– Я хочу, чтобы Иешуа умер, - тяжело проговорил Петр. И ничего не произошло. Небосвод не рухнул. Земля не разверзлась. Иоанн как сидел на кушетке, так и остался сидеть - не потрясло его страшное признание Петра. Или сказать иначе - предательство, потому что во все времена ученики - а кем Петр должен был официально считать себя? - однажды предавали учителя, оправдывая всякий раз предательство единственно высокой целью - спасением Идеи, которую учитель либо слишком жестко консервировал, либо начинал развивать не в ту сторону - по мнению учеников. Второй случай - как раз их.
– Просто умер? - абсолютно спокойно, без каких-либо оттенков в голосе спросил Иоанн.
– Совсем не просто! - яростно выдохнул Петр. Оперся руками о края стола, приблизил лицо к лицу Иоанна. - Вера держится на чуде. Вера всегда держалась на чуде. Вспомни историю Авраама, Ицхака, Яакова, вспомни жертвенник в пустыне, вспомни руку Авраама, которую отвел Бог от сына его. Вспомни борьбу Яакова с незнакомцем, который оказался Богом, и имя Израиль, полученное им от Бога. Вспомни Моше, сорок лет в пустыне, десять казней земли Мицраима, обретение Ковчега Завета. Я могу перечислять бесконечно, список чудес огромен и прекрасен. Вспомни слова всех пророков о явлении Машиаха... Вся наша великая вера выстроена на ожидании чуда и на непременном обретении его. Сегодня мы свидетели и современники, наверно, самого главного чуда в истории нашей веры. Это главное обретенное чудо - сам Иешуа. Почти два года он непрерывно творит маленькие и великие чудеса, словно разбрасывает горячие искры от самого себя. И искры зажигают множество огоньков - вера растет, ширится, крепнет. Я уже говорил это, прости, повторяюсь... Но не может обыкновенный человек - а кругом нас обыкновенные люди, и мы тоже обыкновенные, ну, ладно, мы с тобой не очень обыкновенные... - не может крестьянин, рыбарь, плотник, дажезилот, которому вообще на все наплевать, не может он верить в одно и то же чудо год, два, десять лет. Приедается. Скучно. Если завтра... где?.. ну, на горе Сион, например, зажжется столб пламени и станет гореть днем и ночью - чудо?
Иоанн кивнул.
– А если этот столб не погаснет много лет чудо?
Иоанн опять кивнул.
– Согласен, да, чудо. Только куда большим чудом для обыкновенного человека будет тот миг, когда пламя погаснет, потому что к чуду горения он давно привык. Ежедневное чудо, Йоханан, - не чудо. Чудо, ставшее привычным, теряет привлекательность. Наша вера каждый раз дарила нам все новые и новые чудеса, и они вспыхивали, как пламя на горе, и исчезали, оставив память и дела, чтобы пришло другое чудо. Ты думаешь, почему Иешуа мечется, не может найти себе места?.. Да потому что он отлично понимает, что стал привычным. Кто-то заболел? Придет Машиах и вылечит. Кто-то умер? Надо верить, и Машиах оживит умершего. Река грозит потопом? Надо верить всем вместе очень сильно, и Машиах остановит потоп... Он есть, он здесь, он ручной - это очень страшно для Иешуа, и поэтому он все время ищет способа многократно уве- личить энергию веры в самого себя, взорвать ситуацию, как река в половодье ищет выхода, нового русла для большой воды...
– Он сровняет Храм с землей и возведет новый...
– Даже если так - зачем ему зилоты? Чтобы убивать тех, кто ме захочет потерять старый Храм? Плоха та вера, которая строится на убийстве... Да ладно, пустое! Главное - в другом. Ну выстроит он Храм - великий, чистый, светлый. А что скажет Рим, которому не Храм в Иудее нужен, а покой и смирение? Как сам Иешуа сказал в Храме, помнишь: кесарю - кесарево... У них, у римлян, - другая вера, чужая... Так что же, война?
– Да, скорее всего...
– Смерть, кровь, голод... Это чудо?
– Что ты говоришь, Кифа...
– Слишком много и долго я думал обо всем этом, Йоханан. Я согласен с Иешуа, что нужен взрыв, который продвинет веру на новый рубеж, может быть даже так высоко, как мы не ждем, как мы и представить себе не можем. Да, требуется чудо. Но не то, которое ищет Иешуа, то окажется слишком дорогим для нашей веры, не дай,Бог - смертельным. Оно похоронит веру под ее же обломками. Нужно другое. Которое, повторяю, вознесет ее...
– И все-таки смерть?
– Опять повторяю: не просто смерть...
– Я тебя не понимаю. Что значит "не просто"?
– Смерть, которая станет чудом. Смерть, которая принесет миру обещание грядущих чудес.
– Как это? И какому миру?
Петр знал, как это. Петр вообще-то был удивлен спокойно-рассудительной реакцией Иоанна на все им услышанное. Впервые услышанное. Петр превосходно знал ученика, знал его холодный прагматизм, усиленный многократно с тех пор, когда он шесть дней сидел в ожидании учителя в яме под дворцом Ирода Великого. Да, прагматизм имел место всегда, только поначалу он был густо замешан на максимализме избранного, вернее, недоизбранного, поскольку обида плюс зависть к неведомому тогда сопернику лишала Иоанна душевного равновесия. Знакомство с Иисусом, четкое понимание разных способностей, возможностей и, наконец, функций, куда более нормальная, чем в Кумранской общине, жизнь - все это постепенно похоронило максимализм, и появился сильный, умный, расчетливый мужик, хорошая опора Петру всегда и во всем. И все же с ходу, с колес принять мысль о смерти соратника ради продвижения Идеи - Петр считал, что для этого надо быть Мастером.
Хотя не он ли сам давным-давно - или недавно совсем? по какому времени считать?.. - предлагал Дэнису спасти Иоанна и сделать его Мастером? Или этоДэнис предлагал Петру?.. Забылось все, затянулось бесконечными днями, как тиной, да и стоит ли вспоминать...
И еще нюанс. При всей фактической близости Иешуа и Иоанна они все же никогда не были близки душевно. Они никогда не разговаривали вдвоем на какие-нибудь отвлеченные темы, никогда вместе не веселились, не шутили, не дурачились, и если Иоанн мог себе позволить и шутку, и даже дружескую насмешку, розыгрыш - над тем же Петром, или вот Андрей стал любимым объектом для веселых подначек в их компании, то Иешуа всегда был только серьезен, слишком строг. Нет, он шутил, конечно, позволял себе едкую и тонкую иронию, и частенько позволял, но все это было как-то... слишком всерьез, что ли... У Петра иногда складывалось ощущение, что чувством юмора Создатель обделил ребенка... Или нет - ребенком он был куда как шаловливым, смешливым... Опять матрица? Или все-таки характер, ею запрограммированный? Характер-цель... Короче, Иоанн и Иешуа были очень близкими, но - только соратниками. Выходит, отсюда такое холодное, расчетливое восприятие Иоанном страшненького признания Петра?.. Или это просто-напросто мир такой, время такое, когда жизнь человеческая - мало что стоит, Бог дал, Бог и взял, жить - живым... А если чья-то смерть принесет пользу общему делу, то и возникает всего лишь деловой, прагматический вопрос: как это?
Петр знал, как это. Но счел преждевременным объяснять Иоанну. Прагматизм прагматизмом, но дом строить следует с фундамента и поэтапно. Не разом. В конце концов, за что Петром осуждаем Иешуа? Как раз за кавалерийские методы.
Поэтому Петр решил пока ответить на вторую часть вопроса. - Какому миру? Всему. Цивилизованному. Мне кажется, Йо-ханан, даже сам Иешуа не очень представляет себе, как далеко пошла и особенно пойдет вера, которую он принес на землю Израильскую. Посмотри кругом. Эллины. Римляне. Жители Айгиптоса или далекой Ходду. Совсем дикие варвары на севере Римской империи - всякие франки, галлы... Разве есть у них Бог? У них десятки, сотни божков, которые развратничают, гадят друг другу и людям, ссорятся, воюют... Разве это вера? Разве тысячам людей в этих землях есть на кого уповать в радости или беде? Разве они давным-давно не завидовали нашему Богу? Даже угнетая нас, убивая нас, разделяя отцов и сыновей - разве не завидовали, ненавидя нас за нашу веру? За наше великое единство в вере?.. У меня были разговоры с богатыми эллинами здесь, в Иершалаиме. Я имею в виду чистых эллинов, не римлян, а тех, что говорят на эллинском и хорошо знают текст Торы - он переведен на эллинский и у них называется Септуагинта. Впрочем, они говорили со мной не только от себя, но и от кое-кого из Рима. Они знают о Иешуа. Они очень внимательно следят за его деяниями. Они верят, что он - именно тот Машиах, приход которого предсказывали пророки. Они считают, что люди в самой Элладе, на Крите, в землях Арама готовы принять учение Иешуа, основанное на Законе евреев. Они ждут... как они сказали - знамения. Знака свыше. Слова Господа.
Иоанн позволил себе чуть усмехнуться.
– Вот, значит, будет знак, и все сразу придут к вере в Посланца Господнего, в Машиаха, в нашего Иешуа из крохотного Нацрата, о котором они даже не слышали никогда?
Петр не захотел принять иронии.
– Я не идиот. Это только наша вера, это только наш Бог, это только наш Машиах. Чтобы он стал Божьим Посланцем для всего мира, должно пройти много времени и, к сожалению, пролиться много крови. Наверно так. Но знак - я называл это чудом - нужен в первую очередь нам. А эллины... Я говорю только о том, что Бог начал творить мир с нашей земли, и дал Завет Аврааму на нашу землю, и объявил богоизбранным наш народ, но разве он не Бог для всех остальных земель? Просто люди оттуда пока не догадывались о том, Бог не давал им знака. Не спешил? Может быть. Вот они и напридумали себе идолов... И кто знает, появление Иешуа, как Машиаха, - не начало ли это разговора нашего Бога со всеми народами?.. Для меня интерес эллинов - всего только интерес, всего только робкое понимание, что истина лежит где-то рядом, - для меня это подтверждение того, что мы правы.
– Все-таки мы? - Иоанн встал и подошел к Петру. Они стояли лицом к лицу огромные, загорелые, оба рано начавшие седеть, а ведь еще пару лет назад у обоих седого волоса найти нельзя было, - И только мы?
– Думаю, что не только, - ответил Петр. - Думаю, что будут еще - те, кто поймет нас. Но не в них дело. Нас было трое - с самого начала. Нас и сейчас должно быть трое.
– Ты хочешь объяснить Иешуа, что он должен умереть?
– Я хочу объяснить Иешуа, что он должен жить вечно.
– Это будет непросто, - усмехнулся Иоанн. - Не говоря уж о том, что я лично не знаю худо-бедно приемлемого способа жить вечно. Если только не в памяти народной, а это - слабая замена личной жизни. Пусть даже короткой.
Он был прав, Петр понимал. Отговорился общими словами, привычным лозунгом из будущих времен, а Иоанн задал вполне конкретный вопрос, ожидая вполне конкретного ответа.
Ответ Петр знал. Но не вполне конкретный. Ясно, что просто допустить смерть Иешуа на кресте невозможно: он должен остаться живым и еще сорок дней нравоучительно являться родным и соратникам. Так написано. Так и следует быть. И технически, в общем, пустяки. А вот Вознесение?.. Опять-таки сам процесс да соспособ-ностями Иешуа к левитации и прочая, и прочая - рутина. А что потом? Потом-то Он должен навсегда исчезнуть из этой жизни, из этого мира, из этой действительности, оставив всех на две с лишним тысячи лет в ожидании возвращения. Напрасном ожидании, насколько известно... Так что ответа у Петра пока не было - конкретного. Но он не шибко волновался. Здешняя жизнь, полная всяких неожиданных и малообъяснимых чудес, позволяла надеяться: что-нибудь да придумается. Или случится.
Или если Иешуа и впрямь станет третьим в заговоре - все-таки в заговоре, так? - то почему бы ему самому не объяснить Вознесение? Или сочинить нечто, что "евангелисты подправят", обозвав Вознесением?..
Поживем - увидим.
Подошел к двери, распахнул ее во двор. Оттуда пахнуло жарой осеннего вечера.
– Темнеет, - сказал Иоанн. - Зачем тебе Кайафа?
– Мне понадобится не только он.
– Может быть, и прокуратор?
– А что? - удивился Петр. - Это мысль. Еще не забыть бы о твоем дружке Ироде Антипе.
– Чем же они нам помогут? Чудес они не делают, разве что какие-нибудь гадкие... А Пилат, наверно, вообще ничего не слышал о Машиахе. Ему докладывают только о бунтовщиках. Вот о Варавве он, не исключаю, знает.
– Нам не надо, чтобы они помогали, - ответил Петр. - Нам надо, чтобы они не мешали.
ДЕЙСТВИЕ - 4. ЭПИЗОД - 2
ИУДЕЯ, ИЕРУСАЛИМ, 26 год от Р.Х., месяц Тишри
Кайафа назначил Петру встречу не в Храме - да и где в Храме можно встретиться тайно? все и вся на виду... - но в своем доме в Верхнем городе. Дом его, большой, богатый, окруженный высокими стенами, стоял чуть ниже восточной стены дворца Ирода Великого, в самом сердце Верхнего города, и вниз, в Нижний город, от него вела прямая, как стрела, уличка-лестничка, разливавшаяся на множество кривых и грязных Нижнего, легко тонувшая в них.
Идти Петру было недалеко, хотя и выбрал он кружной путь, норовя подойти к дому первосвященника со стороны дворца Ирода: ведь не может же, в самом деле, богатый эллин из Коринфа возникнуть откуда-то снизу, из бедноты и грязи? Хотя так принято было считать, - что из грязи. В Нижнем городе частенько попадались совсем небедные дома. Город становился многолюдным и тесным, стены зажимали его, не давали расти, и многие богатые людишки задешево выкупали у бедноты дома в Нижнем городе, разрушали их и строили на их месте свои - куда как покруче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81