Они оставили вещи в другом укрытии и собирались в Иксилл сразу после того, как шторм минует Опаслиноти.
Насколько было известно, у разбойников не было карты Иксилла, что обнадёжило Келеса. Он и сам, откровенно говоря, толком не знал ничего. Он располагал лишь старинными легендами да многочисленными слухами, в которые верилось слабо. Джорим сумел бы выведать все у местных или, на худой конец, смог бы понять, что из рассказанного имеет хоть какой-то смысл. Келес пытался найти совпадения с тем, что читал.
Даже внутри укрытия их защитная одежда слабо мерцала неестественным голубым светом, напоминавшим лепестки фиалок. Лошади, в попонах и бахилах из защитной ткани, испуганно шарахались из стороны в сторону, услышав завывания ветра и шорох песка, который буря швыряла на крышу укрытия. Боросан держал в руках какой-то прибор, назначение которого было Келесу неизвестно. Джианридин какое-то время внимательно наблюдал за своим устройством, а потом поднял голову и взглянул на товарищей.
— Он все усиливается. Я никогда не слышал о шторме такой мощи.
Келес взглянул на него.
— Старожилы говорят, что в этом году вершина цикла.
— Да, но зависимость арифметическая. А это шторм такой силы, что впору говорить о геометрической прогрессии. Это плохо. Очень плохо.
Неожиданно завывания ветра перешли в пронзительный писк, а потом звук стал ещё выше и вовсе перестал восприниматься человеческим ухом. Келес чувствовал, как невидимая вибрация сотрясает его тело. Он огляделся, ожидая увидеть, как дрожат стены их убежища. Вместо этого они стали прозрачными. На мгновение укрытие заволокло тучей пыли, а потом завесу словно отдёрнули, и обнажилось средоточие шторма.
Келес смотрел на шторм во все глаза, краем зрения заметив, как Кирас рванул с головы защитный колпак и согнулся пополам в приступе тошноты. Небеса над ними разверзлись. Келес увидел серебристый шар, извергающий чёрные молнии и расцветавший длинными языками багрового пламени. Внезапно поверхность шара растрескалась, словно яичная скорлупа, зеркальный обломок откололся и исчез в выплеснувшемся наружу густом, словно кровь, красном потоке, тут же ставшем черным. Сверкнула молния. Поверхность шара снова была гладкой и блестящей.
Потом волнение на поверхности шара прекратилось, и на ней образовалось круглое отверстие. Теперь сфера больше всего напоминало Келесу удивлённо раскрытый глаз. Чудовищный зрачок смотрел прямо на Келеса. Багровая пелена заволокла отверстие, а потом наружу выплеснулось пламя и захлестнуло купол.
Удар был сильным; земля задрожала, а Келеса сбило с ног. Казалось, прямо над головами загрохотал гром. Вокруг все рушилось, падали предметы. Келес поднял взгляд. Крыша снова стала непрозрачной, по потолку побежала паутина трещин. Всего лишь внутренняя отделка. Опасности, что дом обрушится, не было. Иначе их ждала бы неминуемая гибель.
Затихавшее эхо грома сменили завывания ветра. Двери больше не срывало с петель, плотно закрытые ставни перестали надсадно дребезжать. Пыль медленно оседала на землю. Тайрисса успокаивала лошадей, Моравен опустился на колени возле скорчившегося ученика. Боросан продолжал внимательно изучать свой прибор. Он щёлкнул по нему пальцами и недоуменно покачал головой.
— Шторм кончился. Невероятно, но он кончился.
Келес бросился к ближайшей двери и распахнул её.
Шторм, без сомнения, миновал. Купол их укрытия ярко светился, затмевая закатное солнце. Все вокруг покрывал порошок таумстона; мерцающая пыль толстым слоем лежала в углах и под дверью. Ещё более поразительное зрелище представлял Колодец, заполненный до краёв. Переливающиеся всеми цветами радуги языки лизали границы нижнего уровня, грозя смыть его обитателей.
На другом конце города две дюжины всадников, выведя из убежища навьюченных лошадей, поскакали на север. Среди них были и разбойники, искавшие древнее оружие, останки героев и месторождения таумстона. Они наверняка припрятали здесь то, что уже нашли; так что если Моравен с Кирасом и не смогут найти и остановить их в Иксилле, у них останется ещё одна возможность — проследить за бандитами на обратной дороге и разведать, где находится тайник.
Мы их остановим.
Келес выпрямился. Это подумал я? Так мог бы сказать Джорим. Задача Келеса состояла в том, чтобы найти дорогу через Иксилл и, по возможности, захоронения, куда наведывались грабители. Приключения — это не для него.
Но почему бы и нет? Рин был и его отцом; в его жилах текла та же кровь, что и у Джорима. Может быть, я чересчур ограничивал себя? Что, если мне — и миру — нужнее то, что делает Джорим, а до него делал наш отец?
Охваченный этой мыслью, он обернулся и улыбнулся своим товарищам.
— Наши соперники уже торопятся в Иксилл. Если там что-то есть, мы найдём это первыми, я вам обещаю.
Моравен кивнул.
— Но, возможно, нам придётся двигаться быстрее, чем нужно для вашей работы.
— Неважно, Мастер Толо. — Келес махнул рукой в печатке в направлении северо-востока. — Вы изрядно помучились со мной, и благодаря вам я здесь. Мне доставит удовольствие помочь вам добиться задуманного. Я уверен, что ваша задача важнее моей. Хотя моему деду это и придётся не по вкусу, я полностью в вашем распоряжении.
Глава пятьдесят четвёртая
Третий день Месяца Волка года Крысы.
Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.
Сто шестьдесят второй год Династии Комира.
Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.
Антурасикан, Морианд.
Наленир.
Это должно прекратиться. Нирати понимала, что дальше так продолжаться не может. Она посмотрела на свои руки, покрытые кровавыми синяками, местами уже пожелтевшими. Они все ещё не прошли, хотя Джанел уехал неделю назад. Она, как могла, скрывала их, но была уверена, что слуги всё равно заметили.
Они их заметили.
И они рассказали матери.
Последовало то, чего и следовало ожидать.
Мать предложила ей откровенно все рассказать. Предложение выглядело совершенно естественно. Они с Нирати часто открыто обсуждали самые разные темы, в том числе касающиеся даже плотской любви. Мать готовила для Нирати настойку когтелапки, чтобы она не забеременела. Тем не менее, Нирати чувствовала, что не может обсуждать с матерью то, что происходило с ней последнее время.
И вряд ли это бы мне помогло.
Сьятси всегда была умной женщиной и признанной мастерицей в искусстве бхотри. Она быстро догадалась, что Джанел чем-то опаивает Нирати, чтобы завладевать её волей. Она добавляла в её питьё собственные настойки, чтобы помешать действию его снадобья.
Может быть, это и помогает, но, скорее всего, то, что он мне даёт, уже просто перестало на меня действовать. Моё тело привыкло к зелью, его требуется все больше и больше, чтобы он мог делать то, что хочет.
Ей нравилось, что действие снадобья ослабевало. Она хотела быть с ним не из-за какой-то настойки; зелье всего лишь заставляло её терять ощущение реальности, так что она могла без раздумий отдаваться его желаниям.
И его желания становились моими.
В своей тёмной ипостаси Джанел обладал невероятным, колдовским обаянием. Он мог быть резким, даже жестоким, он причинял ей боль в те мгновения, когда другой думал бы лишь о том, как доставить ей удовольствие. Он наглядно показал границы её выносливости. Он подводил её к самому краю и держал над пропастью. Каждый раз он уводил её все дальше, поднимая на новую высоту; мысль о падении ужасала Нирати, но она пристрастилась к этим пугающим прогулкам и жаждала все новых впечатлений.
Нирати потрогала кровоподтёк на левом запястье. Она надавила сильнее и почувствовала боль, но на сей раз — не такую уж сильную. Эта боль была ничем по сравнению с тем, что Нирати могла вынести, — теперь она точно это знала. Джанел восхищался её выносливостью, напоминая ей о том, что она до сих пор не знает, в чём её призвание, — и не узнает, если не будет стараться. Он предположил, что Нирати даже может оказаться джесейксаром — мастером, способным приобщиться к магии, используя боль.
Несметное число мыслей пронеслось в её голове, когда он это сказал. Сначала её захлестнула радость. Исцеление свершилось! Она нашла свой талант, она хотела двигаться дальше, узнать, на что она способна. Если у неё получалось, значит, нужно было понять, насколько она талантлива.
Но вслед за радостью Нирати начали одолевать сомнения. Что, если он ошибается? Что, если она схватилась за первое попавшееся предположение, таким образом сразу же ограничив я в поисках? Она провела всю жизнь в попытках отыскать вое предназначение. Если боль не была её талантом, значит, она снова впустую теряла время.
Она доставляла удовольствие Джанелу почти так же, как угождала деду. Это придавало происходившему хоть какой-то смысл но что толку, если она так и не найдёт свой талант?
На этот вопрос требовалось найти ответ. Джанел хотел властвовать над ней, заставлял её исполнять все свои прихоти, делать то что он хотел и как он хотел. Ей было приятно позволять ему это. Она уступала, и он мог творить всё, что ему заблагорассудится. С его помощью Нирати узнала о себе такое, чего и предположить не могла. Несомненно, сама она никогда не зашла бы так далеко.
Он помогает мне найти свой жребий или сбивает с истинного пути?
Прежде её жизнь была простой. С появлением Джанела все изменилось. Он показал ей, что это всего лишь видимость. Она была смертной, как и все прочие, но обладала внутренней силой. Она могла вынести больше, чем другие, и, возможно, могла достичь таким образом джейдана. Возможно, она даже нашла способ это сделать. Она может стать джесейксаром!
Гордость переполняла её, но в то же время мучило чувство противоречия. Какую пользу мог приносить людям маг, обладающий властью над болью? Может быть, к её услугам станет прибегать Госпожа Нефрита и Янтаря, чтобы удовлетворять необычные запросы некоторых посетителей? Нирати не могла представить, для чего ещё могло бы пригодиться это искусство. С его помощью нельзя было ничего создать. Возможно, она могла бы каким-то образом брать на себя чужую боль. Это было бы уже что-то, но ведь подобным образом нельзя исцелять людей, — разве что облегчать их участь. С помощью искусства, которым владела её мать, можно было не только снимать боль, но иногда и лечить. А ей — если она когда-либо достигнет вершин этого мастерства, — не будет дано даже этого.
Нирати приходили в голову и ещё более мрачные мысли. Синяки все дольше не проходили, Джанел давал ей все меньше своего снадобья, а его потребность причинять ей боль все росла. Он по-прежнему был очень нежен после испытаний, делал всё, что она просила, натирал целебной мазью кровоподтёки на её теле, утешал. Чем более жестоким он был, тем ласковее вёл себя потом. Нирати боялась, что в один прекрасный день он сделает что-то такое, чего его ласки уже не смогут поправить. Он может потерять голову, в то время как она будет в его полной власти, и искалечить её.
Вот почему это надо прекратить. Она боялась, и с этим не могсправиться никакое снадобье. Нирати могла смириться с его грубостью и даже жестокостью, но временами, когда его глаза сужались и пылающее лицо искажал звериный оскал, ей казалось, что он перестаёт быть человеком. Ей даже приходило в голову, что он и сам может быть джесейксаром, оттачивавшим с её помощью своё искусство. От этой мысли её пробирала дрожь.
Все это напоминало безумие. И, в свою очередь, приводило к другому безумию. Часто после очередной встречи, а в последнее время и во время встреч, часть её ускользала в Кунджикви. Она переставала слышать собственные стоны, находя успокоение в этом раю, принадлежавшем только ей. Прохладная вода струилась по её телу, тёплый ветер овевал лицо, и постепенно жалобные мольбы о пощаде стихали вдали. Её бездыханное тело оставалось где-то в другом мире, а она бродила по стране своей мечты.
Иногда к ней присоединялся Киро, и они гуляли вместе, — молча. Ни один из них не нуждался в разговорах. Кунджикви стала их убежищем. Оба чувствовали, что их предали; Нирати — Джанел и несправедливость жизни, Киро — собственный сын, внук, Правитель, да и все остальные — стоило лишь подвернуться случаю. Здесь, гуляя вместе с Нирати, омывая ноги в прохладных ручьях, где разноцветные рыбы легонько пощипывали пальцы, он почти забывал о своих страхах.
В Кунджикви дед никого не подозревал в предательстве, не испытывал ненависти. Он был просто уставшим стариком. Его вины не было в том, что на его плечи легла огромная ответственность. Две экспедиции, в которых участвовали его внуки, продолжались успешно, и Киро добавлял все новые линии, заполняя обширные белые пятна на картах и в собственных знаниях о мире. Но оставалось ещё так много неизвестного.
Нирати наконец поняла, что он обращался так холодно с Келесом и Джоримом не потому, что боялся или ненавидел внуков. Он не хотел, чтобы испытания, подобные выпавшим на его долю, сокрушили внуков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Насколько было известно, у разбойников не было карты Иксилла, что обнадёжило Келеса. Он и сам, откровенно говоря, толком не знал ничего. Он располагал лишь старинными легендами да многочисленными слухами, в которые верилось слабо. Джорим сумел бы выведать все у местных или, на худой конец, смог бы понять, что из рассказанного имеет хоть какой-то смысл. Келес пытался найти совпадения с тем, что читал.
Даже внутри укрытия их защитная одежда слабо мерцала неестественным голубым светом, напоминавшим лепестки фиалок. Лошади, в попонах и бахилах из защитной ткани, испуганно шарахались из стороны в сторону, услышав завывания ветра и шорох песка, который буря швыряла на крышу укрытия. Боросан держал в руках какой-то прибор, назначение которого было Келесу неизвестно. Джианридин какое-то время внимательно наблюдал за своим устройством, а потом поднял голову и взглянул на товарищей.
— Он все усиливается. Я никогда не слышал о шторме такой мощи.
Келес взглянул на него.
— Старожилы говорят, что в этом году вершина цикла.
— Да, но зависимость арифметическая. А это шторм такой силы, что впору говорить о геометрической прогрессии. Это плохо. Очень плохо.
Неожиданно завывания ветра перешли в пронзительный писк, а потом звук стал ещё выше и вовсе перестал восприниматься человеческим ухом. Келес чувствовал, как невидимая вибрация сотрясает его тело. Он огляделся, ожидая увидеть, как дрожат стены их убежища. Вместо этого они стали прозрачными. На мгновение укрытие заволокло тучей пыли, а потом завесу словно отдёрнули, и обнажилось средоточие шторма.
Келес смотрел на шторм во все глаза, краем зрения заметив, как Кирас рванул с головы защитный колпак и согнулся пополам в приступе тошноты. Небеса над ними разверзлись. Келес увидел серебристый шар, извергающий чёрные молнии и расцветавший длинными языками багрового пламени. Внезапно поверхность шара растрескалась, словно яичная скорлупа, зеркальный обломок откололся и исчез в выплеснувшемся наружу густом, словно кровь, красном потоке, тут же ставшем черным. Сверкнула молния. Поверхность шара снова была гладкой и блестящей.
Потом волнение на поверхности шара прекратилось, и на ней образовалось круглое отверстие. Теперь сфера больше всего напоминало Келесу удивлённо раскрытый глаз. Чудовищный зрачок смотрел прямо на Келеса. Багровая пелена заволокла отверстие, а потом наружу выплеснулось пламя и захлестнуло купол.
Удар был сильным; земля задрожала, а Келеса сбило с ног. Казалось, прямо над головами загрохотал гром. Вокруг все рушилось, падали предметы. Келес поднял взгляд. Крыша снова стала непрозрачной, по потолку побежала паутина трещин. Всего лишь внутренняя отделка. Опасности, что дом обрушится, не было. Иначе их ждала бы неминуемая гибель.
Затихавшее эхо грома сменили завывания ветра. Двери больше не срывало с петель, плотно закрытые ставни перестали надсадно дребезжать. Пыль медленно оседала на землю. Тайрисса успокаивала лошадей, Моравен опустился на колени возле скорчившегося ученика. Боросан продолжал внимательно изучать свой прибор. Он щёлкнул по нему пальцами и недоуменно покачал головой.
— Шторм кончился. Невероятно, но он кончился.
Келес бросился к ближайшей двери и распахнул её.
Шторм, без сомнения, миновал. Купол их укрытия ярко светился, затмевая закатное солнце. Все вокруг покрывал порошок таумстона; мерцающая пыль толстым слоем лежала в углах и под дверью. Ещё более поразительное зрелище представлял Колодец, заполненный до краёв. Переливающиеся всеми цветами радуги языки лизали границы нижнего уровня, грозя смыть его обитателей.
На другом конце города две дюжины всадников, выведя из убежища навьюченных лошадей, поскакали на север. Среди них были и разбойники, искавшие древнее оружие, останки героев и месторождения таумстона. Они наверняка припрятали здесь то, что уже нашли; так что если Моравен с Кирасом и не смогут найти и остановить их в Иксилле, у них останется ещё одна возможность — проследить за бандитами на обратной дороге и разведать, где находится тайник.
Мы их остановим.
Келес выпрямился. Это подумал я? Так мог бы сказать Джорим. Задача Келеса состояла в том, чтобы найти дорогу через Иксилл и, по возможности, захоронения, куда наведывались грабители. Приключения — это не для него.
Но почему бы и нет? Рин был и его отцом; в его жилах текла та же кровь, что и у Джорима. Может быть, я чересчур ограничивал себя? Что, если мне — и миру — нужнее то, что делает Джорим, а до него делал наш отец?
Охваченный этой мыслью, он обернулся и улыбнулся своим товарищам.
— Наши соперники уже торопятся в Иксилл. Если там что-то есть, мы найдём это первыми, я вам обещаю.
Моравен кивнул.
— Но, возможно, нам придётся двигаться быстрее, чем нужно для вашей работы.
— Неважно, Мастер Толо. — Келес махнул рукой в печатке в направлении северо-востока. — Вы изрядно помучились со мной, и благодаря вам я здесь. Мне доставит удовольствие помочь вам добиться задуманного. Я уверен, что ваша задача важнее моей. Хотя моему деду это и придётся не по вкусу, я полностью в вашем распоряжении.
Глава пятьдесят четвёртая
Третий день Месяца Волка года Крысы.
Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.
Сто шестьдесят второй год Династии Комира.
Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.
Антурасикан, Морианд.
Наленир.
Это должно прекратиться. Нирати понимала, что дальше так продолжаться не может. Она посмотрела на свои руки, покрытые кровавыми синяками, местами уже пожелтевшими. Они все ещё не прошли, хотя Джанел уехал неделю назад. Она, как могла, скрывала их, но была уверена, что слуги всё равно заметили.
Они их заметили.
И они рассказали матери.
Последовало то, чего и следовало ожидать.
Мать предложила ей откровенно все рассказать. Предложение выглядело совершенно естественно. Они с Нирати часто открыто обсуждали самые разные темы, в том числе касающиеся даже плотской любви. Мать готовила для Нирати настойку когтелапки, чтобы она не забеременела. Тем не менее, Нирати чувствовала, что не может обсуждать с матерью то, что происходило с ней последнее время.
И вряд ли это бы мне помогло.
Сьятси всегда была умной женщиной и признанной мастерицей в искусстве бхотри. Она быстро догадалась, что Джанел чем-то опаивает Нирати, чтобы завладевать её волей. Она добавляла в её питьё собственные настойки, чтобы помешать действию его снадобья.
Может быть, это и помогает, но, скорее всего, то, что он мне даёт, уже просто перестало на меня действовать. Моё тело привыкло к зелью, его требуется все больше и больше, чтобы он мог делать то, что хочет.
Ей нравилось, что действие снадобья ослабевало. Она хотела быть с ним не из-за какой-то настойки; зелье всего лишь заставляло её терять ощущение реальности, так что она могла без раздумий отдаваться его желаниям.
И его желания становились моими.
В своей тёмной ипостаси Джанел обладал невероятным, колдовским обаянием. Он мог быть резким, даже жестоким, он причинял ей боль в те мгновения, когда другой думал бы лишь о том, как доставить ей удовольствие. Он наглядно показал границы её выносливости. Он подводил её к самому краю и держал над пропастью. Каждый раз он уводил её все дальше, поднимая на новую высоту; мысль о падении ужасала Нирати, но она пристрастилась к этим пугающим прогулкам и жаждала все новых впечатлений.
Нирати потрогала кровоподтёк на левом запястье. Она надавила сильнее и почувствовала боль, но на сей раз — не такую уж сильную. Эта боль была ничем по сравнению с тем, что Нирати могла вынести, — теперь она точно это знала. Джанел восхищался её выносливостью, напоминая ей о том, что она до сих пор не знает, в чём её призвание, — и не узнает, если не будет стараться. Он предположил, что Нирати даже может оказаться джесейксаром — мастером, способным приобщиться к магии, используя боль.
Несметное число мыслей пронеслось в её голове, когда он это сказал. Сначала её захлестнула радость. Исцеление свершилось! Она нашла свой талант, она хотела двигаться дальше, узнать, на что она способна. Если у неё получалось, значит, нужно было понять, насколько она талантлива.
Но вслед за радостью Нирати начали одолевать сомнения. Что, если он ошибается? Что, если она схватилась за первое попавшееся предположение, таким образом сразу же ограничив я в поисках? Она провела всю жизнь в попытках отыскать вое предназначение. Если боль не была её талантом, значит, она снова впустую теряла время.
Она доставляла удовольствие Джанелу почти так же, как угождала деду. Это придавало происходившему хоть какой-то смысл но что толку, если она так и не найдёт свой талант?
На этот вопрос требовалось найти ответ. Джанел хотел властвовать над ней, заставлял её исполнять все свои прихоти, делать то что он хотел и как он хотел. Ей было приятно позволять ему это. Она уступала, и он мог творить всё, что ему заблагорассудится. С его помощью Нирати узнала о себе такое, чего и предположить не могла. Несомненно, сама она никогда не зашла бы так далеко.
Он помогает мне найти свой жребий или сбивает с истинного пути?
Прежде её жизнь была простой. С появлением Джанела все изменилось. Он показал ей, что это всего лишь видимость. Она была смертной, как и все прочие, но обладала внутренней силой. Она могла вынести больше, чем другие, и, возможно, могла достичь таким образом джейдана. Возможно, она даже нашла способ это сделать. Она может стать джесейксаром!
Гордость переполняла её, но в то же время мучило чувство противоречия. Какую пользу мог приносить людям маг, обладающий властью над болью? Может быть, к её услугам станет прибегать Госпожа Нефрита и Янтаря, чтобы удовлетворять необычные запросы некоторых посетителей? Нирати не могла представить, для чего ещё могло бы пригодиться это искусство. С его помощью нельзя было ничего создать. Возможно, она могла бы каким-то образом брать на себя чужую боль. Это было бы уже что-то, но ведь подобным образом нельзя исцелять людей, — разве что облегчать их участь. С помощью искусства, которым владела её мать, можно было не только снимать боль, но иногда и лечить. А ей — если она когда-либо достигнет вершин этого мастерства, — не будет дано даже этого.
Нирати приходили в голову и ещё более мрачные мысли. Синяки все дольше не проходили, Джанел давал ей все меньше своего снадобья, а его потребность причинять ей боль все росла. Он по-прежнему был очень нежен после испытаний, делал всё, что она просила, натирал целебной мазью кровоподтёки на её теле, утешал. Чем более жестоким он был, тем ласковее вёл себя потом. Нирати боялась, что в один прекрасный день он сделает что-то такое, чего его ласки уже не смогут поправить. Он может потерять голову, в то время как она будет в его полной власти, и искалечить её.
Вот почему это надо прекратить. Она боялась, и с этим не могсправиться никакое снадобье. Нирати могла смириться с его грубостью и даже жестокостью, но временами, когда его глаза сужались и пылающее лицо искажал звериный оскал, ей казалось, что он перестаёт быть человеком. Ей даже приходило в голову, что он и сам может быть джесейксаром, оттачивавшим с её помощью своё искусство. От этой мысли её пробирала дрожь.
Все это напоминало безумие. И, в свою очередь, приводило к другому безумию. Часто после очередной встречи, а в последнее время и во время встреч, часть её ускользала в Кунджикви. Она переставала слышать собственные стоны, находя успокоение в этом раю, принадлежавшем только ей. Прохладная вода струилась по её телу, тёплый ветер овевал лицо, и постепенно жалобные мольбы о пощаде стихали вдали. Её бездыханное тело оставалось где-то в другом мире, а она бродила по стране своей мечты.
Иногда к ней присоединялся Киро, и они гуляли вместе, — молча. Ни один из них не нуждался в разговорах. Кунджикви стала их убежищем. Оба чувствовали, что их предали; Нирати — Джанел и несправедливость жизни, Киро — собственный сын, внук, Правитель, да и все остальные — стоило лишь подвернуться случаю. Здесь, гуляя вместе с Нирати, омывая ноги в прохладных ручьях, где разноцветные рыбы легонько пощипывали пальцы, он почти забывал о своих страхах.
В Кунджикви дед никого не подозревал в предательстве, не испытывал ненависти. Он был просто уставшим стариком. Его вины не было в том, что на его плечи легла огромная ответственность. Две экспедиции, в которых участвовали его внуки, продолжались успешно, и Киро добавлял все новые линии, заполняя обширные белые пятна на картах и в собственных знаниях о мире. Но оставалось ещё так много неизвестного.
Нирати наконец поняла, что он обращался так холодно с Келесом и Джоримом не потому, что боялся или ненавидел внуков. Он не хотел, чтобы испытания, подобные выпавшим на его долю, сокрушили внуков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74