За день это было уже третье такое объявление.
— Ты уверен, что на этот раз корабль — тот, который нужен? — спросил Микам и поморщился, поднимаясь со скамьи. Даже после целого дня отдыха изуродованные мышцы правой ноги болели сильнее, чем Микаму хотелось бы в том признаться. Раны, нанесенные дирмагносом, оставляли глубокий след, даже когда плоть исцелялась.
— Посмотри сам, господин! Уже виден флаг, — настаивал мальчишка. — Скрещенные мечи и корона над ними на зеленом поле — как ты и говорил. И на палубе стоят царские гвардейцы!
Микам прищурился, всматриваясь в вошедший в бухту корабль. Еще несколько лет назад щуриться бы не пришлось.
«Старею, будь оно все проклято!»
Впрочем, на этот раз мальчишка был прав. Опираясь на палку, Микам следом за ним вышел на берег.
Корабль бросил якорь, и с него спускали лодки. На берегу уже собралась небольшая толпа возбужденно перебрасывающихся репликами жителей деревни.
Микам улыбнулся, заметив среди солдат в передней лодке рыжую голову офицера. Зоркие у него глаза или нет, а свою Беку он узнает с первого взгляда. Она тоже увидела его и издала радостное восклицание, громко раскатившееся над водой.
На расстоянии было легко принять Беку за ту молоденькую девушку, какой она была, уезжая из дому, чтобы поступить в гвардию, — длинноногую, полную энтузиазма. Даже и теперь она казалась слишком хрупкой для кольчуги и кавалерийского вооружения, но Микам-то знал, что это не так. Бека никогда не была неженкой.
Когда лодка приблизилась к берегу, иллюзия рассеялась. В манерах Беки, обменявшейся какой-то шуткой с высоким воином, стоящим рядом, сквозила властность и непринужденность.
«Она получила то, чего всегда хотела», — со смесью грусти и гордости за дочь подумал Микам. Хоть ей еще не исполнилось и двадцати двух, Бека была боевым офицером одного из лучших гвардейских полков Скалы и на хорошем счету у царицы.
Впрочем, важности это ей не прибавило. Бека выпрыгнула из лодки прежде, чем нос суденышка коснулся гальки берега.
— Клянусь Пламенем, до чего же приятно снова тебя увидеть! — воскликнула Бека, обнимая Микама. Казалось, она никогда от него не оторвется. Когда же все-таки девушка сделала шаг назад, в ее глазах блестели слезы. — Как мама и малыши? Уотермид все такой же?
— У нас все так же, как и когда ты уезжала. Я привез тебе письма — Иллия исписала четыре страницы, — сказал Микам, разглядывая появившиеся на руках дочери шрамы. На носу Беки все так же сияли веснушки, но два года участия в боях заострили ее черты, стерев с лица последние следы детства. — Вот как, ты уже капитан? — кивнул он на новую цепь.
— По крайней мере по названию. Мне дали Волчий эскадрон и тут же послали меня и мою турму домой. Ты ведь помнишь сержанта Рилина?
— Я никогда не забываю тех, кто спас мне жизнь, — ответил Микам, пожимая руку высокому воину.
— Ну, как мне помнится, ты отплатил мне тем же, — сказал сержант. — Ты ведь разделался с той тварью — дирмагносом, после того как Алек в нее выстрелил. Думаю, никого из нас не было бы здесь, если бы не ты.
Этот разговор вызвал любопытные взгляды, и Микам поспешил переменить тему.
— Я вижу здесь всего одну декурию. Где же остальные две? — поинтересовался он, показывая на десятерых высадившихся на берег солдат. Микам узнал капрала Никидеса и еще кое-кого, но большинство было ему незнакомо.
— Остальные отправились с Клиа. Мы встретимся с ними позднее, — объяснила Бека. — Этих ребят достаточно, чтобы мы в безопасности добрались туда, куда надо.
Бека взглянула на солнце и слегка нахмурилась.
— Быстро переправить лошадей на берег не удастся, но мне хотелось бы проделать часть пути до темноты. Сможем ли мы получить здесь горячую пищу, прежде чем отправимся? Желательно что-нибудь, отличное от соленой свинины и вяленой трески.
— Я тут договорился с трактирщиком, — подмигнул ей Микам. — Думаю, он обеспечит вам вяленую свинину и соленую треску.
— Что ж, перемена всегда приятна, — усмехнулась Бека. — Как быстро мы сможем добраться до места?
— За четыре дня. Может быть, за три, если повезет с погодой. Бека снова нетерпеливо нахмурилась.
— Лучше бы за три. — Бросив последний тревожный взгляд на корабль, она пошла за Микамом к постоялому двору.
— Что случилось с тем молодым человеком, о котором ты писала нам в прошлом году? — спросил Микам. — Лейтенант… забыл его имя. Мама начала уже поговаривать о вас с ним…
— Маркие? — Бека пожала плечами, стараясь не встречаться взглядом с отцом. — Он погиб.
«Вот оно что!» — печально подумал Микам, чувствуя, как много Бека не договаривает. Ох, война — жестокое дело…
С погодой им повезло, зато дороги чем дальше на север, тем делались хуже. На второй день пути лошади уже увязали по колени в грязи, покрывавшей то, что в этой глуши считалось дорогой.
Вытащив изуродованную ногу из заляпанного грязью стремени, Микам оглядел поднимающиеся вдали неприступные горные вершины и с нежностью подумал о доме. В тот день, когда он отправился в путь, маленькая Иллия, которой пошел девятый год, собирала на лугу нарциссы. Здесь же, в тени гор Нимра, под соснами еще лежал снег.
Бека все еще не рассказала ему, какова цель их путешествия, и Микам не расспрашивал дочь, уважая ее право на молчание. Они ехали не останавливаясь, благо дни стали длиннее. Ночью на привалах Бека и ее воины вспоминали битвы, рейды по тылам врага, погибших товарищей. Лейтенант Маркие не упоминался, и Микам однажды утром, когда они остановились, чтобы напоить лошадей, отозвал в сторонку сержанта Рилина.
— Ах, Маркие… — Рилин огляделся, чтобы удостовериться:
Бека не слышит их разговора. — Ясное дело, они любили друг друга. К тому же и слеплены они были из одного теста, да только прошлой осенью ему не повезло. Его турма попала в засаду. Тех, кто не погиб в схватке, пленимарцы замучили. — Во взгляде Рилина появилось отсутствующее выражение, он прищурился, словно глаза ему резал безжалостный свет. — Много говорят о том, что пленимарцы творят с нашими женщинами— воинами, но, скажу я тебе, благородный Микам, с мужчинами они обходятся ничуть не лучше. Мы потом нашли тела… Маркие не оказался среди тех, кому повезло, если ты понимаешь, о чем я. Капитан два дня ни с кем не разговаривала, не ела и не спала. Только сержант Меркаль наконец сумела привести ее в чувство. Меркаль на своем веку похоронила немало близких, так что, верно, знала, что сказать. Бека пришла в себя, но о Маркисе никогда не говорит.
Микам вздохнул.
— Вряд ли девочке хочется, чтобы ей об этом напоминали. У нее с тех пор никого не было?
— Всерьез — никого.
Микам прекрасно понимал, что это значит. Бывает, что потребности тела заглушают сердечную боль. Иногда именно так приходит исцеление.
Когда начались предгорья, дорога стала суше. К середине третьего дня пути Бека, оглядываясь, видела верхушки деревьев на равнине, по которой они ехали накануне. Где-то на юге за горизонтом лежал берег Осиатского моря и длинный перешеек, соединяющий полуостров с владениями Скалы на материке. Сейчас уже остальные солдаты турмы Ургажи, должно быть, прохлаждаются в Ардинли.
— Ты уверен, что мы доберемся до места сегодня? — спросила Бека едущего рядом отца.
— Судя по тому, как ты гонишь отряд, мы будем там до ужина. — Микам показал на холмы, поднимающиеся в нескольких милях к северу. — Вон там расположена деревня, а их хижина — чуть подальше.
— Надеюсь, они не будут возражать против нашего нашествия.
Солнце еще стояло высоко над горизонтом, когда отряд добрался до небольшого хутора, спрятавшегося в горной долине. На склонах холмов паслись овцы и коровы, где-то вдали лаяла собака.
— Вот мы и добрались, — сказал Микам, первым въезжая в деревушку.
Жители таращились на солдат, остановившихся на грязной площади. Здесь не было ни постоялого двора, ни храма — только небольшая часовня, вся увешанная выцветшими на солнце подношениями Четверке.
Сразу за последним домиком распростер свои безлистные ветви огромный засохший дуб. От него начиналась уводящая в лес тропа. Проехав по ней с полмили, отряд выбрался на лужайку. По ней вился ручей, а в дальнем конце виднелся небольшой бревенчатый дом. К одной стене была прибита для просушки волчья шкура, а крышу украшали рога самых разных видов и размеров. В огороде рядом с домом рылись в увядшей ботве пестрые куры. Немного в стороне стоял покосившийся хлев, а в загоне рядом с ним паслись с полдюжины лошадей. Бека узнала Заплатку — любимицу Алека, и двух ауренфэйских лошадей — гнедого жеребца, Обгоняющего Ветер, которого ее родители подарили Алеку в его первый приезд в Уотермид, и вороную кобылу Цинрил, которую еще жеребенком приобрел Серегил.
— Тут они и живут? — с удивлением спросила она Микама. Все здесь было мирным и идиллическим и совсем не подходило, по мнению Беки, Серегилу.
— Тут и живут, — ухмыльнулся Микам. Откуда-то из-за хлева долетел стук топора. Привстав на стременах, Бека крикнула:
— Эй, есть кто дома?
Стук топора оборвался. Через мгновение из-за хлева, широко шагая, появился Алек. Светлые нестриженые волосы рассыпались по плечам юноши.
Суровая жизнь сделала его таким же худым и жилистым, каким его помнила Бека по первой встрече. Не осталось и следа той городской утонченности, которую Алек приобрел в Римини: заплаты и пятна на его тунике делали юношу похожим на конюха. Через несколько месяцев ему исполнится девятнадцать, с некоторым изумлением сообразила Бека. Впрочем, тем, кто его не знает, он показался бы моложе, — сказывалось то, что он наполовину ауренфэйе. Таким он останется еще много лет. Серегил, которому должно было сравняться шестьдесят, все те годы, что Бека его знала, выглядел двадцатилетним.
— А ведь он, кажется, рад нас видеть! — засмеялся ее отец.
— Пусть только попробует не обрадоваться! — Спешившись, Бека крепко обняла Алека. Он действительно оказался ужасно худым, но под домотканой одеждой чувствовались твердые мускулы.
— Исланти бек кир! — радостно воскликнул юноша. — Кра— тис нолиеус имрай!
— Ты теперь говоришь по-ауренфэйски лучше меня, почти-братец! — со смехом сказала Бека. — Кроме приветствия, я не поняла ни слова из того, что ты сказал.
Алек отступил на шаг, с улыбкой глядя на Беку.
— Прости меня. Мы всю зиму только по-ауренфэйски и говорили.
Затравленное выражение, которое появилось в его лице после пленимарского плена, исчезло. Глядя в синие глаза юноши, Бека прочла в них то, на что в своем письме намекал ее отец. Когда-то Бека спросила Микама, не влюблен ли Алек в Серегила, чем ужасно шокировала примерного семьянина. Теперь ей казалось, что Алек наконец разобрался в своих чувствах. В самой глубине души Бека ощутила сожаление и безжалостно задавила это чувство.
Алек обменялся рукопожатием с Микамом, потом вопросительно посмотрел на гвардейцев.
— Что все это значит?
— У меня есть послание для Серегила, — «То самое, — добавила она мысленно, больше лет, чем я живу на свете». сказала ему Бека. которого он ждет
— Должно быть, что-то очень важное!
— Это долго объяснять. Где он?
— Охотится в горах. К вечеру вернется.
— Пожалуй, нужно будет его найти. Времени у нас мало. Алек внимательно посмотрел на нее, но не стал допытываться.
— Сейчас оседлаю коня.
Верхом на Заплатке Алек двинулся впереди отряда вверх по склону.
Бека по дороге бросала на него любопытные взгляды.
— Я думала, что, несмотря на кровь ауренфэйе, ты изменишься сильнее, — сказала она наконец. — А во мне ты видишь перемены?
— Да, — ответил он, и Бека почувствовала в его голосе ту же печаль, что заметила в своем отце при встрече в Двух Чайках.
— Чем вы занимались все то время, что мы не виделись? Алек пожал плечами.
— Некоторое время путешествовали. Я думал, мы отправимся на войну, предложим царице свои услуги, но Серегил долго еще ничего так не хотел, как оказаться подальше от Скалы. В дороге мы находили себе занятия — пели, шпионили, — Алек лукаво подмигнул Беке, — воровали понемножку, когда приходилось класть зубы на полку. Прошлым летом мы чуть не влипли, вот и затаились здесь.
— Вы когда-нибудь вернетесь в Римини? — спросила Бека и тут же пожалела об этом.
— Я бы вернулся, — ответил Алек, отводя глаза, и Беке показалось, что на лице его промелькнуло прежнее загнанное выражение. — Но Серегил не желает даже и говорить об этом. Ему все еще снится в кошмарах «Петух». Мне тоже, но его сны мучительнее.
Беки не было в городе, когда произошло ужасное убийство старой хозяйки гостиницы и ее семейства, но она слышала достаточно, чтобы сейчас ощутить тошноту. Бека с детства знала Триис, играла в саду с ее внучкой Сиплой. Сын Триис, отец Силлы, научил ее вырезать свистульки из побегов орешника.
Эти невинные жертвы погибли в ту ночь, когда князь Мардус напал на Дом Орески. Пленимарцам резня в «Петухе» ничего не дала — это была просто месть сопровождавшего Мардуса некроманта, Варгула Ашназаи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91