Не так приятно как твоя душа, сила, способность, но все равно здорово.
– Управление Земли по миграционной политике! Не двигаться! – голос, льющийся сверху, до смешного походил на глас Божий. Шилов вздрогнул. Управление по миграционной политике – одно из названий учреждения, где он прежде работал. Значит, шеф постарался. Значит, все-таки добился разрешения применить «Уничтожитель времени» (тм) на матушке-Земле. Все ради поимки сероглазого. А он, Шилов, что же? Приманка, магнит, как те рыбы, как те наведенные лично для него миражи. Получается так.
Прежде чем, в машину ворвался десант, Шилов успел потрогать карман и нащупал диск. Диск не исчез. Значит, не мираж, настоящий?
Их выволокли на улицу, кинули на землю. В спину Шилову уперся сапог. Шилов спокойно лежал, уткнувшись носом в холодную траву, вдыхал запахи трав и навоза. Кто-то бегал рядом, мелькали кирзовые сапоги, люди матерились.
– Вы что, совсем оборзели что ли?
Шилова подняли на ноги, наскоро отряхнули, заключили в объятья. Он не понимал, что происходит, стоял и ждал, когда все закончится, молча смотрел в небо. Небо было серое, невзрачное, глупое какое-то небо, совсем не под стать моменту.
– Шилов, чер-ртяка, ты как?
Это был настоящий Семеныч; то есть другой, нечаянно попавший в наш мир из параллельного. Он наклонился к уху Шилова, шепнул с гордостью:
– Ты знаешь, в этом мире у меня зарплата побольше, а Прудникова из бухгалтерии – моя любовница. Прикинь, нос-пиндос? Ума не приложу, как я ее сумел добиться, но ведь сумел же!
Шилов кивнул и вгляделся во тьму. Чуть дальше стояли Проненко, Федька, еще кто-то из коллег. Они приветственно махали Шилову. Когда успели здесь появиться? Из толпы вырвался сам шеф в обычной невзрачной своей форме, напоминавший теперешнее небо. Он плечом оттер Семеныча, едва-едва пожал Шилову руку, потом будто спохватился и крепко сжал ее, со значением глядя ему в глаза.
– Ты молодец, Шилов. Просто молодец. Уж прости нас за то, что все так получилось и что тебе никто ничего не сказал, но ты, благодаря своей интуиции, прекрасно справился. За это тебе полагается премия в размере двенадцати окладов. Как минимум двенадцати, ты слышишь! Такое перетерпеть… уж я-то растрясу наших спонсоров, скинутся как миленькие… ты сам-то понимаешь, что случилось? После стольких лет… неудачи, пробы, ошибки… мы, наконец, поймали сероглазого! Сколько нам всего теперь раскроется, какие тайны мироздания!
«И что?» – хотел спросить Шилов, но промолчал. На миг ему показалось, что происходящее – очередной морок, наведенный сероглазым, но он тут же понял, что это не так. Все взаправду.
Сероглазого, время для которого было уничтожено, вели в бронированный мобиль. Чужак медленно-медленно моргал левым глазом и еще медленнее улыбался. Он напоминал гигантскую улитку, случайно познавшую смысл жизни.
Подошла Сонечка. Подчеркнуто официальная, строгая, в нарядной форме со множеством петлиц. Тоже, вероятно, заслужила немаленькую премию. Шеф и Семеныч посторонились, вежливо отошли, мирно беседуя, притворяясь, что Шилов и Соня их больше не интересуют. Почти влюбленные остались вдвоем.
– Извини, – сказала Сонечка, осунувшись. Она ломала руки, избегая глядеть на него. – Так уж получилось. Когда выяснилось, что ты любишь меня… Костя, прости.
– Ты разыгрывала нашу любовь? – спросил Шилов. Какой-то глупый получился вопрос, в чем-то неправильный, но он сам не мог понять, в чем именно эта неправильность заключается.
– Мы оба разыгрывали нашу любовь. Только ты играл честно. А мне приходилось работать. Пойми, Костенька, я – одинокая женщина, мне нужно много денег на лечение сына… Ты понимаешь? У меня нет времени на любовь и никогда не будет.
– Самопожертвование. Это здорово.
– Ты издеваешься? Пойми, мне тоже тяжело, не думай, что у меня не было никаких чувств, что мне было легко намекать, давать тебе надежду…
– Зачем это вообще надо было?
– Зачем-то это надо было сероглазым. Не зря ведь они навели на тебя тот морок, в Раю. Мы не должны были терять сероглазых, использовали каждую возможность.
– Так пошло, – сказал он, улыбнувшись. – Эти «мы»…
– Прости, Шилов.
Он кивнул, вспоминая мчащийся монорельс и воробьев, бьющихся о стекла.
Так глупо, подумал Шилов.
– Так быстро и глупо все закончилось, даже не успев начаться. Любовь прошла, вытравлена из души за пару минут; совсем недавно я был готов ради тебя на многое, на все, даже сойти с ума готов был, а теперь это не имеет никакого значения… Как пошло. Лживо. Глупо. Быстро. Самое обидное, что быстро, пошлость я уже научился терпеть…
– Прости, – сказала она. – Прости, – повторила она как заклинание, и голос ее дрогнул; кажется, она была готова заплакать, но держалась. – Ты знаешь, я многое хотела тебе сказать, на самом деле многое, но разговор вышел дурацкий, да и не мог он другим получиться, когда вокруг орут люди, когда в спину нам пялится Семеныч, с которым я уже год сплю, даже больше. Больно, Шилов? Мне тоже больно, ты не представляешь как. Я знаю, я гадости сейчас говорю, но ты забудь все то, что слышал от меня пять минут назад, то было лживое и – да-да, ты прав – пошлое. Я ведь на самом деле влюбилась в тебя Шилов, в твою любовь я влюбилась и запуталась, а шеф давил, Семеныч терзал трубку, кричал на меня, я боялась… Я бессвязно как-то говорю, да, Шилов? Очень сложно говорить связно, когда десантники в нескольких метрах выпрыгивают из мобиля, когда вокруг раздаются приказы, заставляющие меня сконцентрироваться, подобраться, забыть о себе-гражданской… мне так плохо сейчас, Шилов, но это хорошо, что я хоть на миг забыла о наказе шефа, о тех словах, которые я должна была тебе сказать по его приказу, и которые говорила… я ведь почти забыла о своем ребенке, о своем бедном непрерывно стареющем малыше, забыла ради тебя, всего на несколько дней, но забыла… И тогда на вокзал я пришла провожать тебя по собственной инициативе, честное слово… Шилов… Шилов! Ответь… ответь, пожалуйста!
Он молчал.
– Шилов, – прошептала она. – Теперь, когда я открылась тебе… – Соня замолчала.
– Что?
Она не ответила, грустно улыбнулась, отошла в сторону, потерялась в тени. Глаза ее были закрыты, руки сложены на груди. Он смотрел ей вслед, не проронив ни звука. Он мог подойти к ней, обнять на глазах у Семеныча, который к прочему оказался изрядным донжуаном, мог прижать к себе. Быть может, они все-таки оказались бы вместе. Но любовь ушла. Не стало любви. Возможно, ее и не было. Последняя соломинка, что держала Шилова на плаву, оказалась виртуальной. Шилов едва сдерживался, чтоб не засмеяться; он боялся, что после смеха хлынут слезы.
К Шилову подходили другие: по очереди жали руку, что-то говорили, поздравляли, улыбались, обнажая белые зубы. Делились с ним крупицами знаний, извинялись за ложь, за то, что Шилов был для них всего лишь приманкой, на которую клюнули сероглазые. Теперь люди смогут многое узнать от сероглазых. Нас ждет небывалый подъем теоретических наук, новые вакцины, изобретения, глобальное погружение в не-реальность – вот, что получит человечество, выпытав у сероглазого его тайны.
Как пошло, думал Шилов. Где-то я уже это видел. Все это и многое другое уже было и не раз. Как мерзко на душе.
Объявился ухмыляющийся Дух, который принес на плече Афоню. Домовой не улыбался и не поздравлял его, угрюмо отворачивал голову, скрипел зубами. Значит, все-таки предал, позволил бывшим коллегами использовать хозяина, а теперь стыдится… Бывшим коллегам? Его же уволили… Шилов усмехнулся. И это липа? Конечно, по-другому не может и быть. Все должно быть как по-настоящему. Вся эта ложь. Никто не уволил его, он до сих пор ценный работник. Самый ценный непрофессионал в Управлении. Черт возьми, почему он не почувствовал этот чертов заговор; он с легкостью разрывал веревки, которыми сероглазые опутывали его мозг, а с комплотом коллег-землян справиться не смог?
– Ушла твоя шалава? – шепотом спросил Афоня.
– Заткнись, домовой.
– Расист проклятый! Дождешься, в суд на тебя все-таки подам!
– Как пожелаешь, – безразлично ответил Шилов. Афоня замолчал, испуганно лупая глазенками.
Суетились десантники. Замедленного сероглазого при помощи странных устройств-излучателей с трудом, но запихнули в кузов броневика. Там и поставили, как статую. Двери бронированного мобиля стали захлопываться. Статуя сероглазого смотрела на Шилова и печально улыбалась. По будто фольгой оклеенным стенкам кузова носились голубоватые искры.
В сущности, чего они, эти сероглазые, хотели? Только научиться… хм… обладать душой. А для этого отсеяли, убив, многих лишенных души. Но они всего лишь хотели… хотели… Черт возьми, они ведь и сами погибали ради своей идеи. Сероглазый, вошедший в смерч. Сероглазый на озере. Они умерли. А сколько умерло до них, разыскивая зачем-то существо с душой?
Шилов тискал спрятанный в кармане диск. Диск был настоящий, не мираж. Зачем-то он ему понадобился. Зачем-то ему его подсунули. Зачем-то Афоня врал…
Шилов посмотрел на домового, крепко вцепившегося в плечо Духа. Афоня едва заметно кивнул. Шилов достал диск, и мир вокруг замер, притих, с немым изумлением разглядывая устройство в руке Шилова. Шилов понял, что эта штуковина ему напоминает – бомбу мистера Вернона; бомбу, предназначенную взорвать скучное жизнепрепровождение отдельно взятого человека. В центре устройства обнаружилась маленькая красная кнопка, и Шилов очень удивился, почему не заметил ее раньше. Понял, что кнопка появилась только сейчас, потому что раньше в ней не было нужды.
И он нажал на нее.
Писк такой громкий, будто запищали одновременно все комары мира, раздавил пространство нанометровой толщины лезвием, пронизал его искрами боли. Запищали остальные диски в округе, застонали диски, разбросанные сероглазым по всей Воронежской области. Люди повалились на землю, хватаясь руками за головы, и зависший в стороне десантный мобиль, ощетинившийся стволами пулеметов, пошел на посадку, вгрызся в сырую землю, взметал вывороченную с корнем траву и комья влажного перегноя.
Отключился «Уничтожитель времени» (тм). Ожил сероглазый. Ловко спрыгнул с подножки бронемобиля, перешагнул катающихся по земле и стонущих охранников, подошел к Афоне, который как ни в чем ни бывало продолжал вязать, устроившись на спине заткнувшего ладонями уши Духа. Дух как обычно был одет во что-то дурацкое: в шинель, галифе и папаху. Сероглазый подошел к Афоне, погладил его по голове. Обычно не принимавший таких ласк, Афоня на этот раз стерпел. Кажется, ему даже понравилось.
– Вы знакомы? – спросил Шилов, который по привычке удивлялся, почему на них троих писк не действует.
– Знакомы… – ласково ответил сероглазый.
– Пока все, особенно шалава эта, морочили тебе голову, он помогал, – сказал Афоня хмуро.
– Сероглазые самые первые заморочили мне голову… и что теперь, господин чужак?
Чужак улыбнулся.
– Можешь остаться, можешь пойти со мной, учить, понимать самого себя, нас, вселенную. Но тогда ты никогда не вернешься сюда, только во снах. Как хочешь, решай, выбирай. После всего, что было, насильно не могу заставить, только попросить, выбор за тобой. Можешь остаться. Здесь твои люди, соплеменники, лживые друзья. Они будут не рады, попробуют еще раз поймать меня, используют тебя.
– Я – не специалист, – пробормотал Шилов, задумчиво вертя в руке диск. – У меня просто особый дар, который использовали все: сначала мать, потом шеф и коллеги. Они заставляли меня верить им, слушаться их. Весь мир, придуманный, скверно нарисованный мир заставлял меня что-то делать для него. Я убежал сюда, построил дом, но мир догнал меня. Настоящий, нереальный, какая разница? Ты догнал меня, потом шеф… Я хотел убежать в любовь, но Сонечке оказалась не нужна моя любовь… я остался наедине с этим… со всем этим.
– Ты пойдешь? – спросил сероглазый, с безгубого рта которого стекала улыбка.
– Хозяин… – растерянно прошептал Афоня. – Хозяин…
«Как странно, – подумал Шилов, – он никогда раньше не называл меня хозяином».
– Пойду. Не с тобой. Не с Афоней. Не с ними. Просто пойду. Сам.
– Погоди. Ты не можешь. Не должен. Не понимаешь.
– Как все затрахало! – закричал Шилов, топая ногой. – Господи, да как же так можно. Да что же это такое творится! – Он заорал: – Да как же вы все меня заебали! Вы что, не поймете? Вы, все вы, боретесь за какую-то херню! А смысл лишь в том, что вы все здесь. Здесь и сейчас. Поболтать, подумать, подружиться! А вам… что вам? Подавай развлечений? Крови и говна? Сраных выдуманных приключений? Душу? ДУШУ?! Ну скажи мне, на хера тебе душа нужна, если от нее толку – ноль, если и так и этак всем нам полная жопа! Потому что с душой или не с душой, ты один. С душой не попиздишь о том о сем. С ней не отправишься в поход. Она не согреет тебя в палатке. Душа на хрен не нужна! Нужно… друг с другом нужно! Друзьями быть! Выпить, обняться, на звезды посмотреть. На настоящие звезды. Покурить вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Управление Земли по миграционной политике! Не двигаться! – голос, льющийся сверху, до смешного походил на глас Божий. Шилов вздрогнул. Управление по миграционной политике – одно из названий учреждения, где он прежде работал. Значит, шеф постарался. Значит, все-таки добился разрешения применить «Уничтожитель времени» (тм) на матушке-Земле. Все ради поимки сероглазого. А он, Шилов, что же? Приманка, магнит, как те рыбы, как те наведенные лично для него миражи. Получается так.
Прежде чем, в машину ворвался десант, Шилов успел потрогать карман и нащупал диск. Диск не исчез. Значит, не мираж, настоящий?
Их выволокли на улицу, кинули на землю. В спину Шилову уперся сапог. Шилов спокойно лежал, уткнувшись носом в холодную траву, вдыхал запахи трав и навоза. Кто-то бегал рядом, мелькали кирзовые сапоги, люди матерились.
– Вы что, совсем оборзели что ли?
Шилова подняли на ноги, наскоро отряхнули, заключили в объятья. Он не понимал, что происходит, стоял и ждал, когда все закончится, молча смотрел в небо. Небо было серое, невзрачное, глупое какое-то небо, совсем не под стать моменту.
– Шилов, чер-ртяка, ты как?
Это был настоящий Семеныч; то есть другой, нечаянно попавший в наш мир из параллельного. Он наклонился к уху Шилова, шепнул с гордостью:
– Ты знаешь, в этом мире у меня зарплата побольше, а Прудникова из бухгалтерии – моя любовница. Прикинь, нос-пиндос? Ума не приложу, как я ее сумел добиться, но ведь сумел же!
Шилов кивнул и вгляделся во тьму. Чуть дальше стояли Проненко, Федька, еще кто-то из коллег. Они приветственно махали Шилову. Когда успели здесь появиться? Из толпы вырвался сам шеф в обычной невзрачной своей форме, напоминавший теперешнее небо. Он плечом оттер Семеныча, едва-едва пожал Шилову руку, потом будто спохватился и крепко сжал ее, со значением глядя ему в глаза.
– Ты молодец, Шилов. Просто молодец. Уж прости нас за то, что все так получилось и что тебе никто ничего не сказал, но ты, благодаря своей интуиции, прекрасно справился. За это тебе полагается премия в размере двенадцати окладов. Как минимум двенадцати, ты слышишь! Такое перетерпеть… уж я-то растрясу наших спонсоров, скинутся как миленькие… ты сам-то понимаешь, что случилось? После стольких лет… неудачи, пробы, ошибки… мы, наконец, поймали сероглазого! Сколько нам всего теперь раскроется, какие тайны мироздания!
«И что?» – хотел спросить Шилов, но промолчал. На миг ему показалось, что происходящее – очередной морок, наведенный сероглазым, но он тут же понял, что это не так. Все взаправду.
Сероглазого, время для которого было уничтожено, вели в бронированный мобиль. Чужак медленно-медленно моргал левым глазом и еще медленнее улыбался. Он напоминал гигантскую улитку, случайно познавшую смысл жизни.
Подошла Сонечка. Подчеркнуто официальная, строгая, в нарядной форме со множеством петлиц. Тоже, вероятно, заслужила немаленькую премию. Шеф и Семеныч посторонились, вежливо отошли, мирно беседуя, притворяясь, что Шилов и Соня их больше не интересуют. Почти влюбленные остались вдвоем.
– Извини, – сказала Сонечка, осунувшись. Она ломала руки, избегая глядеть на него. – Так уж получилось. Когда выяснилось, что ты любишь меня… Костя, прости.
– Ты разыгрывала нашу любовь? – спросил Шилов. Какой-то глупый получился вопрос, в чем-то неправильный, но он сам не мог понять, в чем именно эта неправильность заключается.
– Мы оба разыгрывали нашу любовь. Только ты играл честно. А мне приходилось работать. Пойми, Костенька, я – одинокая женщина, мне нужно много денег на лечение сына… Ты понимаешь? У меня нет времени на любовь и никогда не будет.
– Самопожертвование. Это здорово.
– Ты издеваешься? Пойми, мне тоже тяжело, не думай, что у меня не было никаких чувств, что мне было легко намекать, давать тебе надежду…
– Зачем это вообще надо было?
– Зачем-то это надо было сероглазым. Не зря ведь они навели на тебя тот морок, в Раю. Мы не должны были терять сероглазых, использовали каждую возможность.
– Так пошло, – сказал он, улыбнувшись. – Эти «мы»…
– Прости, Шилов.
Он кивнул, вспоминая мчащийся монорельс и воробьев, бьющихся о стекла.
Так глупо, подумал Шилов.
– Так быстро и глупо все закончилось, даже не успев начаться. Любовь прошла, вытравлена из души за пару минут; совсем недавно я был готов ради тебя на многое, на все, даже сойти с ума готов был, а теперь это не имеет никакого значения… Как пошло. Лживо. Глупо. Быстро. Самое обидное, что быстро, пошлость я уже научился терпеть…
– Прости, – сказала она. – Прости, – повторила она как заклинание, и голос ее дрогнул; кажется, она была готова заплакать, но держалась. – Ты знаешь, я многое хотела тебе сказать, на самом деле многое, но разговор вышел дурацкий, да и не мог он другим получиться, когда вокруг орут люди, когда в спину нам пялится Семеныч, с которым я уже год сплю, даже больше. Больно, Шилов? Мне тоже больно, ты не представляешь как. Я знаю, я гадости сейчас говорю, но ты забудь все то, что слышал от меня пять минут назад, то было лживое и – да-да, ты прав – пошлое. Я ведь на самом деле влюбилась в тебя Шилов, в твою любовь я влюбилась и запуталась, а шеф давил, Семеныч терзал трубку, кричал на меня, я боялась… Я бессвязно как-то говорю, да, Шилов? Очень сложно говорить связно, когда десантники в нескольких метрах выпрыгивают из мобиля, когда вокруг раздаются приказы, заставляющие меня сконцентрироваться, подобраться, забыть о себе-гражданской… мне так плохо сейчас, Шилов, но это хорошо, что я хоть на миг забыла о наказе шефа, о тех словах, которые я должна была тебе сказать по его приказу, и которые говорила… я ведь почти забыла о своем ребенке, о своем бедном непрерывно стареющем малыше, забыла ради тебя, всего на несколько дней, но забыла… И тогда на вокзал я пришла провожать тебя по собственной инициативе, честное слово… Шилов… Шилов! Ответь… ответь, пожалуйста!
Он молчал.
– Шилов, – прошептала она. – Теперь, когда я открылась тебе… – Соня замолчала.
– Что?
Она не ответила, грустно улыбнулась, отошла в сторону, потерялась в тени. Глаза ее были закрыты, руки сложены на груди. Он смотрел ей вслед, не проронив ни звука. Он мог подойти к ней, обнять на глазах у Семеныча, который к прочему оказался изрядным донжуаном, мог прижать к себе. Быть может, они все-таки оказались бы вместе. Но любовь ушла. Не стало любви. Возможно, ее и не было. Последняя соломинка, что держала Шилова на плаву, оказалась виртуальной. Шилов едва сдерживался, чтоб не засмеяться; он боялся, что после смеха хлынут слезы.
К Шилову подходили другие: по очереди жали руку, что-то говорили, поздравляли, улыбались, обнажая белые зубы. Делились с ним крупицами знаний, извинялись за ложь, за то, что Шилов был для них всего лишь приманкой, на которую клюнули сероглазые. Теперь люди смогут многое узнать от сероглазых. Нас ждет небывалый подъем теоретических наук, новые вакцины, изобретения, глобальное погружение в не-реальность – вот, что получит человечество, выпытав у сероглазого его тайны.
Как пошло, думал Шилов. Где-то я уже это видел. Все это и многое другое уже было и не раз. Как мерзко на душе.
Объявился ухмыляющийся Дух, который принес на плече Афоню. Домовой не улыбался и не поздравлял его, угрюмо отворачивал голову, скрипел зубами. Значит, все-таки предал, позволил бывшим коллегами использовать хозяина, а теперь стыдится… Бывшим коллегам? Его же уволили… Шилов усмехнулся. И это липа? Конечно, по-другому не может и быть. Все должно быть как по-настоящему. Вся эта ложь. Никто не уволил его, он до сих пор ценный работник. Самый ценный непрофессионал в Управлении. Черт возьми, почему он не почувствовал этот чертов заговор; он с легкостью разрывал веревки, которыми сероглазые опутывали его мозг, а с комплотом коллег-землян справиться не смог?
– Ушла твоя шалава? – шепотом спросил Афоня.
– Заткнись, домовой.
– Расист проклятый! Дождешься, в суд на тебя все-таки подам!
– Как пожелаешь, – безразлично ответил Шилов. Афоня замолчал, испуганно лупая глазенками.
Суетились десантники. Замедленного сероглазого при помощи странных устройств-излучателей с трудом, но запихнули в кузов броневика. Там и поставили, как статую. Двери бронированного мобиля стали захлопываться. Статуя сероглазого смотрела на Шилова и печально улыбалась. По будто фольгой оклеенным стенкам кузова носились голубоватые искры.
В сущности, чего они, эти сероглазые, хотели? Только научиться… хм… обладать душой. А для этого отсеяли, убив, многих лишенных души. Но они всего лишь хотели… хотели… Черт возьми, они ведь и сами погибали ради своей идеи. Сероглазый, вошедший в смерч. Сероглазый на озере. Они умерли. А сколько умерло до них, разыскивая зачем-то существо с душой?
Шилов тискал спрятанный в кармане диск. Диск был настоящий, не мираж. Зачем-то он ему понадобился. Зачем-то ему его подсунули. Зачем-то Афоня врал…
Шилов посмотрел на домового, крепко вцепившегося в плечо Духа. Афоня едва заметно кивнул. Шилов достал диск, и мир вокруг замер, притих, с немым изумлением разглядывая устройство в руке Шилова. Шилов понял, что эта штуковина ему напоминает – бомбу мистера Вернона; бомбу, предназначенную взорвать скучное жизнепрепровождение отдельно взятого человека. В центре устройства обнаружилась маленькая красная кнопка, и Шилов очень удивился, почему не заметил ее раньше. Понял, что кнопка появилась только сейчас, потому что раньше в ней не было нужды.
И он нажал на нее.
Писк такой громкий, будто запищали одновременно все комары мира, раздавил пространство нанометровой толщины лезвием, пронизал его искрами боли. Запищали остальные диски в округе, застонали диски, разбросанные сероглазым по всей Воронежской области. Люди повалились на землю, хватаясь руками за головы, и зависший в стороне десантный мобиль, ощетинившийся стволами пулеметов, пошел на посадку, вгрызся в сырую землю, взметал вывороченную с корнем траву и комья влажного перегноя.
Отключился «Уничтожитель времени» (тм). Ожил сероглазый. Ловко спрыгнул с подножки бронемобиля, перешагнул катающихся по земле и стонущих охранников, подошел к Афоне, который как ни в чем ни бывало продолжал вязать, устроившись на спине заткнувшего ладонями уши Духа. Дух как обычно был одет во что-то дурацкое: в шинель, галифе и папаху. Сероглазый подошел к Афоне, погладил его по голове. Обычно не принимавший таких ласк, Афоня на этот раз стерпел. Кажется, ему даже понравилось.
– Вы знакомы? – спросил Шилов, который по привычке удивлялся, почему на них троих писк не действует.
– Знакомы… – ласково ответил сероглазый.
– Пока все, особенно шалава эта, морочили тебе голову, он помогал, – сказал Афоня хмуро.
– Сероглазые самые первые заморочили мне голову… и что теперь, господин чужак?
Чужак улыбнулся.
– Можешь остаться, можешь пойти со мной, учить, понимать самого себя, нас, вселенную. Но тогда ты никогда не вернешься сюда, только во снах. Как хочешь, решай, выбирай. После всего, что было, насильно не могу заставить, только попросить, выбор за тобой. Можешь остаться. Здесь твои люди, соплеменники, лживые друзья. Они будут не рады, попробуют еще раз поймать меня, используют тебя.
– Я – не специалист, – пробормотал Шилов, задумчиво вертя в руке диск. – У меня просто особый дар, который использовали все: сначала мать, потом шеф и коллеги. Они заставляли меня верить им, слушаться их. Весь мир, придуманный, скверно нарисованный мир заставлял меня что-то делать для него. Я убежал сюда, построил дом, но мир догнал меня. Настоящий, нереальный, какая разница? Ты догнал меня, потом шеф… Я хотел убежать в любовь, но Сонечке оказалась не нужна моя любовь… я остался наедине с этим… со всем этим.
– Ты пойдешь? – спросил сероглазый, с безгубого рта которого стекала улыбка.
– Хозяин… – растерянно прошептал Афоня. – Хозяин…
«Как странно, – подумал Шилов, – он никогда раньше не называл меня хозяином».
– Пойду. Не с тобой. Не с Афоней. Не с ними. Просто пойду. Сам.
– Погоди. Ты не можешь. Не должен. Не понимаешь.
– Как все затрахало! – закричал Шилов, топая ногой. – Господи, да как же так можно. Да что же это такое творится! – Он заорал: – Да как же вы все меня заебали! Вы что, не поймете? Вы, все вы, боретесь за какую-то херню! А смысл лишь в том, что вы все здесь. Здесь и сейчас. Поболтать, подумать, подружиться! А вам… что вам? Подавай развлечений? Крови и говна? Сраных выдуманных приключений? Душу? ДУШУ?! Ну скажи мне, на хера тебе душа нужна, если от нее толку – ноль, если и так и этак всем нам полная жопа! Потому что с душой или не с душой, ты один. С душой не попиздишь о том о сем. С ней не отправишься в поход. Она не согреет тебя в палатке. Душа на хрен не нужна! Нужно… друг с другом нужно! Друзьями быть! Выпить, обняться, на звезды посмотреть. На настоящие звезды. Покурить вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52