Теперь же осталась только она, и это все более тяготило Серегила.
— Наверное, нужно было бы продать виллу, но мне не хватит духа лишить пристанища Рансера. Это ведь скорее его дом, чем мой. Напишу-ка я дарственную в пользу твоей Элсбет: пусть живет там, когда окончит обучение в храме. Она Рансера не выгонит.
Микам похлопал Серегила по руке.
— Ты добрый человек, но не понадобится ли вскоре вилла тебе самому?
Серегил опустил глаза на большую веснушчатую руку, в которой утонула его собственная, и покачал головой.
— Ты же знаешь, что этого никогда не будет.
— Как поживают все в Уотермиде? — спросил Алек. Микам откинулся на скамье и засунул руку за пояс.
— Хорошо, за исключением того, что нам не хватает вас.
— Я тоже скучаю по ним, — признался Серегил. Уотермид был для него вторым домом, а Кари и ее три дочери — второй семьей. Да и Алека все считали своим с первого же дня, как только он там появился.
— Элсбет все еще в Римини. Она подхватила заразу, когда прошлой зимой началась эпидемия, но выкарабкалась, — продолжал Микам. — Ей нравится жизнь в храме, она подумывает о посвящении. Кари нелегко ухаживать за двумя малышами, но Иллия теперь уже достаточно большая, чтобы помогать матери. И это очень кстати: как только Герин научился ходить, он стал во всем подражать сводному брату, а Лутас — озорник, каких поискать. Кари однажды поймала их на полпути к реке.
Серегил усмехнулся.
— Ну, то ли еще будет — с таким-то отцом.
Разговор продолжался, гости и хозяева обменивались новостями, словно ничего необычного в этом визите не было. Вскоре, однако, Серегил повернулся к Беке.
— Думаю, тебе стоит рассказать мне побольше. Ты говорила, что возглавляет посольство Клиа?
— Да. Турма Ургажи — ее почетный эскорт.
— Но почему Клиа? — спросил Алек. — Она ведь самая младшая.
— Будь я циником, я сказал бы, что ее поэтому не так жалко, как других,
— заметил Микам.
— Я бы в любом случае выбрал на эту роль ее или Коратана, — задумчиво сказал Серегил. — Они самые сообразительные в семействе, они показали себя в бою и держатся властно. Наверное, и Торсин включен в посольство вместе с парочкой магов?
— Благородный Торсин уже находится в Ауренене. Что же касается магов, их теперь так же не хватает в армии, как и полководцев, поэтому с Клиа едет только Теро, — ответила Бека, и Серегил заметил, что она внимательно смотрит на него — какова будет реакция?
«И не без оснований», — подумал он. Теро стал учеником Нисандера вместо Серегила, когда тот обнаружил свою непригодность к занятиям магией. Они терпеть друг друга не могли и многие годы соперничали, как ревнивые братья. И все же Теро и Серегил оказались друг у друга в долгу, когда Мардус похитил Алека и Теро: во время кошмарного путешествия пленники остались в живых только благодаря взаимной поддержке; без Теро Алеку не удалось бы бежать до того, как началась последняя битва на пустынном пленимарском берегу. Смерть Нисандера положила конец соперничеству Серегила и Теро, но все равно каждый оставался живым напоминанием другому о понесенных потерях.
Серегил с надеждой взглянул на Микама.
— Ты тоже едешь, да?
Микам пристально разглядывал гвоздь в стене.
— Меня не пригласили. Я явился сюда, только чтобы уговорить тебя отправиться с посольством. На этот раз тебе придется удовольствоваться Бекой.
— Понятно. — Серегил отодвинул тарелку. — Что ж, я дам ответ утром. Ну а теперь кто хочет сыграть в «меч и монету»? С Алеком играть неинтересно: он знает все мои уловки.
На какое-то время Серегилу удалось целиком отдаться простому удовольствию игры — удовольствию тем более драгоценному, что он понимал: это мирное мгновение быстро пролетит.
Серегил наслаждался их с Алеком долгим отшельничеством. Ему часто казалось, что он вступил в мир, в котором Алек жил до их встречи, — простой мир охоты, путешествий, тяжелой работы. Им выпало достаточно приключений, чтобы поддержать на высоте их искусство разведчиков, но в основном они занимались честным трудом.
И любили друг друга. Серегил улыбнулся, глядя в свои карты и вспоминая, сколько раз они сплетались в объятиях в бесчисленных гостиницах, у бесконечных костров под яркими звездами, на той самой постели, где теперь сидел Микам. Или на мягкой весенней траве под дубами у ручья; или на благоухающем сене золотой осенью; или в теплой воде пруда… А однажды они выбежали полуодетыми и упали в свежевыпавший снег под сияющей луной, которая не давала им спать три ночи подряд. Если подумать, вокруг было не так уж много мест, где бы страсть не кидала их в объятия друг друга. Они далеко ушли от того первого неуклюжего поцелуя, которым обменялись в Пленимаре… Что ж, Алек всегда всему быстро учился.
— Должно быть, тебе выпали хорошие карты, — сказал Микам, бросая на друга лукавый взгляд. — Не покажешь ли их нам? Сейчас твой ход.
Серегил выложил десятку, и Микам побил ее, посмеиваясь с победным видом.
Серегил наблюдал за своим старым другом со смесью грусти и нежности. Когда они впервые повстречались, Микаму было столько же лет, сколько теперь Беке; это был высокий жизнерадостный бродяга, с готовностью присоединившийся к Серегилу в его приключениях. Теперь же в густой шевелюре и усах седых волос стало больше, чем рыжих…
«Тирфэйе», зовем мы их: те, чья жизнь коротка.
Серегил смотрел на Беку, обменивающуюся шутками с Алеком, и думал о том, что увидит седину и в ее рыжих кудрях, пока его собственные волосы будут все еще темны. Увидит, конечно, если Сакор будет милостив и она не погибнет в этой войне.
Он поспешно загнал эту мысль туда же, где уже скулили другие, такие же грустные.
Две свечи сгорели до основания, прежде чем Микам бросил карты на стол и зевнул.
— Ну, по-моему, я проиграл достаточно для одного вечера. Да и проехали мы сегодня немало.
— Я бы уложил тебя здесь, — начал Серегил, — но… Микам с понимающим взглядом отмахнулся от его извинений.
— Ночь ясная, и палатки у нас удобные. Утром увидимся. Серегил смотрел в дверь, пока Бека и Микам не исчезли в одной из палаток, потом повернулся к Алеку, чувствуя, как мускулы живота сводит от отчаяния.
Алек сидел, рассеянно тасуя карты. Мерцающие отсветы огня в очаге заставляли его казаться старше, чем юноша был на самом деле.
— Ну? — сказал он мягко, но непреклонно. Серегил уселся и положил локти на стол.
— Конечно, я хочу вернуться в Ауренен. Но не таким образом. Ведь ничто не прощено.
— Расскажи мне обо всем, Серегил. На этот раз я хочу узнать все полностью.
«Все? Этого никогда не будет, тали», — грустно подумал Серегил.
Воспоминания снова нахлынули на него, как несущий грязь весенний разлив. Что же выбрать первым из этих обломков его прошлого?
— Мой отец, Корит-и-Солун, был очень влиятельным человеком, одним из самых могущественных членов лиасидра. — Серегил ощутил ноющую боль в сердце, представив себе лицо отца, худое и суровое, с глазами холодными, как осенний туман. Он не был таким, как рассказывали Серегилу старшие сестры, до смерти их матери. — Мой клан, Боктерса, один из старейших и самых уважаемых. Наш фейдаст лежит на западной границе, недалеко от земель зенгати.
— Фейд… как?
— Фейдаст. Дословно — «земли народа», отчий дом. Это территория, которой владеет каждый клан. — Серегил еще раз отчетливо повторил для Алека новое слово — это был знакомый, приятный обоим ритуал. Они так часто прибегали к нему, что сейчас не заметили ничего особенного. Только потом Серегила поразило одно обстоятельство: за те два года, что он говорил с Алеком почти исключительно на своем родном языке, из всех слов только это ни разу не было упомянуто.
— Западным кланам всегда приходилось больше сталкиваться с зенгати — отражать набеги горцев, ловить пиратов, промышляющих на побережье, — продолжал он. — Но у зенгати тоже существуют кланы, и некоторые племена миролюбивее остальных, Боктерса и другие живущие поблизости ауренфэйе много лет торгуют с ними; мой дед, Солун-и-Мерингил, стремился добиться большего и заключить с зенгати договор. Он передал эту свою мечту моему отцу, который наконец и убедил лиасидра встретиться с зенгатской делегацией и обсудить перспективы. Старейшины собрались тем летом, когда мне исполнилось двадцать два; по меркам ауренфэйе я был моложе, чем ты теперь.
Алек кивнул. Между возрастом ауренфэйе и обычным человеческим возрастом не было точного соответствия: некоторые периоды жизни длились дольше, некоторые — меньше. Будучи только наполовину ауренфэйе, Алек взрослел быстрее, чем чистокровный представитель этой расы, но прожил бы, наверное, такую же длинную жизнь.
— Многие были против союза с зенгати. Жестокие дикари с незапамятных времен грабили наши прибрежные селения, уводили жителей в рабство, жгли города. В каждом доме на южном побережье нашелся бы не один военный трофей, так что только влиянию нашего клана мой отец обязан тем, что ему удалось продвинуться так далеко.
Встреча состоялась у реки на западной границе нашего фейдаста, и по крайней мере половина кланов сделала все от них зависящее, чтобы затея провалилась. Некоторыми двигала ненависть к зенгати, другим же, вроде Вирессы или Рабази, не нравилась перспектива союза западных кланов с воинственными соседями. Их опасения, как можно судить теперь, оглядываясь назад, были не такими уж беспочвенными.
Ты помнишь, я рассказывал тебе, что у ауренфэйе нет ни царя, ни царицы? Каждый клан управляется кирнари…
— И кирнари одиннадцати главных кланов образуют совет лиасидра, который заключает союзы и решает, кто прав и кто виноват в случае распрей и кровной вражды, — закончил Алек, отбарабанив это как заученный урок.
Серегил усмехнулся: Алеку не приходилось ничего повторять дважды, особенно если дело касалось Ауренена.
— Мой отец был кирнари клана Боктерса, как и моя сестра Адриэль теперь. На ту встречу явились кирнари всех главных и многих мелких кланов. Появился целый город — шатры выросли по всему берегу, как грибы после дождя. — Серегил мечтательно улыбнулся, вспоминая те счастливые дни. — Собрались не только кирнари, но и все их семьи, — как на праздник. Главы семей препирались и рычали друг на друга целыми днями, но для нас, остальных, это было замечательное развлечение.
Серегил поднялся, чтобы налить еще вина в кружки, потом встал перед очагом, так и не прикоснувшись к напитку. Чем ближе он подходил к кульминации своего рассказа, тем труднее ему становилось находить слова.
— Я ведь не очень много рассказывал тебе о своем детстве?
— Не очень много, — согласился Алек, и Серегил почувствовал давнее горькое разочарование за этими невыразительными словами. — Как я понимаю, ты, так же как и я, никогда не видел своей матери. Ты только однажды упомянул, что у тебя, кроме Адриэль, есть еще три сестры — Шалар, Мидри и… как зовут младшую?
— Илина.
— Илина, да, и что Адриэль тебя вырастила.
— Ну, она сделала, что могла. Я был довольно неуправляемым мальчишкой. Алек хихикнул.
— Я бы очень удивился, окажись иначе.
— Правда? — Серегил был благодарен Алеку за короткий шутливый диалог, давший ему передышку. — Мое поведение очень не нравилось отцу. По правде говоря, ему вообще мало что во мне нравилось, за исключением успехов в музыке и фехтовании, а этого обычно оказывалось недостаточно. В те дни, о которых я веду речь, я по большей части просто старался не попадаться ему на глаза.
Переговоры с зенгати, однако, свели нас вместе, и сначала я изо всех сил старался держать себя, как положено. Потом я повстречал молодого человека по имени Илар. — Необходимость произнести это имя вслух заставила сердце Серегила сжаться. — Илар-и-Сонтир. Он был из клана Чиптаулос, одного из тех, которых мой отец рассчитывал склонить на свою сторону. Отец очень радовался нашей дружбе — сначала.
Илар был… — Теперь начиналось самое трудное. Звук имени этого человека словно вызвал его дух. — Он был красив и жизнерадостен, у него всегда находилось время, чтобы отправиться охотиться или купаться со мной и моими друзьями. Он был уже почти взрослый, и нам ужасно льстило его внимание. Я с самого начала сделался его любимцем, и через неделю-две мы с ним начали уединяться, как только представлялась возможность.
Серегил жадно припал к вину и заметил, что его рука, сжимающая кружку, дрожит. Много лет он старался похоронить эти воспоминания, но достаточно было единственный раз произнести ненавистное имя, как прежние чувства забурлили в нем — такие же мучительные, как и в то давно прошедшее лето.
— У меня уже было несколько увлечений — друзья, девушки-родственницы, — но ничего подобного я еще не испытывал. Наверное, можно сказать, что он соблазнил меня, хотя это и не потребовало от него особых усилий.
— Ты его любил.
— Нет! — рявкнул Серегил, прогоняя воспоминания о нежных губах и ласковых руках, касавшихся его тела. — Нет, это была не любовь. Меня просто ослепила страсть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Наверное, нужно было бы продать виллу, но мне не хватит духа лишить пристанища Рансера. Это ведь скорее его дом, чем мой. Напишу-ка я дарственную в пользу твоей Элсбет: пусть живет там, когда окончит обучение в храме. Она Рансера не выгонит.
Микам похлопал Серегила по руке.
— Ты добрый человек, но не понадобится ли вскоре вилла тебе самому?
Серегил опустил глаза на большую веснушчатую руку, в которой утонула его собственная, и покачал головой.
— Ты же знаешь, что этого никогда не будет.
— Как поживают все в Уотермиде? — спросил Алек. Микам откинулся на скамье и засунул руку за пояс.
— Хорошо, за исключением того, что нам не хватает вас.
— Я тоже скучаю по ним, — признался Серегил. Уотермид был для него вторым домом, а Кари и ее три дочери — второй семьей. Да и Алека все считали своим с первого же дня, как только он там появился.
— Элсбет все еще в Римини. Она подхватила заразу, когда прошлой зимой началась эпидемия, но выкарабкалась, — продолжал Микам. — Ей нравится жизнь в храме, она подумывает о посвящении. Кари нелегко ухаживать за двумя малышами, но Иллия теперь уже достаточно большая, чтобы помогать матери. И это очень кстати: как только Герин научился ходить, он стал во всем подражать сводному брату, а Лутас — озорник, каких поискать. Кари однажды поймала их на полпути к реке.
Серегил усмехнулся.
— Ну, то ли еще будет — с таким-то отцом.
Разговор продолжался, гости и хозяева обменивались новостями, словно ничего необычного в этом визите не было. Вскоре, однако, Серегил повернулся к Беке.
— Думаю, тебе стоит рассказать мне побольше. Ты говорила, что возглавляет посольство Клиа?
— Да. Турма Ургажи — ее почетный эскорт.
— Но почему Клиа? — спросил Алек. — Она ведь самая младшая.
— Будь я циником, я сказал бы, что ее поэтому не так жалко, как других,
— заметил Микам.
— Я бы в любом случае выбрал на эту роль ее или Коратана, — задумчиво сказал Серегил. — Они самые сообразительные в семействе, они показали себя в бою и держатся властно. Наверное, и Торсин включен в посольство вместе с парочкой магов?
— Благородный Торсин уже находится в Ауренене. Что же касается магов, их теперь так же не хватает в армии, как и полководцев, поэтому с Клиа едет только Теро, — ответила Бека, и Серегил заметил, что она внимательно смотрит на него — какова будет реакция?
«И не без оснований», — подумал он. Теро стал учеником Нисандера вместо Серегила, когда тот обнаружил свою непригодность к занятиям магией. Они терпеть друг друга не могли и многие годы соперничали, как ревнивые братья. И все же Теро и Серегил оказались друг у друга в долгу, когда Мардус похитил Алека и Теро: во время кошмарного путешествия пленники остались в живых только благодаря взаимной поддержке; без Теро Алеку не удалось бы бежать до того, как началась последняя битва на пустынном пленимарском берегу. Смерть Нисандера положила конец соперничеству Серегила и Теро, но все равно каждый оставался живым напоминанием другому о понесенных потерях.
Серегил с надеждой взглянул на Микама.
— Ты тоже едешь, да?
Микам пристально разглядывал гвоздь в стене.
— Меня не пригласили. Я явился сюда, только чтобы уговорить тебя отправиться с посольством. На этот раз тебе придется удовольствоваться Бекой.
— Понятно. — Серегил отодвинул тарелку. — Что ж, я дам ответ утром. Ну а теперь кто хочет сыграть в «меч и монету»? С Алеком играть неинтересно: он знает все мои уловки.
На какое-то время Серегилу удалось целиком отдаться простому удовольствию игры — удовольствию тем более драгоценному, что он понимал: это мирное мгновение быстро пролетит.
Серегил наслаждался их с Алеком долгим отшельничеством. Ему часто казалось, что он вступил в мир, в котором Алек жил до их встречи, — простой мир охоты, путешествий, тяжелой работы. Им выпало достаточно приключений, чтобы поддержать на высоте их искусство разведчиков, но в основном они занимались честным трудом.
И любили друг друга. Серегил улыбнулся, глядя в свои карты и вспоминая, сколько раз они сплетались в объятиях в бесчисленных гостиницах, у бесконечных костров под яркими звездами, на той самой постели, где теперь сидел Микам. Или на мягкой весенней траве под дубами у ручья; или на благоухающем сене золотой осенью; или в теплой воде пруда… А однажды они выбежали полуодетыми и упали в свежевыпавший снег под сияющей луной, которая не давала им спать три ночи подряд. Если подумать, вокруг было не так уж много мест, где бы страсть не кидала их в объятия друг друга. Они далеко ушли от того первого неуклюжего поцелуя, которым обменялись в Пленимаре… Что ж, Алек всегда всему быстро учился.
— Должно быть, тебе выпали хорошие карты, — сказал Микам, бросая на друга лукавый взгляд. — Не покажешь ли их нам? Сейчас твой ход.
Серегил выложил десятку, и Микам побил ее, посмеиваясь с победным видом.
Серегил наблюдал за своим старым другом со смесью грусти и нежности. Когда они впервые повстречались, Микаму было столько же лет, сколько теперь Беке; это был высокий жизнерадостный бродяга, с готовностью присоединившийся к Серегилу в его приключениях. Теперь же в густой шевелюре и усах седых волос стало больше, чем рыжих…
«Тирфэйе», зовем мы их: те, чья жизнь коротка.
Серегил смотрел на Беку, обменивающуюся шутками с Алеком, и думал о том, что увидит седину и в ее рыжих кудрях, пока его собственные волосы будут все еще темны. Увидит, конечно, если Сакор будет милостив и она не погибнет в этой войне.
Он поспешно загнал эту мысль туда же, где уже скулили другие, такие же грустные.
Две свечи сгорели до основания, прежде чем Микам бросил карты на стол и зевнул.
— Ну, по-моему, я проиграл достаточно для одного вечера. Да и проехали мы сегодня немало.
— Я бы уложил тебя здесь, — начал Серегил, — но… Микам с понимающим взглядом отмахнулся от его извинений.
— Ночь ясная, и палатки у нас удобные. Утром увидимся. Серегил смотрел в дверь, пока Бека и Микам не исчезли в одной из палаток, потом повернулся к Алеку, чувствуя, как мускулы живота сводит от отчаяния.
Алек сидел, рассеянно тасуя карты. Мерцающие отсветы огня в очаге заставляли его казаться старше, чем юноша был на самом деле.
— Ну? — сказал он мягко, но непреклонно. Серегил уселся и положил локти на стол.
— Конечно, я хочу вернуться в Ауренен. Но не таким образом. Ведь ничто не прощено.
— Расскажи мне обо всем, Серегил. На этот раз я хочу узнать все полностью.
«Все? Этого никогда не будет, тали», — грустно подумал Серегил.
Воспоминания снова нахлынули на него, как несущий грязь весенний разлив. Что же выбрать первым из этих обломков его прошлого?
— Мой отец, Корит-и-Солун, был очень влиятельным человеком, одним из самых могущественных членов лиасидра. — Серегил ощутил ноющую боль в сердце, представив себе лицо отца, худое и суровое, с глазами холодными, как осенний туман. Он не был таким, как рассказывали Серегилу старшие сестры, до смерти их матери. — Мой клан, Боктерса, один из старейших и самых уважаемых. Наш фейдаст лежит на западной границе, недалеко от земель зенгати.
— Фейд… как?
— Фейдаст. Дословно — «земли народа», отчий дом. Это территория, которой владеет каждый клан. — Серегил еще раз отчетливо повторил для Алека новое слово — это был знакомый, приятный обоим ритуал. Они так часто прибегали к нему, что сейчас не заметили ничего особенного. Только потом Серегила поразило одно обстоятельство: за те два года, что он говорил с Алеком почти исключительно на своем родном языке, из всех слов только это ни разу не было упомянуто.
— Западным кланам всегда приходилось больше сталкиваться с зенгати — отражать набеги горцев, ловить пиратов, промышляющих на побережье, — продолжал он. — Но у зенгати тоже существуют кланы, и некоторые племена миролюбивее остальных, Боктерса и другие живущие поблизости ауренфэйе много лет торгуют с ними; мой дед, Солун-и-Мерингил, стремился добиться большего и заключить с зенгати договор. Он передал эту свою мечту моему отцу, который наконец и убедил лиасидра встретиться с зенгатской делегацией и обсудить перспективы. Старейшины собрались тем летом, когда мне исполнилось двадцать два; по меркам ауренфэйе я был моложе, чем ты теперь.
Алек кивнул. Между возрастом ауренфэйе и обычным человеческим возрастом не было точного соответствия: некоторые периоды жизни длились дольше, некоторые — меньше. Будучи только наполовину ауренфэйе, Алек взрослел быстрее, чем чистокровный представитель этой расы, но прожил бы, наверное, такую же длинную жизнь.
— Многие были против союза с зенгати. Жестокие дикари с незапамятных времен грабили наши прибрежные селения, уводили жителей в рабство, жгли города. В каждом доме на южном побережье нашелся бы не один военный трофей, так что только влиянию нашего клана мой отец обязан тем, что ему удалось продвинуться так далеко.
Встреча состоялась у реки на западной границе нашего фейдаста, и по крайней мере половина кланов сделала все от них зависящее, чтобы затея провалилась. Некоторыми двигала ненависть к зенгати, другим же, вроде Вирессы или Рабази, не нравилась перспектива союза западных кланов с воинственными соседями. Их опасения, как можно судить теперь, оглядываясь назад, были не такими уж беспочвенными.
Ты помнишь, я рассказывал тебе, что у ауренфэйе нет ни царя, ни царицы? Каждый клан управляется кирнари…
— И кирнари одиннадцати главных кланов образуют совет лиасидра, который заключает союзы и решает, кто прав и кто виноват в случае распрей и кровной вражды, — закончил Алек, отбарабанив это как заученный урок.
Серегил усмехнулся: Алеку не приходилось ничего повторять дважды, особенно если дело касалось Ауренена.
— Мой отец был кирнари клана Боктерса, как и моя сестра Адриэль теперь. На ту встречу явились кирнари всех главных и многих мелких кланов. Появился целый город — шатры выросли по всему берегу, как грибы после дождя. — Серегил мечтательно улыбнулся, вспоминая те счастливые дни. — Собрались не только кирнари, но и все их семьи, — как на праздник. Главы семей препирались и рычали друг на друга целыми днями, но для нас, остальных, это было замечательное развлечение.
Серегил поднялся, чтобы налить еще вина в кружки, потом встал перед очагом, так и не прикоснувшись к напитку. Чем ближе он подходил к кульминации своего рассказа, тем труднее ему становилось находить слова.
— Я ведь не очень много рассказывал тебе о своем детстве?
— Не очень много, — согласился Алек, и Серегил почувствовал давнее горькое разочарование за этими невыразительными словами. — Как я понимаю, ты, так же как и я, никогда не видел своей матери. Ты только однажды упомянул, что у тебя, кроме Адриэль, есть еще три сестры — Шалар, Мидри и… как зовут младшую?
— Илина.
— Илина, да, и что Адриэль тебя вырастила.
— Ну, она сделала, что могла. Я был довольно неуправляемым мальчишкой. Алек хихикнул.
— Я бы очень удивился, окажись иначе.
— Правда? — Серегил был благодарен Алеку за короткий шутливый диалог, давший ему передышку. — Мое поведение очень не нравилось отцу. По правде говоря, ему вообще мало что во мне нравилось, за исключением успехов в музыке и фехтовании, а этого обычно оказывалось недостаточно. В те дни, о которых я веду речь, я по большей части просто старался не попадаться ему на глаза.
Переговоры с зенгати, однако, свели нас вместе, и сначала я изо всех сил старался держать себя, как положено. Потом я повстречал молодого человека по имени Илар. — Необходимость произнести это имя вслух заставила сердце Серегила сжаться. — Илар-и-Сонтир. Он был из клана Чиптаулос, одного из тех, которых мой отец рассчитывал склонить на свою сторону. Отец очень радовался нашей дружбе — сначала.
Илар был… — Теперь начиналось самое трудное. Звук имени этого человека словно вызвал его дух. — Он был красив и жизнерадостен, у него всегда находилось время, чтобы отправиться охотиться или купаться со мной и моими друзьями. Он был уже почти взрослый, и нам ужасно льстило его внимание. Я с самого начала сделался его любимцем, и через неделю-две мы с ним начали уединяться, как только представлялась возможность.
Серегил жадно припал к вину и заметил, что его рука, сжимающая кружку, дрожит. Много лет он старался похоронить эти воспоминания, но достаточно было единственный раз произнести ненавистное имя, как прежние чувства забурлили в нем — такие же мучительные, как и в то давно прошедшее лето.
— У меня уже было несколько увлечений — друзья, девушки-родственницы, — но ничего подобного я еще не испытывал. Наверное, можно сказать, что он соблазнил меня, хотя это и не потребовало от него особых усилий.
— Ты его любил.
— Нет! — рявкнул Серегил, прогоняя воспоминания о нежных губах и ласковых руках, касавшихся его тела. — Нет, это была не любовь. Меня просто ослепила страсть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91