Это ж я! Ралидж Разящий Вздор... то есть Взор... в общем, не уходи, ты мне еще нужен будешь!
— Чужеземец! — возопил Нхари-дэр, отчаянно пытаясь спасти положение. — Ты находишься пред ликом Светоча!
— Да-а? — обрадовался грайанец. — Который — Светоч? Вот этот? Ой, как хорошо!
Острия копий охранников почти касались груди незваного гостя, но тот не замечал их.
— Я ж сюда и хотел попасть! К Светочу! Ну и решил — напрямик, из-под земли... а то начнут посылать от одного вельможи к другому... сплошная тоска и время зря тратится...
Светоч не знал, чего можно ожидать от этого невероятного человека, которого Нхари-дэр назвал колдуном. Поэтому, временно оставив без внимания немыслимую дерзость грайанца, повелитель сказал сдержанно:
— Чужеземец, ты либо великий воин, либо могущественный маг, если сумел пройти через владения злобных нарров и остаться живым...
— Нарры? — нахмурился пришелец, припоминая. — Нарры, нарры... Ах, нарры! — Ралидж просиял. — Такие лупоглазые, шестилапые, да? С нестрижеными когтями? Я еще о них все время спотыкался... Пра-авильно! Хорошо, что я вспомнил!
Он небрежно отвел ладонью от своей груди копье ближайшего охранника, приподнялся и заорал в сторону черного проема:
— Все в порядке, ребята, можете расходиться! Я тут пока сам!..
Смятение придворных грозило перерасти в панику. Светоч чуть повысил голос, но интонации остались суховато-сдержанными:
— Кто-нибудь, закройте вход в подземелье... Зачем ты хотел увидеть меня, Ралидж Разящий Взор?
— А из-за Нурайны, — не смущаясь, отозвался тот. — Женщина пропала, землячка моя, грайанка. Говорят, ее видели здесь, во дворце. Пусть ей кто-нибудь скажет, что загостилась, хватит уже! Она в Наррабан по делу приехала, а не по дворцам шляться!
Светоч не был трусом — вернее, он был уверен в своей неуязвимости, в мужестве своих охранников. В другое время наглость чужеземца, колдун он или нет, вызвала бы у повелителя лишь гнев. Но сейчас при слове «Нурайна» в памяти правителя закачался, как лодка на волнах, бесформенный мешок, усеянный бесчисленными щупальцами... а среди них, в шевелящемся мерзком венце, — бледное женское лицо со злой улыбкой на прекрасных губах.
— Господин, — робко заскулил Нхари-дэр, — может, эта женщина и впрямь недостойна высокого гостеприимства? Я видел недобрый сон...
При слове «сон» Светоч вздрогнул, приподнял ладонь и негромко сказал:
— Приведи.
Смотритель ковра и подушек бросился бежать так, словно от этого зависело спасение его жизни. А Светоч обратился к странному чужеземцу:
— Ты сказал, что вы прибыли в Наррабан по делу. Что же это за дело?
— Мы... это... — Ралидж призадумался, наморщив лоб, потом неуверенно сказал: — Мы тут родственника ищем... Во, точно! Родственника! Старенького такого...
В комнату, запыхавшись, вернулся Нхари-дэр, ведя за собой Нурайну.
Полувздох-полустон, прокатившийся по комнате, вовсе не был данью необычайной красоте женщины. Каждый из придворных вспомнил свой ночной кошмар и мысленно дорисовал вокруг лица грайанки ореол из черных щупалец.
При виде Орешка Нурайна резко побледнела, но тут же потупила взор и застыла в смиренной позе — этакая тихая наррабанка, покорно ожидающая, когда мужчины решат ее участь.
Светоч заговорил твердо, четко, с расстановкой, давая всем понять, что разъясняет ситуацию и больше не потерпит никаких вопросов на эту тему:
— Вчера во время поединка я вслух восхитился красотой одной из воительниц. Мои верные слуги, неправильно истолковав мой восторг, доставили женщину во дворец. Это было их ошибкой. Сегодня, возвращая красавицу вот этому грайанцу, я заверяю, что ни одна мужская рука не коснулась ее ночью. Женщина так же чиста, как и была вчера. Полагаю, моего слова достаточно?
Вопрос был чисто риторическим. Посмел бы кто-нибудь усомниться в слове повелителя! Да после такого веского заявления даже старая шлюха смогла бы, как в юности, прицепить к своему имени слово «шиу». И никто не посмел бы возразить...
Нервное напряжение среди присутствующих ослабло. Кое-кто начал громким шепотом, якобы только для слуха соседа, восхвалять мудрость и благородство правителя Наррабана. Нхари-дэр уже хотел распорядиться, чтобы чужеземцев проводили к воротам дворца.
Но тут на всю комнату прозвучал яростный женский голос:
— Требую справедливости! — Нурайна сбросила маску скромницы и теперь пылала праведным гневом. — Если моя обида не будет смыта, я брошусь в храм Единого, упаду на ступени и буду кричать о возмездии!
Вельможи возмущенно завертели головами: что еще надо этой сумасшедшей?
— Чем ты недовольна, женщина? — кисло поинтересовался Светоч, которому очень не понравилось упоминание о храме Единого. — Разве я солгал?
— Повелитель сказал правду. Ни одна мужская рука не коснулась меня. И все же я подверглась чудовищному унижению... — Нурайна осеклась, глубоко вдохнула воздух и с истинно трагическими нотами в голосе произнесла: — Меня вынудили провести ночь на мужской половине дворца!
Присутствующие содрогнулись: какими бы лизоблюдами ни были придворные, все же они оставались наррабанцами, и слова оскорбленной женщины взметнули в их душах целый вихрь чувств...
Орешку было наплевать, где устроили на ночлег Нурайну — да хоть на конюшне! Но он был актером до мозга костей и не мог оставить без поддержки реплику партнерши.
Встав с сундука, Орешек сделал несколько шагов к Светочу и обвел присутствующих глазами, полными недоумения и боли.
— Неужто правда то, что я услышал? — начал он негромко, сам не сразу поняв, что читает монолог из трагедии «Принцесса-рабыня».
Но неужели боги допустили
Столь гнусное попранье женской чести?
И небосвод не рухнул?
Не разверзлась Земля?
Не хлынули на сушу волны,
Разгневанные черным преступленьем?..
Он декламировал по-грайански, но присутствующие его поняли — даже те, что не знали иного языка, кроме родного.
Светоч опешил, заморгал, опасливо попятился. Можно подумать, человек ни разу не был в театре!..
* * *
Громоздкие носилки из черного бархата, доставившие Нурайну во дворец, теперь удалялись от дворцовой площади, чуть покачивая под своим пыльным пологом двоих грайанцев.
Орешек негромко, чтобы не слышали носильщики, рассказывал о своих похождениях в подземелье. Нурайна слушала с интересом, но в то же время перебирала разложенные у себя на коленях украшения из редчайшего светлого янтаря, привезенные из далекого холодного Уртхавена. Ожерелье, серьги, браслет, повязка для волос — все это было подарено Светочем в возмещение ущерба, нанесенного ее достоинству.
Когда Орешек замолчал, Нурайна поднесла повязку к своим темным волосам:
— Ну, как?
— Красота! — искренне ответил Орешек. — А ты умница: вовремя завизжала о своей женской чести. Будет на что нанять корабль на обратном пути. А то остались бы мы с красивой наррабанской брехней о благородном поведении Светоча!
— Корабль на это можно даже купить, — поправила его Нурайна. — Но почему — «брехня»? Повелитель сказал чистую правду!
И раздраженно забарабанила пальчиками по рукояти Альджильена (разумеется, меч ей вернули, иначе она так просто не покинула бы дворец).
Орешек от изумления даже не сразу нашелся, что сказать (а это бывало с ним крайне редко).
— Вей-о-о! — завопил он наконец так, что невольники чуть не выронили рукояти носилок. — Что, серьезно? Похитил, привез во дворец — и не это самое... не покусился?.. Ой, недотепа! Ой, пенек лопоухий! Верно говорят в Аршмире: не можешь любить — сиди и дружи!..
Нурайна выпрямилась (насколько позволил полог носилок), окинула Орешка одним из тех убийственно презрительных взглядов, которые так потешали парня со дня их первой встречи, и ледяным голосом отчеканила:
— Разве жалкая ворона с припортовой свалки может понять, что на душе у орла?
— Да не переживай! — снисходительно утешил ее Орешек. — Зря ты так о себе... Ну, не поняла ты его чувств — и не надо! Да и он, если подумать, не такой уж орел...
Нурайна гордо тряхнула волосами и отвернулась от ничтожного плебея, которому никогда не подняться до душевных высот истинной знати.
Орешек тоже отвернулся, пряча торжествующе-ехидную улыбку.
Оба еще не знали, что их ждет опустевший дом с распахнутой настежь дверью...
29
На окраине Нарра-до, в глухом тупике, приютилась лавка старьевщика Тхора. Никак нельзя было сказать, что стояла она на бойком месте, но те, кому нужен был Тхор, находили к нему путь.
Кто только не тянулся в лавчонку: воры, желающие сбыть мелкую добычу (солидными ценностями занимались другие скупщики), нищие (по тому же поводу, что и воры), окрестные бедняки, желающие купить дешевую одежонку (прекрасно понимая, что она, возможно, только что отстирана от крови). Бывали совсем уж загадочные посетители: женщины, лица которых были скрыты вуалью; мужчины, закутанные в плащи, из-под которых предательски выглядывало золотое шитье... Не наведывались сюда лишь стражники — а если им все же приходилось туда заглянуть, обязательно предупреждали о своем визите, тайком отправив в лавку посланца. Что бы там ни говорили о стражниках, а у них тоже совесть есть, они стараются по мере возможности отработать полученные деньги...
Жарким вечером Тхор восседал на широком помосте, под навесом из пальмовых листьев, среди выставленных на продажу вещей. Его суровое коричневое лицо было замкнуто и невозмутимо, он глядел на мир сверху вниз из-под полуприкрытых век.
По товару, по столбам навеса и даже по коленям хозяина шныряли в свете факела две большие коричневые ящерицы. Тхор их не гнал: это твари чистые и для человека полезные. Они москитов ловят.
За спиной хозяина — дверь, ведущая в дом, в просторную комнату, где обычно Хаста, младшая сестра Тхора, вместе с двумя рабынями занималась переделкой старых вещей, купленных братом за бесценок: стирала, латала, а порой делала из трех нарядов один.
Но сейчас работа стояла, лентяйки рабыни болтали, пользуясь тем, что некому на них прикрикнуть.
Хаста-шиу в это время была на заднем дворе — держала факел, чтобы в сгущающихся сумерках двоим мужчинам сподручнее было разбирать груду хвороста, наваленную между глиняной печуркой и сложенным из камней сарайчиком. Работа двигалась в молчании, какое-то странное напряжение ощущалось меж этими троими людьми.
И ни один из них не подозревал, что из сарая, в щель меж камнями, за ними следила пара внимательных голубых глаз.
Чинзур еще вчера расковырял сухую глину, скрепляющую камни. Надо же поглядывать, кто шатается поблизости! И еще грайанец осторожно подкапывался под стену, готовя путь для отступления, потому что здешним хозяевам ни на медяк не доверял. И его вполне можно было понять.
Какой-то придворный поэт в порыве хорошо оплачиваемого восторга сравнил Нарра-до с прекрасным ковром, вытканным на берегу озера для услаждения взоров богов. Сравнение не самое удачное, недопустим, допустим... В таком случае, у ковра этого есть изнанка: пыльная, грязная, с перепутанными нитями. Ни в каком другом городе Наррабана не было такой бурной и наглой преступной жизни, сложной и темной, как подземные лабиринты в скалах.
Мир разбойников, воров и нищих спрятал Чинзура в своей тени, укрыл от идущих по следу людей Хайшерхо. Но здесь ничего не делалось даром, и Чинзур знал, что очень скоро ему придется расплачиваться. Впрочем, сейчас его заботили не мысли о будущем (выкрутится как-нибудь, не привыкать!). Гораздо больше интересовал его черный тюк, лежащий у ног Хасты-шиу.
Чинзур знал, что Тхор — укрыватель краденого. К честному торговцу не привел бы грайанца старый приятель-вор, и не стал бы честный торговец прятать в сарае подозрительного чужеземца. Но за день, что провел Чинзур в своем убежище, он нюхом почуял: в неказистом домишке делаются дела посерьезнее, чем торговля с мелким жульем. Возможно, хозяин даже не врал, когда обещал Чинзуру устроить ему встречу с кем-нибудь из подручных самого Суховея, знаменитого пустынного разбойника, грозы торговых караванов...
И вот теперь — сумерки, факел, двое молчаливых людей, которые уже очистили от хвороста деревянную крышку люка... и этот громадный черный тюк у ног женщины... Неужели наконец-то повезло? Неужели он обнаружил тайник, где разбойники прячут награбленное?
Взор Чинзура затмился от жадности, пред ним поплыли красные пятна, и в пятнах этих сверкали золотые монеты, маняще подмигивали драгоценные камни в кольцах, отрубленных с пальцами, и в серьгах, с мясом выдранных из ушей... Золото чище всего на свете, его кровью не запачкаешь!..
Хаста отцепила от пояса один из ключей и нагнулась к люку. Мужчины помогли ей откинуть крышку и протолкнули в открывшуюся дыру черный тюк.
— Осторожнее! — озабоченно сказал один из них, а второй зло ответил:
— Раньше надо было осторожничать, а теперь чего уж...
Хаста заперла люк, предоставив мужчинам заваливать тайник хворостом. Отойдя к сараю и приладив факел меж выступающих из кладки камней, она привязала ключ к поясу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Чужеземец! — возопил Нхари-дэр, отчаянно пытаясь спасти положение. — Ты находишься пред ликом Светоча!
— Да-а? — обрадовался грайанец. — Который — Светоч? Вот этот? Ой, как хорошо!
Острия копий охранников почти касались груди незваного гостя, но тот не замечал их.
— Я ж сюда и хотел попасть! К Светочу! Ну и решил — напрямик, из-под земли... а то начнут посылать от одного вельможи к другому... сплошная тоска и время зря тратится...
Светоч не знал, чего можно ожидать от этого невероятного человека, которого Нхари-дэр назвал колдуном. Поэтому, временно оставив без внимания немыслимую дерзость грайанца, повелитель сказал сдержанно:
— Чужеземец, ты либо великий воин, либо могущественный маг, если сумел пройти через владения злобных нарров и остаться живым...
— Нарры? — нахмурился пришелец, припоминая. — Нарры, нарры... Ах, нарры! — Ралидж просиял. — Такие лупоглазые, шестилапые, да? С нестрижеными когтями? Я еще о них все время спотыкался... Пра-авильно! Хорошо, что я вспомнил!
Он небрежно отвел ладонью от своей груди копье ближайшего охранника, приподнялся и заорал в сторону черного проема:
— Все в порядке, ребята, можете расходиться! Я тут пока сам!..
Смятение придворных грозило перерасти в панику. Светоч чуть повысил голос, но интонации остались суховато-сдержанными:
— Кто-нибудь, закройте вход в подземелье... Зачем ты хотел увидеть меня, Ралидж Разящий Взор?
— А из-за Нурайны, — не смущаясь, отозвался тот. — Женщина пропала, землячка моя, грайанка. Говорят, ее видели здесь, во дворце. Пусть ей кто-нибудь скажет, что загостилась, хватит уже! Она в Наррабан по делу приехала, а не по дворцам шляться!
Светоч не был трусом — вернее, он был уверен в своей неуязвимости, в мужестве своих охранников. В другое время наглость чужеземца, колдун он или нет, вызвала бы у повелителя лишь гнев. Но сейчас при слове «Нурайна» в памяти правителя закачался, как лодка на волнах, бесформенный мешок, усеянный бесчисленными щупальцами... а среди них, в шевелящемся мерзком венце, — бледное женское лицо со злой улыбкой на прекрасных губах.
— Господин, — робко заскулил Нхари-дэр, — может, эта женщина и впрямь недостойна высокого гостеприимства? Я видел недобрый сон...
При слове «сон» Светоч вздрогнул, приподнял ладонь и негромко сказал:
— Приведи.
Смотритель ковра и подушек бросился бежать так, словно от этого зависело спасение его жизни. А Светоч обратился к странному чужеземцу:
— Ты сказал, что вы прибыли в Наррабан по делу. Что же это за дело?
— Мы... это... — Ралидж призадумался, наморщив лоб, потом неуверенно сказал: — Мы тут родственника ищем... Во, точно! Родственника! Старенького такого...
В комнату, запыхавшись, вернулся Нхари-дэр, ведя за собой Нурайну.
Полувздох-полустон, прокатившийся по комнате, вовсе не был данью необычайной красоте женщины. Каждый из придворных вспомнил свой ночной кошмар и мысленно дорисовал вокруг лица грайанки ореол из черных щупалец.
При виде Орешка Нурайна резко побледнела, но тут же потупила взор и застыла в смиренной позе — этакая тихая наррабанка, покорно ожидающая, когда мужчины решат ее участь.
Светоч заговорил твердо, четко, с расстановкой, давая всем понять, что разъясняет ситуацию и больше не потерпит никаких вопросов на эту тему:
— Вчера во время поединка я вслух восхитился красотой одной из воительниц. Мои верные слуги, неправильно истолковав мой восторг, доставили женщину во дворец. Это было их ошибкой. Сегодня, возвращая красавицу вот этому грайанцу, я заверяю, что ни одна мужская рука не коснулась ее ночью. Женщина так же чиста, как и была вчера. Полагаю, моего слова достаточно?
Вопрос был чисто риторическим. Посмел бы кто-нибудь усомниться в слове повелителя! Да после такого веского заявления даже старая шлюха смогла бы, как в юности, прицепить к своему имени слово «шиу». И никто не посмел бы возразить...
Нервное напряжение среди присутствующих ослабло. Кое-кто начал громким шепотом, якобы только для слуха соседа, восхвалять мудрость и благородство правителя Наррабана. Нхари-дэр уже хотел распорядиться, чтобы чужеземцев проводили к воротам дворца.
Но тут на всю комнату прозвучал яростный женский голос:
— Требую справедливости! — Нурайна сбросила маску скромницы и теперь пылала праведным гневом. — Если моя обида не будет смыта, я брошусь в храм Единого, упаду на ступени и буду кричать о возмездии!
Вельможи возмущенно завертели головами: что еще надо этой сумасшедшей?
— Чем ты недовольна, женщина? — кисло поинтересовался Светоч, которому очень не понравилось упоминание о храме Единого. — Разве я солгал?
— Повелитель сказал правду. Ни одна мужская рука не коснулась меня. И все же я подверглась чудовищному унижению... — Нурайна осеклась, глубоко вдохнула воздух и с истинно трагическими нотами в голосе произнесла: — Меня вынудили провести ночь на мужской половине дворца!
Присутствующие содрогнулись: какими бы лизоблюдами ни были придворные, все же они оставались наррабанцами, и слова оскорбленной женщины взметнули в их душах целый вихрь чувств...
Орешку было наплевать, где устроили на ночлег Нурайну — да хоть на конюшне! Но он был актером до мозга костей и не мог оставить без поддержки реплику партнерши.
Встав с сундука, Орешек сделал несколько шагов к Светочу и обвел присутствующих глазами, полными недоумения и боли.
— Неужто правда то, что я услышал? — начал он негромко, сам не сразу поняв, что читает монолог из трагедии «Принцесса-рабыня».
Но неужели боги допустили
Столь гнусное попранье женской чести?
И небосвод не рухнул?
Не разверзлась Земля?
Не хлынули на сушу волны,
Разгневанные черным преступленьем?..
Он декламировал по-грайански, но присутствующие его поняли — даже те, что не знали иного языка, кроме родного.
Светоч опешил, заморгал, опасливо попятился. Можно подумать, человек ни разу не был в театре!..
* * *
Громоздкие носилки из черного бархата, доставившие Нурайну во дворец, теперь удалялись от дворцовой площади, чуть покачивая под своим пыльным пологом двоих грайанцев.
Орешек негромко, чтобы не слышали носильщики, рассказывал о своих похождениях в подземелье. Нурайна слушала с интересом, но в то же время перебирала разложенные у себя на коленях украшения из редчайшего светлого янтаря, привезенные из далекого холодного Уртхавена. Ожерелье, серьги, браслет, повязка для волос — все это было подарено Светочем в возмещение ущерба, нанесенного ее достоинству.
Когда Орешек замолчал, Нурайна поднесла повязку к своим темным волосам:
— Ну, как?
— Красота! — искренне ответил Орешек. — А ты умница: вовремя завизжала о своей женской чести. Будет на что нанять корабль на обратном пути. А то остались бы мы с красивой наррабанской брехней о благородном поведении Светоча!
— Корабль на это можно даже купить, — поправила его Нурайна. — Но почему — «брехня»? Повелитель сказал чистую правду!
И раздраженно забарабанила пальчиками по рукояти Альджильена (разумеется, меч ей вернули, иначе она так просто не покинула бы дворец).
Орешек от изумления даже не сразу нашелся, что сказать (а это бывало с ним крайне редко).
— Вей-о-о! — завопил он наконец так, что невольники чуть не выронили рукояти носилок. — Что, серьезно? Похитил, привез во дворец — и не это самое... не покусился?.. Ой, недотепа! Ой, пенек лопоухий! Верно говорят в Аршмире: не можешь любить — сиди и дружи!..
Нурайна выпрямилась (насколько позволил полог носилок), окинула Орешка одним из тех убийственно презрительных взглядов, которые так потешали парня со дня их первой встречи, и ледяным голосом отчеканила:
— Разве жалкая ворона с припортовой свалки может понять, что на душе у орла?
— Да не переживай! — снисходительно утешил ее Орешек. — Зря ты так о себе... Ну, не поняла ты его чувств — и не надо! Да и он, если подумать, не такой уж орел...
Нурайна гордо тряхнула волосами и отвернулась от ничтожного плебея, которому никогда не подняться до душевных высот истинной знати.
Орешек тоже отвернулся, пряча торжествующе-ехидную улыбку.
Оба еще не знали, что их ждет опустевший дом с распахнутой настежь дверью...
29
На окраине Нарра-до, в глухом тупике, приютилась лавка старьевщика Тхора. Никак нельзя было сказать, что стояла она на бойком месте, но те, кому нужен был Тхор, находили к нему путь.
Кто только не тянулся в лавчонку: воры, желающие сбыть мелкую добычу (солидными ценностями занимались другие скупщики), нищие (по тому же поводу, что и воры), окрестные бедняки, желающие купить дешевую одежонку (прекрасно понимая, что она, возможно, только что отстирана от крови). Бывали совсем уж загадочные посетители: женщины, лица которых были скрыты вуалью; мужчины, закутанные в плащи, из-под которых предательски выглядывало золотое шитье... Не наведывались сюда лишь стражники — а если им все же приходилось туда заглянуть, обязательно предупреждали о своем визите, тайком отправив в лавку посланца. Что бы там ни говорили о стражниках, а у них тоже совесть есть, они стараются по мере возможности отработать полученные деньги...
Жарким вечером Тхор восседал на широком помосте, под навесом из пальмовых листьев, среди выставленных на продажу вещей. Его суровое коричневое лицо было замкнуто и невозмутимо, он глядел на мир сверху вниз из-под полуприкрытых век.
По товару, по столбам навеса и даже по коленям хозяина шныряли в свете факела две большие коричневые ящерицы. Тхор их не гнал: это твари чистые и для человека полезные. Они москитов ловят.
За спиной хозяина — дверь, ведущая в дом, в просторную комнату, где обычно Хаста, младшая сестра Тхора, вместе с двумя рабынями занималась переделкой старых вещей, купленных братом за бесценок: стирала, латала, а порой делала из трех нарядов один.
Но сейчас работа стояла, лентяйки рабыни болтали, пользуясь тем, что некому на них прикрикнуть.
Хаста-шиу в это время была на заднем дворе — держала факел, чтобы в сгущающихся сумерках двоим мужчинам сподручнее было разбирать груду хвороста, наваленную между глиняной печуркой и сложенным из камней сарайчиком. Работа двигалась в молчании, какое-то странное напряжение ощущалось меж этими троими людьми.
И ни один из них не подозревал, что из сарая, в щель меж камнями, за ними следила пара внимательных голубых глаз.
Чинзур еще вчера расковырял сухую глину, скрепляющую камни. Надо же поглядывать, кто шатается поблизости! И еще грайанец осторожно подкапывался под стену, готовя путь для отступления, потому что здешним хозяевам ни на медяк не доверял. И его вполне можно было понять.
Какой-то придворный поэт в порыве хорошо оплачиваемого восторга сравнил Нарра-до с прекрасным ковром, вытканным на берегу озера для услаждения взоров богов. Сравнение не самое удачное, недопустим, допустим... В таком случае, у ковра этого есть изнанка: пыльная, грязная, с перепутанными нитями. Ни в каком другом городе Наррабана не было такой бурной и наглой преступной жизни, сложной и темной, как подземные лабиринты в скалах.
Мир разбойников, воров и нищих спрятал Чинзура в своей тени, укрыл от идущих по следу людей Хайшерхо. Но здесь ничего не делалось даром, и Чинзур знал, что очень скоро ему придется расплачиваться. Впрочем, сейчас его заботили не мысли о будущем (выкрутится как-нибудь, не привыкать!). Гораздо больше интересовал его черный тюк, лежащий у ног Хасты-шиу.
Чинзур знал, что Тхор — укрыватель краденого. К честному торговцу не привел бы грайанца старый приятель-вор, и не стал бы честный торговец прятать в сарае подозрительного чужеземца. Но за день, что провел Чинзур в своем убежище, он нюхом почуял: в неказистом домишке делаются дела посерьезнее, чем торговля с мелким жульем. Возможно, хозяин даже не врал, когда обещал Чинзуру устроить ему встречу с кем-нибудь из подручных самого Суховея, знаменитого пустынного разбойника, грозы торговых караванов...
И вот теперь — сумерки, факел, двое молчаливых людей, которые уже очистили от хвороста деревянную крышку люка... и этот громадный черный тюк у ног женщины... Неужели наконец-то повезло? Неужели он обнаружил тайник, где разбойники прячут награбленное?
Взор Чинзура затмился от жадности, пред ним поплыли красные пятна, и в пятнах этих сверкали золотые монеты, маняще подмигивали драгоценные камни в кольцах, отрубленных с пальцами, и в серьгах, с мясом выдранных из ушей... Золото чище всего на свете, его кровью не запачкаешь!..
Хаста отцепила от пояса один из ключей и нагнулась к люку. Мужчины помогли ей откинуть крышку и протолкнули в открывшуюся дыру черный тюк.
— Осторожнее! — озабоченно сказал один из них, а второй зло ответил:
— Раньше надо было осторожничать, а теперь чего уж...
Хаста заперла люк, предоставив мужчинам заваливать тайник хворостом. Отойдя к сараю и приладив факел меж выступающих из кладки камней, она привязала ключ к поясу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112