Шилов хотел подумать обо всем об этом, но не мог, потому что его сознание вновь разбивалось, потому что в каждом уголке его мозга билась, как живая, только одна мысль: убей детей.
Кажется, он вышел на берег моря. Или реки. Нет, на край котлована, забитого пустой породой. На берег озера. Мир снова собрался и на этот раз не разбивался, и Шилов увидел, что он на самом деле стоит на берегу озера, а где-то далеко в тумане горит огонь, который зовет его к себе, и мысль зазвучала с новой силой, но на этот раз как-то по-новому, интимно, что ли: убей детей. Нежно: убей детей…
Шилов хотел подумать о том, что взрослые не понимают детей, а дети, вырастая, не понимают себя и упекают остатки настоящих себя вместе с родителями в дома престарелых. Шилов хотел подумать обо всем этом, но у него не получалось, а ноги несли его туда, к костру, и он шел к нему, а слева мега-осьминожья фабрика все также трудилась, умертвляя и возрождая каждый миг озерного бога, и все это происходило благодаря стараниям людей и зеленокожих. Спрут, хотел подумать Шилов, вот самое подходящее название для зверя. Но думать было некогда: сокруши детей, твердил он про себя.
Убей.
Детей.
Почти в рифму, хотел подумать Шилов, но, конечно, не подумал.
Семеныч спустился с крыши, когда немного рассеялся туман. Он прислушивался к шорохам вокруг, ждал, когда гробы на колесиках появятся, чтобы забрать его с собой, но они не появлялись. Семеныч брел вдоль обочины, не зная куда, собственно, он бредет. По лицу его текли слезы, он злился на себя за проявленную слабость, ведь он мачо, матерый рыбак и профессионал, начальник отдела по налаживанию связей с чужаками, веселый бесшабашный мужик, сибиряк, для которого ничего не стоит проглотить за вечер четверть ведра сорокаградусного горлодера, который подлых чиновников давит вместе с их креслами в горький сок, который сотню шахтеров может вытащить за час из-под обвала. Такой человек не должен плакать! Нельзя, невозможно такому мужику плакать, нет ничего для него, из-за чего можно плакать: нет родителей, нет жены и детей, благо, общество постаралось, чтобы люди, не желающие заводить семьи, чувствовали себя комфортно, чтобы одинокие люди упивались своим одиночеством. Общество придумало для них интересную работу и выдуманные миры, в которые можно уехать на космическом поезде, оно приготовило для них развлечения, такие, о которых люди сто-двести лет назад и не мечтали.
Семеныч натолкнулся на стену, собранную из веревок и кусков мяса, протянул руку и сжал сразу несколько веревок в кулаке. Веревки неожиданно легко порвались, и чайки, облеплявшие стену, с пронзительным криком умчались в небо. Семеныч продолжал методично рвать веревки. Он смеялся в лицо выдуманному богу северных морей, а когда со стеной было покончено, увидел, что стоит на берегу озера, а рядом горит костер, вокруг которого сидят перепуганные дети и Проненко.
Они сидели вокруг костра все вместе, усталые и грязные, устрашенные чужим, непохожим ни на что миром вокруг. Они ждали, надеясь, что все завершится само собой; надеялись и дети, и взрослые. Семеныч и Проненко все глубже погружались в громкие воды черного мира, и метеоры уже почти задевали их, но они не чувствовали ни боли, ни жара, потому что это были отголоски пройденного мира, а их ждал новый – темный и тихий…
А потом к костру подошел Шилов, и Семеныч с Проненко сразу поняли, что с ним происходит что-то скверное, потому что у Шилова в руках был пистолет, и он направлял оружие прямо на них. Зрачки Шилова полностью заполнили радужку, он как-то гадко, с натугой, улыбался.
– Ты накур-рился, что ли? – спросил Семеныч.
Он хотел встать, чтобы взять Шилова за плечи и увести его от костра, но Бенни-бой кивнул ему, и Семеныч, ощутив странную тяжесть в ногах, остался сидеть на месте. Бенни поднялся, отряхнул шортики и весело свистнул: эй, бутылка! Все увидели, как из озера выныривает пузатая зеленая бутылка, на вид старинная, пахнущая водорослями, пиратскими приключениями, всем тем, что так обожают дети. Бутылка подлетела к Бенни-бою и уселась ему на плечо, словно попугай.
– Бутылка Ширяева, это Шилов. Шилов, это бутылка Ширяева, – ловко поклонившись, представил их друг другу Бенни-бой.
Шилов молчал. Он хотел подумать: что за чертовщина, зачем я направляю на малыша оружие, но не подумал.
Ласково: убей детей.
– Мистер Ширяев был очень хороший, – сказал Бенни-бой. – Он был как ребенок, играл со мной и с другими мальчиками и девочками тоже играл. Он сказал мне, что все ученые в глубине души дети, потому что они не разучились мечтать. Ну, то есть, если они настоящие ученые, а бывают и поддельные, таких следует избегать. Но однажды мистер Ширяев провалился в другой мир, где и застрял навсегда, зато от него осталась бутылка. Вот эта! – Бенни ткнул пальчиком в бутылку у себя на плече, достал платок и высморкался.
Нежно: убей детей!…
– Убить… – сказал Шилов и замолчал.
– Сероглазые дяди очень смешные, – сказал мальчишка, – они думают, что могут вмешиваться в жизнь других рас, но вмешиваются как-то странно. Мистер Ширяев, когда попал в чужой мир, разговаривал со мной через эту бутылку и многое рассказал, хотя и не все: он рассказал, что сероглазые дяди не верят в свободу воли, но зачем-то ищут людей, которые этой свободой обладают.
– …детей.
– Мистер Ширяев сказал, что души у людей нет, но бывают люди, они высчитали это с помощью очень-очень точных вычислений, у которых она все-таки есть, и они ищут этих людей и испытывают их по-всякому, проверяют ихнюю… ну… свободу воли.
Шилов хотел подумать: надо убить детей, но в этот момент бутылка метнулась к нему и укусила за палец. Шилов ойкнул, со страхом посмотрел на пистолет в своих руках, размахнулся и закинул его в озеро. Дети и взрослые обернулись и смотрели на водную гладь, очень долго смотрели и ждали всплеска, и минуты через две всплеск все-таки случился. Он стал сигналом для Бенни-боя, который погладил загадочную бутылку, прыгавшую по его плечу, и сказал, высунув наружу раздвоенный язык ящерицы:
– Ну что, бутылка, пошли?
И исчез в тумане.
Глава седьмая
Они стояли все вместе, рядом, усталые и грязные. Шаги звучали в полной темноте, и кто-то дышал, выпуская из ноздрей струи горячего пара, и струи эти, кажется, светились, выжигая во тьме пылающие линии.
– Фи… фай… фо…
– Я бы сказал, что нам надо преодолеть наши страхи, чтоб вырваться из этого морока, наведенного сероглазым, – неуверенно произнес Семеныч, – но ведь страха нет давно, не боюсь я ковров, осталась только жалость, что папа и мама умерли, потому что они хор-рошие были на самом-то деле, замечательные. Папа иногда бил маму, но он был хороший папа, а однажды даже оторвался от телевизора и помог мне клеить пластмассовую модель самолета. Вот такой вот нос-пиндос.
– Фам… I smell…
– А мои родители, – сказал Проненко, опиравшийся о холодную голую стену, – они тоже были как бы хорошие, это мы – придурки, маленькие идиоты, и Сашу парализовало из-за этого, мы виноваты, врали зачем-то друг другу, как бы накручивали…
На другой стороне улицы что-то стукнуло, по дороге поползли светляки, наметившие обочины, словно посадочные огни в космическом порту. Загадочные светляки ползли к домам, забирались на крыши, плавно обтекали стены и оттуда срывались в небо. Прилеплялись к нему и висели, одинокие, далекие друг от друга. Наверное, эти светляки – упавшие метеоры, которым надоела земля, подумал Шилов, и они вернулись на небо. Он смотрел на них и пытался понять, чего ему не хватает, что он должен вспомнить такого плохого или хорошего о матери, которая распланировала его жизнь на годы вперед, но не мог ничего придумать. За спиной стояли дрожащие дети, которых он должен был убить, чтобы выбраться из этой вселенной, но он не собирался никого убивать. Он шагнул вперед, наступил на светляка, и светлое пятнышко потащило его навстречу великану, словно эскалатор.
– Ар-рхх… – издал нечленораздельный звук Семеныч за его спиной.
Великан замер, струи пара иссякли. Кажется, чудовище не ожидало такого поворота.
– Фам! – закричал Великан, когда Шилов приблизился к нему вплотную.
Мама, я не хочу есть суп.
Так надо, сын.
И ведь правда, надо!
Слушай-слушай родителей…
– Привет, – сказал он, поднимая голову. Струи пара истончились. Великан запыхтел, переступая с ноги на ногу. В небо полетели пылающие облачка.
Мама, я мечтаю стать исследователем, хочу открывать новые планеты.
Так не надо, сын
Действительно, зачем?
Слушай-слушай родителей.
– И что? – после паузы спросил Шилов. Великан, словно очнувшись, зарычал, и Шилов ощутил кожей, что чудовище занесло над ним огромный десятипудовый молот. Он понял, что удар вобьет его в землю по грудь, а скорее, размажет по асфальту багровым пятном, и зажмурил глаза, но не сдвинулся с места.
Мама, я не хочу все время от тебя зависеть!
Ты свободен, сын.
Правда?
Конечно. Только закончи сначала университет дружбы с негуманоидами.
Э…
– Мама, я!… – закричал Шилов и поднял руку, так и не договорив, не додумав мысли, которая носилась в его голове как птица в клетке.
Молот, коснувшись пальцев Шилова, раскололся на миллион маленьких молоточков и вместе с ним разбился и взорвался весь мир, вывернулся на изнанку, стал негативом и опять возвратился в нормальное состояние, выкинув Шилова, его коллег и детей в обычную вселенную. Шилов стоял посреди улицы. В небе светила самая обычная зеленая луна и самые заурядные звезды, в домах горел свет, кричали, веселились, ругались, выпивали, плакали люди. В конце улицы двое пьяных, обнявшись, горланили песню. Пахло шашлыками и вином. Кто-то хлопнул Шилова по плечу, и он обернулся. Перед ним стоял Семеныч.
– Скорее, Костя, скорее, мы должны рассказать, что творится здесь, мы должны сдать сероглазого, мы… – Он осекся и продолжил спокойнее. – Нам нужно ср-рочно вернуться в управление.
– Не нужно, – сказал Шилов. – Нету здесь никакого завода по производству чудовища, в этом мире, в смысле, его нет, и зеленокожие не станут нам помогать. А дети…
Они обернулись. Дети молча расходились. Коралл шел в джунгли напрямик, через кусты. Прежде чем скрыться за склоном, он обернулся и улыбнулся друзьям, а потом как испарился. Проненко прибежал на то место, где он только что стоял, и долго оглядывал окрестности, но младшего Коралла так и не увидел. Наклонился, подобрал с земли книгу. Стивен Кинг, книжонка в мягкой обложке. Проненко хмыкнул и бросил книгу в сторону джунглей. Набежавшие подобно лавине зверьки с недоразвитыми кожистыми крыльями и острыми зубами тотчас растерзали книгу в клочья. Один зверек рванулся по траве к Проненко, но сработал защитный периметр, и зверька пребольно тюкнуло током. Тварь, отчаянно вереща, умчалась прочь.
– Что будем делать? – спросил Шилов, доставая сигарету и закуривая. Нашему герою остро хотелось послать весь этот мир на хер, но он не мог произнести слово «хер» в присутствии детей; пусть они и ушли.
– Валить, – сказал Семеныч, внимательно разглядывая небо. – Валить отсюда надо.
– Насчет детей?
– Думаю, наши специалисты смогут выдавить из них правду. Но… не хочу. Не хочу, чтоб дети мучились. Пойдем. Пойдемте лучше отсюда, Проненко, Шилов. Не надо мучить детей. Им и так плохо…
Семеныч пошел к своему домику, Проненко – за ним, а Шилов остался стоять на месте. Напротив появилась Эллис и внимательно смотрела на него черными своими глазами.
– Ящерицы, – сказал Шилов, нахмурившись. – Кажется, я вспомнил о вас… вы – древняя, полумифическая раса… враги сероглазых, так? Или это тоже бред, что засунул мне в голову сероглазый?
Эллис улыбнулась, показала ему раздвоенный язык, развернулась и побежала. У порога ее ждала мать, прямая и тонкая, одетая в белое траурное платье до пят. Она обняла дочь и увела ее в дом.
– Погодите!…
– Мистер… гхмрр… Шилофф…
Шилов посмотрел вниз. Ему в колено уперся бледный и шатающийся, стоящий на четвереньках Коралл-отец. От него разило виски.
– Что вы здесь делаете? – спросил Шилов.
– Блюю… – признался Коралл ди Коралл. – Уже несколько часов блюю, хотя, по идее, нечем уже давно… Мистер Шилофф. Это. Вы не проводите меня домой? Мне такой ужасный сон приснился, мистер Шилофф… Будто я провалился в черную дыру. Понимаете? А в этой дыре не было ничего. Даже времени. Вот так. А потом время появилось, и это было как похмелье, у меня заболела голова, а дыра отпустила меня… хотя, кажется, не совсем… дыра теперь. Ну. В моей голове…
Шилов помог ему подняться и повел домой. Коралл все говорил и говорил.
– Я… плохо, наверное… воспитываю… сына…
Шилову подумалось, что у Коралла старшего еще есть шанс, и у сына его – тоже. Вернее, ему просто хотелось думать, что можно что-то изменить.
– Вы знаете, мистер Шилофф, мне уже много лет… двести? Триста? Пятьсот? Я не помню… когда-то меня звали Стивеном, но не Кораллом, а Кингом, у меня была совсем другая жизнь, и я был совершенно другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Кажется, он вышел на берег моря. Или реки. Нет, на край котлована, забитого пустой породой. На берег озера. Мир снова собрался и на этот раз не разбивался, и Шилов увидел, что он на самом деле стоит на берегу озера, а где-то далеко в тумане горит огонь, который зовет его к себе, и мысль зазвучала с новой силой, но на этот раз как-то по-новому, интимно, что ли: убей детей. Нежно: убей детей…
Шилов хотел подумать о том, что взрослые не понимают детей, а дети, вырастая, не понимают себя и упекают остатки настоящих себя вместе с родителями в дома престарелых. Шилов хотел подумать обо всем этом, но у него не получалось, а ноги несли его туда, к костру, и он шел к нему, а слева мега-осьминожья фабрика все также трудилась, умертвляя и возрождая каждый миг озерного бога, и все это происходило благодаря стараниям людей и зеленокожих. Спрут, хотел подумать Шилов, вот самое подходящее название для зверя. Но думать было некогда: сокруши детей, твердил он про себя.
Убей.
Детей.
Почти в рифму, хотел подумать Шилов, но, конечно, не подумал.
Семеныч спустился с крыши, когда немного рассеялся туман. Он прислушивался к шорохам вокруг, ждал, когда гробы на колесиках появятся, чтобы забрать его с собой, но они не появлялись. Семеныч брел вдоль обочины, не зная куда, собственно, он бредет. По лицу его текли слезы, он злился на себя за проявленную слабость, ведь он мачо, матерый рыбак и профессионал, начальник отдела по налаживанию связей с чужаками, веселый бесшабашный мужик, сибиряк, для которого ничего не стоит проглотить за вечер четверть ведра сорокаградусного горлодера, который подлых чиновников давит вместе с их креслами в горький сок, который сотню шахтеров может вытащить за час из-под обвала. Такой человек не должен плакать! Нельзя, невозможно такому мужику плакать, нет ничего для него, из-за чего можно плакать: нет родителей, нет жены и детей, благо, общество постаралось, чтобы люди, не желающие заводить семьи, чувствовали себя комфортно, чтобы одинокие люди упивались своим одиночеством. Общество придумало для них интересную работу и выдуманные миры, в которые можно уехать на космическом поезде, оно приготовило для них развлечения, такие, о которых люди сто-двести лет назад и не мечтали.
Семеныч натолкнулся на стену, собранную из веревок и кусков мяса, протянул руку и сжал сразу несколько веревок в кулаке. Веревки неожиданно легко порвались, и чайки, облеплявшие стену, с пронзительным криком умчались в небо. Семеныч продолжал методично рвать веревки. Он смеялся в лицо выдуманному богу северных морей, а когда со стеной было покончено, увидел, что стоит на берегу озера, а рядом горит костер, вокруг которого сидят перепуганные дети и Проненко.
Они сидели вокруг костра все вместе, усталые и грязные, устрашенные чужим, непохожим ни на что миром вокруг. Они ждали, надеясь, что все завершится само собой; надеялись и дети, и взрослые. Семеныч и Проненко все глубже погружались в громкие воды черного мира, и метеоры уже почти задевали их, но они не чувствовали ни боли, ни жара, потому что это были отголоски пройденного мира, а их ждал новый – темный и тихий…
А потом к костру подошел Шилов, и Семеныч с Проненко сразу поняли, что с ним происходит что-то скверное, потому что у Шилова в руках был пистолет, и он направлял оружие прямо на них. Зрачки Шилова полностью заполнили радужку, он как-то гадко, с натугой, улыбался.
– Ты накур-рился, что ли? – спросил Семеныч.
Он хотел встать, чтобы взять Шилова за плечи и увести его от костра, но Бенни-бой кивнул ему, и Семеныч, ощутив странную тяжесть в ногах, остался сидеть на месте. Бенни поднялся, отряхнул шортики и весело свистнул: эй, бутылка! Все увидели, как из озера выныривает пузатая зеленая бутылка, на вид старинная, пахнущая водорослями, пиратскими приключениями, всем тем, что так обожают дети. Бутылка подлетела к Бенни-бою и уселась ему на плечо, словно попугай.
– Бутылка Ширяева, это Шилов. Шилов, это бутылка Ширяева, – ловко поклонившись, представил их друг другу Бенни-бой.
Шилов молчал. Он хотел подумать: что за чертовщина, зачем я направляю на малыша оружие, но не подумал.
Ласково: убей детей.
– Мистер Ширяев был очень хороший, – сказал Бенни-бой. – Он был как ребенок, играл со мной и с другими мальчиками и девочками тоже играл. Он сказал мне, что все ученые в глубине души дети, потому что они не разучились мечтать. Ну, то есть, если они настоящие ученые, а бывают и поддельные, таких следует избегать. Но однажды мистер Ширяев провалился в другой мир, где и застрял навсегда, зато от него осталась бутылка. Вот эта! – Бенни ткнул пальчиком в бутылку у себя на плече, достал платок и высморкался.
Нежно: убей детей!…
– Убить… – сказал Шилов и замолчал.
– Сероглазые дяди очень смешные, – сказал мальчишка, – они думают, что могут вмешиваться в жизнь других рас, но вмешиваются как-то странно. Мистер Ширяев, когда попал в чужой мир, разговаривал со мной через эту бутылку и многое рассказал, хотя и не все: он рассказал, что сероглазые дяди не верят в свободу воли, но зачем-то ищут людей, которые этой свободой обладают.
– …детей.
– Мистер Ширяев сказал, что души у людей нет, но бывают люди, они высчитали это с помощью очень-очень точных вычислений, у которых она все-таки есть, и они ищут этих людей и испытывают их по-всякому, проверяют ихнюю… ну… свободу воли.
Шилов хотел подумать: надо убить детей, но в этот момент бутылка метнулась к нему и укусила за палец. Шилов ойкнул, со страхом посмотрел на пистолет в своих руках, размахнулся и закинул его в озеро. Дети и взрослые обернулись и смотрели на водную гладь, очень долго смотрели и ждали всплеска, и минуты через две всплеск все-таки случился. Он стал сигналом для Бенни-боя, который погладил загадочную бутылку, прыгавшую по его плечу, и сказал, высунув наружу раздвоенный язык ящерицы:
– Ну что, бутылка, пошли?
И исчез в тумане.
Глава седьмая
Они стояли все вместе, рядом, усталые и грязные. Шаги звучали в полной темноте, и кто-то дышал, выпуская из ноздрей струи горячего пара, и струи эти, кажется, светились, выжигая во тьме пылающие линии.
– Фи… фай… фо…
– Я бы сказал, что нам надо преодолеть наши страхи, чтоб вырваться из этого морока, наведенного сероглазым, – неуверенно произнес Семеныч, – но ведь страха нет давно, не боюсь я ковров, осталась только жалость, что папа и мама умерли, потому что они хор-рошие были на самом-то деле, замечательные. Папа иногда бил маму, но он был хороший папа, а однажды даже оторвался от телевизора и помог мне клеить пластмассовую модель самолета. Вот такой вот нос-пиндос.
– Фам… I smell…
– А мои родители, – сказал Проненко, опиравшийся о холодную голую стену, – они тоже были как бы хорошие, это мы – придурки, маленькие идиоты, и Сашу парализовало из-за этого, мы виноваты, врали зачем-то друг другу, как бы накручивали…
На другой стороне улицы что-то стукнуло, по дороге поползли светляки, наметившие обочины, словно посадочные огни в космическом порту. Загадочные светляки ползли к домам, забирались на крыши, плавно обтекали стены и оттуда срывались в небо. Прилеплялись к нему и висели, одинокие, далекие друг от друга. Наверное, эти светляки – упавшие метеоры, которым надоела земля, подумал Шилов, и они вернулись на небо. Он смотрел на них и пытался понять, чего ему не хватает, что он должен вспомнить такого плохого или хорошего о матери, которая распланировала его жизнь на годы вперед, но не мог ничего придумать. За спиной стояли дрожащие дети, которых он должен был убить, чтобы выбраться из этой вселенной, но он не собирался никого убивать. Он шагнул вперед, наступил на светляка, и светлое пятнышко потащило его навстречу великану, словно эскалатор.
– Ар-рхх… – издал нечленораздельный звук Семеныч за его спиной.
Великан замер, струи пара иссякли. Кажется, чудовище не ожидало такого поворота.
– Фам! – закричал Великан, когда Шилов приблизился к нему вплотную.
Мама, я не хочу есть суп.
Так надо, сын.
И ведь правда, надо!
Слушай-слушай родителей…
– Привет, – сказал он, поднимая голову. Струи пара истончились. Великан запыхтел, переступая с ноги на ногу. В небо полетели пылающие облачка.
Мама, я мечтаю стать исследователем, хочу открывать новые планеты.
Так не надо, сын
Действительно, зачем?
Слушай-слушай родителей.
– И что? – после паузы спросил Шилов. Великан, словно очнувшись, зарычал, и Шилов ощутил кожей, что чудовище занесло над ним огромный десятипудовый молот. Он понял, что удар вобьет его в землю по грудь, а скорее, размажет по асфальту багровым пятном, и зажмурил глаза, но не сдвинулся с места.
Мама, я не хочу все время от тебя зависеть!
Ты свободен, сын.
Правда?
Конечно. Только закончи сначала университет дружбы с негуманоидами.
Э…
– Мама, я!… – закричал Шилов и поднял руку, так и не договорив, не додумав мысли, которая носилась в его голове как птица в клетке.
Молот, коснувшись пальцев Шилова, раскололся на миллион маленьких молоточков и вместе с ним разбился и взорвался весь мир, вывернулся на изнанку, стал негативом и опять возвратился в нормальное состояние, выкинув Шилова, его коллег и детей в обычную вселенную. Шилов стоял посреди улицы. В небе светила самая обычная зеленая луна и самые заурядные звезды, в домах горел свет, кричали, веселились, ругались, выпивали, плакали люди. В конце улицы двое пьяных, обнявшись, горланили песню. Пахло шашлыками и вином. Кто-то хлопнул Шилова по плечу, и он обернулся. Перед ним стоял Семеныч.
– Скорее, Костя, скорее, мы должны рассказать, что творится здесь, мы должны сдать сероглазого, мы… – Он осекся и продолжил спокойнее. – Нам нужно ср-рочно вернуться в управление.
– Не нужно, – сказал Шилов. – Нету здесь никакого завода по производству чудовища, в этом мире, в смысле, его нет, и зеленокожие не станут нам помогать. А дети…
Они обернулись. Дети молча расходились. Коралл шел в джунгли напрямик, через кусты. Прежде чем скрыться за склоном, он обернулся и улыбнулся друзьям, а потом как испарился. Проненко прибежал на то место, где он только что стоял, и долго оглядывал окрестности, но младшего Коралла так и не увидел. Наклонился, подобрал с земли книгу. Стивен Кинг, книжонка в мягкой обложке. Проненко хмыкнул и бросил книгу в сторону джунглей. Набежавшие подобно лавине зверьки с недоразвитыми кожистыми крыльями и острыми зубами тотчас растерзали книгу в клочья. Один зверек рванулся по траве к Проненко, но сработал защитный периметр, и зверька пребольно тюкнуло током. Тварь, отчаянно вереща, умчалась прочь.
– Что будем делать? – спросил Шилов, доставая сигарету и закуривая. Нашему герою остро хотелось послать весь этот мир на хер, но он не мог произнести слово «хер» в присутствии детей; пусть они и ушли.
– Валить, – сказал Семеныч, внимательно разглядывая небо. – Валить отсюда надо.
– Насчет детей?
– Думаю, наши специалисты смогут выдавить из них правду. Но… не хочу. Не хочу, чтоб дети мучились. Пойдем. Пойдемте лучше отсюда, Проненко, Шилов. Не надо мучить детей. Им и так плохо…
Семеныч пошел к своему домику, Проненко – за ним, а Шилов остался стоять на месте. Напротив появилась Эллис и внимательно смотрела на него черными своими глазами.
– Ящерицы, – сказал Шилов, нахмурившись. – Кажется, я вспомнил о вас… вы – древняя, полумифическая раса… враги сероглазых, так? Или это тоже бред, что засунул мне в голову сероглазый?
Эллис улыбнулась, показала ему раздвоенный язык, развернулась и побежала. У порога ее ждала мать, прямая и тонкая, одетая в белое траурное платье до пят. Она обняла дочь и увела ее в дом.
– Погодите!…
– Мистер… гхмрр… Шилофф…
Шилов посмотрел вниз. Ему в колено уперся бледный и шатающийся, стоящий на четвереньках Коралл-отец. От него разило виски.
– Что вы здесь делаете? – спросил Шилов.
– Блюю… – признался Коралл ди Коралл. – Уже несколько часов блюю, хотя, по идее, нечем уже давно… Мистер Шилофф. Это. Вы не проводите меня домой? Мне такой ужасный сон приснился, мистер Шилофф… Будто я провалился в черную дыру. Понимаете? А в этой дыре не было ничего. Даже времени. Вот так. А потом время появилось, и это было как похмелье, у меня заболела голова, а дыра отпустила меня… хотя, кажется, не совсем… дыра теперь. Ну. В моей голове…
Шилов помог ему подняться и повел домой. Коралл все говорил и говорил.
– Я… плохо, наверное… воспитываю… сына…
Шилову подумалось, что у Коралла старшего еще есть шанс, и у сына его – тоже. Вернее, ему просто хотелось думать, что можно что-то изменить.
– Вы знаете, мистер Шилофф, мне уже много лет… двести? Триста? Пятьсот? Я не помню… когда-то меня звали Стивеном, но не Кораллом, а Кингом, у меня была совсем другая жизнь, и я был совершенно другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52