Мать знала, какая участь его ожидает, но ни разу не навестила Омета за пять страшных лет. Он так и не смог забыть ее предательства.
И вот сейчас она сидела у его постели и тихо плакала, просила прощения, как часто делала в его снах, говорила, как скучает без него, как молилась все эти пять лет, приносила жертвы на алтарь Патриарха и Создателя, самого Единого Бога.
«Мне так жаль, Омет», — произнесла она гулким голосом мира снов и убрала волосы с его лба.
Омет вздохнул во сне.
Пальцы матери, мозолистые от постоянной работы, становились нежными, когда касались его лба.
«Я скучала по тебе», — прошептала мать в его сне.
— Правда? — пробормотал он. — Ты правда обо мне скучала?
— Очень, Омет.
Слова прозвучали четко, словно человек, который их произнес, находился совсем рядом. Омет открыл глаза и увидел сидящую на его постели Эстен — на том самом месте, где только что сидела мать.
Она гладила его волосы.
Ее нож касался его горла.
Омет вдохнул воздух носом, а потом осторожно выдохнул — клинок ножа был очень острым.
— Ты думал, я тебя не узнаю, да, Омет? — ласково спросила она, и свет стоящей на столе лампы отразился в ее черных глазах. — Ты ошибся, я сразу же тебя узнала. — Она провела свободной рукой по его густым прямым волосам, погладила бороду, задержав на ней пальцы. — Если я чем-то владею, то оно остается моим навсегда. Тебе ведь это известно, Омет, не так ли?
Он молча смотрел на нее.
Эстен переместилась поближе, ее спина изогнулась, как у кошки, вышедшей на охоту. В глазах появилась жестокое выражение, каждое движение таило в себе угрозу. Неуловимым, легким движением она села ему на грудь, прижав коленями руки.
— Расскажи мне, что произошло в ту ночь у литейных печей, — тихо приказала она и слегка усилила нажим клинка, отчего во рту у Омета появился металлический привкус. — Как королю болгов удалось добраться до вас? Сколько людей потребовалось, чтобы справиться с моими рабочими? Расскажи мне, Омет, что он сделал?
Юноша молчал.
Коротким движением клинка Эстен срезала часть бороды и кусочек кожи — появилась капелька крови.
— Говори, — угрожающе повторила она. — Вену, возле которой находится мой нож, будет очень трудно перевязать, если я ее сейчас перережу.
Омет вспомнил события той ночи. Рапсодия разбудила его, быстро связала и заткнула рот кляпом, а Акмед тем временем проводил разведку.
— Один, — прошептал Омет. — Он был один.
Эстен слегка повернула голову, чтобы посмотреть на Омета под другим углом.
— Лжец. Там было тринадцать взрослых мужчин и две дюжины мальчишек, и все исчезли после той ночи. Он бы не справился в одиночку.
— Он был один, — настаивал на своем Омет, с трудом глотая воздух. — Он убил большую часть рабочих при помощи квеллана.
— Квеллана? — Нож оставался у его горла, а другая рука достала черный с синим отливом стальной диск. — Это изогнутое оружие, которое он носит на спине и которое стреляет такими штуками?
— Да, — прошептал Омет. — Он связал меня и остальных учеников. Винкейн сопротивлялся. Король болгов запер его в печи.
Жестокие глаза засверкали.
— Тогда понятно, откуда взялся запах. Он убил детей-рабов? Сварил заживо в жидкой керамической массе?
Омет вспомнил о долгом путешествии в Илорк вместе со спасенными мальчиками, о том, как Рапсодия и Акмед поддерживали порядок, пока они не добрались до первой заставы болгов у северных Зубов.
— Да. Все они мертвы, так же как и рабочие. Их залило массой из баков.
— Почему? Зачем он это сделал? — Брови Эстен сошлись на переносице, превратив ее лицо в маску сосредоточенности. — Если он такой хороший король, пытающийся решить все проблемы мирным путем, зачем он похоронил моих мальчишек и испортил столько хорошего материала?
— Первый бак перевернул Винкейн, — быстро ответил Омет. Это были первые правдивые слова, которые он произнес. — Он пытался убежать.
Глаза Эстен сузились, а рот превратился в тонкую линию.
— А как он все поджег? Почему керамический раствор затвердел?
Омет старался дышать так, чтобы нож не царапал кожу.
— Я не знаю. Он меня связал и вынес наружу.
— Хмм. Я до сих пор не понимаю, почему он рискнул меня разгневать, помешав работе плавилен. Возможно, хотел использовать своих грязных болгов при восстановлении Энтаденина. Он необычный тип, не так ли? Ну, не имеет значения. Он свое получит.
Омет ничего не ответил.
— Как и ты, Омет.
Свободной рукой она потянулась к себе за спину и еще сильнее прижала нож к горлу Омета. Мир вокруг юноши начал чернеть.
Омет боролся с подступающим мраком. Перед глазами у него прояснилось, и он увидел, что Эстен держит в руке блестящую металлическую флягу. Сняв большим пальцем крышку, она поднесла сосуд к его губам.
— Пей, коротко приказала она.
Омет, не открывая рта, промычал что-то нечленораздельное, но явно отрицательное.
С того самого момента, как он узнал Эстен, смерть стала неизбежной, и теперь, когда она пришла за ним, на него снизошел покой. Омет больше не чувствовал страха.
Эстен удивленно заморгала:
— Ты отказываешься мне повиноваться? Похоже, ты храбрее, чем я думала.
Она резко подпрыгнула у него на груди. Омет открыл рот от неожиданности, и Эстен тут же начала заливать обжигающую жидкость ему в рот, одновременно надавливая ему на горло, чтобы заставить проглотить отраву.
Омет застонал, чувствуя, как жидкость стекает в желудок. Через несколько секунд жар распространился по всему его телу. Он попробовал пошевелиться, но не смог двинуть ни рукой, ни ногой.
Эстен быстро соскочила на пол.
— Если будешь шевелиться, умрешь быстрее, равнодушно сообщила она, поправляя одежду. Небрежное движение руки — и нож исчез. — Мне нужно, чтобы ты некоторое время провалялся в лихорадке, до тех пор, пока король болгов не вернется домой. — Она склонила голову набок, с интересом наблюдая, как краснеют его щеки. — Твоя мать гордилась бы тобой, Омет, узнав, как ты вел себя в свои последние мгновения. Не сомневаюсь, что ты оценил, какую легкую смерть — в отличие от многих других — я тебе подарила. Во всяком случае, тебе не придется жить с осложнениями, наступающими после приема пикриновой кислоты.
На ее лице появилась широкая улыбка, и она наклонилась поближе к Омету.
— Это замечательная штука. Те, кому она попадет на кожу или кто вдохнет ее, как твои друзья-болги, вскоре обнаружат, что их глаза, волосы и кожа приобрели роскошный желтый цвет, напоминающий золоченое стекло. Им предстоит пережить просто чудесную агонию: они будут мочиться кровью, их внутренние органы начнут растворяться, потом придут судороги, помрачение сознания, которое и приведет их к благословенной, но весьма болезненной смерти.
Эстен взяла правую руку Омета, совершенно не желавшую ему подчиняться, и уронила ее на постель. Она вытянулась рядом с ним и подложила руку ему под шею, наблюдая, как его дыхание участилось, а лицо посерело. Нежным движением она положила голову на плечо Омета, повернулась так, чтобы губами коснуться его уха, и прошептала:
— Но самый лучший подарок я приготовила для короля болгов! Глазурь, которую мы использовали для его вожделенных стекол, на самом деле тоже пикриновая кислота, Омет. Чудная вещь, пока она сохраняет влагу, вот как сейчас, под деревянным колпаком, закрывающим купол. Уверена, что ты не забыл моих уроков в плавильнях. Помнишь, что происходит, когда она высыхает?
Омету катастрофически не хватало воздуха, он уже почти потерял сознание и поэтому ничего не сказал, хотя знал ответ.
Когда пикриновая кислота высыхает, она взрывается.
Он не почувствовал поцелуя, которым его наградила Эстен, и не слышал, как она ушла. Яд сделал свое дело.
51
Северное побережье
НОЧЬЮ, когда стало слишком опасно продвигаться по тропе, шедшей вдоль побережья, они остановились и разбили лагерь.
Они не стали разжигать костер, просто прилегли на песок. А потом разыгралась буря.
Молнии раскалывали небо, ветер набирал силу. Вспышки озаряли притихшую землю и бушующее море призрачным светом, затем раздавались оглушительные раскаты грома, эхом отражающиеся от прибрежных утесов. Лошади испуганно ржали.
Путники быстро свернули лагерь и поспешили на север, держась подальше от пенящихся волн, штурмующих берег, и не обращая внимания на укусы соленой морской воды, смешанной с пресными каплями дождя.
Наконец они укрылись среди развалин маленькой деревушки, расположенной на берегу небольшой бухты, окруженной с запада отвесными скалами из застывшей лавы. Возле волнолома осталось стоять небольшое кирпичное здание с наполовину обвалившейся черепичной крышей; все остальные дома превратились в пепел.
Они оставили лошадей возле волнолома, и тут на них обрушился ливень, мгновенно промочивший их до нитки. Путники поспешили спрятаться от непогоды в полуразрушенном здании.
Спугнув крыс, они заняли сухой угол. Старик рассмеялся, глядя вслед сбежавшим под дождь грызунам.
— Я прикончил последних серендаирских крыс много лет назад. — Он вздохнул с деланной грустью. — Бедный старый Ник. Я помог ему перейти в крысиную загробную жизнь, если она, конечно, существует. Должно быть, он приплыл на одном из кораблей Первого флота.
— Крысы тоже обрели бессмертие, перейдя сюда из старого мира? — удивился Эши.
— Да, — кивнул Маквит. — Намерьенские крысы. А ты думал, что только люди не умирают? — Старик покачал головой. — Ник стал совсем худым, даже его родичи не пожелали его сожрать. Я тоже не нашел в себе мужества его съесть.
— Я хочу получить ответ на один вопрос, — заговорил Акмед. — Он уже давно меня мучает. В легенде говорится, что вы убили Тсолтана, ф'дора, поселившегося в теле жреца Башни Пустоты, моего ненавистного хозяина. Как вам удалось с ним расправиться? Вы не дракианин, однако вы его убили — человека и демона. Я должен знать. Быть может, это как-то поможет нам в предстоящем сражении. Маквит прислонился к стене, не обращая внимания на дождь.
— Я выслеживал его, — начал он, погружаясь в воспоминания. — Тогда я был молод и думал, что нахожусь в расцвете сил. Я был тенью короля, защитником королевы, черным львом. В те времена многие говорили, что у меня есть крылья. И когда ветер дул мне в спину, я начинал им верить. Раз уж нам суждено было встретиться, я хочу, чтобы вы запомнили обо мне одно, но самое главное: я всегда доводил до конца начатое дело. Лучше всего я действовал в одиночку. Я не министр, не советник и не посол. Я не хочу быть генералом — мое место в авангарде. — Он оторвал взгляд от бесконечных струй дождя и посмотрел Акмеду в глаза. — После твоего ухода я сам стал таким авангардом. Но я был глуп. Началась Сереннская война, а я и понятия не имел, что в мире существуют ф'доры, запертые в Подземные Палаты много веков назад. Легенды о них забылись, или я не обращал на них должного внимания. Меня вела храбрость глупца. Мне доводилось встречать представителей четырех перворожденных рас. С сереннами и митлинами, детьми звезд и моря, меня связывала дружба. С потомками драконов, такими как ты, Эши, порождениями земли, мне не раз приходилось скрещивать клинки. И я хорошо знал кизов — многие из них были Кузенами, Братьями Ветра, рожденными стихией воздуха. Не хватало только огня, о чем я мог бы и сам догадаться. Тсолтан был врагом моего короля, а значит, и моим тоже, с самого начала войны, поэтому рано или поздно мы должны были его найти. А когда нам это удалось, я отправился за ним один. Я нашел его возле Шпиля, его логова в старом мире. Я знал, что он непременно должен будет явиться туда.
Маквит заметно оживился, его глаза продолжали смотреть на струи дождя, словно сквозь них он видел прошлое.
— Его приспешники не имели для меня значения. Я напал на них с такой яростью, что Кирсдарк начал дымиться, отнимая жизнь у этих жалких слуг демона, словно он стал лавиной или прибойной волной. — Древний герой негромко рассмеялся. — Мне нравился свист опускающегося клинка, легкий скрежет стали, перерубающей кости. Великолепное ощущение! Но борьба с самим демоном — совсем другое дело. Сначала, естественно, он сражался. Тсолтан не знал, кто я такой, не понимал, что я — его смерть. У него в руках была сила стихии огня, а впереди — вечность, но я обладал решающим преимуществом: он не мог меня убить.
— Почему? — напрягся Акмед.
— По очень простой причине, — спокойно ответил Маквит. — Я нес его в своем теле.
Ветер швырнул в лицо Акмеда струю дождевой воды, и он судорожно закашлялся.
— Что вы сказали?
— Я принял его в себя, в свое тело, как это сделал Майкл. Я пригласил его к себе. — Лицо Маквита потемнело. — А потом начал с ним бороться. Сумев отделить мрак, наполнявший мою собственную душу, от того, что принес в нее демон, я постиг истину и смог уничтожить его дух. Мой народ, мой меч, мое одиночество — я был тенью короля. Все это давало мне океан силы. И я утопил в нем демона. Держал его огонь под водой моей жизни. В конце концов он начал умолять, льстить, но ему пришлось сдаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
И вот сейчас она сидела у его постели и тихо плакала, просила прощения, как часто делала в его снах, говорила, как скучает без него, как молилась все эти пять лет, приносила жертвы на алтарь Патриарха и Создателя, самого Единого Бога.
«Мне так жаль, Омет», — произнесла она гулким голосом мира снов и убрала волосы с его лба.
Омет вздохнул во сне.
Пальцы матери, мозолистые от постоянной работы, становились нежными, когда касались его лба.
«Я скучала по тебе», — прошептала мать в его сне.
— Правда? — пробормотал он. — Ты правда обо мне скучала?
— Очень, Омет.
Слова прозвучали четко, словно человек, который их произнес, находился совсем рядом. Омет открыл глаза и увидел сидящую на его постели Эстен — на том самом месте, где только что сидела мать.
Она гладила его волосы.
Ее нож касался его горла.
Омет вдохнул воздух носом, а потом осторожно выдохнул — клинок ножа был очень острым.
— Ты думал, я тебя не узнаю, да, Омет? — ласково спросила она, и свет стоящей на столе лампы отразился в ее черных глазах. — Ты ошибся, я сразу же тебя узнала. — Она провела свободной рукой по его густым прямым волосам, погладила бороду, задержав на ней пальцы. — Если я чем-то владею, то оно остается моим навсегда. Тебе ведь это известно, Омет, не так ли?
Он молча смотрел на нее.
Эстен переместилась поближе, ее спина изогнулась, как у кошки, вышедшей на охоту. В глазах появилась жестокое выражение, каждое движение таило в себе угрозу. Неуловимым, легким движением она села ему на грудь, прижав коленями руки.
— Расскажи мне, что произошло в ту ночь у литейных печей, — тихо приказала она и слегка усилила нажим клинка, отчего во рту у Омета появился металлический привкус. — Как королю болгов удалось добраться до вас? Сколько людей потребовалось, чтобы справиться с моими рабочими? Расскажи мне, Омет, что он сделал?
Юноша молчал.
Коротким движением клинка Эстен срезала часть бороды и кусочек кожи — появилась капелька крови.
— Говори, — угрожающе повторила она. — Вену, возле которой находится мой нож, будет очень трудно перевязать, если я ее сейчас перережу.
Омет вспомнил события той ночи. Рапсодия разбудила его, быстро связала и заткнула рот кляпом, а Акмед тем временем проводил разведку.
— Один, — прошептал Омет. — Он был один.
Эстен слегка повернула голову, чтобы посмотреть на Омета под другим углом.
— Лжец. Там было тринадцать взрослых мужчин и две дюжины мальчишек, и все исчезли после той ночи. Он бы не справился в одиночку.
— Он был один, — настаивал на своем Омет, с трудом глотая воздух. — Он убил большую часть рабочих при помощи квеллана.
— Квеллана? — Нож оставался у его горла, а другая рука достала черный с синим отливом стальной диск. — Это изогнутое оружие, которое он носит на спине и которое стреляет такими штуками?
— Да, — прошептал Омет. — Он связал меня и остальных учеников. Винкейн сопротивлялся. Король болгов запер его в печи.
Жестокие глаза засверкали.
— Тогда понятно, откуда взялся запах. Он убил детей-рабов? Сварил заживо в жидкой керамической массе?
Омет вспомнил о долгом путешествии в Илорк вместе со спасенными мальчиками, о том, как Рапсодия и Акмед поддерживали порядок, пока они не добрались до первой заставы болгов у северных Зубов.
— Да. Все они мертвы, так же как и рабочие. Их залило массой из баков.
— Почему? Зачем он это сделал? — Брови Эстен сошлись на переносице, превратив ее лицо в маску сосредоточенности. — Если он такой хороший король, пытающийся решить все проблемы мирным путем, зачем он похоронил моих мальчишек и испортил столько хорошего материала?
— Первый бак перевернул Винкейн, — быстро ответил Омет. Это были первые правдивые слова, которые он произнес. — Он пытался убежать.
Глаза Эстен сузились, а рот превратился в тонкую линию.
— А как он все поджег? Почему керамический раствор затвердел?
Омет старался дышать так, чтобы нож не царапал кожу.
— Я не знаю. Он меня связал и вынес наружу.
— Хмм. Я до сих пор не понимаю, почему он рискнул меня разгневать, помешав работе плавилен. Возможно, хотел использовать своих грязных болгов при восстановлении Энтаденина. Он необычный тип, не так ли? Ну, не имеет значения. Он свое получит.
Омет ничего не ответил.
— Как и ты, Омет.
Свободной рукой она потянулась к себе за спину и еще сильнее прижала нож к горлу Омета. Мир вокруг юноши начал чернеть.
Омет боролся с подступающим мраком. Перед глазами у него прояснилось, и он увидел, что Эстен держит в руке блестящую металлическую флягу. Сняв большим пальцем крышку, она поднесла сосуд к его губам.
— Пей, коротко приказала она.
Омет, не открывая рта, промычал что-то нечленораздельное, но явно отрицательное.
С того самого момента, как он узнал Эстен, смерть стала неизбежной, и теперь, когда она пришла за ним, на него снизошел покой. Омет больше не чувствовал страха.
Эстен удивленно заморгала:
— Ты отказываешься мне повиноваться? Похоже, ты храбрее, чем я думала.
Она резко подпрыгнула у него на груди. Омет открыл рот от неожиданности, и Эстен тут же начала заливать обжигающую жидкость ему в рот, одновременно надавливая ему на горло, чтобы заставить проглотить отраву.
Омет застонал, чувствуя, как жидкость стекает в желудок. Через несколько секунд жар распространился по всему его телу. Он попробовал пошевелиться, но не смог двинуть ни рукой, ни ногой.
Эстен быстро соскочила на пол.
— Если будешь шевелиться, умрешь быстрее, равнодушно сообщила она, поправляя одежду. Небрежное движение руки — и нож исчез. — Мне нужно, чтобы ты некоторое время провалялся в лихорадке, до тех пор, пока король болгов не вернется домой. — Она склонила голову набок, с интересом наблюдая, как краснеют его щеки. — Твоя мать гордилась бы тобой, Омет, узнав, как ты вел себя в свои последние мгновения. Не сомневаюсь, что ты оценил, какую легкую смерть — в отличие от многих других — я тебе подарила. Во всяком случае, тебе не придется жить с осложнениями, наступающими после приема пикриновой кислоты.
На ее лице появилась широкая улыбка, и она наклонилась поближе к Омету.
— Это замечательная штука. Те, кому она попадет на кожу или кто вдохнет ее, как твои друзья-болги, вскоре обнаружат, что их глаза, волосы и кожа приобрели роскошный желтый цвет, напоминающий золоченое стекло. Им предстоит пережить просто чудесную агонию: они будут мочиться кровью, их внутренние органы начнут растворяться, потом придут судороги, помрачение сознания, которое и приведет их к благословенной, но весьма болезненной смерти.
Эстен взяла правую руку Омета, совершенно не желавшую ему подчиняться, и уронила ее на постель. Она вытянулась рядом с ним и подложила руку ему под шею, наблюдая, как его дыхание участилось, а лицо посерело. Нежным движением она положила голову на плечо Омета, повернулась так, чтобы губами коснуться его уха, и прошептала:
— Но самый лучший подарок я приготовила для короля болгов! Глазурь, которую мы использовали для его вожделенных стекол, на самом деле тоже пикриновая кислота, Омет. Чудная вещь, пока она сохраняет влагу, вот как сейчас, под деревянным колпаком, закрывающим купол. Уверена, что ты не забыл моих уроков в плавильнях. Помнишь, что происходит, когда она высыхает?
Омету катастрофически не хватало воздуха, он уже почти потерял сознание и поэтому ничего не сказал, хотя знал ответ.
Когда пикриновая кислота высыхает, она взрывается.
Он не почувствовал поцелуя, которым его наградила Эстен, и не слышал, как она ушла. Яд сделал свое дело.
51
Северное побережье
НОЧЬЮ, когда стало слишком опасно продвигаться по тропе, шедшей вдоль побережья, они остановились и разбили лагерь.
Они не стали разжигать костер, просто прилегли на песок. А потом разыгралась буря.
Молнии раскалывали небо, ветер набирал силу. Вспышки озаряли притихшую землю и бушующее море призрачным светом, затем раздавались оглушительные раскаты грома, эхом отражающиеся от прибрежных утесов. Лошади испуганно ржали.
Путники быстро свернули лагерь и поспешили на север, держась подальше от пенящихся волн, штурмующих берег, и не обращая внимания на укусы соленой морской воды, смешанной с пресными каплями дождя.
Наконец они укрылись среди развалин маленькой деревушки, расположенной на берегу небольшой бухты, окруженной с запада отвесными скалами из застывшей лавы. Возле волнолома осталось стоять небольшое кирпичное здание с наполовину обвалившейся черепичной крышей; все остальные дома превратились в пепел.
Они оставили лошадей возле волнолома, и тут на них обрушился ливень, мгновенно промочивший их до нитки. Путники поспешили спрятаться от непогоды в полуразрушенном здании.
Спугнув крыс, они заняли сухой угол. Старик рассмеялся, глядя вслед сбежавшим под дождь грызунам.
— Я прикончил последних серендаирских крыс много лет назад. — Он вздохнул с деланной грустью. — Бедный старый Ник. Я помог ему перейти в крысиную загробную жизнь, если она, конечно, существует. Должно быть, он приплыл на одном из кораблей Первого флота.
— Крысы тоже обрели бессмертие, перейдя сюда из старого мира? — удивился Эши.
— Да, — кивнул Маквит. — Намерьенские крысы. А ты думал, что только люди не умирают? — Старик покачал головой. — Ник стал совсем худым, даже его родичи не пожелали его сожрать. Я тоже не нашел в себе мужества его съесть.
— Я хочу получить ответ на один вопрос, — заговорил Акмед. — Он уже давно меня мучает. В легенде говорится, что вы убили Тсолтана, ф'дора, поселившегося в теле жреца Башни Пустоты, моего ненавистного хозяина. Как вам удалось с ним расправиться? Вы не дракианин, однако вы его убили — человека и демона. Я должен знать. Быть может, это как-то поможет нам в предстоящем сражении. Маквит прислонился к стене, не обращая внимания на дождь.
— Я выслеживал его, — начал он, погружаясь в воспоминания. — Тогда я был молод и думал, что нахожусь в расцвете сил. Я был тенью короля, защитником королевы, черным львом. В те времена многие говорили, что у меня есть крылья. И когда ветер дул мне в спину, я начинал им верить. Раз уж нам суждено было встретиться, я хочу, чтобы вы запомнили обо мне одно, но самое главное: я всегда доводил до конца начатое дело. Лучше всего я действовал в одиночку. Я не министр, не советник и не посол. Я не хочу быть генералом — мое место в авангарде. — Он оторвал взгляд от бесконечных струй дождя и посмотрел Акмеду в глаза. — После твоего ухода я сам стал таким авангардом. Но я был глуп. Началась Сереннская война, а я и понятия не имел, что в мире существуют ф'доры, запертые в Подземные Палаты много веков назад. Легенды о них забылись, или я не обращал на них должного внимания. Меня вела храбрость глупца. Мне доводилось встречать представителей четырех перворожденных рас. С сереннами и митлинами, детьми звезд и моря, меня связывала дружба. С потомками драконов, такими как ты, Эши, порождениями земли, мне не раз приходилось скрещивать клинки. И я хорошо знал кизов — многие из них были Кузенами, Братьями Ветра, рожденными стихией воздуха. Не хватало только огня, о чем я мог бы и сам догадаться. Тсолтан был врагом моего короля, а значит, и моим тоже, с самого начала войны, поэтому рано или поздно мы должны были его найти. А когда нам это удалось, я отправился за ним один. Я нашел его возле Шпиля, его логова в старом мире. Я знал, что он непременно должен будет явиться туда.
Маквит заметно оживился, его глаза продолжали смотреть на струи дождя, словно сквозь них он видел прошлое.
— Его приспешники не имели для меня значения. Я напал на них с такой яростью, что Кирсдарк начал дымиться, отнимая жизнь у этих жалких слуг демона, словно он стал лавиной или прибойной волной. — Древний герой негромко рассмеялся. — Мне нравился свист опускающегося клинка, легкий скрежет стали, перерубающей кости. Великолепное ощущение! Но борьба с самим демоном — совсем другое дело. Сначала, естественно, он сражался. Тсолтан не знал, кто я такой, не понимал, что я — его смерть. У него в руках была сила стихии огня, а впереди — вечность, но я обладал решающим преимуществом: он не мог меня убить.
— Почему? — напрягся Акмед.
— По очень простой причине, — спокойно ответил Маквит. — Я нес его в своем теле.
Ветер швырнул в лицо Акмеда струю дождевой воды, и он судорожно закашлялся.
— Что вы сказали?
— Я принял его в себя, в свое тело, как это сделал Майкл. Я пригласил его к себе. — Лицо Маквита потемнело. — А потом начал с ним бороться. Сумев отделить мрак, наполнявший мою собственную душу, от того, что принес в нее демон, я постиг истину и смог уничтожить его дух. Мой народ, мой меч, мое одиночество — я был тенью короля. Все это давало мне океан силы. И я утопил в нем демона. Держал его огонь под водой моей жизни. В конце концов он начал умолять, льстить, но ему пришлось сдаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75