И поэтому сейчас желаешь стать вровень с владыками мира.
Люнеманн вздыхает. Иногда они как люди, иногда как звери, иногда – как дети…
– Я не изменю слову, данному Л’тхарне, Эскши. Ради него или в память о нем – не изменю.
Она поднимается и уходит, не произнеся вслух ни слова. Чуть колышутся бусы на спине, топорщится грива. Люнеманн усмехается вслед. Ужели так трудно запомнить, что у х’манков не только мягкие пальцы, но и глухой нос?
Уральские медики делают все возможное, чтобы помочь союзнику. Приходит в голову, что небесполезно показать Элии, до каких рубежей в действительности продвинулась внешняя разведка противника. В рамках ответной услуги.
Кое-что в присланном отчете написано специально для Люнеманна. Историческая справка. Дабы непросвещенный пират понял, о чем идет речь.
Рихард кривит рот, но читает.
«…в отношении социальной доктрины Урала вернее было бы говорить о неотрансгуманизме, поскольку эта идеология в зачаточном виде появилась уже в середине двадцатого века. Научная мысль в упорной борьбе с креационизмом разрабатывала теорию эволюции, изучала механизмы эволюционного процесса. Пожалуй, несколько преждевременно был сделан вывод, что человек, уже изучивший эволюционный путь своего вида, должен взять дальнейшую эволюцию под сознательный контроль и направлять ее в желательном для себя направлении. Средствами для этого должны были стать в первую очередь медицинские биотехнологии, позволяющие трансформировать параметры человеческой природы.
Эти теории не воплотились в жизнь. Идеи трансгуманизма появились преждевременно и в течение двадцать первого века были прочно забыты.
Однако в ходе Первой космической С. Ривера сделал открытие, последствия которого невозможно переоценить. Если не будет принято необходимых мер, использование этих данных в корыстных целях, а также бездумное форсирование процесса могут привести…»
Угрозы Люнеманн пропускает.
«…эволюция продолжается, и нынешнее состояние человечества – всего лишь один из ее этапов. Существуют различные варианты будущего, и есть основания утверждать, что в настоящий момент мы близимся к точке бифуркации. Возможно, что от нескольких сиюминутных решений будет зависеть судьба всего постчеловечества».
На этом песня заканчивается.
Начинаются факты.
На летней веранде роскошного клуба-ресторана «Пелагиаль» расположилась компания детей Седьмой Терры. Третий этаж, великолепный вид на залив: лучшие места. Слово «Урал» и болтовня по-русски – как платиновая кредитка.
Подразумевает.
Даже Дельту впустили, не моргнув глазом. Теперь дракон лежит у ограды, накушавшись костей с кухни, и чутко дремлет; тепло и светло в мыслях маленькой женщины, которую он опекает, не о чем тревожиться живому оружию…
– Есть такой закон природы, – объявляет Костя Полетаев, особист Райского Сада под кодовым именем «Солнце». – Если на планете одновременно окажется двое или больше наших, они обязательно соберутся вместе и выпьют.
– А другой закон такой: куда бы ты ни прилетел, там обязательно окажется какая-нибудь Чигракова.
– Гады! – хохочет Таисия. – Север, дай мне бутылку, я их оболью!
– Вот еще…
Кайман ржет, как жеребенок. Его все время разбирает смех – с тех пор, как Лилен нашла, что они с Солнцем похожи на непутевых родителей, которых то и дело вразумляет деловой ребенок Светка.
«Крокодилыч! – с детским восторгом сообщил Солнце. – Ты мама, понял?»
«Это ты мама. У тебя хаер длинный».
«Я выше!» – отрубил Полетаев, но Юра гнусно захихикал и таким образом оставил за собой последнее слово.
Их много, они говорят быстро и одновременно… Лилен беспомощно думает, что ее русский совсем не так хорош, как казалось. Но семитерране, собравшись компанией, чувствуют себя дома, и их обычная замкнутость исчезает куда-то; даже аристократическое высокомерие Чиграковой, оказывается, лишь маска для чужих, а на самом деле она простая девчонка, смешливая и шалая. Почему Костю зовут Солнцем, с самого начала было понятно. Узнав, что кличка, в некотором роде, официальна, Лилен удивилась. Добродушнее человека, кажется, просто нет на свете, разве может таким быть особист?
С ними весело и легко.
Уральцы поначалу пытались обсуждать дела. Покушение. Тех людей, что занимались проектом «Скепсис», работали на судоремонтном. Солнце пересказывал новости, говорил про внеочередной анкайский саммит – Лилен половину не поняла, половину прослушала, потому что разговаривала с Шеверинским. Кайман потребовал у хозяйки зала листок электронной бумаги, запустил новостной сайт и отыскал в архиве программу, отснятую на Анкай. Краем глаза Лилен замечала, что там идут интервью, сначала с премьер-министром Урала, потом с другим, неизвестным ей политиком. Подумалось, что Макферсон сейчас точно бы ей все объяснил: и кто это, и что у него за цель, и что на самом деле там на Анкай происходит, и чем предположительно кончится. У Майка какие-то невообразимые связи. Он вполне может переписываться по галактической связи с аккредитованными на Анкай журналистами и получать от них конфиденциальную информацию.
Да ну и шут с ним, с Майком. Север рассказывал про Степной, столицу Урала; с воздуха, с «крысы», город похож на букет цветов или замерший фейерверк…
Увидав неизвестного Лилен чернобородого человека, особисты Седьмой Терры только что не завизжали, как фанаты на концерте.
– Чего это они?
– Это же Ценкович! – ответил Север, смеясь. – Борода! Он их всех там купит, продаст и снова купит со скидкой, как б/у!
– Во-во! – подтвердили хором, – все галактическое сообщество обует! – и принялись вспоминать, как однажды Эльнаумыч-Борода, пролетая над Эрэс, учудил что-то невообразимое. «По аварийной связи! – стонал Кайман, – „Вы, – говорит, – все психи, вам всем нужно оказывать квалифицированную помощь в стационаре!“ Чигракова заметила, что некоторым безусловно, и рассказала байку: как удивился кто-то, узнав, что она по образованию психотерапевт. „Слыхал я о медсестрах-телохранителях, гувернантках-телохранителях, моделях-телохранителях, но психотерапевта-телохранителя вижу впервые“.
Элия Ценкович. Тот человек, которого пытались убить. Судя по всему, сделать это непросто. С Анкай делегация должна было лететь сюда, на Землю-2, с официальным визитом, и готовилась новая попытка…
Триумвиры Урала и родители Лилен.
Как вышло, что они оказались в перекрестье одного и того же прицела?
Питомник…
Или не питомник?
Дельта просыпается и встает на лапы. Шевелит хвостом, приподнимается, оглядывает окрестности; тихо шипит в задумчивости. Лилен настораживается: нукта что-то почуял? Но беспокойство должно было передаться ей, как экстрим-оператору, а ничего…
Дракон медлит, шевеля верхней губой – и идет к ним.
Мимо Лилен.
К Юре Этцеру по кличке Кайман.
Тот довольно ухмыляется, бестрепетно скармливает Дельте половину жаркого и треплет дракона по темени, как большого пса.
Лилен сидит с открытым ртом.
Этого не может быть!
Есть, конечно, домашние породы, но Дельта – боевой… даже больше, чем боевой, у него нет оператора, он муж нуктихи, он почти дикий! Одно дело – дети, но с чего ему так доверяться, почти унижаться перед…
– Чего, Крокодилыч, опции демонстрируешь? – радуется Солнце.
– Тренируюсь… – бурчит довольный Кайман.
– Да какие там опции, – едва слышно замечает Димочка. – Они же родственники. Оба – рептилии…
Он удивительно тих и незаметен. Успел много выпить, но пьяным не кажется. Тонированной до снежной белизны коже бледнеть некуда; под ярким солнцем Васильев кажется серым и известково-пыльным. Когда он не пьет, то крутит на пальцах серебряные кольца, и под ними уже – болезненная краснота.
Шеверинский думает, что Птиц опять в депрессивной фазе. И опять из-за Кнопки. Сам взял и растравил себе рану. По-хорошему, не стоило тащить его сюда, но Север понадеялся на Лилен. Да и вообще казалось, что Димочка думает уже не о том. Он еще по пути рассуждал и злился: «Если Флейту Тихорецкую сняли с миссии на Терре-3 и перебросили сюда, обеспечивать безопасность…»
«Должен же кто-то обеспечивать безопасность, – вполголоса ответил Север. – Алентипална не может еще и об этом думать, у нее другие проблемы».
«Но здесь же я!» – изумился Птиц.
«Мы не полная команда, – из чувства долга напомнил Север, уже понимая, о чем речь. – Лена молодец, конечно, но на ответственное задание ее не потащишь. А Ручей или Мультяшка такое не вытянут».
«Это очень в духе Бороды… – вслух думал Димочка, задрав брови в беспомощной гримасе. – Слова дурного не сказав, услать в Зажопинск пузо на солнышке греть… И грей, пока тошно не станет…»
Шеверинский думал, что Бабушка поступает правильно, а Борода поступает эффективно. Алентипална попросила мать Птица позвонить сыну и утешить. Элия Наумович больно пнул Птица в самомнение.
«Север! – жутковато хихикнул Птиц. – Меня отстранили от работы».
Шеверинский только пожал плечами: твоя корректорская воля говорить «меня» вместо «нас», но утешать тебя я при таком раскладе не стану. Он подумал, что Таис кругом права, нужно было плюнуть на все и написать рапорт о расформировании. Когда-то им троим было хорошо вместе, но команда не заменит семью. Лена Полетаева выбрала правильно, и будет счастлива: Солнце мужик из мужиков. А ему поначалу казалось, что нельзя сейчас бросать Димыча, не по-дружески это, да и не хотелось отчаянно, пусть Ия намекала, что Птиц без мощного амортизатора рядом будет летать ого-го каким штопором. Но чем дальше в лес, тем больше дров. Птичьи свистопляски надоели до чертиков, и перспективы самые мрачные. Ну, прилетит Борода великий и ужасный. Скажет: «цыть!» – и Синий Птиц какое-то время будет шелковым. А потом? Даже если Лена бросит карьеру актрисы и пойдет учиться в Эрэс, это займет много лет…
«Где моя Кнопка?» – прошелестел Димочка, только завидев Полетаева.
«Ну почем я знаю, где у тебя кнопка», – спокойно ответил Солнце, глядя на него сверху вниз.
«А! – громогласно вспомнил Север, – Полетаев! как жена молодая?»
Солнце расплылся в улыбке настолько блаженной и гордой, что Таис неприлично фыркнула в фужер.
«Уже», – сказал Костя.
«Чего?.. – не понял Шеверинский, и вдруг осознал, – Ну вы!.. Ну вы… кролики!»
«Дело такое», – с достоинством отвечал Полетаев.
«В общем, десятерых вам, и чтоб у всех – не ниже десятки!»
«Р-разбежался!» – захохотал Солнце.
«А чего? У таких родителей!»
Птиц услышал и умер на месте, молча, не шелохнувшись. Сидел с тех пор тихо, только пил, крутил кольца, выламывал пальцы.
…А ведь не мотайся с психованным Димочкой по всей Галактике – не встретил бы свою собственную Ленку.
Север косится на Лилен: та во все глаза уставилась на Каймана, беседующего с Дельтой. Пушистые волосы растрепались. Облизывает губы от изумления, и те сладко блестят…
«Женюсь, – думает Шеверинский, – чтоб я сдох, женюсь. И детей… Сына».
Алентипална отпустит его с работы. Она, Бабушка, всегда за них, своих певчих птичек, детей Райского Сада.
Минако стоит над обрывом.
Ветер бьет ей в лицо, но гладкие волосы и широкие рукава кимоно неподвижны, точно изваянные в камне. В двух шагах от нее под скалой бьется море, позади колышутся зеленые кроны. Безупречно вырезанные глаза ее прикрыты, пальцы сплетены в плотном замке.
В двух шагах, под обрывом, нет уступов шириной больше пяди, нет камней. Если раскинуть руки, довериться ветру, как птица, то тело не будет разбито и обезображено. Принцессу найдут бледную и прекрасную, как при жизни…
Конечно, ей не дадут упасть. Минако-химэ слишком дорога отцу, чтобы он позволил ей уйти прежде себя, слишком нужна ему – единственная опора старости, отрада глаз. Но иной раз необходимо постоять так, на пронизывающем ветру, чувствуя, как смерть прикасается к виску прохладной щекой.
«Все они – дети», – ответила Ми-тян любимому отцу, отгораживаясь этими словами от веселого черного взгляда Анастис. И подумала, что в ее возрасте простительно путать ребячество с юностью. Ей много лет… много.
Чигракова странно посматривала на нее, слушая рассказ об архипелаге Фурусато, символике его скал, холмов и озер, смысле лесов и тропок… наконец, Минако не выдержала и остановилась. Обернулась, хотя так и не заставила себя встретить взгляд райской птицы.
«Мне сорок пять лет, – сказала она. – Сорок из них я ношу биопластик. Вы ведь это хотели узнать?»
Она знала, что производит странное впечатление. Пока рядом дряхлый отец, кажется юной, и это лишь наполовину иллюзия: ее телу не более двадцати. Но стоит кому-то остаться наедине с ней, и разлад между сутью и формой начинает страшить. Даже гайдзины чувствуют его.
«Нет».
«Что же тогда?»
Чигракова смотрела прямо.
«Вы – корректор, местра Терадзава?»
Минако не ожидала этого.
Не успела сделать вид, что не понимает, о чем речь. Отец когда-то имел дело с Райским Садом, и по своему обыкновению раздобыл столько информации, сколько ему требовалось для душевного спокойствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Люнеманн вздыхает. Иногда они как люди, иногда как звери, иногда – как дети…
– Я не изменю слову, данному Л’тхарне, Эскши. Ради него или в память о нем – не изменю.
Она поднимается и уходит, не произнеся вслух ни слова. Чуть колышутся бусы на спине, топорщится грива. Люнеманн усмехается вслед. Ужели так трудно запомнить, что у х’манков не только мягкие пальцы, но и глухой нос?
Уральские медики делают все возможное, чтобы помочь союзнику. Приходит в голову, что небесполезно показать Элии, до каких рубежей в действительности продвинулась внешняя разведка противника. В рамках ответной услуги.
Кое-что в присланном отчете написано специально для Люнеманна. Историческая справка. Дабы непросвещенный пират понял, о чем идет речь.
Рихард кривит рот, но читает.
«…в отношении социальной доктрины Урала вернее было бы говорить о неотрансгуманизме, поскольку эта идеология в зачаточном виде появилась уже в середине двадцатого века. Научная мысль в упорной борьбе с креационизмом разрабатывала теорию эволюции, изучала механизмы эволюционного процесса. Пожалуй, несколько преждевременно был сделан вывод, что человек, уже изучивший эволюционный путь своего вида, должен взять дальнейшую эволюцию под сознательный контроль и направлять ее в желательном для себя направлении. Средствами для этого должны были стать в первую очередь медицинские биотехнологии, позволяющие трансформировать параметры человеческой природы.
Эти теории не воплотились в жизнь. Идеи трансгуманизма появились преждевременно и в течение двадцать первого века были прочно забыты.
Однако в ходе Первой космической С. Ривера сделал открытие, последствия которого невозможно переоценить. Если не будет принято необходимых мер, использование этих данных в корыстных целях, а также бездумное форсирование процесса могут привести…»
Угрозы Люнеманн пропускает.
«…эволюция продолжается, и нынешнее состояние человечества – всего лишь один из ее этапов. Существуют различные варианты будущего, и есть основания утверждать, что в настоящий момент мы близимся к точке бифуркации. Возможно, что от нескольких сиюминутных решений будет зависеть судьба всего постчеловечества».
На этом песня заканчивается.
Начинаются факты.
На летней веранде роскошного клуба-ресторана «Пелагиаль» расположилась компания детей Седьмой Терры. Третий этаж, великолепный вид на залив: лучшие места. Слово «Урал» и болтовня по-русски – как платиновая кредитка.
Подразумевает.
Даже Дельту впустили, не моргнув глазом. Теперь дракон лежит у ограды, накушавшись костей с кухни, и чутко дремлет; тепло и светло в мыслях маленькой женщины, которую он опекает, не о чем тревожиться живому оружию…
– Есть такой закон природы, – объявляет Костя Полетаев, особист Райского Сада под кодовым именем «Солнце». – Если на планете одновременно окажется двое или больше наших, они обязательно соберутся вместе и выпьют.
– А другой закон такой: куда бы ты ни прилетел, там обязательно окажется какая-нибудь Чигракова.
– Гады! – хохочет Таисия. – Север, дай мне бутылку, я их оболью!
– Вот еще…
Кайман ржет, как жеребенок. Его все время разбирает смех – с тех пор, как Лилен нашла, что они с Солнцем похожи на непутевых родителей, которых то и дело вразумляет деловой ребенок Светка.
«Крокодилыч! – с детским восторгом сообщил Солнце. – Ты мама, понял?»
«Это ты мама. У тебя хаер длинный».
«Я выше!» – отрубил Полетаев, но Юра гнусно захихикал и таким образом оставил за собой последнее слово.
Их много, они говорят быстро и одновременно… Лилен беспомощно думает, что ее русский совсем не так хорош, как казалось. Но семитерране, собравшись компанией, чувствуют себя дома, и их обычная замкнутость исчезает куда-то; даже аристократическое высокомерие Чиграковой, оказывается, лишь маска для чужих, а на самом деле она простая девчонка, смешливая и шалая. Почему Костю зовут Солнцем, с самого начала было понятно. Узнав, что кличка, в некотором роде, официальна, Лилен удивилась. Добродушнее человека, кажется, просто нет на свете, разве может таким быть особист?
С ними весело и легко.
Уральцы поначалу пытались обсуждать дела. Покушение. Тех людей, что занимались проектом «Скепсис», работали на судоремонтном. Солнце пересказывал новости, говорил про внеочередной анкайский саммит – Лилен половину не поняла, половину прослушала, потому что разговаривала с Шеверинским. Кайман потребовал у хозяйки зала листок электронной бумаги, запустил новостной сайт и отыскал в архиве программу, отснятую на Анкай. Краем глаза Лилен замечала, что там идут интервью, сначала с премьер-министром Урала, потом с другим, неизвестным ей политиком. Подумалось, что Макферсон сейчас точно бы ей все объяснил: и кто это, и что у него за цель, и что на самом деле там на Анкай происходит, и чем предположительно кончится. У Майка какие-то невообразимые связи. Он вполне может переписываться по галактической связи с аккредитованными на Анкай журналистами и получать от них конфиденциальную информацию.
Да ну и шут с ним, с Майком. Север рассказывал про Степной, столицу Урала; с воздуха, с «крысы», город похож на букет цветов или замерший фейерверк…
Увидав неизвестного Лилен чернобородого человека, особисты Седьмой Терры только что не завизжали, как фанаты на концерте.
– Чего это они?
– Это же Ценкович! – ответил Север, смеясь. – Борода! Он их всех там купит, продаст и снова купит со скидкой, как б/у!
– Во-во! – подтвердили хором, – все галактическое сообщество обует! – и принялись вспоминать, как однажды Эльнаумыч-Борода, пролетая над Эрэс, учудил что-то невообразимое. «По аварийной связи! – стонал Кайман, – „Вы, – говорит, – все психи, вам всем нужно оказывать квалифицированную помощь в стационаре!“ Чигракова заметила, что некоторым безусловно, и рассказала байку: как удивился кто-то, узнав, что она по образованию психотерапевт. „Слыхал я о медсестрах-телохранителях, гувернантках-телохранителях, моделях-телохранителях, но психотерапевта-телохранителя вижу впервые“.
Элия Ценкович. Тот человек, которого пытались убить. Судя по всему, сделать это непросто. С Анкай делегация должна было лететь сюда, на Землю-2, с официальным визитом, и готовилась новая попытка…
Триумвиры Урала и родители Лилен.
Как вышло, что они оказались в перекрестье одного и того же прицела?
Питомник…
Или не питомник?
Дельта просыпается и встает на лапы. Шевелит хвостом, приподнимается, оглядывает окрестности; тихо шипит в задумчивости. Лилен настораживается: нукта что-то почуял? Но беспокойство должно было передаться ей, как экстрим-оператору, а ничего…
Дракон медлит, шевеля верхней губой – и идет к ним.
Мимо Лилен.
К Юре Этцеру по кличке Кайман.
Тот довольно ухмыляется, бестрепетно скармливает Дельте половину жаркого и треплет дракона по темени, как большого пса.
Лилен сидит с открытым ртом.
Этого не может быть!
Есть, конечно, домашние породы, но Дельта – боевой… даже больше, чем боевой, у него нет оператора, он муж нуктихи, он почти дикий! Одно дело – дети, но с чего ему так доверяться, почти унижаться перед…
– Чего, Крокодилыч, опции демонстрируешь? – радуется Солнце.
– Тренируюсь… – бурчит довольный Кайман.
– Да какие там опции, – едва слышно замечает Димочка. – Они же родственники. Оба – рептилии…
Он удивительно тих и незаметен. Успел много выпить, но пьяным не кажется. Тонированной до снежной белизны коже бледнеть некуда; под ярким солнцем Васильев кажется серым и известково-пыльным. Когда он не пьет, то крутит на пальцах серебряные кольца, и под ними уже – болезненная краснота.
Шеверинский думает, что Птиц опять в депрессивной фазе. И опять из-за Кнопки. Сам взял и растравил себе рану. По-хорошему, не стоило тащить его сюда, но Север понадеялся на Лилен. Да и вообще казалось, что Димочка думает уже не о том. Он еще по пути рассуждал и злился: «Если Флейту Тихорецкую сняли с миссии на Терре-3 и перебросили сюда, обеспечивать безопасность…»
«Должен же кто-то обеспечивать безопасность, – вполголоса ответил Север. – Алентипална не может еще и об этом думать, у нее другие проблемы».
«Но здесь же я!» – изумился Птиц.
«Мы не полная команда, – из чувства долга напомнил Север, уже понимая, о чем речь. – Лена молодец, конечно, но на ответственное задание ее не потащишь. А Ручей или Мультяшка такое не вытянут».
«Это очень в духе Бороды… – вслух думал Димочка, задрав брови в беспомощной гримасе. – Слова дурного не сказав, услать в Зажопинск пузо на солнышке греть… И грей, пока тошно не станет…»
Шеверинский думал, что Бабушка поступает правильно, а Борода поступает эффективно. Алентипална попросила мать Птица позвонить сыну и утешить. Элия Наумович больно пнул Птица в самомнение.
«Север! – жутковато хихикнул Птиц. – Меня отстранили от работы».
Шеверинский только пожал плечами: твоя корректорская воля говорить «меня» вместо «нас», но утешать тебя я при таком раскладе не стану. Он подумал, что Таис кругом права, нужно было плюнуть на все и написать рапорт о расформировании. Когда-то им троим было хорошо вместе, но команда не заменит семью. Лена Полетаева выбрала правильно, и будет счастлива: Солнце мужик из мужиков. А ему поначалу казалось, что нельзя сейчас бросать Димыча, не по-дружески это, да и не хотелось отчаянно, пусть Ия намекала, что Птиц без мощного амортизатора рядом будет летать ого-го каким штопором. Но чем дальше в лес, тем больше дров. Птичьи свистопляски надоели до чертиков, и перспективы самые мрачные. Ну, прилетит Борода великий и ужасный. Скажет: «цыть!» – и Синий Птиц какое-то время будет шелковым. А потом? Даже если Лена бросит карьеру актрисы и пойдет учиться в Эрэс, это займет много лет…
«Где моя Кнопка?» – прошелестел Димочка, только завидев Полетаева.
«Ну почем я знаю, где у тебя кнопка», – спокойно ответил Солнце, глядя на него сверху вниз.
«А! – громогласно вспомнил Север, – Полетаев! как жена молодая?»
Солнце расплылся в улыбке настолько блаженной и гордой, что Таис неприлично фыркнула в фужер.
«Уже», – сказал Костя.
«Чего?.. – не понял Шеверинский, и вдруг осознал, – Ну вы!.. Ну вы… кролики!»
«Дело такое», – с достоинством отвечал Полетаев.
«В общем, десятерых вам, и чтоб у всех – не ниже десятки!»
«Р-разбежался!» – захохотал Солнце.
«А чего? У таких родителей!»
Птиц услышал и умер на месте, молча, не шелохнувшись. Сидел с тех пор тихо, только пил, крутил кольца, выламывал пальцы.
…А ведь не мотайся с психованным Димочкой по всей Галактике – не встретил бы свою собственную Ленку.
Север косится на Лилен: та во все глаза уставилась на Каймана, беседующего с Дельтой. Пушистые волосы растрепались. Облизывает губы от изумления, и те сладко блестят…
«Женюсь, – думает Шеверинский, – чтоб я сдох, женюсь. И детей… Сына».
Алентипална отпустит его с работы. Она, Бабушка, всегда за них, своих певчих птичек, детей Райского Сада.
Минако стоит над обрывом.
Ветер бьет ей в лицо, но гладкие волосы и широкие рукава кимоно неподвижны, точно изваянные в камне. В двух шагах от нее под скалой бьется море, позади колышутся зеленые кроны. Безупречно вырезанные глаза ее прикрыты, пальцы сплетены в плотном замке.
В двух шагах, под обрывом, нет уступов шириной больше пяди, нет камней. Если раскинуть руки, довериться ветру, как птица, то тело не будет разбито и обезображено. Принцессу найдут бледную и прекрасную, как при жизни…
Конечно, ей не дадут упасть. Минако-химэ слишком дорога отцу, чтобы он позволил ей уйти прежде себя, слишком нужна ему – единственная опора старости, отрада глаз. Но иной раз необходимо постоять так, на пронизывающем ветру, чувствуя, как смерть прикасается к виску прохладной щекой.
«Все они – дети», – ответила Ми-тян любимому отцу, отгораживаясь этими словами от веселого черного взгляда Анастис. И подумала, что в ее возрасте простительно путать ребячество с юностью. Ей много лет… много.
Чигракова странно посматривала на нее, слушая рассказ об архипелаге Фурусато, символике его скал, холмов и озер, смысле лесов и тропок… наконец, Минако не выдержала и остановилась. Обернулась, хотя так и не заставила себя встретить взгляд райской птицы.
«Мне сорок пять лет, – сказала она. – Сорок из них я ношу биопластик. Вы ведь это хотели узнать?»
Она знала, что производит странное впечатление. Пока рядом дряхлый отец, кажется юной, и это лишь наполовину иллюзия: ее телу не более двадцати. Но стоит кому-то остаться наедине с ней, и разлад между сутью и формой начинает страшить. Даже гайдзины чувствуют его.
«Нет».
«Что же тогда?»
Чигракова смотрела прямо.
«Вы – корректор, местра Терадзава?»
Минако не ожидала этого.
Не успела сделать вид, что не понимает, о чем речь. Отец когда-то имел дело с Райским Садом, и по своему обыкновению раздобыл столько информации, сколько ему требовалось для душевного спокойствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73