Практически у каждой дамы были родственники в королевской армии, и я уверена, что боль матери за сына так же остра, как боль женщины за мужчину, которого она страстно жаждет. Она так же остра, но она иная. Королева Мод и я – только мы двое орошали слезами свои постели, проводя в них одиноко ночь за ночью, ночь за ночью…
Вообще-то, я проливала не так много слез, как ожидала.
Вначале мои муки наплывали так, что я покрывалась холодной испариной и не могла двигаться. Мод заметила один из сильнейших таких приступов. Она увидела, как я уронила хлеб и вино – мы завтракали вместе утром после того, как Бруно уехал – и опустилась на пол в рыданиях. Мне должно было быть стыдно за проявленную слабость, но я была слишком подавлена, чтобы заботиться о том, что кто-нибудь увидит ее. Весь мой мир был поражен сознанием того, что каждый человек, которого люблю и который любит меня, должен скоро умереть. Потом королева подошла и остановилась возле меня, положив свою тяжелую руку мне на плечо и жестко сказала:
– Тебе скоро будет лучше. Невозможно быть такой испуганной долго. Я помогу тебе.
Я не поверила ей, но она была права. Я была так занята, что у меня оставалось мало времени на то, чтобы позволять себе предаваться страхам. Позднее я подумала, что она вправе была так говорить, основываясь на собственном опыте, но я так и не осмелилась спросить. Я нашла забытье в усердной работе писца в личных покоях королевы в течение трех дней после того, как король направился на север, а двор королевы в Дувр. Моей обязанностью было следить за имуществом королевы, когда ее двор переезжал. А мы постоянно двигались: из Винчестера в Дувр, из Дувра в Гастингс, из Гастингса назад в Винчестер, из Винчестера в Виндзор, оставаясь не более трех недель в каждом месте. К счастью, когда мы останавливались и гостили где-либо по дороге и в каждом новом месте распаковывались только самые необходимые вещи. Иначе у меня не было бы времени на еду и сон. Работа была лучшим лекарством от моего страха. Фиксируя мое внимание на простынях и подушках, кувшинах и чашках, сундуках и табуретках, она подавляла мой страх, но он с особой силой возникал ночью.
Первое письмо Бруно из Лидса, в пакете, посланном Стефаном королеве, настигло меня в Дувре и вылечило мой самый худший страх. Оставалось только природное стремление к удовольствию, которое Бруно мне давал, к тому, как он веселил меня, как разговаривал со мной. Мод вызвала меня в зал и подала мне сложенный пергамент. Возможно, мне следовало уйти, но в своем пылу я сделала лишь несколько шагов в сторону перед тем, как начала читать. После нескольких теплых слов о сережках и ожерелье, которые он велел мне держать спрятанными до тех пор, пока не сможет сам надеть их на меня так же, как и снял, что заставило меня покраснеть, хотя я знала, что никто кроме меня, не может понять значение этих слов, письмо Бруно было полно мелких жалоб на затерявшийся обоз, на плохую пищу и на тот факт, что королевские советники, не позволявшие Стефану лично вступать в битву, удерживают также и его свиту рыцарей-телохранителей от непосредственных схваток с врагами.
Бруно никак не выделял это известие и не дополнял его мягкими фразами о том, чтобы я не волновалась. Поскольку оно стояло смирно в ряду всех прочих жалоб я и не подозревала, что это была лишь ложь для того, чтобы успокоить меня. Ведь на самом деле и Стефан и Бруно с ним были в центре каждого сражения, хотя королевским советникам это действительно не нравилось и они всячески пытались это запретить. Но я не знала правды более двух лет, потому что и не подозревала Бруно в такой хитрости. Однажды, когда я почувствовала растущую тяжесть на сердце вне зависимости от того, насколько была занята, я вдруг вспомнила, как королева пыталась тогда подбодрить меня, и закричала: «О мадам, послушайте!», а затем прочитала ей те строки.
Мод подняла голову от письма которое читала, и моргнула, а я ужаснулась своей глупости: зачем я вторгаюсь с такой неважной вещью в ее новости, которые, должно быть, касались государственных дел? Я начала заикаться в извинениях и попыталась взять назад свои слова, но она уже поднялась с кресла, подошла ко мне и заставила показать ей письмо. Она так желала увидеть слова, которые обещали сохранить ее мужа, что сделала ошибку и дала мне возможность догадаться по глазам, сразу посмотревшим туда, куда надо, что читает она это письмо уже не в первый раз, только теперь читает более внимательно, не позволяя своим глазам скользить по строчкам слишком быстро. На какое-то мгновение я рассердилась, но она вдруг вскинула взгляд и улыбнулась мне, словно рассветная заря.
Впервые я искренне поняла, что Бруно твердил мне много раз: все, что делала королева, делалось ради блага Стефана. Я тогда задавала себе вопрос: предпочтет ли лично она спокойно жить в своих родовых булонских землях, уступив потребности Стефана иметь собственное большое поместье. Я могу, конечно, простить ее за то, что она влезла в чужое письмо, как будто увеличивающее степень безопасности ее возлюбленного. Разве я сама не сделаю такого ради своего любимого? Сделаю, и с радостью.
Хотя я и понимала все, это беспокоило меня. Вновь и вновь возвращаясь к размышлениям в течение нескольких последующих дней, каждый раз я перечитывала письмо, что доставляло мне утешение. Я знала, что Бруно взял с собой Корми и Мервина в, качестве вестовых и не испытывал нужды посылать письма в королевских пакетах. Наконец, осознала, что Бруно послал свое письмо в королевском пакете именно для того, чтобы королева смогла его прочитать. Это был намек, подумала я; он оставил со мной Фечина. Нужно быть самой глупой, чтобы позволить Мод подозревать меня в том, что я посылаю секреты с личным курьером, особенно, когда у меня не было больше никаких секретов, а оставалась цель убедить королеву, что я не стану изменницей, если мои права на земли будут восстановлены. Поэтому, когда мне представился следующий шанс поговорить с ней, я спросила ее могу ли я послать письмо к Бруно вместе с тем, которое она напишет королю.
Согласие было дано немедленно, и Мод предложила мне писать как можно скорее, ибо намеривалась послать своего курьера в течение следующих не более чем двух дней. Конечно, я вьшолнила указание, но знание, что кто-то другой будет читать мое письмо, заставляло меня исключить из него любую интимность. Я не только не написала ничего такого, что могло устыдить меня, но я даже не позволила себе добавить маленьких шуток или напоминаний о приятных моментах. Мне казалось, пишу постороннему человеку, и лучшее, что я могла предложить, так это учтивый тон. Я описала все новости, которые у меня были: где мы находились; как мы добирались сюда; сплетни, которые я слышала в замках, где мы останавливались по пути; все, что я видела и слышала, а также то, что я предполагала в отношении Дувра и о намерениях Мод приехать сюда. Мне было любопытно знать: признается ли королева в том, что она читала мое письмо, сделав мне выговор, вычеркнет ли то, что Бруно по ее мнению, не следовало бы знать, или позволит пустить письмо нетронутым, зная, что все написанное мною безвредно, и желая заставить меня поверить (если я смогу), что мое письмо было послано непросмотренным.
Я не получила никакого выговора. То ли королева вообще не имела возражений против сплетен и догадок, которые я изложила в письме к Бруно, то ли она решила позволить мне самой скрутить себе веревку достаточной длины, чтобы хватило повеситься. Я нетерпеливо ждала ответ Бруно на мое письмо, но была разочарована. Только в конце февраля я получила от него весточку, всего лишь записку – опять-таки часть королевского пакета, – в которой он благодарил меня за письмо и объяснял, что был слишком занят, чтобы ответить сразу, как я того заслуживала. Он попросил написать ему опять, хотя из всего, что я ему рассказала в прошлый раз, он одобрял – и я это заметила – только сплетни. Днем позже я обнаружила, что он также пытался намекнуть мне, будто вскоре у меня появятся более важные объекты для описаний, потому что Мод приказала мне передать своим горничным, чтоб начинали упаковываться для долгого путешествия. И потом я услышала, что мы должны встретить короля Дэвида в Дареме для ведения переговоров о мирном соглашении со скоттами.
Брат-близнец Валерана де Мюлана Роберт Лестерский встретил нас в своей крепости пять дней спустя. Он доставил другое длинное письмо и дальнейшие инструкции для Мод и должен был, оставшись с нами, сопровождать двор королевы в Дарем. Я знала кое-что о государственных делах благодаря Бруно, который рассказывал мне о разных интригах в течение наших путешествий, и я задавала себе вопрос, почему приехал именно Граф Лестер. Был ли он для королевы более желанным советником, чем епископ Солсберийский, который в течение многих лет являлся главным посредником для короля Генриха? Принимая во внимание то, что Бруно рассказал мне о противостоянии Валерана Генриху Винчестерскому, я не осмелилась спросить о Солсбери, но подозревала, что Валеран подогрел отвращение и недоверие короля к ведущим министрам.
Это было не мое дело, для меня был важнее мир с шотландцами. Возможно, если король Дэвид и король Стефан больше не будут воевать, у королевы останется меньше причин препятствовать моему возвращению в Улль. Так что я была очень обеспокоена заменой Солсбери на Лестера* Бруно хорошо знал первого, который после долгих лет службы королю Генриху имел опыт и закалку. Я помнила короля Дэвида очень хорошо с тех пор, как меня представляли ему в Карлайле и даже танцевала с ним несколько раз. Его манеры были аристократичны и утонченны; я сказала бы, что они сделали бы честь и французу, а не только варвару-шотландцу; но несмотря на внешнюю доброту и кротость, папа ценил его как сильного и отважного бойца. Я была уверена, что властные замашки Валерана только укрепят враждебность Дэвида.
Таким образом, я боялась, что никакого договора не получится, и мое положение станет более безнадежным, но Лестер очень сильно отличался от своего брата – не столько взглядами, сколько поведением и, думаю, характером. Валеран был быстр и шумлив, высокомерен даже с равными себе по положению и чрезвычайно презрителен с теми, у кого было меньше власти, склонен к подозрениям и зависти и недоверчив к церкви, если только он ее действительно не ненавидел. Роберт был задумчив и медлителен, учтив в речах со всеми, если не имел причин сердиться, и набожен. Он также, кажется, обожал жену Эмму и в целом был мне все же симпатичен, хоть и имел такого брата-близнеца.
Все это было неплохо, ибо вскоре я узнала, что мы должны будем провести много времени в обществе лорда Роберта на пути в Дарем. Я была уверена, что придется пригасить свою ненависть, если попаду в такую же тесную компанию с Валераном.
После ужина королева собрала своих дам и объяснила, что немногих сможет взять с собой из-за большого расстояния, ненадежной погоды и ужасного состояния дорог, замороженная грязь которых совершенно раскиснет к концу марта. Она выбрала только самых умелых всадниц, которые не заболеют и не будут жаловаться на холод и сырость – таких оказалось только четыре. Я соответствовала этим условиям, но до сих пор не уверена почему Мод включила меня: потому ли, что действительно была весьма удовлетворена моей работой в качестве ее клерка и не хотела брать неопытного человека в столь долгое путешествие, или потому, что не доверяла мне и надеялась поймать на какой-нибудь неосмотрительности, когда я окажусь среди скоттов.
На следующий день, пока королева совещалась с Лестером, а я шила с другими леди в холле, пришел паж сказать мне, что мой ответственный за лошадей ждет от меня приказаний. Я сразу же вскочила и сходила за плащом, сильно беспокоясь, потому что не хотела оставлять Фечина и Эдну, которая ехала на заднем седле за ним, но у меня не хватало денег, чтобы купить новую лошадь. Этот страх улетучился, когда я достигла конюшни и проследовала за Фечином к дальнему углу. Там я нашла Мервина, который вручил мне письмо от Бруно.
– Как он там? – задыхаясь, я схватила сложенный лист пергамента; к счастью, я была слишком взволнована неожиданностью, чтобы закричать.
Фечин сделал предостерегающий жест и оглянулся, а я прижала ладонь ко рту. Без сомнений, Бруно приказал своим людям держать все в секрете и был совершенно прав. Бели Мод узнает, что частный курьер прибыл от Бруно, ее сомнения и подозрения удвоятся, и все наши старания успокоить их пойдут прахом.
– С моим мужем все в порядке? – спросила я осторожным тихим голосом, надеясь, что он не задрожит, как дрожала я, разрываемая смесью тоски и ревности.
– У него все хорошо, моя леди, – пробормотал Мервин, глядя на свои сапоги, – но мой лорд приказал мне уезжать как можно раньше, сразу после того, как письмо очутиться в ваших руках, и не ожидать никакого ответа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Вообще-то, я проливала не так много слез, как ожидала.
Вначале мои муки наплывали так, что я покрывалась холодной испариной и не могла двигаться. Мод заметила один из сильнейших таких приступов. Она увидела, как я уронила хлеб и вино – мы завтракали вместе утром после того, как Бруно уехал – и опустилась на пол в рыданиях. Мне должно было быть стыдно за проявленную слабость, но я была слишком подавлена, чтобы заботиться о том, что кто-нибудь увидит ее. Весь мой мир был поражен сознанием того, что каждый человек, которого люблю и который любит меня, должен скоро умереть. Потом королева подошла и остановилась возле меня, положив свою тяжелую руку мне на плечо и жестко сказала:
– Тебе скоро будет лучше. Невозможно быть такой испуганной долго. Я помогу тебе.
Я не поверила ей, но она была права. Я была так занята, что у меня оставалось мало времени на то, чтобы позволять себе предаваться страхам. Позднее я подумала, что она вправе была так говорить, основываясь на собственном опыте, но я так и не осмелилась спросить. Я нашла забытье в усердной работе писца в личных покоях королевы в течение трех дней после того, как король направился на север, а двор королевы в Дувр. Моей обязанностью было следить за имуществом королевы, когда ее двор переезжал. А мы постоянно двигались: из Винчестера в Дувр, из Дувра в Гастингс, из Гастингса назад в Винчестер, из Винчестера в Виндзор, оставаясь не более трех недель в каждом месте. К счастью, когда мы останавливались и гостили где-либо по дороге и в каждом новом месте распаковывались только самые необходимые вещи. Иначе у меня не было бы времени на еду и сон. Работа была лучшим лекарством от моего страха. Фиксируя мое внимание на простынях и подушках, кувшинах и чашках, сундуках и табуретках, она подавляла мой страх, но он с особой силой возникал ночью.
Первое письмо Бруно из Лидса, в пакете, посланном Стефаном королеве, настигло меня в Дувре и вылечило мой самый худший страх. Оставалось только природное стремление к удовольствию, которое Бруно мне давал, к тому, как он веселил меня, как разговаривал со мной. Мод вызвала меня в зал и подала мне сложенный пергамент. Возможно, мне следовало уйти, но в своем пылу я сделала лишь несколько шагов в сторону перед тем, как начала читать. После нескольких теплых слов о сережках и ожерелье, которые он велел мне держать спрятанными до тех пор, пока не сможет сам надеть их на меня так же, как и снял, что заставило меня покраснеть, хотя я знала, что никто кроме меня, не может понять значение этих слов, письмо Бруно было полно мелких жалоб на затерявшийся обоз, на плохую пищу и на тот факт, что королевские советники, не позволявшие Стефану лично вступать в битву, удерживают также и его свиту рыцарей-телохранителей от непосредственных схваток с врагами.
Бруно никак не выделял это известие и не дополнял его мягкими фразами о том, чтобы я не волновалась. Поскольку оно стояло смирно в ряду всех прочих жалоб я и не подозревала, что это была лишь ложь для того, чтобы успокоить меня. Ведь на самом деле и Стефан и Бруно с ним были в центре каждого сражения, хотя королевским советникам это действительно не нравилось и они всячески пытались это запретить. Но я не знала правды более двух лет, потому что и не подозревала Бруно в такой хитрости. Однажды, когда я почувствовала растущую тяжесть на сердце вне зависимости от того, насколько была занята, я вдруг вспомнила, как королева пыталась тогда подбодрить меня, и закричала: «О мадам, послушайте!», а затем прочитала ей те строки.
Мод подняла голову от письма которое читала, и моргнула, а я ужаснулась своей глупости: зачем я вторгаюсь с такой неважной вещью в ее новости, которые, должно быть, касались государственных дел? Я начала заикаться в извинениях и попыталась взять назад свои слова, но она уже поднялась с кресла, подошла ко мне и заставила показать ей письмо. Она так желала увидеть слова, которые обещали сохранить ее мужа, что сделала ошибку и дала мне возможность догадаться по глазам, сразу посмотревшим туда, куда надо, что читает она это письмо уже не в первый раз, только теперь читает более внимательно, не позволяя своим глазам скользить по строчкам слишком быстро. На какое-то мгновение я рассердилась, но она вдруг вскинула взгляд и улыбнулась мне, словно рассветная заря.
Впервые я искренне поняла, что Бруно твердил мне много раз: все, что делала королева, делалось ради блага Стефана. Я тогда задавала себе вопрос: предпочтет ли лично она спокойно жить в своих родовых булонских землях, уступив потребности Стефана иметь собственное большое поместье. Я могу, конечно, простить ее за то, что она влезла в чужое письмо, как будто увеличивающее степень безопасности ее возлюбленного. Разве я сама не сделаю такого ради своего любимого? Сделаю, и с радостью.
Хотя я и понимала все, это беспокоило меня. Вновь и вновь возвращаясь к размышлениям в течение нескольких последующих дней, каждый раз я перечитывала письмо, что доставляло мне утешение. Я знала, что Бруно взял с собой Корми и Мервина в, качестве вестовых и не испытывал нужды посылать письма в королевских пакетах. Наконец, осознала, что Бруно послал свое письмо в королевском пакете именно для того, чтобы королева смогла его прочитать. Это был намек, подумала я; он оставил со мной Фечина. Нужно быть самой глупой, чтобы позволить Мод подозревать меня в том, что я посылаю секреты с личным курьером, особенно, когда у меня не было больше никаких секретов, а оставалась цель убедить королеву, что я не стану изменницей, если мои права на земли будут восстановлены. Поэтому, когда мне представился следующий шанс поговорить с ней, я спросила ее могу ли я послать письмо к Бруно вместе с тем, которое она напишет королю.
Согласие было дано немедленно, и Мод предложила мне писать как можно скорее, ибо намеривалась послать своего курьера в течение следующих не более чем двух дней. Конечно, я вьшолнила указание, но знание, что кто-то другой будет читать мое письмо, заставляло меня исключить из него любую интимность. Я не только не написала ничего такого, что могло устыдить меня, но я даже не позволила себе добавить маленьких шуток или напоминаний о приятных моментах. Мне казалось, пишу постороннему человеку, и лучшее, что я могла предложить, так это учтивый тон. Я описала все новости, которые у меня были: где мы находились; как мы добирались сюда; сплетни, которые я слышала в замках, где мы останавливались по пути; все, что я видела и слышала, а также то, что я предполагала в отношении Дувра и о намерениях Мод приехать сюда. Мне было любопытно знать: признается ли королева в том, что она читала мое письмо, сделав мне выговор, вычеркнет ли то, что Бруно по ее мнению, не следовало бы знать, или позволит пустить письмо нетронутым, зная, что все написанное мною безвредно, и желая заставить меня поверить (если я смогу), что мое письмо было послано непросмотренным.
Я не получила никакого выговора. То ли королева вообще не имела возражений против сплетен и догадок, которые я изложила в письме к Бруно, то ли она решила позволить мне самой скрутить себе веревку достаточной длины, чтобы хватило повеситься. Я нетерпеливо ждала ответ Бруно на мое письмо, но была разочарована. Только в конце февраля я получила от него весточку, всего лишь записку – опять-таки часть королевского пакета, – в которой он благодарил меня за письмо и объяснял, что был слишком занят, чтобы ответить сразу, как я того заслуживала. Он попросил написать ему опять, хотя из всего, что я ему рассказала в прошлый раз, он одобрял – и я это заметила – только сплетни. Днем позже я обнаружила, что он также пытался намекнуть мне, будто вскоре у меня появятся более важные объекты для описаний, потому что Мод приказала мне передать своим горничным, чтоб начинали упаковываться для долгого путешествия. И потом я услышала, что мы должны встретить короля Дэвида в Дареме для ведения переговоров о мирном соглашении со скоттами.
Брат-близнец Валерана де Мюлана Роберт Лестерский встретил нас в своей крепости пять дней спустя. Он доставил другое длинное письмо и дальнейшие инструкции для Мод и должен был, оставшись с нами, сопровождать двор королевы в Дарем. Я знала кое-что о государственных делах благодаря Бруно, который рассказывал мне о разных интригах в течение наших путешествий, и я задавала себе вопрос, почему приехал именно Граф Лестер. Был ли он для королевы более желанным советником, чем епископ Солсберийский, который в течение многих лет являлся главным посредником для короля Генриха? Принимая во внимание то, что Бруно рассказал мне о противостоянии Валерана Генриху Винчестерскому, я не осмелилась спросить о Солсбери, но подозревала, что Валеран подогрел отвращение и недоверие короля к ведущим министрам.
Это было не мое дело, для меня был важнее мир с шотландцами. Возможно, если король Дэвид и король Стефан больше не будут воевать, у королевы останется меньше причин препятствовать моему возвращению в Улль. Так что я была очень обеспокоена заменой Солсбери на Лестера* Бруно хорошо знал первого, который после долгих лет службы королю Генриху имел опыт и закалку. Я помнила короля Дэвида очень хорошо с тех пор, как меня представляли ему в Карлайле и даже танцевала с ним несколько раз. Его манеры были аристократичны и утонченны; я сказала бы, что они сделали бы честь и французу, а не только варвару-шотландцу; но несмотря на внешнюю доброту и кротость, папа ценил его как сильного и отважного бойца. Я была уверена, что властные замашки Валерана только укрепят враждебность Дэвида.
Таким образом, я боялась, что никакого договора не получится, и мое положение станет более безнадежным, но Лестер очень сильно отличался от своего брата – не столько взглядами, сколько поведением и, думаю, характером. Валеран был быстр и шумлив, высокомерен даже с равными себе по положению и чрезвычайно презрителен с теми, у кого было меньше власти, склонен к подозрениям и зависти и недоверчив к церкви, если только он ее действительно не ненавидел. Роберт был задумчив и медлителен, учтив в речах со всеми, если не имел причин сердиться, и набожен. Он также, кажется, обожал жену Эмму и в целом был мне все же симпатичен, хоть и имел такого брата-близнеца.
Все это было неплохо, ибо вскоре я узнала, что мы должны будем провести много времени в обществе лорда Роберта на пути в Дарем. Я была уверена, что придется пригасить свою ненависть, если попаду в такую же тесную компанию с Валераном.
После ужина королева собрала своих дам и объяснила, что немногих сможет взять с собой из-за большого расстояния, ненадежной погоды и ужасного состояния дорог, замороженная грязь которых совершенно раскиснет к концу марта. Она выбрала только самых умелых всадниц, которые не заболеют и не будут жаловаться на холод и сырость – таких оказалось только четыре. Я соответствовала этим условиям, но до сих пор не уверена почему Мод включила меня: потому ли, что действительно была весьма удовлетворена моей работой в качестве ее клерка и не хотела брать неопытного человека в столь долгое путешествие, или потому, что не доверяла мне и надеялась поймать на какой-нибудь неосмотрительности, когда я окажусь среди скоттов.
На следующий день, пока королева совещалась с Лестером, а я шила с другими леди в холле, пришел паж сказать мне, что мой ответственный за лошадей ждет от меня приказаний. Я сразу же вскочила и сходила за плащом, сильно беспокоясь, потому что не хотела оставлять Фечина и Эдну, которая ехала на заднем седле за ним, но у меня не хватало денег, чтобы купить новую лошадь. Этот страх улетучился, когда я достигла конюшни и проследовала за Фечином к дальнему углу. Там я нашла Мервина, который вручил мне письмо от Бруно.
– Как он там? – задыхаясь, я схватила сложенный лист пергамента; к счастью, я была слишком взволнована неожиданностью, чтобы закричать.
Фечин сделал предостерегающий жест и оглянулся, а я прижала ладонь ко рту. Без сомнений, Бруно приказал своим людям держать все в секрете и был совершенно прав. Бели Мод узнает, что частный курьер прибыл от Бруно, ее сомнения и подозрения удвоятся, и все наши старания успокоить их пойдут прахом.
– С моим мужем все в порядке? – спросила я осторожным тихим голосом, надеясь, что он не задрожит, как дрожала я, разрываемая смесью тоски и ревности.
– У него все хорошо, моя леди, – пробормотал Мервин, глядя на свои сапоги, – но мой лорд приказал мне уезжать как можно раньше, сразу после того, как письмо очутиться в ваших руках, и не ожидать никакого ответа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81