”
Тут у него подкосились колени, он грохнулся на задницу, да так резко, что у него вырвался вздох.
Закрыв лицо руками, он стал мотать головой.
Я не знал, что делать. Сказать было нечего. Он убил людей. Я не знал всех обстоятельств, но он был вынужден. Он не убивал их хладнокровно, конечно, он не мог это сделать хладнокровно. И тут меня как молотом по животу хватило. Как будто наконец я нашел верное слово. Но ведь не мог мой брат… Я раздавил эту мысль. Может, это был Дин Скилтон. Я бы про него такому поверил. Он ведь шатается по лагерю, засунув револьвер за пояс, как двухцентовый Джон Уэйн. Да, Дин, это был Дин. Он так разозлился на этих людей за то, что они уперли нашу драгоценную провизию, что застрелил их на месте, пока они слизывали персиковый сок с пальцев. Вот гад…
И тут я снова посмотрел на Стивена. Он всхлипывал, закрыв лицо руками, и слезы текли по пальцам, по локтям, оставляя блестящие следы.
Я вспомнил, как он случайно выстрелил в меня бекасинником. Как он тогда боялся, что меня убил! Он в тот вечер все обнимал меня, когда мы смотрели телевизор, и у меня голова была забинтована, как у мумии. Он даже купил мне коробку конфет из тех денег, что собирал на компьютерную игру.
Я мог сделать только одно.
Сел рядом, обнял его за плечи и сидел, пока он плакал.
36
Через десять минут мы пошли дальше. У Стивена был вид полностью опустошенный, но успокоенный. Он даже был больше похож на человека, чем в последние дни.
Когда мы подошли к гребню холма, я уже почти видел, как работает мысль за его синими глазами. Произошли серьезные изменения, Стивен выглядел старше, как-то мудрее.
Он спокойно сказал:
- Пришли. - И дал мне бинокль. - Скажи, если увидишь то же, что и я.
Подо мной в ясном вечернем свете расстилались возделанные поля, уходящие к Лидсу. Среди них расположились два маленьких городка и с десяток деревень, в том числе Ферберн, и леса с лугами, в которых наверняка кишели сотни тысяч людей. И больше половины из них теперь голодают.
Виднелись церковные шпили, отблески солнца на стеклах далеких теплиц, железная дорога, блестящая серебряной нитью среди пейзажа, купы деревьев, похожих на зеленую пену, широкая черная лента канала, разрезающая поля от горизонта в нашу сторону. И далекие белые параллелепипеды, которые могли быть только промышленными складами, и…
Черт побери.
Я снова посмотрел на канал.
Ни хрена это был не канал. Слишком большой. И в любом случае слишком широкий, не меньше километра. И я знал, что такого канала нет. Ни в Йоркшире, ни в Англии, ни на всей этой дурацкой планете.
Но он был. Длинный, с прямыми краями, черный как сажа, километр в ширину, прорезающий зеленый пейзаж.
- Ты видел, - сказал Стивен. Сказал, а не спросил. Он знал.
- Да, я видел. - Я поднял бинокль. - Что это такое, как ты думаешь?
- Я не думаю, я знаю. Мы были здесь сегодня утром с Викторией.
Я удивленно посмотрел на него:
- С Викторией?
Он пожал плечами:
- Ты, может быть, заметил, что она часами гуляет одна. Она это заметила первой и сказала мне. Посмотри еще раз. - Он показал рукой. - В сторону горизонта.
Я поглядел в бинокль.
- Ни фига себе!
- Ты их видишь?
- Два, три… четыре… пять.
- Зловещий у них вид, правда?
Он был прав. Вид действительно был зловещий. В бинокль видны были пять черных полос, из которых я самую большую сперва принял за огромный адской черноты канал. Знаете, как ребенок рисует солнышко? Большая блямба, а от нее отходят лучи. Теперь представьте себе ребенка-гиганта ростом в десять километров с большим мелком в руке, который рисует вот такое солнышко С лучиками. Только солнце вышло черное. И размером с город, у самого горизонта. Черные лучи шли прямо к нам, как костистые пальцы старухи смерти.
- И что? - спросил я, кивая в сторону черной полосы, которая показывала точно на нас. - Оно ширится.
Стивен мрачно кивнул.
- Я думаю, что жар быстрее находит дорогу к поверхности по линиям напряжения или трещинам в земной коре. Сейчас почва настолько нагрелась, что горят растения.
Я снова поднял бинокль. Там и сям поднимался к небу дым - жар, истекающий из земной коры, зажигал лесные пожары или это вспыхивали дома.
Стивен обернулся ко мне.
- Бен Кавеллеро был прав, что услал нас из Ферберна. Но этого мало.
- Так что нам делать?
- Прежде всего придется прекратить вести себя, как дети в летнем походе.
- Я думаю, сегодня утром это кончилось.
Он снова кивнул.
- И теперь нам придется осознать, что мир переменился. И мы должны перемениться вместе с ним - или погибнуть.
Я глядел на палец черного пепла, ползущий вперед медленно, но неумолимо, и я знал, что Стивен прав.
37
Тьма. Абсолютная, полная тьма.
Ничего не видно. Но я знал, что лежу на пустоши. Голую спину и ноги колет вереск. На мне только шорты - ничего больше.
И не слышно ни звука. Безмолвие. Полная тишина.
Но я чувствую чье-то приближение и вскакиваю.
Кто-то или что-то идет ко мне через пустошь.
Из темноты выступает силуэт. Я вижу только массивный серый контур, большую голову, чувствую силу и целеустремленность, с которой этот силуэт движется ко мне.
Прямо ко мне. Я отскакиваю назад, готовый отбиваться зубами и ногтями, если придется.
Оступившись на кочке, я падаю на спину.
Серая фигура пробегает мимо, мускулистые ноги уносят ее прочь.
Слава Господу, он меня даже не заметил.
Но что случилось? Почему я лежу здесь на пустоши, одетый только в шорты? Почему не помню, как вышел из палатки и пришел сюда?
Я спятил.
На нас напали ночью? Может, я под властью инстинкта бежал из лагеря, ничего не видя, когда банда голодающих беженцев разнесла все и вся, гонимая необходимостью добыть еду?
Я сел, и по голове побежали мурашки: будто мне кто-то в волосы насыпал горсть мокриц. От ощущения царапающих холодных ножек меня передернуло.
И тут я невольно ахнул, потому что из темноты выбежали еще несколько.
Я ничего толком не разглядел. Скорее это была догадка о бегущих мимо меня силуэтах. Бегущих целенаправленно, как на гонках. Они куда-то должны были попасть и спешили туда изо всех сил.
Когда кто-нибудь из бегущих налетит на меня, было только вопросом времени, и потому я начал вставать.
И даже не успел упереться руками в землю, как меня хлопнули по плечам чьи-то руки и развернули с силой гориллы. Нет, не одна пара рук. Меня прижимали носом в землю чьи-то ладони, и я уже думал, что сейчас меня раздавит.
Видеть я ничего не видел, но чувствовал непрестанный поток бегущих.
Зачем меня держали, я не знаю. Сначала я думал, что меня положили, чтобы я не мешал этой странной миграции серых фигур. Но потом возникло впечатление, что меня осматривают, зафиксировав неподвижно. Я попытался шевельнуться, но меня прижали с полдюжины ладоней, давление было невыносимо. Не давали дышать. Я задыхался. Тяжесть неимоверная. Ребра начинали трещать.
Секунды превратились в минуты, я застонал от боли. Перед глазами замелькали вспышки, руки и ноги онемели. Я не знал, лежу ли я на этой проклятой пустоши, в палатке или у себя дома. Я открыл глаза, увидел знакомые синие шторы своей комнаты, постеры на стенах, гитару у стены.
- Хорошая новость: завтрак будет, когда захочешь. - Голос мамы; она надевала свой черный жакет. - И плохая новость: придется тебе взять его самому.
- Куда ты? - Мысли завертелись как бешеные. Господи, ну и похмелье! - Зачем тебе этот черный жакет?
- Должна хорошо выглядеть, - улыбнулась она и отвела назад прядь черных волос.
- Что-то важное?
- Важное. Когда ты этой ночью ласкался с Кэролайн, я сгорела заживо в машине в Турине. Ты наверняка видел извержение вулкана в центре города. Страшное извержение.
- Мама…
- Спешу. Мертвым лежит дальняя дорога.
- Мама, не уходи! - Я попытался вылезти из кровати, но запутался ногами в одеяле. - Не уходи!
Я знал, что это сон. Но ужас резал меня пополам. Но тогда что же? Может, эти загадочные серые решили разорвать меня пополам? Страшная боль стреляла от шеи по спине вниз, будто меня ломали, как сухую палку.
- Мама! Мама!
- Тише, а то ты так орешь, что мертвого разбудишь. У меня все плыло перед глазами. Кто-то подошел ко мне. Я не знал, кто это, но хотел представить, будто это мама входит в мою комнату, мимо гитары, мимо колонок, переступая через одежду, которую я бросил на пол - как всегда.
- Рик, мне действительно пора. Это трудно объяснить, но вроде как если тебя зовут куда-то. Мне надо туда. Бабушка и дедушка уже там. Может, это не так и плохо. Подними голову, Рик, я тебя поцелую на прощание.
Она взяла меня руками за виски и подняла мое лицо к себе. Перед глазами все плыло, потолок был не такой как надо, не было лампы на обычном месте. Но я заставлял себя видеть мамино лицо, черные волосы с примесью седины, ласковые синие глаза, розовые губы, миллион раз целовавшие меня еще с тех пор, как я прыгал у нее на коленях с сопливым носом, и до моих нахальных девятнадцати лет; тогда она поцеловала меня в щеку перед всем оркестром, куда меня взяли на выступление, и она отлично знала, как они будут меня дразнить всю дорогу до Лидса или Уэйкфилда или где мы тогда играли.
Силы у меня не осталось ни в руках, ни в ногах; я лежал, как парализованный, когда она подняла мое лицо к губам.
- Спокойной ночи, Рик, сладких снов.
Тут у меня в глазах прояснилось. Я увидел, что лицо надо мной - не мамино.
Я завопил. Вопль вырвался из глотки, и в нем слышались потрясение и чистейший, неприкрытый страх.
38
Стенно только глянул на меня.
- Ты их тоже видел?
Я хотел уйти, но он поймал меня за руку.
- Не темни, Рик. Ты видел серых. Видел?
Я глядел на него, готовый все отрицать.
- Видел! - прошипел он с каким-то триумфом. - Ты видел серых. И ты с ними был.
- Я ничего не видел. Слушай, я устал. Хочу спокойно выпить кофе и пойти спать.
- Тогда давай. - Он придержал для меня полог палатки. - Заползай в эту чертову палатку и притворяйся, что ничего не было. Притворись, что ты не проснулся в миле от палатки, понятия не имея, как ты туда попал. Притворись, что ты не выходил отлить, а потом не смотрел на часы и не увидел, что прошло не две минуты, а целый час.
- Стенно, заткнись, - сказал я. Я был усталым, я чуял опасность. Стенно напирал, а я не хотел иметь ничего общего с…
- Ну конечно, - продолжал Стенно. - Ты не видел, как кто-то смотрит на тебя ночью. Ты не видел их толстой серой кожи; правда, она похожа на шкуру носорога? Ах нет, ты их не видел, да, Рикки? - Глаза у Стенно заблестели, я вспомнил тот день в гараже Фуллвуда. - Чего ты боишься это признать? Ты боишься признать, что они глядели тебе в глаза, распластав тебя на земле? Прав я, Рикки? Или все-таки прав?
- Заткнись.
- Боишься назвать цвет их глаз? Не такие синие, как у тебя или большого брата Стивена?
- Отвали.
- Боишься, что тебя примут за сумасшедшего?
- Нет.
- Признай, что ты их видел… Что видел их все время после вечеринки у Бена.
- Ничего я не видел.
- Боишься, что Кейт Робинсон от тебя отвернется? Я глянул на него взглядом, без слов говорившим: “Отвали по-хорошему”.
- Кейт Робинсон, да? Ты же ее знаешь… Она моей жене сказала, что ты ей нравишься.
Я огляделся. Народ оторвался от завтрака и смотрел в нашу сторону, явно ожидая, что сейчас начнется настоящая драка. Кэролайн поднялась на ноги, глядела тревожно.
- Ну-ну. - Стенно покачал головой. - Тех трех бедняг, что мы убили на пустоши, ты не испугался. Но правды ты боишься. Ты даже боишься признать, что знаешь цвет их глаз. Ну, Рик! С этих серых лиц - какие глаза на тебя смотрели?
У меня было два выхода. Первый: дать ему в челюсть. Я выбрал второй.
- Красные у них глаза, - сказал я тихо. И на этот раз уже я поймал его за рукав. - А теперь пошли, расскажешь мне все, что о них знаешь.
Мы спустились по лощине и сели в тени развесистых дубов. Я нес две кружки кофе и одну протянул Стенно. Мы сели рядом на поваленное дерево и поглядели на долину, полосатую от теней деревьев.
- Прежде всего, Рик, - начал Стенно, - я должен извиниться.
- Не стоит.
- Нет, ты все же извини, Рик, потому что я последний месяц вел себя… чертовски странно, скажем так. Еще с вечеринки, помнишь? Я влетел, перемазанный кровью, но сам я этого даже не помню. На самом деле здесь один большой провал. Я через все это прошел, как зомби. Ничего даже не помню, кроме…
- Кроме серых.
Он кивнул. Глаза его затуманились, стали далекими.
- Только они и были реальны. Да, я вроде бы помню это собрание у Бена, где тоже я… выступил. Потом куда-то рванул. Но мне было страшно. Не знаю, почему. Вся эта история с беженцами, ядовитым газом в Лидсе, это было как сон… как не настоящее. И только ночь была реальной, когда я видел, как они повсюду бродят.
- Серые?
- Да, я их вижу. Но больше никто не видит. Я сказал Сью, но она мне просто не верит. - Он посмотрел на меня пристально. - Из нас из всех, Рик, ты, наверное, единственный, кроме меня, кто видит.
- Но ведь они не могут быть невидимы для других?
- Может, и могут. - Он припал к кружке, потом заговорил снова. У него в глазах появился блеск евангелиста, будто он сообщает что-то столь же чудесное, сколь и ужасное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Тут у него подкосились колени, он грохнулся на задницу, да так резко, что у него вырвался вздох.
Закрыв лицо руками, он стал мотать головой.
Я не знал, что делать. Сказать было нечего. Он убил людей. Я не знал всех обстоятельств, но он был вынужден. Он не убивал их хладнокровно, конечно, он не мог это сделать хладнокровно. И тут меня как молотом по животу хватило. Как будто наконец я нашел верное слово. Но ведь не мог мой брат… Я раздавил эту мысль. Может, это был Дин Скилтон. Я бы про него такому поверил. Он ведь шатается по лагерю, засунув револьвер за пояс, как двухцентовый Джон Уэйн. Да, Дин, это был Дин. Он так разозлился на этих людей за то, что они уперли нашу драгоценную провизию, что застрелил их на месте, пока они слизывали персиковый сок с пальцев. Вот гад…
И тут я снова посмотрел на Стивена. Он всхлипывал, закрыв лицо руками, и слезы текли по пальцам, по локтям, оставляя блестящие следы.
Я вспомнил, как он случайно выстрелил в меня бекасинником. Как он тогда боялся, что меня убил! Он в тот вечер все обнимал меня, когда мы смотрели телевизор, и у меня голова была забинтована, как у мумии. Он даже купил мне коробку конфет из тех денег, что собирал на компьютерную игру.
Я мог сделать только одно.
Сел рядом, обнял его за плечи и сидел, пока он плакал.
36
Через десять минут мы пошли дальше. У Стивена был вид полностью опустошенный, но успокоенный. Он даже был больше похож на человека, чем в последние дни.
Когда мы подошли к гребню холма, я уже почти видел, как работает мысль за его синими глазами. Произошли серьезные изменения, Стивен выглядел старше, как-то мудрее.
Он спокойно сказал:
- Пришли. - И дал мне бинокль. - Скажи, если увидишь то же, что и я.
Подо мной в ясном вечернем свете расстилались возделанные поля, уходящие к Лидсу. Среди них расположились два маленьких городка и с десяток деревень, в том числе Ферберн, и леса с лугами, в которых наверняка кишели сотни тысяч людей. И больше половины из них теперь голодают.
Виднелись церковные шпили, отблески солнца на стеклах далеких теплиц, железная дорога, блестящая серебряной нитью среди пейзажа, купы деревьев, похожих на зеленую пену, широкая черная лента канала, разрезающая поля от горизонта в нашу сторону. И далекие белые параллелепипеды, которые могли быть только промышленными складами, и…
Черт побери.
Я снова посмотрел на канал.
Ни хрена это был не канал. Слишком большой. И в любом случае слишком широкий, не меньше километра. И я знал, что такого канала нет. Ни в Йоркшире, ни в Англии, ни на всей этой дурацкой планете.
Но он был. Длинный, с прямыми краями, черный как сажа, километр в ширину, прорезающий зеленый пейзаж.
- Ты видел, - сказал Стивен. Сказал, а не спросил. Он знал.
- Да, я видел. - Я поднял бинокль. - Что это такое, как ты думаешь?
- Я не думаю, я знаю. Мы были здесь сегодня утром с Викторией.
Я удивленно посмотрел на него:
- С Викторией?
Он пожал плечами:
- Ты, может быть, заметил, что она часами гуляет одна. Она это заметила первой и сказала мне. Посмотри еще раз. - Он показал рукой. - В сторону горизонта.
Я поглядел в бинокль.
- Ни фига себе!
- Ты их видишь?
- Два, три… четыре… пять.
- Зловещий у них вид, правда?
Он был прав. Вид действительно был зловещий. В бинокль видны были пять черных полос, из которых я самую большую сперва принял за огромный адской черноты канал. Знаете, как ребенок рисует солнышко? Большая блямба, а от нее отходят лучи. Теперь представьте себе ребенка-гиганта ростом в десять километров с большим мелком в руке, который рисует вот такое солнышко С лучиками. Только солнце вышло черное. И размером с город, у самого горизонта. Черные лучи шли прямо к нам, как костистые пальцы старухи смерти.
- И что? - спросил я, кивая в сторону черной полосы, которая показывала точно на нас. - Оно ширится.
Стивен мрачно кивнул.
- Я думаю, что жар быстрее находит дорогу к поверхности по линиям напряжения или трещинам в земной коре. Сейчас почва настолько нагрелась, что горят растения.
Я снова поднял бинокль. Там и сям поднимался к небу дым - жар, истекающий из земной коры, зажигал лесные пожары или это вспыхивали дома.
Стивен обернулся ко мне.
- Бен Кавеллеро был прав, что услал нас из Ферберна. Но этого мало.
- Так что нам делать?
- Прежде всего придется прекратить вести себя, как дети в летнем походе.
- Я думаю, сегодня утром это кончилось.
Он снова кивнул.
- И теперь нам придется осознать, что мир переменился. И мы должны перемениться вместе с ним - или погибнуть.
Я глядел на палец черного пепла, ползущий вперед медленно, но неумолимо, и я знал, что Стивен прав.
37
Тьма. Абсолютная, полная тьма.
Ничего не видно. Но я знал, что лежу на пустоши. Голую спину и ноги колет вереск. На мне только шорты - ничего больше.
И не слышно ни звука. Безмолвие. Полная тишина.
Но я чувствую чье-то приближение и вскакиваю.
Кто-то или что-то идет ко мне через пустошь.
Из темноты выступает силуэт. Я вижу только массивный серый контур, большую голову, чувствую силу и целеустремленность, с которой этот силуэт движется ко мне.
Прямо ко мне. Я отскакиваю назад, готовый отбиваться зубами и ногтями, если придется.
Оступившись на кочке, я падаю на спину.
Серая фигура пробегает мимо, мускулистые ноги уносят ее прочь.
Слава Господу, он меня даже не заметил.
Но что случилось? Почему я лежу здесь на пустоши, одетый только в шорты? Почему не помню, как вышел из палатки и пришел сюда?
Я спятил.
На нас напали ночью? Может, я под властью инстинкта бежал из лагеря, ничего не видя, когда банда голодающих беженцев разнесла все и вся, гонимая необходимостью добыть еду?
Я сел, и по голове побежали мурашки: будто мне кто-то в волосы насыпал горсть мокриц. От ощущения царапающих холодных ножек меня передернуло.
И тут я невольно ахнул, потому что из темноты выбежали еще несколько.
Я ничего толком не разглядел. Скорее это была догадка о бегущих мимо меня силуэтах. Бегущих целенаправленно, как на гонках. Они куда-то должны были попасть и спешили туда изо всех сил.
Когда кто-нибудь из бегущих налетит на меня, было только вопросом времени, и потому я начал вставать.
И даже не успел упереться руками в землю, как меня хлопнули по плечам чьи-то руки и развернули с силой гориллы. Нет, не одна пара рук. Меня прижимали носом в землю чьи-то ладони, и я уже думал, что сейчас меня раздавит.
Видеть я ничего не видел, но чувствовал непрестанный поток бегущих.
Зачем меня держали, я не знаю. Сначала я думал, что меня положили, чтобы я не мешал этой странной миграции серых фигур. Но потом возникло впечатление, что меня осматривают, зафиксировав неподвижно. Я попытался шевельнуться, но меня прижали с полдюжины ладоней, давление было невыносимо. Не давали дышать. Я задыхался. Тяжесть неимоверная. Ребра начинали трещать.
Секунды превратились в минуты, я застонал от боли. Перед глазами замелькали вспышки, руки и ноги онемели. Я не знал, лежу ли я на этой проклятой пустоши, в палатке или у себя дома. Я открыл глаза, увидел знакомые синие шторы своей комнаты, постеры на стенах, гитару у стены.
- Хорошая новость: завтрак будет, когда захочешь. - Голос мамы; она надевала свой черный жакет. - И плохая новость: придется тебе взять его самому.
- Куда ты? - Мысли завертелись как бешеные. Господи, ну и похмелье! - Зачем тебе этот черный жакет?
- Должна хорошо выглядеть, - улыбнулась она и отвела назад прядь черных волос.
- Что-то важное?
- Важное. Когда ты этой ночью ласкался с Кэролайн, я сгорела заживо в машине в Турине. Ты наверняка видел извержение вулкана в центре города. Страшное извержение.
- Мама…
- Спешу. Мертвым лежит дальняя дорога.
- Мама, не уходи! - Я попытался вылезти из кровати, но запутался ногами в одеяле. - Не уходи!
Я знал, что это сон. Но ужас резал меня пополам. Но тогда что же? Может, эти загадочные серые решили разорвать меня пополам? Страшная боль стреляла от шеи по спине вниз, будто меня ломали, как сухую палку.
- Мама! Мама!
- Тише, а то ты так орешь, что мертвого разбудишь. У меня все плыло перед глазами. Кто-то подошел ко мне. Я не знал, кто это, но хотел представить, будто это мама входит в мою комнату, мимо гитары, мимо колонок, переступая через одежду, которую я бросил на пол - как всегда.
- Рик, мне действительно пора. Это трудно объяснить, но вроде как если тебя зовут куда-то. Мне надо туда. Бабушка и дедушка уже там. Может, это не так и плохо. Подними голову, Рик, я тебя поцелую на прощание.
Она взяла меня руками за виски и подняла мое лицо к себе. Перед глазами все плыло, потолок был не такой как надо, не было лампы на обычном месте. Но я заставлял себя видеть мамино лицо, черные волосы с примесью седины, ласковые синие глаза, розовые губы, миллион раз целовавшие меня еще с тех пор, как я прыгал у нее на коленях с сопливым носом, и до моих нахальных девятнадцати лет; тогда она поцеловала меня в щеку перед всем оркестром, куда меня взяли на выступление, и она отлично знала, как они будут меня дразнить всю дорогу до Лидса или Уэйкфилда или где мы тогда играли.
Силы у меня не осталось ни в руках, ни в ногах; я лежал, как парализованный, когда она подняла мое лицо к губам.
- Спокойной ночи, Рик, сладких снов.
Тут у меня в глазах прояснилось. Я увидел, что лицо надо мной - не мамино.
Я завопил. Вопль вырвался из глотки, и в нем слышались потрясение и чистейший, неприкрытый страх.
38
Стенно только глянул на меня.
- Ты их тоже видел?
Я хотел уйти, но он поймал меня за руку.
- Не темни, Рик. Ты видел серых. Видел?
Я глядел на него, готовый все отрицать.
- Видел! - прошипел он с каким-то триумфом. - Ты видел серых. И ты с ними был.
- Я ничего не видел. Слушай, я устал. Хочу спокойно выпить кофе и пойти спать.
- Тогда давай. - Он придержал для меня полог палатки. - Заползай в эту чертову палатку и притворяйся, что ничего не было. Притворись, что ты не проснулся в миле от палатки, понятия не имея, как ты туда попал. Притворись, что ты не выходил отлить, а потом не смотрел на часы и не увидел, что прошло не две минуты, а целый час.
- Стенно, заткнись, - сказал я. Я был усталым, я чуял опасность. Стенно напирал, а я не хотел иметь ничего общего с…
- Ну конечно, - продолжал Стенно. - Ты не видел, как кто-то смотрит на тебя ночью. Ты не видел их толстой серой кожи; правда, она похожа на шкуру носорога? Ах нет, ты их не видел, да, Рикки? - Глаза у Стенно заблестели, я вспомнил тот день в гараже Фуллвуда. - Чего ты боишься это признать? Ты боишься признать, что они глядели тебе в глаза, распластав тебя на земле? Прав я, Рикки? Или все-таки прав?
- Заткнись.
- Боишься назвать цвет их глаз? Не такие синие, как у тебя или большого брата Стивена?
- Отвали.
- Боишься, что тебя примут за сумасшедшего?
- Нет.
- Признай, что ты их видел… Что видел их все время после вечеринки у Бена.
- Ничего я не видел.
- Боишься, что Кейт Робинсон от тебя отвернется? Я глянул на него взглядом, без слов говорившим: “Отвали по-хорошему”.
- Кейт Робинсон, да? Ты же ее знаешь… Она моей жене сказала, что ты ей нравишься.
Я огляделся. Народ оторвался от завтрака и смотрел в нашу сторону, явно ожидая, что сейчас начнется настоящая драка. Кэролайн поднялась на ноги, глядела тревожно.
- Ну-ну. - Стенно покачал головой. - Тех трех бедняг, что мы убили на пустоши, ты не испугался. Но правды ты боишься. Ты даже боишься признать, что знаешь цвет их глаз. Ну, Рик! С этих серых лиц - какие глаза на тебя смотрели?
У меня было два выхода. Первый: дать ему в челюсть. Я выбрал второй.
- Красные у них глаза, - сказал я тихо. И на этот раз уже я поймал его за рукав. - А теперь пошли, расскажешь мне все, что о них знаешь.
Мы спустились по лощине и сели в тени развесистых дубов. Я нес две кружки кофе и одну протянул Стенно. Мы сели рядом на поваленное дерево и поглядели на долину, полосатую от теней деревьев.
- Прежде всего, Рик, - начал Стенно, - я должен извиниться.
- Не стоит.
- Нет, ты все же извини, Рик, потому что я последний месяц вел себя… чертовски странно, скажем так. Еще с вечеринки, помнишь? Я влетел, перемазанный кровью, но сам я этого даже не помню. На самом деле здесь один большой провал. Я через все это прошел, как зомби. Ничего даже не помню, кроме…
- Кроме серых.
Он кивнул. Глаза его затуманились, стали далекими.
- Только они и были реальны. Да, я вроде бы помню это собрание у Бена, где тоже я… выступил. Потом куда-то рванул. Но мне было страшно. Не знаю, почему. Вся эта история с беженцами, ядовитым газом в Лидсе, это было как сон… как не настоящее. И только ночь была реальной, когда я видел, как они повсюду бродят.
- Серые?
- Да, я их вижу. Но больше никто не видит. Я сказал Сью, но она мне просто не верит. - Он посмотрел на меня пристально. - Из нас из всех, Рик, ты, наверное, единственный, кроме меня, кто видит.
- Но ведь они не могут быть невидимы для других?
- Может, и могут. - Он припал к кружке, потом заговорил снова. У него в глазах появился блеск евангелиста, будто он сообщает что-то столь же чудесное, сколь и ужасное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72