– Как бы то ни было, Вернона здесь нет, успел сбежать, ублюдок.
– Дай, взгляну на ногу.
– Некогда! – Дух отмахнулся. – Наш вагон следующий, пошли.
Они нырнули в тамбур и стали ждать, когда автоматика перенесет их в шестнадцатый вагон, а пока смотрели на черные звезды, мелькавшие в космосе, похожем на гигантскую плитку белого шоколада, и разговаривали.
– Ты знаешь, Дух, эти ребята, ну, молодожены, из последнего купе…
– Погоди-погоди. А почему ты решил, что они молодожены?
– Ну, они молодые… и кричат друг на друга все время. Неважно. Главное, что они сливались друг с другом. Понимаешь? По-настоящему сливались.
– Я с тебя изумляюсь, братец, а еще спец по чужакам! Про этот эксперимент по телевизору несколько раз показывали. Родина этих ребят, двойник Земли, который благодаря загадочному стечению обстоятельств вынырнул из какого-то там параллельного подмира, или что-то в этом роде, ёпт, в общем, о сраной сингулярности с физиками беседуй, а я, как простой солдат, расскажу тебе вот что: эти ребята, как и мы, стали одно время строить коммунизм, но что-то у них не срасталось, как и у нас из-за бесчеловечной природы человека, и они решили изменить самих себя, не подстраивая под себя строй, а наоборот, подстраиваясь под него, и каким-то чудным образом, наши ученые до сих пор не всосут каким, изменили свою планету, сделали так, что все существа на планете могут… ну… соединяться, сливаться друг с другом, как ты сказал.
– Симбиоз?
– Не совсем. Кстати, когда наши спустились на планету, они обнаружили, что люди на ней деградировали, во всем мире господствует феодальный строй, народы исповедуют загадочную религию, борются против этой… «дискретности», разделения то есть, ну и так далее. В общем, наши помогли беднягам, и теперь они – полноценные члены галактического сообщества.
– Ах, ты с-су…
– Слышишь? – Дух поднял палец. – Кричат. Даже здесь слышно, через вагон. Цивилизация облагородила бедняг, которые пытались – вот дурни! – изменить нечеловеческую человеческую натуру.
– Ну ты и бл-л…
Дух сказал, морщась от боли в ноге:
– Слава цивилизации!
Они вошли в шестнадцатый вагон и окунулись в густой воздух, насыщенный ароматами крепких специй и стиранного мылом белья. Белья здесь было много, просто чертовски много: им были набиты огромные плетеные корзины, стоявшие на полу, оно висело на веревках, протянутых поперек коридора, а также на деревянных шестах, выведенных из открытых окон прямо в космос. Белье сушилось. Рядом с каждой такой конструкцией стоял серолицый мальчуган в рваной одежде и мухобойкой отгонял микроскопические туманности и надоедливых фей, которые норовили испачкать белье. Из купе раздавались крики. Кто-то выпивал, кто-то от избытка чувств пел; в ближнем купе, загородив полку большой простыней с прорехами, занимались любовью. Любовники громко стонали и взвизгивали, если случайно задевали острые углы, а на полке напротив сидел старик с клюкой, лицо которого было словно пеплом притрушено родинками и родимыми пятнами. Старик стучал по простыне палкой и кричал: «Немедленно прекратите!», – но любовники не прекращали, и лохматая собачонка непонятной породы, привязанная к сапогу старика, тявкала на простыню все громче и громче, рвалась схватить ее зубами, но веревка не пускала.
Раздался звонок. В ноги Шилову и Духу уткнулся полуторагодовалый малыш на трехколесном велосипеде. Он посмотрел на растерявшихся братьев, открыл беззубый рот и заревел, подбежала измученная мамаша, пахнущая сбежавшим молоком, подхватила одной рукой мальца, другой – велосипед и потащила их вперед по коридору, расталкивая ребят, охранявших белье. Велосипедный звонок звенел при каждом ее шаге.
– Эй, нам надо найти Миррера! – закричал ей вслед Шилов, но женщина не обернулась, и вскоре исчезла за колыхающимися на космическом ветру панталонами.
– Ладно, поищем Миррера в его кабинке… – сказал Дух и поковылял вперед, а Шилов пошел за ним, внимательно разглядывая чудной вагон. В купе сидели одни только серолицые люди, но жили они, кажется, полной жизнью, не такой, по крайней мере, как на вокзале. Они резались в карты, ссорились, мирились, влюблялись, хлестали пиво, которое варили тут же, добывая ингредиенты из обломков космического мусора, слушали радио, которое шипело что-то на незнакомом языке и под простенькие музыкальные мотивы качали белокурыми головами. Мужчины приглашали изможденных женщин на медленные танцы и вели их неумело, но старательно, наступали женщинам на ноги, извинялись, прилежно заглядывали им в глаза, говорили комплименты их лицам, которые были искусаны оспой или покрыты тонким слоем застарелой грязи. Женщины вымученно улыбались и делали это так честно, как умели, а дети шныряли под ногами, сражаясь в лапту и салочки. В иных купе ребята, одетые строже, играли на маленьких клавесинах, от усердия высунув наружу языки, проговаривая про себя слова немудреных песенок. Возле одного отсека Шилову и Духу пришлось долго пробиваться сквозь очередь, и они таки пробились, но с немалым трудом, потому что никто не хотел пропускать. Очередь вела в купе, переоборудованное под баню. В бане стояли три большие деревянные бочки с водой, в которых сидели сосредоточенно купающиеся люди. Из купе шел пар, густой и горячий. Пар уносился в открытое окно и образовывал новые туманности, звезды и планеты.
– Вот как, оказывается, создаются новые миры, – произнес Дух глубокомысленно.
Шилов, который устал удивляться, только кивнул.
Они подошли к кабинке проводника и увидели его, долговязого мужчину с блестевшим от пота лицом, одетого в костюм, на котором тут и там темнели влажные пятна. Воротничок был грязен, на пиджаке не хватало пуговиц, черная бабочка висела криво. Он сидел посреди коридора на колченогом табурете, перед ним стоял перевернутый ящик, от которого воняло подгнившим луком, а против проводника восседал желтокожий мужчина лет под сорок в коричневом костюмчике, в очках с толстыми линзами. Они резались в карты и, кажется, забыли обо всем на свете, следя только за кусочками картона, которыми засыпали ящик, изредка перемежая действо торжествующими восклицаниями вроде: «А вот так, тузиком!» или «Так, значит, валетиком?»
– Мистер Миррер? – громко позвал Дух. Шилов с тревогой глядел на брата: брат побледнел и стоял, прислонившись к стене, стараясь не наступать на больную ногу.
– Да, – буркнул проводник, не поднимая глаз.
– Нас послал к вам проводник из девятнадцатого вагона, – сказал Шилов. – С ним случилась беда.
– Беда? С этим, мать его, христианином? А вот так мы вас, семерочкой козырной!…
– Да, беда. Он потерял сознание, потому что якобы видел чужака, и теперь он лежит полностью неподвижный, а нам нужен туалет, чай, свежие простыни… ну и все такое. К тому же ему, наверное, надо вызвать врача, а мы не знаем – как.
– Врача? Этому католику? Так, значит, на погончики, на погончики?! А если червой мы, червой?
– Врача, – терпеливо повторил Шилов, и стал ждать, но как только он замолчал, проводник, кажется, совсем забыл о них и с утроенным усердием раскидывал карты, и с учетверенным блеском в глазах выкрикивал «А вот так!», а желтолицый его соперник говорил невыразительным голосом: «Так, значит?» и бил карту Миррера своей.
– Ну ладно… – сказал Дух, качнулся к Мирреру, схватил его за грудки и поднял смешно болтающего ногами проводника над полом и прижал его к стене. Молчал, наблюдая за потухающими глазами проводника. Шилов видел, как капли пота катятся по лбу брата, понимал, что ему очень больно вот так держать на весу проводника-картежника. Шилов хотел помочь, но, зная характер брата, не решился.
– Так ты скажешь, что нам теперь делать? – спросил Дух. – Поможешь нам, ептить?
– Сказать могу… – спокойно ответил Миррер. – А помочь – нет. Как видите, я сам в коридоре сижу, а дверь в мою кабинку, где находятся ключи, заперта. А главного ключа, золотого, от этой кабинки, у меня нет. Его похитили.
– Кто?
– Человек, который проходил здесь совсем недавно. Он выхватил ключ у меня из рук и побежал дальше, в пятнадцатый вагон, я погнался за ним, и даже успел забежать в пятнадцатый, но там его не было. Он как сквозь землю провалился, этот человек…
– Что за человек?
– Он кричал: «Меня зовут Вернон», когда убегал, – сказал, улыбнувшись, проводник. – Это все, что я знаю. Верните меня, пожалуйста, на место.
Дух молча посадил проводника на табурет перед ящиком, и они с желтолицым как ни в чем ни бывало продолжили игру. Дух побрел вперед к телепортеру в пятнадцатый вагон. Он шел все медленнее и медленнее, и Шилов заметил расплывшееся темное пятно на штанине брата, в районе колена. Похоже, он серьезно поранился и истекал кровью, но не говорил об этом. Шилов поспешил за ним и в последний момент успел подхватить брата за плечи, когда тот стал заваливаться на пол. Потащил его вперед. Они нырнули в тамбур. Через несколько долгих минут автоматика выплюнула их в очередной вагон.
Глава четвертая
В следующем вагоне жил дружелюбный малорослый народец. Нарочитое их радушие показалось Шилову подозрительным, но думать было некогда, и он позволил подбежавшим серолицым гномам в деревянных башмачках отнести Духа на кровать. Смешной гном с медицинским чемоданчиком и тросточкой осмотрел Духу ногу, ловко извлек из раны осколок. Операцию, правда, провел без всякого наркоза. Дух дергался, стонал, но в сознание не приходил. Рану обильно полили вонючей сивухой из кувшина и забинтовали. Шилов пытался расспросить гномов о Верноне, но те разговаривали на незнакомом языке, лопотали что-то, перемигиваясь, и украдкой вертели пальцами у висков. Шилов оставил Духа на попечение гному-доктору и прошелся по коридору.
В одном из купе он увидел настоящего пассажира. Это был высокий чернокожий мужчина в бриджах и дырчатом жилете на голое мускулистое тело. Он молча курил, выпуская дым в раскрытую форточку, и на Шилова не обратил внимания. На столе перед негром лежал баскетбольный мяч и книжка, на обложке которой было написано: «Стереотипы». Шилов прошел в самый конец вагона. Проводником здесь был серолицый гном, одетый в форму. Он сидел на своей полке у раскрытого настежь окна и нежно поглаживал широкую гибкую трубу, выведенную в окно. Труба начиналась во врезанном в стену металлическом устройстве, похожем на паровой котел. Из трубы в открытый космос с определенной периодичностью выплевывало разноцветных фей.
– Опаньки… – пробормотал удивленный Шилов.
– Да вы не переживать, – сказал гном на ломаном английском. – Что такое есть этот фея в сравнений с размер космос? Фея слишком малый количество, она не мочь заполнить космос. Пусть я буду выпускать в космос даже миллион фея!
– А зачем вы их вообще выпускаете? – спросил Шилов.
– Ну… чтоб весело. Фан. FUN. Понимать? Быр-дыр! Весело!
– Их относит к тем вагонам, что за вашим, и их там просто бьют мухобойками, – сказал Шилов. – Что ж тут веселого. И не приключение даже. У вас есть жалобная книга? Я хочу пожаловаться программистам местного «уничтожителя времени».
– Давить мухобойка не есть хорошо, но я думать, это весело, раз люди давить и им нравится меж-дыр. Я радостный доставить людям удовольствий. Зачем жалобный книга? Жалобный книга ни к чему!
– Ладно… послушайте, мне надо найти одного человека, он такой… в черном костюме, со связкой ключей… он должен был пробегать здесь совсем недавно.
– Не пробегать, – помотал головой проводник. – Или пробегать, но я не заметить. Быть увлечен фея, не обратить внимание на дыр-быр!
По вагону прокатился тягучий гудок, как на большом заводе. Шилов зажал ладонями уши, но звук все равно просачивался в мозг, совершенно не попадая в резонанс его душевным движениям, а скорее наоборот.
– Что это? – крикнул Шилов как раз в тот миг, когда гудеть перестало, а отзвуки эха раскидало по трещинам в стенах.
– Прибывать на станция Цапля, стоять на станция полтора часа.
– Черт возьми, – выругался Шилов, который почему-то надеялся, что до станции Цапля еще куча времени и парсеков. Он глянул на наручные часы и убедился, что время позднее, что поезд уже должен прибыть на Цаплю, но, видимо, немного опоздал. Шилов побежал в купе, где лежал Дух. Горячее тело Духа гномы-санитары обтирали влажными полотенцами. Шилов оттолкнул врача и стал тормошить брата:
– Дух, очнись! Ну, очнись же!
Он тряс его очень долго. На помощь санитарам прибежал проводник и Шилова мягко, но настойчиво оттащили в коридор. Врач что-то лопотал на своем языке, а проводник переводил:
– Очень-очень ваш брат болеть, меж. Лучше оставить брат как есть и не отходить от него далеко, брат может очнуться, захотеть видеть родное лицо, дыр, захотеть видеть вам, быр.
– Вам?
– Вас-вас!
Они еще что-то говорили ему, эти добрые и смешные гномы, и Шилов подумал, что и впрямь не надо спускаться на планету, раз брат в таком состоянии; даже на час, на полчаса не стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Дай, взгляну на ногу.
– Некогда! – Дух отмахнулся. – Наш вагон следующий, пошли.
Они нырнули в тамбур и стали ждать, когда автоматика перенесет их в шестнадцатый вагон, а пока смотрели на черные звезды, мелькавшие в космосе, похожем на гигантскую плитку белого шоколада, и разговаривали.
– Ты знаешь, Дух, эти ребята, ну, молодожены, из последнего купе…
– Погоди-погоди. А почему ты решил, что они молодожены?
– Ну, они молодые… и кричат друг на друга все время. Неважно. Главное, что они сливались друг с другом. Понимаешь? По-настоящему сливались.
– Я с тебя изумляюсь, братец, а еще спец по чужакам! Про этот эксперимент по телевизору несколько раз показывали. Родина этих ребят, двойник Земли, который благодаря загадочному стечению обстоятельств вынырнул из какого-то там параллельного подмира, или что-то в этом роде, ёпт, в общем, о сраной сингулярности с физиками беседуй, а я, как простой солдат, расскажу тебе вот что: эти ребята, как и мы, стали одно время строить коммунизм, но что-то у них не срасталось, как и у нас из-за бесчеловечной природы человека, и они решили изменить самих себя, не подстраивая под себя строй, а наоборот, подстраиваясь под него, и каким-то чудным образом, наши ученые до сих пор не всосут каким, изменили свою планету, сделали так, что все существа на планете могут… ну… соединяться, сливаться друг с другом, как ты сказал.
– Симбиоз?
– Не совсем. Кстати, когда наши спустились на планету, они обнаружили, что люди на ней деградировали, во всем мире господствует феодальный строй, народы исповедуют загадочную религию, борются против этой… «дискретности», разделения то есть, ну и так далее. В общем, наши помогли беднягам, и теперь они – полноценные члены галактического сообщества.
– Ах, ты с-су…
– Слышишь? – Дух поднял палец. – Кричат. Даже здесь слышно, через вагон. Цивилизация облагородила бедняг, которые пытались – вот дурни! – изменить нечеловеческую человеческую натуру.
– Ну ты и бл-л…
Дух сказал, морщась от боли в ноге:
– Слава цивилизации!
Они вошли в шестнадцатый вагон и окунулись в густой воздух, насыщенный ароматами крепких специй и стиранного мылом белья. Белья здесь было много, просто чертовски много: им были набиты огромные плетеные корзины, стоявшие на полу, оно висело на веревках, протянутых поперек коридора, а также на деревянных шестах, выведенных из открытых окон прямо в космос. Белье сушилось. Рядом с каждой такой конструкцией стоял серолицый мальчуган в рваной одежде и мухобойкой отгонял микроскопические туманности и надоедливых фей, которые норовили испачкать белье. Из купе раздавались крики. Кто-то выпивал, кто-то от избытка чувств пел; в ближнем купе, загородив полку большой простыней с прорехами, занимались любовью. Любовники громко стонали и взвизгивали, если случайно задевали острые углы, а на полке напротив сидел старик с клюкой, лицо которого было словно пеплом притрушено родинками и родимыми пятнами. Старик стучал по простыне палкой и кричал: «Немедленно прекратите!», – но любовники не прекращали, и лохматая собачонка непонятной породы, привязанная к сапогу старика, тявкала на простыню все громче и громче, рвалась схватить ее зубами, но веревка не пускала.
Раздался звонок. В ноги Шилову и Духу уткнулся полуторагодовалый малыш на трехколесном велосипеде. Он посмотрел на растерявшихся братьев, открыл беззубый рот и заревел, подбежала измученная мамаша, пахнущая сбежавшим молоком, подхватила одной рукой мальца, другой – велосипед и потащила их вперед по коридору, расталкивая ребят, охранявших белье. Велосипедный звонок звенел при каждом ее шаге.
– Эй, нам надо найти Миррера! – закричал ей вслед Шилов, но женщина не обернулась, и вскоре исчезла за колыхающимися на космическом ветру панталонами.
– Ладно, поищем Миррера в его кабинке… – сказал Дух и поковылял вперед, а Шилов пошел за ним, внимательно разглядывая чудной вагон. В купе сидели одни только серолицые люди, но жили они, кажется, полной жизнью, не такой, по крайней мере, как на вокзале. Они резались в карты, ссорились, мирились, влюблялись, хлестали пиво, которое варили тут же, добывая ингредиенты из обломков космического мусора, слушали радио, которое шипело что-то на незнакомом языке и под простенькие музыкальные мотивы качали белокурыми головами. Мужчины приглашали изможденных женщин на медленные танцы и вели их неумело, но старательно, наступали женщинам на ноги, извинялись, прилежно заглядывали им в глаза, говорили комплименты их лицам, которые были искусаны оспой или покрыты тонким слоем застарелой грязи. Женщины вымученно улыбались и делали это так честно, как умели, а дети шныряли под ногами, сражаясь в лапту и салочки. В иных купе ребята, одетые строже, играли на маленьких клавесинах, от усердия высунув наружу языки, проговаривая про себя слова немудреных песенок. Возле одного отсека Шилову и Духу пришлось долго пробиваться сквозь очередь, и они таки пробились, но с немалым трудом, потому что никто не хотел пропускать. Очередь вела в купе, переоборудованное под баню. В бане стояли три большие деревянные бочки с водой, в которых сидели сосредоточенно купающиеся люди. Из купе шел пар, густой и горячий. Пар уносился в открытое окно и образовывал новые туманности, звезды и планеты.
– Вот как, оказывается, создаются новые миры, – произнес Дух глубокомысленно.
Шилов, который устал удивляться, только кивнул.
Они подошли к кабинке проводника и увидели его, долговязого мужчину с блестевшим от пота лицом, одетого в костюм, на котором тут и там темнели влажные пятна. Воротничок был грязен, на пиджаке не хватало пуговиц, черная бабочка висела криво. Он сидел посреди коридора на колченогом табурете, перед ним стоял перевернутый ящик, от которого воняло подгнившим луком, а против проводника восседал желтокожий мужчина лет под сорок в коричневом костюмчике, в очках с толстыми линзами. Они резались в карты и, кажется, забыли обо всем на свете, следя только за кусочками картона, которыми засыпали ящик, изредка перемежая действо торжествующими восклицаниями вроде: «А вот так, тузиком!» или «Так, значит, валетиком?»
– Мистер Миррер? – громко позвал Дух. Шилов с тревогой глядел на брата: брат побледнел и стоял, прислонившись к стене, стараясь не наступать на больную ногу.
– Да, – буркнул проводник, не поднимая глаз.
– Нас послал к вам проводник из девятнадцатого вагона, – сказал Шилов. – С ним случилась беда.
– Беда? С этим, мать его, христианином? А вот так мы вас, семерочкой козырной!…
– Да, беда. Он потерял сознание, потому что якобы видел чужака, и теперь он лежит полностью неподвижный, а нам нужен туалет, чай, свежие простыни… ну и все такое. К тому же ему, наверное, надо вызвать врача, а мы не знаем – как.
– Врача? Этому католику? Так, значит, на погончики, на погончики?! А если червой мы, червой?
– Врача, – терпеливо повторил Шилов, и стал ждать, но как только он замолчал, проводник, кажется, совсем забыл о них и с утроенным усердием раскидывал карты, и с учетверенным блеском в глазах выкрикивал «А вот так!», а желтолицый его соперник говорил невыразительным голосом: «Так, значит?» и бил карту Миррера своей.
– Ну ладно… – сказал Дух, качнулся к Мирреру, схватил его за грудки и поднял смешно болтающего ногами проводника над полом и прижал его к стене. Молчал, наблюдая за потухающими глазами проводника. Шилов видел, как капли пота катятся по лбу брата, понимал, что ему очень больно вот так держать на весу проводника-картежника. Шилов хотел помочь, но, зная характер брата, не решился.
– Так ты скажешь, что нам теперь делать? – спросил Дух. – Поможешь нам, ептить?
– Сказать могу… – спокойно ответил Миррер. – А помочь – нет. Как видите, я сам в коридоре сижу, а дверь в мою кабинку, где находятся ключи, заперта. А главного ключа, золотого, от этой кабинки, у меня нет. Его похитили.
– Кто?
– Человек, который проходил здесь совсем недавно. Он выхватил ключ у меня из рук и побежал дальше, в пятнадцатый вагон, я погнался за ним, и даже успел забежать в пятнадцатый, но там его не было. Он как сквозь землю провалился, этот человек…
– Что за человек?
– Он кричал: «Меня зовут Вернон», когда убегал, – сказал, улыбнувшись, проводник. – Это все, что я знаю. Верните меня, пожалуйста, на место.
Дух молча посадил проводника на табурет перед ящиком, и они с желтолицым как ни в чем ни бывало продолжили игру. Дух побрел вперед к телепортеру в пятнадцатый вагон. Он шел все медленнее и медленнее, и Шилов заметил расплывшееся темное пятно на штанине брата, в районе колена. Похоже, он серьезно поранился и истекал кровью, но не говорил об этом. Шилов поспешил за ним и в последний момент успел подхватить брата за плечи, когда тот стал заваливаться на пол. Потащил его вперед. Они нырнули в тамбур. Через несколько долгих минут автоматика выплюнула их в очередной вагон.
Глава четвертая
В следующем вагоне жил дружелюбный малорослый народец. Нарочитое их радушие показалось Шилову подозрительным, но думать было некогда, и он позволил подбежавшим серолицым гномам в деревянных башмачках отнести Духа на кровать. Смешной гном с медицинским чемоданчиком и тросточкой осмотрел Духу ногу, ловко извлек из раны осколок. Операцию, правда, провел без всякого наркоза. Дух дергался, стонал, но в сознание не приходил. Рану обильно полили вонючей сивухой из кувшина и забинтовали. Шилов пытался расспросить гномов о Верноне, но те разговаривали на незнакомом языке, лопотали что-то, перемигиваясь, и украдкой вертели пальцами у висков. Шилов оставил Духа на попечение гному-доктору и прошелся по коридору.
В одном из купе он увидел настоящего пассажира. Это был высокий чернокожий мужчина в бриджах и дырчатом жилете на голое мускулистое тело. Он молча курил, выпуская дым в раскрытую форточку, и на Шилова не обратил внимания. На столе перед негром лежал баскетбольный мяч и книжка, на обложке которой было написано: «Стереотипы». Шилов прошел в самый конец вагона. Проводником здесь был серолицый гном, одетый в форму. Он сидел на своей полке у раскрытого настежь окна и нежно поглаживал широкую гибкую трубу, выведенную в окно. Труба начиналась во врезанном в стену металлическом устройстве, похожем на паровой котел. Из трубы в открытый космос с определенной периодичностью выплевывало разноцветных фей.
– Опаньки… – пробормотал удивленный Шилов.
– Да вы не переживать, – сказал гном на ломаном английском. – Что такое есть этот фея в сравнений с размер космос? Фея слишком малый количество, она не мочь заполнить космос. Пусть я буду выпускать в космос даже миллион фея!
– А зачем вы их вообще выпускаете? – спросил Шилов.
– Ну… чтоб весело. Фан. FUN. Понимать? Быр-дыр! Весело!
– Их относит к тем вагонам, что за вашим, и их там просто бьют мухобойками, – сказал Шилов. – Что ж тут веселого. И не приключение даже. У вас есть жалобная книга? Я хочу пожаловаться программистам местного «уничтожителя времени».
– Давить мухобойка не есть хорошо, но я думать, это весело, раз люди давить и им нравится меж-дыр. Я радостный доставить людям удовольствий. Зачем жалобный книга? Жалобный книга ни к чему!
– Ладно… послушайте, мне надо найти одного человека, он такой… в черном костюме, со связкой ключей… он должен был пробегать здесь совсем недавно.
– Не пробегать, – помотал головой проводник. – Или пробегать, но я не заметить. Быть увлечен фея, не обратить внимание на дыр-быр!
По вагону прокатился тягучий гудок, как на большом заводе. Шилов зажал ладонями уши, но звук все равно просачивался в мозг, совершенно не попадая в резонанс его душевным движениям, а скорее наоборот.
– Что это? – крикнул Шилов как раз в тот миг, когда гудеть перестало, а отзвуки эха раскидало по трещинам в стенах.
– Прибывать на станция Цапля, стоять на станция полтора часа.
– Черт возьми, – выругался Шилов, который почему-то надеялся, что до станции Цапля еще куча времени и парсеков. Он глянул на наручные часы и убедился, что время позднее, что поезд уже должен прибыть на Цаплю, но, видимо, немного опоздал. Шилов побежал в купе, где лежал Дух. Горячее тело Духа гномы-санитары обтирали влажными полотенцами. Шилов оттолкнул врача и стал тормошить брата:
– Дух, очнись! Ну, очнись же!
Он тряс его очень долго. На помощь санитарам прибежал проводник и Шилова мягко, но настойчиво оттащили в коридор. Врач что-то лопотал на своем языке, а проводник переводил:
– Очень-очень ваш брат болеть, меж. Лучше оставить брат как есть и не отходить от него далеко, брат может очнуться, захотеть видеть родное лицо, дыр, захотеть видеть вам, быр.
– Вам?
– Вас-вас!
Они еще что-то говорили ему, эти добрые и смешные гномы, и Шилов подумал, что и впрямь не надо спускаться на планету, раз брат в таком состоянии; даже на час, на полчаса не стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52