Он смотрел, как ее истерическое воображение оставляет следы на теле. Белая ночная рубашка расцвела тысячами мелких кровавых пятнышек. На коже появились багровые рубцы. Джал видел странные кровавые линии на нежной коже лица, глубокие, почти треугольные, повторяющие рисунок клюва, видел, как выпрямлялись и дергались в судорогах агонии ноги.
Чего он тем не менее не видел, это перьев. Черных перьев, клюва и когтей. Джал с восторгом похлопал в ладоши и повернулся спиной, чтобы уйти.
– Грелл. Последи за ней. Приди и скажи мне, если у нее все пройдет или если она умрет.
Грелл кивнул с обычным бесстрастным выражением. Он чувствовал раздвоенность, наблюдая одновременно за смехом и агонией.
– Грелл, – проговорил он.
Джал помедлил немного и оглянулся на демона. Этим словом, казалось, исчерпывался весь словарный запас существа, поэтому Джал решил, что Грелл произнес его, чтобы подтвердить свое согласие.
Риган летела. Она знала это. Но то был не плавный, красивый полет. Риган паниковала, возмущалась. Она была птицей, птицей… ей было не до Джала. Боль и шок затмили все. Птица открыла серый хрящеватый клюв и каркнула. Значит, она стала вороной. Где-то в глубине сознания проходила дуэль между новыми ощущениями и памятью чувств растерзанного, кровоточащего старого тела. И она каркала, каркала, каркала и била крыльями.
И в тот момент, когда Риган почувствовала, что сердце работает на пределе, а боль угрожает переполнить чашу терпения, что-то произошло.
Это был Грелл.
Он стоял рядом и очень странно смотрел на нее птичьими глазами (о боги, у меня ведь, наверное, такие же), меняющими цвет с черного на красный, с красного на черный. Интересно, что он видел, птицу или кровь? Демон подошел ближе и молча уставился на Риган. Она перестала бить крыльями.
– Грелл? – произнес он.
Риган слышала, как колотится ее сердце, и ощущала страшную боль.
– Тебе больно? – Печальное страшное лицо стало еще ближе. Она в ответ издала звук. Воронье карканье, не слово. Неужели ее тело больше не существует? – Грелл знает боль, – произнес он, как будто отвечая себе. – Знает боль, – повторил он почти триумфально, довольный, что смог сформулировать мысль.
Ей было больно, а Грелл знал, что это такое. Протянув руку, демон дотронулся до лица девушки.
– Иди, – сказал он печально.
Боль стала затихать. И, что самое главное, действие стигматора прекратилось, Риган опять стала собой.
Она посмотрела вниз, на свое израненное тело. Свободное тонкое платье, бывшее когда-то белым, теперь свисало кровавыми лохмотьями. Все тело покрывали тысячи кровоточащих ранок, будто оставленных призрачными перьями. Лицо очень замерзло, потому что холодный воздух заморозил раны вокруг носа и рта. Риган сообразила, что сидит на земле в неудобной позе, и попыталась встать на ноющие ноги.
– Грелл, – прошептала она. – Спасибо тебе большое. Демон ничего не ответил. Его лицо опять стало бесстрастным.
Риган поковыляла к двери, каждую секунду ожидая, что он опять схватит ее, но Грелл только молча наблюдал за усилиями девушки.
– Я ухожу, – пробормотала она, – назад в…
В этот момент демон пришел в движение, он осторожно подхватил ее на руки и на удивление быстро понес по коридору.
– Нет! – воскликнула она, пытаясь сопротивляться, но Грелл не обращал на нее внимания.
Риган чувствовала себя совершенно опустошенной, у нее кружилась голова. Опустив глаза вниз, она заметила, что оставляет за собой кровавый след. Девушка не знала, собирается ли демон вернуть ее своему хозяину, но была слишком слаба, чтобы как-то отреагировать. Кроме того, прекращение боли было таким облегчением…
– Иди, – вдруг сказал Грелл. – Уходи, Риган.
«Когда Создатель творил Лизмаир, он пел, танцевал и двигался по пустому пространству земли, ударяя своим копьем. Так появились озера и океаны и все сиды, кроме одного. В бесконечном мраке небес яркая звезда удивилась, увидев мир, сотворенный Создателем. Звезда упала на этот мир и превратилась в существо, которое могло неустанно бежать много миль, прекрасно видеть на большие расстояния. Так первый сид-волк пришел в Лизмаир. Он отличался от других существ, потому что был мудрым созерцателем сотворения мира…»
Седая, окровавленная морда Эскариуса Вермеха подергалась во сне, потому что ему снился мамин голос. Ее считали самой красивой волчицей в клане, а отца Эскариуса самым достойным, чтобы завоевать ее сердце. Проснувшись, он решил, что члены его племени очень умны. Они совсем другие, отличаются от остальных обитателей Сутры… Было кое-что, чем клан волков мог гордиться. Например, своим статусом одиночек и очень мудрых существ.
Но Эскариус чувствовал беспокойство от этих мыслей и голоса мамы. Она говорила о прошлом. Мифология сидов принадлежала совершенно другому миру… Здесь, в Сутре, их клан уменьшился, преследуемый Риган и Джалом, но все-таки они были разделены с Великими физически и эмоционально различными представлениями о преданности. Хотя с другими сидами у волков существовала некая гармония. Единственным собранием, которое уважали и на которое собирались все без исключения, был Совет, но он не проводился последние пять лет…
Эскариус уже не спал, хотя упрямо не хотел открывать глаза, не испытывая желания смотреть на то, что, как он знал, его ожидало. Глубокая складка пролегла по центру его морды до самых глаз. Мысли, хотя и не очень связные, все-таки стремились к выводу, который Эскариус неохотно сделал. Если что-то не предпринять, сиды могут исчезнуть из Сутры навсегда, а Великие будут оплакивать их, хотя не сделали ничего, чтобы остановить этот процесс.
Наконец Эскариус открыл глаза. Земля вокруг него была черной и красной. Красной от огня, черной от пепла и разбросанных тел скооров. Дым стелился по выжженной земле всю ночь и теперь повис, будто густой, жирный туман, в нескольких футах над землей. Не было и дуновения свежего ветерка, ничто не двигалось среди строгих силуэтов обнаженных деревьев. На первый взгляд казалось, что вокруг стоит полная тишина, но когда Эскариус прислушался, до него донесся тихий, настойчивый звук, похожий на приглушенный шепот. Он знал, что этот звук производит огонь, коварно путешествующий под землей. Не оставив ничего на мили вокруг на своем пути, огонь жег торф, взрывая поверхность пламенным когтем, поглощая корни и нижние ветви деревьев, попавшихся ему на пути.
Волк медленно дышал, стараясь захватывать как можно меньше дыма. Он встал на поверхность гранитной плиты, нагретой подземным огнем, и потянулся, выгнув спину дугой, разминая затекшие мышцы. Спрыгнув на землю, Эскариус почувствовал, как болезненно натянулась кожа вокруг ран на его теле. Больше всего беспокойства доставляла рана на спине, которую нанес оказавшийся более удачливым скоор своим коротким копьем, когда Эскариус одолел его напарника и вырвал из горла кусок отвратительного на вкус мяса. Их оказалось слишком много, чтобы волк смог остановить тварей. В конце концов скооры просто перестали обращать на него внимание и продолжали свой мерзкий полет.
Эскариус остановился и посмотрел тоскливым взглядом в том направлении, куда они улетели. Дым действовал на глаза, раздражая их, заставляя слезиться, отчего казалось, что он плачет. Хотя, по правде говоря, на сердце у него было очень тяжело. Впереди, непроницаемый для огня, стоял камень Фир Крига. Над ним вился дым, и первые прикосновения зимнего утра, достигнув желтых клубов, делали их похожими на твердые золотые нити или вьющиеся растения, стремящиеся повалить последние несколько камней. За ними молчаливое зеркало Света Небес было также окутано дымом. Ор Койл, большой лес, покрывавший землю на сотни миль с запада на восток, больше не существовал. Сожженный, изломанный, опустошенный легионами скооров и других странных чудовищ, каких никогда не видели в Сутре. Это была смерть. И сиды, и Великие пребывали в печали. Сомнений быть не могло, неприятности их всех ждали большие.
«Где они? – подумал Эскариус. – Где же они?»
Он пообещал ждать их возле камней и ждал, но никогда не думал, что это будет так непросто. Подушечкам на его лапах уже было горячо. Сид посмотрел вниз и увидел тоненькие струйки дыма, поднимавшиеся вверх сквозь мех на лапах. Вздохнув, чтобы добавить немного воздуха в свои измученные легкие, Эскариус медленно полез назад, на свою скалу. Усевшись на ней, он задрал морду со слезящимися глазами и завыл. Тоскливый вой разнесся по задымленному пространству. Через несколько минут, почувствовав недостаток воздуха, Эскариус опять лег и уже почти собрался положить голову на лапы, когда его внимание привлекло движение вдалеке.
По дымящемуся пространству медленно ехал всадник. Эскариус инстинктивно замер, следя за каждым движением немигающими глазами. Конь, высокий красивый жеребец, явно не хотел идти по сожженному лесу. Даже издалека Эскариус видел, что он двигается осторожно, но часто спотыкается, а всадник не делает попыток направить его. Создавалось впечатление, что человек или ранен, или вообще находится без сознания. Фигура, одетая в тяжелую красную накидку, уже начинавшую дымиться по краю, качалась в седле из стороны в сторону. Каждый раз, когда лошадь спотыкалась, всадник наклонялся то вперед, то назад, то в стороны. Казалось, что только благодаря какому-то чуду всадник еще не свалился в дымящиеся остатки леса.
Эскариус Вермех долгое время ничего не делал. Он стоял, припав головой к передним лапам, и тихо рычал. Наконец, когда всадник подъехал ближе, любопытство взяло верх над осторожностью, и сид покинул скалу. Пригнувшись к земле и издавая громкое рычание, волк двинулся вперед.
Лошадь остановилась почти в десяти футах от того места, где стоял Эскариус. Оба животных уставились друг на друга. Сид-волк величиной с небольшого пони явно испугал лошадь, и только тот факт, что она уже валилась с ног от усталости, не дал животному помчаться галопом прочь со своей ношей. Вместо этого лошадь стала как вкопанная.
Как только Эскариус подошел ближе, чтобы получше разглядеть всадника, тот застонал, неуклюже свалился со спины лошади и теперь лежал в золе. Было совершенно ясно, что, если человек немедленно не встанет, его одежда загорится, но попыток с его стороны заметно не было.
Эскариус раздраженно зарычал и трансформировался в человека, чтобы помочь упавшему всаднику. Он быстро подбежал к лежавшему человеку и поднял его на руки, почти уверенный, что тот мертв.
Женщина. Эскариус понял это в тот самый момент, когда поднял невесомое тело. Разглядеть ее лицо было невозможно из-за пота и грязи. Эскариус осторожно отнес женщину к своей скале. Потом намочил мягкую салфетку, которую достал из сумки, и протер лицо, положив голову женщины себе на колени. Она практически вся была покрыта засохшей кровью, которая насквозь пропитала тонкое платье. Он три раза мочил салфетку, и каждый раз кровь из глубоких ран на ее лице окрашивала ткань в красный цвет. Эскариусу показалось странным, что тело женщины покрыто россыпью мелких волдырей, иные из которых все еще кровоточили. Он ласково бормотал над незнакомкой, используя язык сидов, словно она была маленьким ребенком, но вдруг резко остановился. Как только ее лицо было очищено от крови и грязи и женщина открыла все еще бессмысленные глаза, он узнал ее.
В последний раз, когда он ее видел, эти холодные глаза скользнули по нему, не обратив внимания. Два года назад Эскариус отправился в Сулис Мор, чтобы обменяться новостями с несколькими сидами, с которыми поддерживал отношения. Она ехала верхом рядом с калекой Тристаном в процессии, чтобы зажечь зимние огни. Это была Риган.
Эскариус оголил зубы, инстинктивно имитируя оскал волка, которым он так часто теперь бывал. Его рука потянулась к поясу, на котором висел кинжал. Молниеносным движением он занес руку для удара… и остановился.
Риган смотрела на него. В ее взгляде не было и тени страха, только печальное понимание.
– Продолжай, – прошептала девушка. – Убей меня. Легкая смерть это больше, чем я заслуживаю.
Эскариус помедлил. Должна ли смерть на самом деле быть легкой для женщины, которая причинила так много зла? И могли он, сид-волк, решать ее судьбу? Она права в одном, если он убьет ее сейчас, это будет слишком легкой смертью. И сиды, и Великие должны знать о ее уходе, а так казнь будет совершена без свидетелей.
– Нет, – пробормотал он угрюмо. – Вы правы, леди. Вашу судьбу должен решать Совет.
Риган никак не отреагировала, когда он убрал кинжал. Эскариус дал ей немного воды из своей фляги, а потом девушка уснула или потеряла сознание.
Джал смотрел на замороженный Большой Зал. Если быть честным с самим собой, он поступал не совсем правильно. Но честность не была тем качеством, которое слишком часто его беспокоило. В данном случае Джал сам себя загнал в ловушку, Риган ушла, исчезла из своего собственного каземата неизвестно как.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Чего он тем не менее не видел, это перьев. Черных перьев, клюва и когтей. Джал с восторгом похлопал в ладоши и повернулся спиной, чтобы уйти.
– Грелл. Последи за ней. Приди и скажи мне, если у нее все пройдет или если она умрет.
Грелл кивнул с обычным бесстрастным выражением. Он чувствовал раздвоенность, наблюдая одновременно за смехом и агонией.
– Грелл, – проговорил он.
Джал помедлил немного и оглянулся на демона. Этим словом, казалось, исчерпывался весь словарный запас существа, поэтому Джал решил, что Грелл произнес его, чтобы подтвердить свое согласие.
Риган летела. Она знала это. Но то был не плавный, красивый полет. Риган паниковала, возмущалась. Она была птицей, птицей… ей было не до Джала. Боль и шок затмили все. Птица открыла серый хрящеватый клюв и каркнула. Значит, она стала вороной. Где-то в глубине сознания проходила дуэль между новыми ощущениями и памятью чувств растерзанного, кровоточащего старого тела. И она каркала, каркала, каркала и била крыльями.
И в тот момент, когда Риган почувствовала, что сердце работает на пределе, а боль угрожает переполнить чашу терпения, что-то произошло.
Это был Грелл.
Он стоял рядом и очень странно смотрел на нее птичьими глазами (о боги, у меня ведь, наверное, такие же), меняющими цвет с черного на красный, с красного на черный. Интересно, что он видел, птицу или кровь? Демон подошел ближе и молча уставился на Риган. Она перестала бить крыльями.
– Грелл? – произнес он.
Риган слышала, как колотится ее сердце, и ощущала страшную боль.
– Тебе больно? – Печальное страшное лицо стало еще ближе. Она в ответ издала звук. Воронье карканье, не слово. Неужели ее тело больше не существует? – Грелл знает боль, – произнес он, как будто отвечая себе. – Знает боль, – повторил он почти триумфально, довольный, что смог сформулировать мысль.
Ей было больно, а Грелл знал, что это такое. Протянув руку, демон дотронулся до лица девушки.
– Иди, – сказал он печально.
Боль стала затихать. И, что самое главное, действие стигматора прекратилось, Риган опять стала собой.
Она посмотрела вниз, на свое израненное тело. Свободное тонкое платье, бывшее когда-то белым, теперь свисало кровавыми лохмотьями. Все тело покрывали тысячи кровоточащих ранок, будто оставленных призрачными перьями. Лицо очень замерзло, потому что холодный воздух заморозил раны вокруг носа и рта. Риган сообразила, что сидит на земле в неудобной позе, и попыталась встать на ноющие ноги.
– Грелл, – прошептала она. – Спасибо тебе большое. Демон ничего не ответил. Его лицо опять стало бесстрастным.
Риган поковыляла к двери, каждую секунду ожидая, что он опять схватит ее, но Грелл только молча наблюдал за усилиями девушки.
– Я ухожу, – пробормотала она, – назад в…
В этот момент демон пришел в движение, он осторожно подхватил ее на руки и на удивление быстро понес по коридору.
– Нет! – воскликнула она, пытаясь сопротивляться, но Грелл не обращал на нее внимания.
Риган чувствовала себя совершенно опустошенной, у нее кружилась голова. Опустив глаза вниз, она заметила, что оставляет за собой кровавый след. Девушка не знала, собирается ли демон вернуть ее своему хозяину, но была слишком слаба, чтобы как-то отреагировать. Кроме того, прекращение боли было таким облегчением…
– Иди, – вдруг сказал Грелл. – Уходи, Риган.
«Когда Создатель творил Лизмаир, он пел, танцевал и двигался по пустому пространству земли, ударяя своим копьем. Так появились озера и океаны и все сиды, кроме одного. В бесконечном мраке небес яркая звезда удивилась, увидев мир, сотворенный Создателем. Звезда упала на этот мир и превратилась в существо, которое могло неустанно бежать много миль, прекрасно видеть на большие расстояния. Так первый сид-волк пришел в Лизмаир. Он отличался от других существ, потому что был мудрым созерцателем сотворения мира…»
Седая, окровавленная морда Эскариуса Вермеха подергалась во сне, потому что ему снился мамин голос. Ее считали самой красивой волчицей в клане, а отца Эскариуса самым достойным, чтобы завоевать ее сердце. Проснувшись, он решил, что члены его племени очень умны. Они совсем другие, отличаются от остальных обитателей Сутры… Было кое-что, чем клан волков мог гордиться. Например, своим статусом одиночек и очень мудрых существ.
Но Эскариус чувствовал беспокойство от этих мыслей и голоса мамы. Она говорила о прошлом. Мифология сидов принадлежала совершенно другому миру… Здесь, в Сутре, их клан уменьшился, преследуемый Риган и Джалом, но все-таки они были разделены с Великими физически и эмоционально различными представлениями о преданности. Хотя с другими сидами у волков существовала некая гармония. Единственным собранием, которое уважали и на которое собирались все без исключения, был Совет, но он не проводился последние пять лет…
Эскариус уже не спал, хотя упрямо не хотел открывать глаза, не испытывая желания смотреть на то, что, как он знал, его ожидало. Глубокая складка пролегла по центру его морды до самых глаз. Мысли, хотя и не очень связные, все-таки стремились к выводу, который Эскариус неохотно сделал. Если что-то не предпринять, сиды могут исчезнуть из Сутры навсегда, а Великие будут оплакивать их, хотя не сделали ничего, чтобы остановить этот процесс.
Наконец Эскариус открыл глаза. Земля вокруг него была черной и красной. Красной от огня, черной от пепла и разбросанных тел скооров. Дым стелился по выжженной земле всю ночь и теперь повис, будто густой, жирный туман, в нескольких футах над землей. Не было и дуновения свежего ветерка, ничто не двигалось среди строгих силуэтов обнаженных деревьев. На первый взгляд казалось, что вокруг стоит полная тишина, но когда Эскариус прислушался, до него донесся тихий, настойчивый звук, похожий на приглушенный шепот. Он знал, что этот звук производит огонь, коварно путешествующий под землей. Не оставив ничего на мили вокруг на своем пути, огонь жег торф, взрывая поверхность пламенным когтем, поглощая корни и нижние ветви деревьев, попавшихся ему на пути.
Волк медленно дышал, стараясь захватывать как можно меньше дыма. Он встал на поверхность гранитной плиты, нагретой подземным огнем, и потянулся, выгнув спину дугой, разминая затекшие мышцы. Спрыгнув на землю, Эскариус почувствовал, как болезненно натянулась кожа вокруг ран на его теле. Больше всего беспокойства доставляла рана на спине, которую нанес оказавшийся более удачливым скоор своим коротким копьем, когда Эскариус одолел его напарника и вырвал из горла кусок отвратительного на вкус мяса. Их оказалось слишком много, чтобы волк смог остановить тварей. В конце концов скооры просто перестали обращать на него внимание и продолжали свой мерзкий полет.
Эскариус остановился и посмотрел тоскливым взглядом в том направлении, куда они улетели. Дым действовал на глаза, раздражая их, заставляя слезиться, отчего казалось, что он плачет. Хотя, по правде говоря, на сердце у него было очень тяжело. Впереди, непроницаемый для огня, стоял камень Фир Крига. Над ним вился дым, и первые прикосновения зимнего утра, достигнув желтых клубов, делали их похожими на твердые золотые нити или вьющиеся растения, стремящиеся повалить последние несколько камней. За ними молчаливое зеркало Света Небес было также окутано дымом. Ор Койл, большой лес, покрывавший землю на сотни миль с запада на восток, больше не существовал. Сожженный, изломанный, опустошенный легионами скооров и других странных чудовищ, каких никогда не видели в Сутре. Это была смерть. И сиды, и Великие пребывали в печали. Сомнений быть не могло, неприятности их всех ждали большие.
«Где они? – подумал Эскариус. – Где же они?»
Он пообещал ждать их возле камней и ждал, но никогда не думал, что это будет так непросто. Подушечкам на его лапах уже было горячо. Сид посмотрел вниз и увидел тоненькие струйки дыма, поднимавшиеся вверх сквозь мех на лапах. Вздохнув, чтобы добавить немного воздуха в свои измученные легкие, Эскариус медленно полез назад, на свою скалу. Усевшись на ней, он задрал морду со слезящимися глазами и завыл. Тоскливый вой разнесся по задымленному пространству. Через несколько минут, почувствовав недостаток воздуха, Эскариус опять лег и уже почти собрался положить голову на лапы, когда его внимание привлекло движение вдалеке.
По дымящемуся пространству медленно ехал всадник. Эскариус инстинктивно замер, следя за каждым движением немигающими глазами. Конь, высокий красивый жеребец, явно не хотел идти по сожженному лесу. Даже издалека Эскариус видел, что он двигается осторожно, но часто спотыкается, а всадник не делает попыток направить его. Создавалось впечатление, что человек или ранен, или вообще находится без сознания. Фигура, одетая в тяжелую красную накидку, уже начинавшую дымиться по краю, качалась в седле из стороны в сторону. Каждый раз, когда лошадь спотыкалась, всадник наклонялся то вперед, то назад, то в стороны. Казалось, что только благодаря какому-то чуду всадник еще не свалился в дымящиеся остатки леса.
Эскариус Вермех долгое время ничего не делал. Он стоял, припав головой к передним лапам, и тихо рычал. Наконец, когда всадник подъехал ближе, любопытство взяло верх над осторожностью, и сид покинул скалу. Пригнувшись к земле и издавая громкое рычание, волк двинулся вперед.
Лошадь остановилась почти в десяти футах от того места, где стоял Эскариус. Оба животных уставились друг на друга. Сид-волк величиной с небольшого пони явно испугал лошадь, и только тот факт, что она уже валилась с ног от усталости, не дал животному помчаться галопом прочь со своей ношей. Вместо этого лошадь стала как вкопанная.
Как только Эскариус подошел ближе, чтобы получше разглядеть всадника, тот застонал, неуклюже свалился со спины лошади и теперь лежал в золе. Было совершенно ясно, что, если человек немедленно не встанет, его одежда загорится, но попыток с его стороны заметно не было.
Эскариус раздраженно зарычал и трансформировался в человека, чтобы помочь упавшему всаднику. Он быстро подбежал к лежавшему человеку и поднял его на руки, почти уверенный, что тот мертв.
Женщина. Эскариус понял это в тот самый момент, когда поднял невесомое тело. Разглядеть ее лицо было невозможно из-за пота и грязи. Эскариус осторожно отнес женщину к своей скале. Потом намочил мягкую салфетку, которую достал из сумки, и протер лицо, положив голову женщины себе на колени. Она практически вся была покрыта засохшей кровью, которая насквозь пропитала тонкое платье. Он три раза мочил салфетку, и каждый раз кровь из глубоких ран на ее лице окрашивала ткань в красный цвет. Эскариусу показалось странным, что тело женщины покрыто россыпью мелких волдырей, иные из которых все еще кровоточили. Он ласково бормотал над незнакомкой, используя язык сидов, словно она была маленьким ребенком, но вдруг резко остановился. Как только ее лицо было очищено от крови и грязи и женщина открыла все еще бессмысленные глаза, он узнал ее.
В последний раз, когда он ее видел, эти холодные глаза скользнули по нему, не обратив внимания. Два года назад Эскариус отправился в Сулис Мор, чтобы обменяться новостями с несколькими сидами, с которыми поддерживал отношения. Она ехала верхом рядом с калекой Тристаном в процессии, чтобы зажечь зимние огни. Это была Риган.
Эскариус оголил зубы, инстинктивно имитируя оскал волка, которым он так часто теперь бывал. Его рука потянулась к поясу, на котором висел кинжал. Молниеносным движением он занес руку для удара… и остановился.
Риган смотрела на него. В ее взгляде не было и тени страха, только печальное понимание.
– Продолжай, – прошептала девушка. – Убей меня. Легкая смерть это больше, чем я заслуживаю.
Эскариус помедлил. Должна ли смерть на самом деле быть легкой для женщины, которая причинила так много зла? И могли он, сид-волк, решать ее судьбу? Она права в одном, если он убьет ее сейчас, это будет слишком легкой смертью. И сиды, и Великие должны знать о ее уходе, а так казнь будет совершена без свидетелей.
– Нет, – пробормотал он угрюмо. – Вы правы, леди. Вашу судьбу должен решать Совет.
Риган никак не отреагировала, когда он убрал кинжал. Эскариус дал ей немного воды из своей фляги, а потом девушка уснула или потеряла сознание.
Джал смотрел на замороженный Большой Зал. Если быть честным с самим собой, он поступал не совсем правильно. Но честность не была тем качеством, которое слишком часто его беспокоило. В данном случае Джал сам себя загнал в ловушку, Риган ушла, исчезла из своего собственного каземата неизвестно как.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60