– Вы рассчитываете, что Анкай вновь предоставит дворец менкетаинри для саммита?
– Более того, я уверен, – низкий голос х’манка мелодично вибрирует.
Ррит, склонившись над креслом, неотрывно смотрит на хозяина. Тот слегка щурится.
И Хейальтаэ понимает, что дал им согласие.
Начальник Порта провожает взглядом удаляющуюся фигуру. Струящиеся одежды, сетка люминесцентных нитей поверх; слишком крупный череп, слишком тонкие и длинные руки – на взгляд х’манка лаэкно выглядят жутковато, похожи на человеческих детей, страдающих дистрофией. Но привычка заглушает инстинктивное отвращение: Рихард умеет видеть красоту по канонам любой расы. Хейальтаэ – истинное произведение искусства.
Люнеманн кладет ладони на край стола. У него крупные белые кисти с длинными пальцами и аккуратными ногтями; кончики пальцев чутки, как у слепого, хотя Рихард никогда не жаловался на зрение. Он кинестетик: чувство осязания развито у него сильнее, чем обычно случается у людей, и наслаждение миром приходит через прикосновения.
Он любит красивые вещи, но предпочитает подбирать их не по цветовой гамме, а по фактуре поверхности. Цвет не должен бросаться в глаза, и только; гладкость эмали, холод металла, разные сорта бархата и сукна, жемчуг, дерево, друзы кристаллов, чернь и скань, скульптура – этим Люнеманн балует себя, собирая фантастические интерьеры в покоях своих дворцов. Обстановка конференц-зала скромна, если не сказать – скудна, но и здесь, на огромном столе, пара-тройка безделушек радует его пальцы.
Раковина каури подставляет черепашью пятнистую спинку; холодная и твердая, она все еще хранит эхо сгинувшей жизни.
Глава охраны наклоняется к плечу Люнеманна, и одна из его кос соскальзывает Рихарду на грудь. Волосы и кожа ррит излучают запах очень дорогих человеческих духов. Это неудивительно, если знать, что такое кемайл.
– Рихард, – спрашивает заместитель, – все в порядке?
И только тогда Люнеманн начинает смеяться. Безмятежно раскинувшись в грозном вольтеровском кресле, он хохочет со вкусом, с удовольствием, со знанием дела, как человек, всерьез намеренный заменять минутами смеха не дозволенные ему выходные и отпуска.
– Рихард? – от изумления в речи заместителя обостряется акцент, и имя звучит подобно рритскому – «Р’йиххард».
– Ты знаешь, что случилось на самом деле?
– На самом деле? – ррит встревожен. – Хейальтаэ представил ложные сведения?
– Он был вынужден. Он знал, что я прощу, – все еще со смехом произносит Рихард, сжимая пальцами переносицу.
– Я допустил просчет, – сокрушенно говорит заместитель.
Люнеманн ловит его за косу, не позволяя выпрямиться.
– Я же сказал, что прощу, – Начальник Порта в превосходном настроении, он давно не был в настолько добром расположении духа. – Он Атк-Этлаэк! Гроссмейстер! Он не может проигрывать недостойно! Представь Хейальтаэ ситуацию такой, какой она была на самом деле, его бы оплевали свои. И лишили титула.
– Понимаю. Но я должен был знать.
– Серокожий мог доверить такие интимные детали только мне, – кривит губы Рихард. – Хорошо. Ты знаешь, что еще в начале тысячелетия лаэкно напропалую нарушали конвенцию о невмешательстве.
– Они играли, – кивает ррит.
– О да. Они нас дразнили, – Люнеманн щурится почти мечтательно. – И потом выплатили изрядную сумму за сокрытие неприятных сведений. Капитан «Дикого яблока» как раз перед отлетом на Землю случайно на эти сведения наткнулся. А поскольку он уже начал праздновать выход на пенсию, и к тому же был истинный «кролик Роджер», то решения принимал быстрые и жесткие. «Дикое яблоко» – «левиафан-7703L», тяжеленькое корытце. Капитан приметил на поле две рядом стоящие «тарелки», сел на них сверху и раздавил.
– Это была не случайность?
Рихард хмыкает.
– Никоим образом. Для Хейальтаэ и случайность унизительна, но неслучайность значит, что он проиграл игру, притом не личную и не родовую, а игру рас.
– Ты отпустил капитана.
– Он милейший человек. – Люнеманн осторожно, без стука, перекладывает раковину на стопку электронных листков. – Во сколько назначено Чиграковой?
– Еще четыре минуты.
– Но она уже ждет?
– Восемь минут.
Начальник Порта касается сенсорной панели и просит секретаршу пригласить.
Их трое, сестер-близнецов Чиграковых. Об этом знают немногие, и Начальник Порта – в их числе. Таисия, Ксения и Анастасия. Однажды Люнеманну довелось видеть всех вместе. Зрелище сродни джунглям Терры-3, гоночным трассам Маргариты или сафари на Фронтире с боевыми нуктами, но менее безопасно для наблюдателя. Втроем сестры представляют собой команду ксенологов-дипломатов, специализирующихся по экстремальным ситуациям и пограничным состояниям.
А еще они, дипломаты, представляют смутную и величавую громаду Седьмой Терры, окутанную туманом жесточайшей закрытости. Тайны влекут; Рихард предпочитает отметать все домыслы разом, чтобы не погрязнуть в них, ища истины. Но нельзя не признать, что три привлекательные, русоволосые и черноглазые женщины, находясь рядом, кажутся выведенными искусственно. И вовсе не из-за подчеркнутой похожести друг на друга…
Она сейчас одна. И просто хороша собой.
Ррит застывает черным силуэтом на фоне окна. Люнеманн кожей чувствует его беспокойство: ему не нравится Чигракова, он чует в ней странное, непривычное, то, чего нет в прочих известных ему х’манках.
Рихард не видит причин для тревоги. Это семитерранка, и семитерранка из особых структур. В чем и заключается весь секрет.
– Местра?.. – любезно начинает он.
– Чигракова, – удивляется та. – Разве вы…
– Простите меня, местра, – сейчас Начальник как никогда похож на добродушного старика, – я все же хотел бы знать, с которой из вас разговариваю.
Она встряхивает кудряшками – милым детским жестом, демонстрируя, что тоже искушена в мастерстве масок.
– Анастасия.
…и все же они отличаются от жителей прочих колоний. Никто не распознает сразу колониста со Второй или Восьмой Терры, но Седьмая, она же – Урал, накладывает на человека печать. Замкнутые, самоуверенные, остро чувствующие грань между своим и чужим, уральцы доброжелательно-холодны, но что-то в них до странности влечет к себе. То ли уверенность эта, непререкаемый дух победы, то ли проблеск тайны, загадочной семитерранской души, к которой никогда не будет допущен сторонний…
– Рад приветствовать, – Люнеманн поднимается, собственноручно отодвигает пару рядом стоящих стульев у левой стороны П-образного стола. Анастис не более чем связной, но и связной Урала многого стоит. Конференц-зал спланирован так, чтобы внушать посетителю должный трепет перед Начальником. Попытка внушить трепет Анастасии была бы глупа до несмешного.
Чигракова проходит непринужденно, смотрит по сторонам. Оформление зала сдержанно, но изящно и оригинально – излюбленные лаэкно люминесцентные нити, характерный для анкайи орнамент, зауженные формы цаосц, неожиданно смыкающиеся с земной готикой.
На стене слева, в затененной нише висит старинное трехмерное фото: юная, очень миловидная азиатка широко улыбается в камеру, растопырив пальцы у щек в двойном V-sign. На голове у нее красуется что-то невообразимое, настоящая фантасмагория, взрыв из бескомпромиссно торчащих прядей, выкрашенных во все цвета радуги и некоторые дополнительные.
– Вы заинтересованы? – бросает Люнеманн.
– В некоторой мере, – с обаятельным смущением улыбается Анастасия. – Такой забавный портрет в конференц-зале. Кто эта девушка?
Люнеманн выгибает бровь.
– Это не девушка, местра Чигракова. Это мой уважаемый предшественник на посту Начальника Порта, местер Терадзава Сигэру. В возрасте семнадцати лет.
Анастасия останавливается.
…демонический старец, единым словом обрекавший на жизнь и смерть, железной рукой правивший преступным миром Галактики. Тот, чье вступление во Вторую космическую войну предопределило ее исход…
– Чувствуете экзистенцию? – подняв палец, спрашивает Люнеманн, и улыбка мудреца нисходит на его губы.
– В вас можно влюбиться, – покачивая головой, смеется семитерранка.
– Как вы прямолинейны.
Она садится рядом.
Биопластиковый костюм на Начальнике Порта напрягается, схватывает тело упругим доспехом. Квазижизнь костюма не обладает даже подобием разума, а значит, приближение особистки насторожило Люнеманна больше, чем кажется ему самому. Чигракова женственна, привлекательна, молода, это может обмануть рациональное восприятие, но подсознательно…
Улыбаясь Анастасии, отвечая дежурными комплиментами, Рихард прислушивается к себе. Он корсар и остался корсаром, на его счету сотня абордажных рейсов, тысяча тяжелых переговоров, и покушения на свою жизнь Люнеманн считает десятками. Его интуиция остра, как скальпель нейрохирурга.
О, Анастис хороша, дивно хороша и очень опасна.
Но не более.
Пластик теряет упругость.
– Перейдем к делу, – без лишней жесткости предлагает Рихард.
– Насколько я знаю, переговоры закончились ничем? – с нотой участия спрашивает Чигракова.
– Это только начало, – пожимает плечами Люнеманн. – Я не надеялся на быстрый успех. И намерен продолжать работу в этом направлении.
– Я знакома с материалами саммита, – Анастасия на секунду умолкает, чтобы добавить, – как по-вашему, что в действительности стало причиной… неуспеха?
– Есть много причин.
– Я хотела бы услышать вашу версию событий.
Начальник Порта сплетает пальцы. Некоторое время разглядывает свои перстни. Он хорошо понимает: несмотря на «я» в устах Чиграковой, сейчас разговор идет с человеком по имени Иван Кхин, бессменным премьер-министром Урала.
– Эту планету колонизировали несколько тысяч лет назад, – говорит Люнеманн. Анастис изумленно вскидывает глаза: она не ожидала, что разговор начнется настолько издалека. Но особистка не прерывает Рихарда, и выслушивает с неослабным вниманием. – Чийенкее и лаэкно, по преимуществу. Вначале только как место, где можно передохнуть и отремонтироваться. Потом, естественно, пришла торговля… Никакая раса никогда не претендовала на присоединение Порта к своему Ареалу. Дикий Порт – отдушина. Место, куда можно сбежать. Место свободы. Такое место всегда должно быть.
Анастис кивает. Вид у нее сосредоточенный и спокойный.
– Государственность Порта создал лаэкно. Около трехсот лет назад. Это был Яльнемаэ Атк-Этлаэк Синна. До него начальники Порта всего лишь заведовали хозяйством, а правили на планете расовые концерны. Впрочем, тогда Порт был куда тише и малочисленней, чем сейчас… Местер Терадзава очень много сделал для укрепления власти. Но он совершил одну исключительно благородную ошибку, последствия которой я вынужден расхлебывать.
– Он вступил в войну, – заканчивает Чигракова.
– Он втянул в войну Порт, – жестко поправляет Люнеманн. – И Порт перестал быть беспристрастным ко всем. Прежде здесь забывали не только имя, но и расу. Авторитет на Порту зарабатывался заново каждым. Но люди выиграли Вторую космическую, и последствия…
– Вы – второй подряд человек во главе Порта, – едва слышно напоминает Чигракова.
– И это тоже, – признает Люнеманн. – И все же я думаю о своем государстве, а не о чужом. Поймите верно, я человек, и человечество – моя раса. Но Древняя Земля для меня – чужое государство. Агрессивное, могущественное, и не слишком доброжелательное.
Это наживка. Жирная, сладкая до оскомины. Но это не первая наживка, которую он бросает семитерранам.
Они уже приважены.
Возьмут.
Анастис сдержанно кивает.
– Но обстоятельства не могли сложиться иначе, – говорит она, – ведь именно Порт сыграл ключевую роль в подготовке Второй войны. Хотя основные силы копились в Ареале чийенкее, главный штаб и учебные лагеря находились здесь.
В голосе Чиграковой парадоксальным образом нет осуждения.
– Поэтому после войны здесь началась травля ррит. Тех, кто уцелел. Я хорошо помню то время. Это было страшно даже по меркам Порта. – Люнеманн отрешен и строг. – А у местных жителей весьма крепкие нервы.
Анастис, не удержавшись, бросает короткий взгляд на люнеманнова заместителя. Тот стоит изваянием, скрестив руки на груди. На левой серьге дрожит ослепительный солнечный блик.
Чигракова мысленно отмечает, что про травлю чийенкее Начальник упомянуть забыл.
– Если доминирование Земли будет усиливаться, Порт просто исчезнет, – продолжает Рихард. – Он превратится в колонию и тихо угаснет, чтобы где-то возник еще один Порт. Колония в этом секторе никому не нужна. Но Дикий Порт нужен всем. Как идея и как ее воплощение.
– И вы намерены?..
– Я намерен сохранить Порт, выведя его на новую ступень эволюции. До сих пор в межцивилизационном праве космическое государство было синонимом расы. Порт представляет собой всерасовое государство фактически. Я хочу официального признания.
Семитерранка чуть нетерпеливо кивает.
– Я-то хочу услышать, что вам мешает.
– Мне – ничего, – Люнеманн вновь улыбается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73