Он как будто впервые посмотрел на гномов и увидел, какие у них добрые глаза, как они держатся друг друга и с укором смотрят на него. Он посмотрел на стены, пол и потолок вагона, которые были обшиты орехом, он увидел, что в каждом купе горит крохотный каменный камин, а огонь в нем поддерживают дети, совсем уж маленькие, но с удивительно серьезными лицами. По вагону, в теплом воздухе, пропитанном ароматами корицы и меда, проносился усыпляющий шепот. По коридору под руку прогуливались гномовские пары: пухленькие румяные женщины в круглых шляпках с перьями и бородатые мужчины в котелках. Они прыскали в кулачки, завидев Шилова, и тут же улыбались ему, как бы извиняясь за нечаянный смех. Врач и проводник продолжали что-то говорить Шилову, он посмотрел на брата, а брат спал и снилось ему, верно, нечто очень неприятное, потому что он хмурил брови и тяжело дышал. Санитары снова и снова растирали его тело яблочным уксусом.
– Хорошо, хорошо, я не оставлю брата… – пробормотал Шилов. – Но дайте мне пройти, хотя бы позову этого Сейко и скажу ему… – Он не договорил и пошел по коридору. Проводник поспешил за ним. Поезд замедлял ход, и Шилов увидел, что звезды в окнах исчезли, а их место заняла огромная планета, совсем непохожая на земную птицу цаплю – ни формой, ни очертаниями материков. Поезд все замедлял и замедлял ход, проводник нырнул в тамбур, и Шилов, помедлив, последовал за ним. Тамбур сейчас выглядел как самый обычный тамбур в самом обычном поезде: не стало черных звезд и белого неба, вместо них появилось маленькое помещение, обитое сосной. Дверь, ведущая наружу, распахнулась, как только они вошли. Шилов увидел маленькую провинциальную станцию: низкий потолок, паркетный пол, синий ларечек (билетная касса), барную стойку и двух-трех скучающих на пластмассовых скамейках мужчин, которые ждали какой-то другой поезд. Прибытие туристического экспресса они восприняли меланхолично.
– Станция Цапля, па-апрашу на выход! – без акцента объявил проводник и покосился на Шилова. В тамбуре все равно никого больше не было. Проводник вкрадчиво произнес: – Меж-дыр-быр.
Шилов сделал шаг к выходу и почти сразу увидел мистера Сейко, который стоял чуть в стороне, у стойки. Сейко потягивал коктейль из высокого бокала и поглядывал куда-то в сторону, наверное, на тот вагон, где по замыслу должен был ехать Шилов. На груди у Сейко висела картонная табличка, на которой было написано черным фломастером «Шилафф», и Шилов, повинуясь магнетической силе таблички, сделал шаг к двери и занес ногу над платформой. Завис в таком состоянии, держась за поручни, и висел с минуту или около того. Смотрел на Сейко, а тот глядел в сторону, и все в Шилове взбесилось и перемешалось: любовь к ненавистному брату и долг перед шефом и родиной, которая вскормила и вспоила. Он стоял и чувствовал, что проводник прожигает взглядом ему спину, а Сейко смотрел в сторону, и Шилов думал: вот сейчас он повернется, увидит меня, и я тогда сойду, извинюсь, мол, не получается с заданием, хотя это чепуха, если уж он увидит меня, и я сойду, тогда мне никак не отвертеться, придется спускаться на планету и искать курьера, чтобы забрать пакет…
Лицо Сейко дрогнуло. Шилов напрягся, но Сейко не повернулся, а просто поднес бокал ко рту и отхлебнул, а потом и вовсе отвернулся, чтобы о чем-то потолковать с барменом. Бармен срывал дохлых мух с подвешенных тут и там липких лент и зачем-то складывал в стакан. Мух в стакане набралось уже очень много, на две трети. Они вяло шевелились, пытались выбраться, но ничего у них не получалось. Бармен кивал Сейко и хватал все новых и новых мух, и только сейчас Шилов заметил, что этих мух на станции очень много, они повсюду, и вот они уже накинулись на него, а сбоку появился гном-проводник и стал хлопать насекомых неизвестно откуда взявшейся мухобойкой. Шилов чуть отошел от двери, спасаясь от мух, а потом сделал еще один шаг назад и еще. Сейко исчез из виду, а Шилов, сунув руки в карманы, шагал по коридору. Сердце громко бухало в груди, потому что он впервые ослушался начальства. Было немного страшно, но в то же время его будоражило, и Шилов глупо улыбался.
Он остановился в дверях купе, где лежал брат, и увидел, как брат спокойно спит, укрытый теплым стеганым одеялом, а на верхней полке сидят и качают ногами гномы-санитары, которые при виде Шилова приложили указательные пальцы к губам: тс-с, не разбудите! Шилов тихо уселся на нижнюю полку напротив брата и стал смотреть на его бледное лицо. На фуражку, что сползла на подушку. Он пытался понять, почему у него так плохо получается общаться с братом: вроде родственники, а чуть что – грызутся как собаки. Он вдруг почувствовал себя очень уставшим и улегся на хрустящую простыню, и сквозь пелену, застлавшую глаза, смотрел на Духа. Он надеялся, что все наладится. Потом мысли сами собой перескочили на Сонечку, и Шилов подумал, что надо обязательно пригласить ее на свидание и сводить в какой-нибудь ресторанчик на краю галактики или хотя бы в Воронеже.
– Соня… – позвал Шилов.
– Красивый имя, – сказал проводник, который вдруг очутился на полке напротив; он присел на самый краешек, чтобы не побеспокоить Духа. – Это ваш женщина, быр-дыр?
– Почти. А почему вы не в тамбуре?
– Поезд три часа назад отъехать.
Шилов приподнялся:
– Так я уснул?
Гном кивнул:
– Совершенно правильно, меж-дыр.
Шилов опять положил голову на подушку и вздохнул. Он ждал скорого звонка шефа, его укоризненного молчания, а потом слов: нет, Шилов, дорогой, премию мы тебе не урежем, все-таки ты – ценный работник, да еще и в законном отпуске, но, Шилов, из-за тебя мы так и не отыскали нашего курьера; быть может, он погиб, а у него невеста молодая на Земле осталась, любимый двор с акациями, старики-родители, которые каждый вечер заваривают его любимый травяной чай из ромашки и высушенных яблок, и ждут его, и смотрят в окно, и молчат, молчат, молчат… А в том пакете, что он должен был передать, Шилов, была формула лекарства от страшной чумы, которая поразила жителей планеты Скво-10, и теперь из-за тебя погибнет уйма народа, возможно, все население несчастной планеты.
Трагические образы вертелись в голове у Шилова, и они, как ни странно, убаюкивали его, приносили успокоение, словно слабые отголоски чего-то гораздо более страшного, и он вдруг понял, что дремлет, и тут же проснулся. Кто-то тянул его за рукав. Шилов протер глаза, сел. Перед ним стояли проводник и врач, санитары терялись в плотных тенях за их спинами. Свет в вагоне отключили, стало темно, только космос за окном лениво выцеживал редкие звезды. Звездный свет, прореженный предметами на столе, черно-белыми решетками забирал лица гномов. В глазах карликов мелькали красные огоньки, которые появлялись и сразу гасли, будто пылающий огонь за чугунной дверкой. Мерно стучали несуществующие колеса, вдалеке гудел несуществующий встречный поезд. Кричали, рождаясь в муках, феи.
– Что? – спросил Шилов.
– Ночь наступать. Пора платить.
– За что? – Шилов никак не мог понять, чего от него хотят, и не прочь был вернуться к прерванному сну. Кажется, ему снилась Соня.
Он машинально пошарил рукою на выдвинутом столике, нащупал какую-то книгу, поднес к глазам. Шрифт оказался крупным, буквы светились, и Шилов прочел, открыв том на случайной странице:
«Основой кинематографа двадцать первого века являлся непрекращающийся саспенс, которому жертвовали все – логику поведения персонажей, диалоги и так далее; все, что можно и нельзя, вырезали, а потом еще удивлялись, почему человеческая жизнь субъективно заканчивалась гораздо быстрее, чем в медленнотекущем девятнадцатом веке, и почему количество самоубийств за десять лет вырастало в шесть-семь раз. Все дело в том, что люди быстро насыщались эмоциями и утоляли жажду необыкновенного (жажду приключений, саспенса, черт его дери!), причем утоляли ее виртуальными приключениями, а вот ты, Жорж, попробуй утолить обыкновенную жажду виртуальной водой и расскажи мне о впечатлениях…»
Проводник снова потянул его за рукав.
– Да в чем дело? – Шилов начал злиться.
– Деньги, – сказал проводник. – Мы долго ждать, но вы не платить, а нам нужен деньги, большой деньги: за уход, за операция, за койка, меж-дыр-быр-дыр.
– Что?
– Деньги! – нетерпеливо повторил проводник, а санитары за его спиной и врач одновременно кивнули. – Круглая золотая монета, десять круглая золотая монета, меж-дыр.
– У меня нет круглых золотых монет.
Они смотрели друг другу в глаза, и Шилов вдруг понял, что в монотонный стук колес вплетаются иные звуки: чье-то нервное дыхание и покашливание, чье-то шарканье и перешептывание. И все это происходит совсем близко, за стеной. Он понял, что его поджидают гномы и в руках у них рогатины, вилы и топоры. Гномы убьют его, если он не заплатит.
Он посмотрел на спящего брата и сказал:
– Может, возьмете прямоугольными бумажными монетами? Они сейчас более распространены. Конвертируемая, так сказать, валюта.
– Нет, – сказал гном, – нам не нужен бумажный дыр-быр-дыр.
Он не подавал никакого сигнала, а может и подал, но сделал это незаметно. Как бы то ни было, остальные гномы пришли в движение и стали наступать на Шилова. Коридор переполнился громкими голосами, по стенам танцевали красные отсветы от множества факелов. Завоняло дымом, у Шилова запершило в горле, но кашлять было некогда, и он с некоторой обреченностью вызвал режим slo-mo и одним ударом вынес сразу несколько гномов, в том числе доктора и проводника. Они разлетелись как бильярдные шары, а санитар, громко вереща, выбил своим телом окно и улетел в космос, где, пройдя некую границу, выгнулся дугой и умер, скованный космическим холодом. Но Шилову было уже не до него, он раскидывал все новых и новых гномов, и были среди них не только мужчины, но и женщины, и дети, и он немилосердно бил их всех, уговаривая себя, что это происходит понарошку. Он говорил себе: не взаправду все эти истерзанные злобой бледные мордашки и слабые, будто сотворенные из ваты руки, которые не могли причинить ему вреда при всем желании, но все равно тянулись к нему, соскальзывали с одежды, бессильно царапали кожу… Шилов бил и бил. Он даже закрыл глаза на время, потому что было все равно, куда бить, ведь кулак так или иначе врезался в кого-то. Шилов проходил сквозь толпу как нагретый нож сквозь масло, а потом ему это надоело, он открыл глаза, чтобы найти брата и отнести его в медпункт. Наступая на стонущие тела, он вернулся к купе. Брат исчез. Шилов замер в растерянности и пропустил удар по затылку, его зашатало, но ярость влила ему в жилы новые силы, он пробил стену головой обидчика и, как живая комета вывалился в коридор, разнося все на пути.
– Где Дух? – кричал он. – Куда вы, сучьи дети, дели моего брата?!
По коридору ему навстречу катились горящие бочки из-под эля, в конце вагона бесновались гномы, которые запустили эти бочки. Шилова взяла такая ярость, что он стремительно выдернул из рук полумертвого гнома лопату, разогнался и нырнул в замедленный мир. Бочки остановились, замерло и пламя, стало твердым, осязаемым, как янтарный леденец. Лица гномов белели впереди, словно кегли, и Шилов, разогнавшись, прицелился именно в эти кегли и ударил по бочкам лопатой. Бочки, развив приличную скорость, умчались к гномам, и время тут же стало обычным, и Шилов понял, что бочки полетели не просто с огромной скоростью, а с умопомрачительной скоростью, такой, что он даже не успел заметить, как они успели оказаться в конце коридора и когда успели разлететься в щепки. Гномы, катившие бочки, куда-то пропали, лишь что-то липкое зачавкало у Шилова под ногами, когда он, измазанный в саже, шагал по коридору навстречу следующему вагону, кажется четырнадцатому.
Факелы чадили. Было трудно дышать из-за дыма. Уши болели, терзаемые стонами умирающих. Однако ближе к последнему купе стало спокойнее, дым и стоны остались позади. Шилов остановился у кабинки проводника и зачем-то открыл ее. Внутри было светло, перед ним маячила чья-то тень. Шилов, пока не привык к ярком свету, не мог понять – кто это.
– Дух? – спросил он.
Глаза чуть привыкли, и он увидел, что перед ним не Дух, да и вообще не человек. Перед ним пыхтел, выпуская пар сквозь прорехи между халтурно склепанными листами меди, агрегат, делающий фей. Шланг, ранее выведенный в окно, теперь валялся на полу и методично отхаркивал фей в душное пространство комнатушки. Феи озирались и молча усаживались на полку, на раму, на шкаф. Сложив руки на коленях, они смотрели на Шилова с тихой надеждой.
– Что вам надо? – хрипло спросил Шилов. – Что вам всем, черт возьми, надо? Ненавижу такие приключения, ненавижу сраных программистов…
Он отбросил лопату, уперся кулаками в бока и случайно наткнулся на книгу, что торчала из кармана брюк, взял ее в руки – это был тот самый экземпляр, который он захватил в купе. Шилов открыл книгу наугад и прочел:
«Нет никаких доказательств, что в двадцать первом веке на планете Земля существовала еще одна разумная раса, представителей которой называли „феями“ (FAIRY), но мы вообще мало знаем о тех далеких временах, а то, что знаем, вполне может оказаться выдумкой журналистов, падких на сенсации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Хорошо, хорошо, я не оставлю брата… – пробормотал Шилов. – Но дайте мне пройти, хотя бы позову этого Сейко и скажу ему… – Он не договорил и пошел по коридору. Проводник поспешил за ним. Поезд замедлял ход, и Шилов увидел, что звезды в окнах исчезли, а их место заняла огромная планета, совсем непохожая на земную птицу цаплю – ни формой, ни очертаниями материков. Поезд все замедлял и замедлял ход, проводник нырнул в тамбур, и Шилов, помедлив, последовал за ним. Тамбур сейчас выглядел как самый обычный тамбур в самом обычном поезде: не стало черных звезд и белого неба, вместо них появилось маленькое помещение, обитое сосной. Дверь, ведущая наружу, распахнулась, как только они вошли. Шилов увидел маленькую провинциальную станцию: низкий потолок, паркетный пол, синий ларечек (билетная касса), барную стойку и двух-трех скучающих на пластмассовых скамейках мужчин, которые ждали какой-то другой поезд. Прибытие туристического экспресса они восприняли меланхолично.
– Станция Цапля, па-апрашу на выход! – без акцента объявил проводник и покосился на Шилова. В тамбуре все равно никого больше не было. Проводник вкрадчиво произнес: – Меж-дыр-быр.
Шилов сделал шаг к выходу и почти сразу увидел мистера Сейко, который стоял чуть в стороне, у стойки. Сейко потягивал коктейль из высокого бокала и поглядывал куда-то в сторону, наверное, на тот вагон, где по замыслу должен был ехать Шилов. На груди у Сейко висела картонная табличка, на которой было написано черным фломастером «Шилафф», и Шилов, повинуясь магнетической силе таблички, сделал шаг к двери и занес ногу над платформой. Завис в таком состоянии, держась за поручни, и висел с минуту или около того. Смотрел на Сейко, а тот глядел в сторону, и все в Шилове взбесилось и перемешалось: любовь к ненавистному брату и долг перед шефом и родиной, которая вскормила и вспоила. Он стоял и чувствовал, что проводник прожигает взглядом ему спину, а Сейко смотрел в сторону, и Шилов думал: вот сейчас он повернется, увидит меня, и я тогда сойду, извинюсь, мол, не получается с заданием, хотя это чепуха, если уж он увидит меня, и я сойду, тогда мне никак не отвертеться, придется спускаться на планету и искать курьера, чтобы забрать пакет…
Лицо Сейко дрогнуло. Шилов напрягся, но Сейко не повернулся, а просто поднес бокал ко рту и отхлебнул, а потом и вовсе отвернулся, чтобы о чем-то потолковать с барменом. Бармен срывал дохлых мух с подвешенных тут и там липких лент и зачем-то складывал в стакан. Мух в стакане набралось уже очень много, на две трети. Они вяло шевелились, пытались выбраться, но ничего у них не получалось. Бармен кивал Сейко и хватал все новых и новых мух, и только сейчас Шилов заметил, что этих мух на станции очень много, они повсюду, и вот они уже накинулись на него, а сбоку появился гном-проводник и стал хлопать насекомых неизвестно откуда взявшейся мухобойкой. Шилов чуть отошел от двери, спасаясь от мух, а потом сделал еще один шаг назад и еще. Сейко исчез из виду, а Шилов, сунув руки в карманы, шагал по коридору. Сердце громко бухало в груди, потому что он впервые ослушался начальства. Было немного страшно, но в то же время его будоражило, и Шилов глупо улыбался.
Он остановился в дверях купе, где лежал брат, и увидел, как брат спокойно спит, укрытый теплым стеганым одеялом, а на верхней полке сидят и качают ногами гномы-санитары, которые при виде Шилова приложили указательные пальцы к губам: тс-с, не разбудите! Шилов тихо уселся на нижнюю полку напротив брата и стал смотреть на его бледное лицо. На фуражку, что сползла на подушку. Он пытался понять, почему у него так плохо получается общаться с братом: вроде родственники, а чуть что – грызутся как собаки. Он вдруг почувствовал себя очень уставшим и улегся на хрустящую простыню, и сквозь пелену, застлавшую глаза, смотрел на Духа. Он надеялся, что все наладится. Потом мысли сами собой перескочили на Сонечку, и Шилов подумал, что надо обязательно пригласить ее на свидание и сводить в какой-нибудь ресторанчик на краю галактики или хотя бы в Воронеже.
– Соня… – позвал Шилов.
– Красивый имя, – сказал проводник, который вдруг очутился на полке напротив; он присел на самый краешек, чтобы не побеспокоить Духа. – Это ваш женщина, быр-дыр?
– Почти. А почему вы не в тамбуре?
– Поезд три часа назад отъехать.
Шилов приподнялся:
– Так я уснул?
Гном кивнул:
– Совершенно правильно, меж-дыр.
Шилов опять положил голову на подушку и вздохнул. Он ждал скорого звонка шефа, его укоризненного молчания, а потом слов: нет, Шилов, дорогой, премию мы тебе не урежем, все-таки ты – ценный работник, да еще и в законном отпуске, но, Шилов, из-за тебя мы так и не отыскали нашего курьера; быть может, он погиб, а у него невеста молодая на Земле осталась, любимый двор с акациями, старики-родители, которые каждый вечер заваривают его любимый травяной чай из ромашки и высушенных яблок, и ждут его, и смотрят в окно, и молчат, молчат, молчат… А в том пакете, что он должен был передать, Шилов, была формула лекарства от страшной чумы, которая поразила жителей планеты Скво-10, и теперь из-за тебя погибнет уйма народа, возможно, все население несчастной планеты.
Трагические образы вертелись в голове у Шилова, и они, как ни странно, убаюкивали его, приносили успокоение, словно слабые отголоски чего-то гораздо более страшного, и он вдруг понял, что дремлет, и тут же проснулся. Кто-то тянул его за рукав. Шилов протер глаза, сел. Перед ним стояли проводник и врач, санитары терялись в плотных тенях за их спинами. Свет в вагоне отключили, стало темно, только космос за окном лениво выцеживал редкие звезды. Звездный свет, прореженный предметами на столе, черно-белыми решетками забирал лица гномов. В глазах карликов мелькали красные огоньки, которые появлялись и сразу гасли, будто пылающий огонь за чугунной дверкой. Мерно стучали несуществующие колеса, вдалеке гудел несуществующий встречный поезд. Кричали, рождаясь в муках, феи.
– Что? – спросил Шилов.
– Ночь наступать. Пора платить.
– За что? – Шилов никак не мог понять, чего от него хотят, и не прочь был вернуться к прерванному сну. Кажется, ему снилась Соня.
Он машинально пошарил рукою на выдвинутом столике, нащупал какую-то книгу, поднес к глазам. Шрифт оказался крупным, буквы светились, и Шилов прочел, открыв том на случайной странице:
«Основой кинематографа двадцать первого века являлся непрекращающийся саспенс, которому жертвовали все – логику поведения персонажей, диалоги и так далее; все, что можно и нельзя, вырезали, а потом еще удивлялись, почему человеческая жизнь субъективно заканчивалась гораздо быстрее, чем в медленнотекущем девятнадцатом веке, и почему количество самоубийств за десять лет вырастало в шесть-семь раз. Все дело в том, что люди быстро насыщались эмоциями и утоляли жажду необыкновенного (жажду приключений, саспенса, черт его дери!), причем утоляли ее виртуальными приключениями, а вот ты, Жорж, попробуй утолить обыкновенную жажду виртуальной водой и расскажи мне о впечатлениях…»
Проводник снова потянул его за рукав.
– Да в чем дело? – Шилов начал злиться.
– Деньги, – сказал проводник. – Мы долго ждать, но вы не платить, а нам нужен деньги, большой деньги: за уход, за операция, за койка, меж-дыр-быр-дыр.
– Что?
– Деньги! – нетерпеливо повторил проводник, а санитары за его спиной и врач одновременно кивнули. – Круглая золотая монета, десять круглая золотая монета, меж-дыр.
– У меня нет круглых золотых монет.
Они смотрели друг другу в глаза, и Шилов вдруг понял, что в монотонный стук колес вплетаются иные звуки: чье-то нервное дыхание и покашливание, чье-то шарканье и перешептывание. И все это происходит совсем близко, за стеной. Он понял, что его поджидают гномы и в руках у них рогатины, вилы и топоры. Гномы убьют его, если он не заплатит.
Он посмотрел на спящего брата и сказал:
– Может, возьмете прямоугольными бумажными монетами? Они сейчас более распространены. Конвертируемая, так сказать, валюта.
– Нет, – сказал гном, – нам не нужен бумажный дыр-быр-дыр.
Он не подавал никакого сигнала, а может и подал, но сделал это незаметно. Как бы то ни было, остальные гномы пришли в движение и стали наступать на Шилова. Коридор переполнился громкими голосами, по стенам танцевали красные отсветы от множества факелов. Завоняло дымом, у Шилова запершило в горле, но кашлять было некогда, и он с некоторой обреченностью вызвал режим slo-mo и одним ударом вынес сразу несколько гномов, в том числе доктора и проводника. Они разлетелись как бильярдные шары, а санитар, громко вереща, выбил своим телом окно и улетел в космос, где, пройдя некую границу, выгнулся дугой и умер, скованный космическим холодом. Но Шилову было уже не до него, он раскидывал все новых и новых гномов, и были среди них не только мужчины, но и женщины, и дети, и он немилосердно бил их всех, уговаривая себя, что это происходит понарошку. Он говорил себе: не взаправду все эти истерзанные злобой бледные мордашки и слабые, будто сотворенные из ваты руки, которые не могли причинить ему вреда при всем желании, но все равно тянулись к нему, соскальзывали с одежды, бессильно царапали кожу… Шилов бил и бил. Он даже закрыл глаза на время, потому что было все равно, куда бить, ведь кулак так или иначе врезался в кого-то. Шилов проходил сквозь толпу как нагретый нож сквозь масло, а потом ему это надоело, он открыл глаза, чтобы найти брата и отнести его в медпункт. Наступая на стонущие тела, он вернулся к купе. Брат исчез. Шилов замер в растерянности и пропустил удар по затылку, его зашатало, но ярость влила ему в жилы новые силы, он пробил стену головой обидчика и, как живая комета вывалился в коридор, разнося все на пути.
– Где Дух? – кричал он. – Куда вы, сучьи дети, дели моего брата?!
По коридору ему навстречу катились горящие бочки из-под эля, в конце вагона бесновались гномы, которые запустили эти бочки. Шилова взяла такая ярость, что он стремительно выдернул из рук полумертвого гнома лопату, разогнался и нырнул в замедленный мир. Бочки остановились, замерло и пламя, стало твердым, осязаемым, как янтарный леденец. Лица гномов белели впереди, словно кегли, и Шилов, разогнавшись, прицелился именно в эти кегли и ударил по бочкам лопатой. Бочки, развив приличную скорость, умчались к гномам, и время тут же стало обычным, и Шилов понял, что бочки полетели не просто с огромной скоростью, а с умопомрачительной скоростью, такой, что он даже не успел заметить, как они успели оказаться в конце коридора и когда успели разлететься в щепки. Гномы, катившие бочки, куда-то пропали, лишь что-то липкое зачавкало у Шилова под ногами, когда он, измазанный в саже, шагал по коридору навстречу следующему вагону, кажется четырнадцатому.
Факелы чадили. Было трудно дышать из-за дыма. Уши болели, терзаемые стонами умирающих. Однако ближе к последнему купе стало спокойнее, дым и стоны остались позади. Шилов остановился у кабинки проводника и зачем-то открыл ее. Внутри было светло, перед ним маячила чья-то тень. Шилов, пока не привык к ярком свету, не мог понять – кто это.
– Дух? – спросил он.
Глаза чуть привыкли, и он увидел, что перед ним не Дух, да и вообще не человек. Перед ним пыхтел, выпуская пар сквозь прорехи между халтурно склепанными листами меди, агрегат, делающий фей. Шланг, ранее выведенный в окно, теперь валялся на полу и методично отхаркивал фей в душное пространство комнатушки. Феи озирались и молча усаживались на полку, на раму, на шкаф. Сложив руки на коленях, они смотрели на Шилова с тихой надеждой.
– Что вам надо? – хрипло спросил Шилов. – Что вам всем, черт возьми, надо? Ненавижу такие приключения, ненавижу сраных программистов…
Он отбросил лопату, уперся кулаками в бока и случайно наткнулся на книгу, что торчала из кармана брюк, взял ее в руки – это был тот самый экземпляр, который он захватил в купе. Шилов открыл книгу наугад и прочел:
«Нет никаких доказательств, что в двадцать первом веке на планете Земля существовала еще одна разумная раса, представителей которой называли „феями“ (FAIRY), но мы вообще мало знаем о тех далеких временах, а то, что знаем, вполне может оказаться выдумкой журналистов, падких на сенсации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52