Он ехал через дворы, засыпанные дырявыми позднеосенними листьями, ехал навстречу своей неведомой цели. Я шел сзади, не таясь. Робот меня игнорировал, потому что роботы-мусорщики – тупые однозадачные твари и не умеют выполнять несколько дел сразу. Мы шли долго, и люди нам ни разу не встретились, потому что было совсем рано, полседьмого что ли, да еще и воскресенье, народ спокойно спал в своих постелях, и только фонари освещали путь, да ранние маршрутки стегали темное небо лучами-выхлопами.
«Хо! – думал я. – А ведь, прославившись, я получу кучу денег и отцу, пожалуй, захочется уйти со своей постылой работы. Кому по душе вставать каждое утро, кроме понедельника, в пять часов, чтобы брести на вахту крупного завода по производству плюшевых котят? Батяня придет ко мне и скажет: „Вот он я, сын, весь перед тобой, ничего не скрываю. Скажи, сын, ты устроишь меня на новую, высокооплачиваемую работу?“ А я буду сидеть перед ним в роскошном кресле, и Галька, облаченная в трусики, лифчик, вуаль и красные туфли на шпильках, будет делать мне массаж ног, а я еще начну курить трубку и диктовать на покетбук новейшей модели очередное гениальное стихотворение, написанное хореем, хотя лучше ямбом. Или дактилем. Я притворюсь, что не замечаю отца, а потом ощупаю его безразличным взглядом и скажу: „Папа, ты ли это? Ты так осунулся и постарел, папа!“ И напишу стихотворение амфибрахием.
Я бросил мечтать, потому что робот замер посреди очередного сквозного двора и стал медленно разворачиваться. Я отступил в тень. Мусорщик не засек меня. Он направился к подвалу, полуподземному зданию, где в деревянных кабинках старорежимные старушки хранят соления, варения и прочее. По выщербленным ступеням робот стал осторожно спускаться вниз. Я заглянул во тьму подвала и увидел дверь в самом низу и горящую лампочку над ней. Я начал спускаться за роботом и вскоре увидел, как он подходит к железной двери, нажимает кнопки на замке перед ней, дверь отворяется, робот заезжает внутрь, а дверь за ним, жужжа моторами, медленно затворяется. Не думая о последствиях, я нырнул в сужающуюся щель. Успел.
Я угодил в хорошо отапливаемую комнату без окон, но с вентиляцией и подведенным электричеством. Здесь было светло, обстановка выглядела спартанской. Стол, стулья, кургузая одежонка на крючьях, вогнанных в стену, пластиковые ящики по углам, кабинка-туалет, три лежанки разных размеров, похожие на гробы, черные, блестящие, с проседью проводов, подведенных к изголовью. Я слышал о таких «гробах». В них каждый день по часу лежат богатеи, желающие разучиться спать. Сны навсегда прощаются с такими людьми, им хватает часа в кабинке, чтобы выспаться. Таким способом богатеи вроде бы продлевают себе жизнь, отбирая лишние часы у снов.
Впрочем, в тот момент я мало думал о волшебных кроватях. Я наблюдал за роботом. На мое счастье, мусорщик подъехал к стене и отключился. Тогда я тщательно изучил комнату: нашел шкаф с аудиокнигами, которых было чертовски мало, маленький стереовизор и стереофон, мемокубики с записями. Записей оказалось много, я хотел прослушать хотя бы некоторые, чтоб узнать о планах валерьянцев, но поленился.
На столе стояли три плошки, такие, знаете, китайские плошки с особенными крышками, не выпускающими тепло. Я подошел и сел за стол поближе к самой большой плошке. Открыл ее. Пахло приятно, я сразу почувствовал себя голодным. Схватил ложку и выхлебал содержимое плошки наполовину, но вдруг понял, что это гороховый суп, а я терпеть не могу гороховый суп. Я выплюнул остатки прямо в тарелку и подтащил к себе плошку размером поменьше. Внутри оказался рис с кусочками мяса, кубиками моркови и еще чем-то. Я вспомнил, что эта штука называется плов. Плов был вкусный, рис рассыпчатый, пахло здорово, но я быстро наелся и уже по инерции плюнул и в эту тарелку. В третьей, самой маленькой плошке, оказался крыжовниковый кисель с комками, а я ненавидел и до сих пор ненавижу кисель с комками, поэтому плюнул в него после первой же ложки. Потом набрал в ложку супа из первой тарелки и плова из второй, и горючую эту смесь вылил в кисель, тщательно размешал. Я не стеснялся своих действий, потому что подвал принадлежал валерьянцам, а валерьянцы из «грЫзли», как известно, лютые враги человечества, пособники наших механических невольников.
Мне стало любопытно, как это, жить без сна, и я прогулочным шагом, руки сунув в карманы, продефилировал к кроватям-«гробам». Внутри они, обитые мягким плюшем, казались достаточно удобными. Подушки мягкие, наволочки из нежнейшего шелка. Я попробовал забраться в самый большой гроб, но нога соскользнула с опоры, я оцарапался о борт, и, злой, плюнул в кровать. На среднюю кровать я разозлился заблаговременно, и плюнул в нее, не пытаясь залезть, а вот в маленькую забрался с ногами и, фыркая, как довольный ежик, устроился поудобнее. Я лежал, глядел на каменный потолок, от которого несло сыростью, и думал, что поваляюсь здесь буквально пару минут, а потом встану и позвоню в милицию. Приедет милиция, и стеревизионщики тоже приедут, чтобы снять меня на свои стереокамеры. Меня покажут в прямом эфире по местному телеканалу, а потом и по общему. Галочка увидит меня и свяжет длинную веревку из простыней, спустится по ней с седьмого этажа, и убежит в мое бунгало, которое мне купят за доблестные действия, которые привели к поимке опасных преступников. В бунгало я выдам ей прозрачный лифчик, бесцветные трусики и красные туфли на длинных шпильках. А потом…
В общем, я уснул.
А когда проснулся… Представьте: полнейшая темнота, лежу в чужой кровати, а надо мной в темноте светятся глаза, как у кошки, с вертикальными зрачками, только больше кошачьих, похожие на человеческие. Я поморгал, стали проступать очертания. Человек надо мной голову склонил, не кошка, мальчишка в строгом черном костюме. Темноволосый, кожа бескровная, нос острый, словно клюв хищной птицы.
– Ты ел из моей миски? – спрашивает.
Я ему шепотом:
– Ну?
Он тонкие свои пальцы под воротничок сует, ткань оттягивает, будто воздуха ему не хватает. Дышит хрипло, светящиеся глаза прячет, словно стыдясь чего-то.
– Ты, пацан, – говорит, – только что меня убил.
– Чего? – спрашиваю.
Вижу, глаза у него закатываются, ручонками в края гроба вцепился и шепчет едва слышно:
– Отравить я родителей хотел, подсыпал им яду, а ты взял и перемешал все…
– Тебе помочь как-нибудь? – спрашиваю, а внутри все леденеет.
– Тебе бы кто помог теперь… – шепчет. – После смерти упырем я стану и буду охотиться за тобой по ночам, а робота-мусорщика своего по завещанию со мной в могилу опустят и станет он роботом-упырем, будет высасывать машинное масло из других роботов, и мне помогать в делах моих дьявольских станет… буду лежать я днем в могиле довольный, пунцовый, а по ночам стану искать тебя, врага моего заклятого, а найду – по капле кровь выпью, пока в мумию не обратишься…
Говорит, а сам на пол оседает. Исчез за бортом, как и не было его. Тут уж я не выдержал, выскочил из гроба. На стол посмотрел – лежат лицами в плошках мужчина в черном и женщина в черном, наверное, родители пацана, а над ними робот нависает и запись с рыданиями прокручивает и вымазывает электронные глаза машинным маслом. А пацан по полу ползает, кровавую пену изо рта пускает. Я – к двери. Она приоткрыта оказалась, и сверху луна в подвал этот проклятый светила. Часов двадцать проспал! Быстрее домой. Папке – бух в ноги. Умолял простить. О Гальке, стихах и покетбуке и не вспоминал…
Семеныч замолчал, задумчиво обгладывая хрящик. Шилов несмело улыбнулся, потому что ясно было, что историю эту Семеныч выдумал на ходу – ну не глупость ли, робот-вурдалак, прислуживающий «грЫзли». Но Семеныч не улыбался, был совершенно серьезен.
– Да-а… – протянул Проненко.
– Погоди-погоди, – нахмурился Шилов. – Ты перемешал содержимое тарелок, но ведь ты и сам ел и должен был умереть от яда! Почему не умер?
Проненко и Семеныч посмотрели на него с неудовольствием.
– Шилов, разве неясно? То особенный яд был, действовал только на валерьянцев.
– Почему только на валерьянцев? Валерьянцы – обычные люди, просто название у их движения такое, по имени духовного лидера, Валерьяна Волошина.
– Шилов, вечно ты все портишь… помолчи, ради Бога!
Проненко протянул:
– Теперь ясно, почему ты, Семеныч, когда спишь, с головой укрываешься. Такого страха натерпелся!
– Не от страха я укрываюсь, – сказал Семеныч. – Просто одеяло, касаясь краями матраца, создает геометрическое поле Ци, позволяющее защитить от козней мертвецов.
– Да, я слышал об этом, – кивнул Проненко.
Шилов решил подыграть.
– А я слышал, что использование под одеялом фонарика позволяет подпитать геометрическое поле Ци колдовской силой фотонного поля Ка, – сказал он, с очень серьезным видом вороша угли в мангале.
– Так оно и есть, только не Ка, а Ситх. Поля Ситх.
– Ах, перепутал! – Шилов хлопнул себя по лбу. – Память, блин, подвела. Вечно все путаю!
– Ну, раз такое дело, давайте я вам тоже расскажу одну забавную историю из своего детства, – начал Проненко, но Семеныч остановил его, отгородившись от слов Проненко открытой ладонью:
– Ты, Проненко, погоди. Мы в гости к Кораллам обещали пойти. Да и срок аренды мангала истекает. Давайте-ка соберемся, пойдем домой, примем душ и выпьем по стаканчику чего-нибудь по-настоящему бодрящего, а не этой отравы, которую они зовут вином. Может, поспим часок-другой. А потом сходим к Кораллам. Шилов, отнеси-ка мальчугану мангал, а мы пока тут приберемся.
Шилов подхватился, нажал кнопку на боку мангала, заставив угли в нем мгновенно погаснуть и рассыпаться в прах. Подождал, пока мангал остынет. Собрал его и потащил черный коробок, оказавшийся неожиданно тяжелым, в палатку. Пацан развалился в своем кресле и задумчиво глядел на Шилова. Шилов никак не мог сфокусировать на нем взгляд. Перепил, отстраненно думал Шилов, возвращая мангал мальчишке. Тот молча затолкнул устройство под стойку и осведомился:
– Мистер Шилов, вам тут нравится?
– Хорошее место, чувствую, скоро полюблю рыбалку, – искренне ответил Шилов.
– А вы не боитесь нашего ультра-осьминога?
– Да нет, чего его бояться?
– Новички обычно трясутся, – сказал мальчишка, пытливо оглядывая Шилова.
– Хо! – сказал тот, подмигивая пацану. Шилову стало приятно, что мальчишка принял его за храбреца.
– Но что-то в этом чудище есть, – произнес мальчишка серьезно, как взрослый, – не может же оно вечно терпеть рыбалку и выращивать нам для потехи новые ноги!
– Почему нет?
– Потому что это неправильно… Ой, смотрите, Эллис идет.
Шилов обернулся. По каменным ступеням спускалась бледная черноволосая девчонка, та самая, которая жила в домике напротив. На этот раз на ней была не пижама, а черный кожаный костюм. Шла Эллис не одна, а под руку с женщиной, похожей на нее, только старше. Наверное, это была ее мать. При солнечном свете мать и дочь, бледные, с кругами под глазами, с ярко накрашенными губами, казались натуральными упырями. Их одежда была совсем неуместна на пляже, и лучше бы смотрелась на собрании готов, любителей поговорить о боли. Дочь шептала под нос, зарывалась носами ботинок в гальку чуть ли не по щиколотку. Ее мать проплывала над пляжем подобно хищной рыбе. Они остановились у берега и молча смотрели на чудовище. Шилову стало не по себе. Туристы, оказавшиеся поблизости от парочки, скатывали полотенца и искали незанятые места подальше.
– Эллис, она ничего так, – сказал за спиной мальчишка. – Когда от мамы сбегает. А с мамой – сущая бестия. Мы с Эллис целовались за рыбным складом однажды. Язык у нее прикольный, раздвоенный, как у змеи, мне понравился. Приятно щекочет, необычно. Вот только молчаливая она, но папа говорит, это хорошо, когда женщина неразговорчивая, и по мне на самом деле хорошо, только скучно иногда.
Шилов повернулся и посмотрел на мальчишку. Видимо, что-то такое было в его взгляде, потому что пацаненок немедленно надулся и сложил руки крест-накрест.
– А чего? Я уже не маленький, мне двенадцать в будущем месяце исполнится, имею право целоваться.
Шилов смолчал.
– Хотите, я вам историю расскажу? О летающих ножах семейства Прескоттов. Фамилия Прескоттов когда-то жила здесь неподалеку, но они совсем не молились морским богам и однажды за обедом, застигнутые врасплох злыми духами, достали ножи и порезали друг друга. И с тех пор ножи Прескоттов летают в округе, поражая неверующих острыми лезвиями. Самый опасный нож – маленький перочинный ножик Бенни-боя. Он режет вас на кусочки, когда вы спите. Единственный способ защититься от него это…
– …укрыться одеялом с головой, – продолжил Шилов.
– Вы не пропадете, – после паузы сказал оголец. – А знаете, как защититься от подводной бутылки Ширяева?
– Эй, Шилов, ты чего застрял?
Семеныч махал ему рукой. Шилов помахал в ответ и пошел, не оглядываясь.
Глава третья
Приняв душ, Шилов спустился на первый этаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
«Хо! – думал я. – А ведь, прославившись, я получу кучу денег и отцу, пожалуй, захочется уйти со своей постылой работы. Кому по душе вставать каждое утро, кроме понедельника, в пять часов, чтобы брести на вахту крупного завода по производству плюшевых котят? Батяня придет ко мне и скажет: „Вот он я, сын, весь перед тобой, ничего не скрываю. Скажи, сын, ты устроишь меня на новую, высокооплачиваемую работу?“ А я буду сидеть перед ним в роскошном кресле, и Галька, облаченная в трусики, лифчик, вуаль и красные туфли на шпильках, будет делать мне массаж ног, а я еще начну курить трубку и диктовать на покетбук новейшей модели очередное гениальное стихотворение, написанное хореем, хотя лучше ямбом. Или дактилем. Я притворюсь, что не замечаю отца, а потом ощупаю его безразличным взглядом и скажу: „Папа, ты ли это? Ты так осунулся и постарел, папа!“ И напишу стихотворение амфибрахием.
Я бросил мечтать, потому что робот замер посреди очередного сквозного двора и стал медленно разворачиваться. Я отступил в тень. Мусорщик не засек меня. Он направился к подвалу, полуподземному зданию, где в деревянных кабинках старорежимные старушки хранят соления, варения и прочее. По выщербленным ступеням робот стал осторожно спускаться вниз. Я заглянул во тьму подвала и увидел дверь в самом низу и горящую лампочку над ней. Я начал спускаться за роботом и вскоре увидел, как он подходит к железной двери, нажимает кнопки на замке перед ней, дверь отворяется, робот заезжает внутрь, а дверь за ним, жужжа моторами, медленно затворяется. Не думая о последствиях, я нырнул в сужающуюся щель. Успел.
Я угодил в хорошо отапливаемую комнату без окон, но с вентиляцией и подведенным электричеством. Здесь было светло, обстановка выглядела спартанской. Стол, стулья, кургузая одежонка на крючьях, вогнанных в стену, пластиковые ящики по углам, кабинка-туалет, три лежанки разных размеров, похожие на гробы, черные, блестящие, с проседью проводов, подведенных к изголовью. Я слышал о таких «гробах». В них каждый день по часу лежат богатеи, желающие разучиться спать. Сны навсегда прощаются с такими людьми, им хватает часа в кабинке, чтобы выспаться. Таким способом богатеи вроде бы продлевают себе жизнь, отбирая лишние часы у снов.
Впрочем, в тот момент я мало думал о волшебных кроватях. Я наблюдал за роботом. На мое счастье, мусорщик подъехал к стене и отключился. Тогда я тщательно изучил комнату: нашел шкаф с аудиокнигами, которых было чертовски мало, маленький стереовизор и стереофон, мемокубики с записями. Записей оказалось много, я хотел прослушать хотя бы некоторые, чтоб узнать о планах валерьянцев, но поленился.
На столе стояли три плошки, такие, знаете, китайские плошки с особенными крышками, не выпускающими тепло. Я подошел и сел за стол поближе к самой большой плошке. Открыл ее. Пахло приятно, я сразу почувствовал себя голодным. Схватил ложку и выхлебал содержимое плошки наполовину, но вдруг понял, что это гороховый суп, а я терпеть не могу гороховый суп. Я выплюнул остатки прямо в тарелку и подтащил к себе плошку размером поменьше. Внутри оказался рис с кусочками мяса, кубиками моркови и еще чем-то. Я вспомнил, что эта штука называется плов. Плов был вкусный, рис рассыпчатый, пахло здорово, но я быстро наелся и уже по инерции плюнул и в эту тарелку. В третьей, самой маленькой плошке, оказался крыжовниковый кисель с комками, а я ненавидел и до сих пор ненавижу кисель с комками, поэтому плюнул в него после первой же ложки. Потом набрал в ложку супа из первой тарелки и плова из второй, и горючую эту смесь вылил в кисель, тщательно размешал. Я не стеснялся своих действий, потому что подвал принадлежал валерьянцам, а валерьянцы из «грЫзли», как известно, лютые враги человечества, пособники наших механических невольников.
Мне стало любопытно, как это, жить без сна, и я прогулочным шагом, руки сунув в карманы, продефилировал к кроватям-«гробам». Внутри они, обитые мягким плюшем, казались достаточно удобными. Подушки мягкие, наволочки из нежнейшего шелка. Я попробовал забраться в самый большой гроб, но нога соскользнула с опоры, я оцарапался о борт, и, злой, плюнул в кровать. На среднюю кровать я разозлился заблаговременно, и плюнул в нее, не пытаясь залезть, а вот в маленькую забрался с ногами и, фыркая, как довольный ежик, устроился поудобнее. Я лежал, глядел на каменный потолок, от которого несло сыростью, и думал, что поваляюсь здесь буквально пару минут, а потом встану и позвоню в милицию. Приедет милиция, и стеревизионщики тоже приедут, чтобы снять меня на свои стереокамеры. Меня покажут в прямом эфире по местному телеканалу, а потом и по общему. Галочка увидит меня и свяжет длинную веревку из простыней, спустится по ней с седьмого этажа, и убежит в мое бунгало, которое мне купят за доблестные действия, которые привели к поимке опасных преступников. В бунгало я выдам ей прозрачный лифчик, бесцветные трусики и красные туфли на длинных шпильках. А потом…
В общем, я уснул.
А когда проснулся… Представьте: полнейшая темнота, лежу в чужой кровати, а надо мной в темноте светятся глаза, как у кошки, с вертикальными зрачками, только больше кошачьих, похожие на человеческие. Я поморгал, стали проступать очертания. Человек надо мной голову склонил, не кошка, мальчишка в строгом черном костюме. Темноволосый, кожа бескровная, нос острый, словно клюв хищной птицы.
– Ты ел из моей миски? – спрашивает.
Я ему шепотом:
– Ну?
Он тонкие свои пальцы под воротничок сует, ткань оттягивает, будто воздуха ему не хватает. Дышит хрипло, светящиеся глаза прячет, словно стыдясь чего-то.
– Ты, пацан, – говорит, – только что меня убил.
– Чего? – спрашиваю.
Вижу, глаза у него закатываются, ручонками в края гроба вцепился и шепчет едва слышно:
– Отравить я родителей хотел, подсыпал им яду, а ты взял и перемешал все…
– Тебе помочь как-нибудь? – спрашиваю, а внутри все леденеет.
– Тебе бы кто помог теперь… – шепчет. – После смерти упырем я стану и буду охотиться за тобой по ночам, а робота-мусорщика своего по завещанию со мной в могилу опустят и станет он роботом-упырем, будет высасывать машинное масло из других роботов, и мне помогать в делах моих дьявольских станет… буду лежать я днем в могиле довольный, пунцовый, а по ночам стану искать тебя, врага моего заклятого, а найду – по капле кровь выпью, пока в мумию не обратишься…
Говорит, а сам на пол оседает. Исчез за бортом, как и не было его. Тут уж я не выдержал, выскочил из гроба. На стол посмотрел – лежат лицами в плошках мужчина в черном и женщина в черном, наверное, родители пацана, а над ними робот нависает и запись с рыданиями прокручивает и вымазывает электронные глаза машинным маслом. А пацан по полу ползает, кровавую пену изо рта пускает. Я – к двери. Она приоткрыта оказалась, и сверху луна в подвал этот проклятый светила. Часов двадцать проспал! Быстрее домой. Папке – бух в ноги. Умолял простить. О Гальке, стихах и покетбуке и не вспоминал…
Семеныч замолчал, задумчиво обгладывая хрящик. Шилов несмело улыбнулся, потому что ясно было, что историю эту Семеныч выдумал на ходу – ну не глупость ли, робот-вурдалак, прислуживающий «грЫзли». Но Семеныч не улыбался, был совершенно серьезен.
– Да-а… – протянул Проненко.
– Погоди-погоди, – нахмурился Шилов. – Ты перемешал содержимое тарелок, но ведь ты и сам ел и должен был умереть от яда! Почему не умер?
Проненко и Семеныч посмотрели на него с неудовольствием.
– Шилов, разве неясно? То особенный яд был, действовал только на валерьянцев.
– Почему только на валерьянцев? Валерьянцы – обычные люди, просто название у их движения такое, по имени духовного лидера, Валерьяна Волошина.
– Шилов, вечно ты все портишь… помолчи, ради Бога!
Проненко протянул:
– Теперь ясно, почему ты, Семеныч, когда спишь, с головой укрываешься. Такого страха натерпелся!
– Не от страха я укрываюсь, – сказал Семеныч. – Просто одеяло, касаясь краями матраца, создает геометрическое поле Ци, позволяющее защитить от козней мертвецов.
– Да, я слышал об этом, – кивнул Проненко.
Шилов решил подыграть.
– А я слышал, что использование под одеялом фонарика позволяет подпитать геометрическое поле Ци колдовской силой фотонного поля Ка, – сказал он, с очень серьезным видом вороша угли в мангале.
– Так оно и есть, только не Ка, а Ситх. Поля Ситх.
– Ах, перепутал! – Шилов хлопнул себя по лбу. – Память, блин, подвела. Вечно все путаю!
– Ну, раз такое дело, давайте я вам тоже расскажу одну забавную историю из своего детства, – начал Проненко, но Семеныч остановил его, отгородившись от слов Проненко открытой ладонью:
– Ты, Проненко, погоди. Мы в гости к Кораллам обещали пойти. Да и срок аренды мангала истекает. Давайте-ка соберемся, пойдем домой, примем душ и выпьем по стаканчику чего-нибудь по-настоящему бодрящего, а не этой отравы, которую они зовут вином. Может, поспим часок-другой. А потом сходим к Кораллам. Шилов, отнеси-ка мальчугану мангал, а мы пока тут приберемся.
Шилов подхватился, нажал кнопку на боку мангала, заставив угли в нем мгновенно погаснуть и рассыпаться в прах. Подождал, пока мангал остынет. Собрал его и потащил черный коробок, оказавшийся неожиданно тяжелым, в палатку. Пацан развалился в своем кресле и задумчиво глядел на Шилова. Шилов никак не мог сфокусировать на нем взгляд. Перепил, отстраненно думал Шилов, возвращая мангал мальчишке. Тот молча затолкнул устройство под стойку и осведомился:
– Мистер Шилов, вам тут нравится?
– Хорошее место, чувствую, скоро полюблю рыбалку, – искренне ответил Шилов.
– А вы не боитесь нашего ультра-осьминога?
– Да нет, чего его бояться?
– Новички обычно трясутся, – сказал мальчишка, пытливо оглядывая Шилова.
– Хо! – сказал тот, подмигивая пацану. Шилову стало приятно, что мальчишка принял его за храбреца.
– Но что-то в этом чудище есть, – произнес мальчишка серьезно, как взрослый, – не может же оно вечно терпеть рыбалку и выращивать нам для потехи новые ноги!
– Почему нет?
– Потому что это неправильно… Ой, смотрите, Эллис идет.
Шилов обернулся. По каменным ступеням спускалась бледная черноволосая девчонка, та самая, которая жила в домике напротив. На этот раз на ней была не пижама, а черный кожаный костюм. Шла Эллис не одна, а под руку с женщиной, похожей на нее, только старше. Наверное, это была ее мать. При солнечном свете мать и дочь, бледные, с кругами под глазами, с ярко накрашенными губами, казались натуральными упырями. Их одежда была совсем неуместна на пляже, и лучше бы смотрелась на собрании готов, любителей поговорить о боли. Дочь шептала под нос, зарывалась носами ботинок в гальку чуть ли не по щиколотку. Ее мать проплывала над пляжем подобно хищной рыбе. Они остановились у берега и молча смотрели на чудовище. Шилову стало не по себе. Туристы, оказавшиеся поблизости от парочки, скатывали полотенца и искали незанятые места подальше.
– Эллис, она ничего так, – сказал за спиной мальчишка. – Когда от мамы сбегает. А с мамой – сущая бестия. Мы с Эллис целовались за рыбным складом однажды. Язык у нее прикольный, раздвоенный, как у змеи, мне понравился. Приятно щекочет, необычно. Вот только молчаливая она, но папа говорит, это хорошо, когда женщина неразговорчивая, и по мне на самом деле хорошо, только скучно иногда.
Шилов повернулся и посмотрел на мальчишку. Видимо, что-то такое было в его взгляде, потому что пацаненок немедленно надулся и сложил руки крест-накрест.
– А чего? Я уже не маленький, мне двенадцать в будущем месяце исполнится, имею право целоваться.
Шилов смолчал.
– Хотите, я вам историю расскажу? О летающих ножах семейства Прескоттов. Фамилия Прескоттов когда-то жила здесь неподалеку, но они совсем не молились морским богам и однажды за обедом, застигнутые врасплох злыми духами, достали ножи и порезали друг друга. И с тех пор ножи Прескоттов летают в округе, поражая неверующих острыми лезвиями. Самый опасный нож – маленький перочинный ножик Бенни-боя. Он режет вас на кусочки, когда вы спите. Единственный способ защититься от него это…
– …укрыться одеялом с головой, – продолжил Шилов.
– Вы не пропадете, – после паузы сказал оголец. – А знаете, как защититься от подводной бутылки Ширяева?
– Эй, Шилов, ты чего застрял?
Семеныч махал ему рукой. Шилов помахал в ответ и пошел, не оглядываясь.
Глава третья
Приняв душ, Шилов спустился на первый этаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52