Богом замка». Одрис пыталась успокоить леди, терпеливо растолковывая ей, что бежать поздно, враг уже где-то в непосредственной близости, и попасть в его лапы чуть ли не сразу за подъемным мостом можно с гораздо большей вероятностью, чем ускользнуть незамеченными.
Уговоры на леди не действовали, не произвели на нее особого впечатления и более строгие меры: когда Одрис, вконец отчаявшись, прикрикнула и встряхнула ее за плечи, та разбушевалась еще пуще. Оставался единственный выход — силой уложить леди в постель в надежде, что она, проспавшись, придет в себя, и Одрис призвала на помощь одного из местных латников, который как раз в тот момент забежал в казарму, разыскивая свой старый шлем. Леди, однако, так возопила и шарахнулась в сторону при его приближении, что у Одрис совсем опустились руки. Она к тому же сама была напугана столь необычной реакцией и подозревала, что переборщила с дурманом, когда готовила снадобье. В тот момент, когда Одрис, безнадежно махнув рукой, отпустила латника, из башни донесся громкий рев младенца, и на ступеньках появилась Фрита с Эриком на руках.
Одрис, выхватив из рук служанки проголодавшееся чадо, поспешно расстегнула платье и сунула сосок груди в его рот, одновременно пытаясь растолковать Фрнте на пальцах, что приключилось с Мод и в чем она видит противоядие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83