— Что за манеры, гадкий мальчишка?
Они лежали, пока не остыли их разгоряченные тела. Потом Ника сушила волосы, а Джек лежал и смотрел в небо, в котором стали появляться белые облака. Девушка сидела рядом и просыпала тонкой струйкой песок. Она еле слышно что-то не то напевала, не то говорила:
Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слез тяжело.
— Это еще откуда? — удивился Джек, скорее прочитав по губам, нежели услышав.
— Доисторические стихи. Древние были более откровенны в выражении своих чувств. Пойдем, погода начинает портиться.
В обнимку они дошли до костра. Эндфилд собрал посуду, скатерть, одеяла. Девушка была задумчива, прятала глаза, отмалчивалась. Когда они шли к машине, Ника сама прижалась к Джеку, так что ему ничего не оставалось, как обнять девушку за талию. Ее тело говорило лучше всяких слов.
Когда они прилетели, Эндфилд проводил ее до входа в дом, поставил сумку у ног девушки.
— Разве ты не зайдешь? — спросила она, стоя в проеме открытой двери.
— Нет. Разве я тебе не надоел за утро?
— Ты мне никогда не надоешь, Джек.
— Мне надо побыть одному, тебе, наверное, тоже. — Он легонько дотронулся до ее губ своими.
Ника стояла и смотрела, как он идет к гравилету. Лицо девушки было обиженным и печальным.
Глава 5
ЧЕГО ХОЧЕТ ЖЕНЩИНА, ТОГО ХОЧЕТ БОГ
Ника приняла душ, намазала лицо и шею кремом, накинула фиолетовый махровый халат. В задумчивости постояла у телефона, потом набрала номер Лазарева.
— Здравствуй, Юра, — сказала девушка, когда помятая рожа полковника вплыла в фокус передатчика. — Надеюсь, ты не сердишься на меня.
— Разве можно сердиться на тебя, Принцесса… — Лазарев потер грудь, еще болевшую после удара каблуком. — Это что, последний шанс затащить Эндфилда в постель? — спросил он, имея в виду крем.
— Жаль, что ты далеко. Мало я тебе врезала. Впрочем, ладно… Пришли, пожалуйста, личное дело Джека.
— Это секретная информация.
— Вот и отлично…
— Хорошо, готовь компьютер к приему.
Небо было закрыто тучами. Накрапывал мелкий дождик. Временами облака редели, и свет второй луны Деметры освещал непроглядный мрак долгой ночи. Эндфилд валялся в своем номере, отдыхая после изнурительной двухчасовой тренировки. Джек приказал себе не думать ни о чем. Ему было тепло и спокойно, сознание медленно угасло в приятной усталости…
Джека разбудил грохот взрыва. Он выпрыгнул из койки, на ходу влезая в скафандр. Двери были перекрыты, на мониторе горели сигналы крайней опасности. Еще мутное сознание приняло первую порцию информации от сверхчувственного восприятия. Второй пилот Кедров, которого все звали Дубовым за непроходимую тупость, уснул на вахте и не увидел «бешеной собаки».
Когда компьютер среагировал, было уже поздно. Луч ударил почти параллельно продольной оси крейсера, пробив центральную рубку, уничтожив главный компьютер и гиперпередатчик. Вспомогательные процессоры запустили гасители, что предотвратило полное разрушение корабля. Теперь за дверями его крошечной аварийно-спасательной ячейки бушевало пламя в тридцать миллионов градусов, постепенно теряя свою силу под напором полей гашения.
Через несколько минут поверхности остыли. Эндфилд поднялся по короткой аварийной лесенке в центральный коридор одновременно с Глебом.
— Капитан, что случилось?
— Дубов…
— Скажи, Джек, почему к нам в экипаж пихают откровенное дерьмо?!
— Пойдем в запасную…
Там они смогли снять шлемы и оценить масштабы разрушений.
— Ты думаешь, это возможно починить?
— Если роботы восстановят резонатор квика, то я смог бы подключить один из вспомогательных процессоров, если нет, остается телепатия, что нежелательно.
— Ничего, Капитан, прорвемся.
Ремонтные роботы загерметизировали корабль и принялись за гиперпередатчик. Вынужденное безделье, теснота и полная неясность угнетали Быкова. Он валялся в кресле, пуская к потолку дым шалалы.
Резкий запах травы заставил Джека, не терпевшего курева, включить вентиляцию.
— И все же, Капитан, — спросил Глеб, — почему они сажают к нам всяких придурков? Хотят угробить? А впрочем, я знаю, все началось после твоей идиотской монографии о ближнем бое.
— Не вижу ничего плохого в теории ближнего боя. Не вижу плохого в том, что учу молодых «драконов» летать как следует.
— Тебе пихают всяких тупиц. Мало того что ты возишься с ними на тренажерах, ты позволяешь им быть в твоем экипаже. Не крейсер, а проходной двор. За два года у нас сменилось шестнадцать вторых пилотов. С Дубовым семнадцать.
— Те, кто прошел обучение у меня в экипаже или хотя бы на тренажере, становятся мастерами высокого класса и могут учить других «драконов». Боеспособность нашего 511-го полка резко выросла.
— А ты и рад этому до сраки. Тоже мне, великий гуру. Ради славы готов сам угробиться и меня угробить. Что тебе до этого, дослужил и домой… Научил бы лучше этому Аарона и Джонсона.
— Твоих «барбосов»? Ты знаешь, легче зайца научить курить.
— А я считал, что они и твои друзья тоже, ведь мы делаем одно общее дело.
— Ты имеешь в виду Сопротивление? Я из удовольствия, по-дилетантски, ковырялся в спецархивах, систематизировал, потом давал почитать это твоим болванам, а заодно ставил им защиту от психосканера, чтобы это дубье не выдало меня своими мыслями. И это называлось громким словом — «Сопротивление»… А на самом деле — клуб любителей драть глотку по пьяни…
— Гад ты, Джек, — сказал штурман, потом после долгого молчания добавил: — Мне кажется, если бы ты научил их искусству боя, все они были бы живы.
— Может быть. Правда, тогда они перестали бы быть «барбосами». Увы, вся твоя четверка была совершенно неспособна к обучению. И я не всесилен. Если не справился Эндфилд — только списание.
— А Дубов?
— Этого Дубова сунули к нам из соображений его безопасности. Дольше держать боевого офицера в дублерах и операторax тренажеров было нельзя, поскольку он должен был иметь хотя бы полгода боевых действий для поступления сам знаешь куда… Вот расстроится Дубов-старший, большая, между прочим, шишка.
— Ага, — зло сказал Глеб. — И тут Служба… Романтически настроенный отпрыск столичного генерала захотел носить черную форму, а папаша решил сохранить его шкуру для Академии. Вот откуда у нас столько дураков среди штабных.
— Оставь. Не стоит нервов.
— Что значит «оставь»?! Мы чуть не погибли. Всегда вы так, «обмороки» несчастные.
— А ты хочешь сохранить свою жизнь исключительно из идейных соображений? Для Великого Дела?
— И для этого тоже. Не смейся. Тысячи миллиардов людей живут в нищете, страданиях, страхе. Ведь кто-то должен разрушить эту систему, освободить…
— Я уже говорил тебе, что ты не против страданий и бедности, просто хочешь, чтобы мучились все.
— Вот как, — Быков окончательно разозлился. — И все равно; даже так было бы справедливее.
— Справедливость — продажная девка занимаемой позиции.
— У тебя ее нет совсем, не наблюдается. Обделил господь.
Глеб нервно затянулся.
— В последнее время ты слишком увлекся этой дрянью, — сказал Джек, имея в виду не только травку. — И это мы обсуждали. Если люди хотят так жить, то никто в этом не виноват, кроме них самих.
— Даже если ты прав, в чем лично я сильно сомневаюсь, все равно, твои чистые и умные патриции могли что-нибудь сделать для простого народа.
— Ты ведь читал, что полторы тысячи лет назад СБ проводила подобные эксперименты на планете Тригон. И что они получили? Массовые ожирения, болезни, нервно-психические расстройства, разгул организованной преступности и наркоманию во всех видах. Каждая система ценностей имеет свой оптимум комфорта и свободы. В конце концов благодарные пролетарии, расплодясь, как крысы, превратили чудесную планету в бардак, на который были рассчитаны. Разруха начинается в голове — не мной было сказано.
— Ну и что? Почему твои чистюли, раз они такие умные, не могли научить правильной жизни нас, дураков несчастных? Ведь за десятки поколений можно было бы добиться результатов?
Быков нервно заходил в тесном пространстве, с отвращением бросив окурок, который обжег ему пальцы.
— Это скорее вопрос совести, а не вооруженного восстания. Попробуй заставить кого-то любить себя при помощи палки… И вообще, благодарный народ всегда убивал своих освободителей. Так что, сам понимаешь, немного найдется желающих.
— Ты не мерз, не голодал, счастливчик, тебя не били в пунктах охраны общественного порядка, тебя не будили с паспортной проверкой по ночам. Ты не смотрел на сытые рожи, которые проплывают мимо на шикарных «Альбатросах». Ты не знаешь, сколько страданий и унижения испытывает простой человек.
— Вот бы и начал с себя, если что-то не нравится. Отошел бы от простых и банальных решений, проанализировал, что в твоей жизни привлекает плохое, внушил бы себе установки на успех и процветание. Но, по-моему, жизнь устроена так, что кому-то на роду написано есть рябчиков и ананасы, а другому пускать слюни по этому поводу, что и составляет определенный предыдущими воплощениями смысл его жизни. В конце концов, с человеком происходит лишь то, что он позволяет с собой проделывать. Иначе получается — я дерьмо, снаружи и внутри, что есть следствие системы моих взглядов и ценностей, но не только не буду ее менять, но и навяжу всем остальным, чтобы не обидно было. И вообще, большинство рабов желает не стать господами, а получить хороших новых хозяев, жестоко отомстив старым.
Глеб плюнул на пол с досады:
— Я когда-нибудь набью тебе морду, Капитан.
— А почему не сейчас? А еще лучше устроим дуэль в коридоре. Где один покойник, там и второй. Кто будет разбираться, сколько человек было в рубке в момент взрыва. — Джек говорил, а в глазах его разливалось особое безмятежное выражение, которое показывало, что Эндфилд совсем не шутит. Его тело подобралось, готовясь к прыжку.
Быков снова сплюнул на пол, на этот раз без запальчивости, затем уселся в кресло. Повернулся к Джеку и положил руки на подлокотники, показывая, что не замышляет ничего плохого, сказал:
— Посмотри, на кого ты стал похож. Мы с тобой дружим еще с училища. Семь лет из одного котелка ели, вместе от смерти уходили, а оказывается, ты можешь пришить меня за просто так, за слово. Ты уже не человек.
— Конечно. Ты ведь сам зовешь меня Капитан Электронная Отмычка.
— А ты помнишь, Электронная Отмычка, как ты плакал, когда приходил из медотсека, на той проклятой планете? Помнишь, какой красавицей была Анюта, как мы соперничали за ее внимание. Вспомни, как она светилась в твоем присутствии, хотя ты не разливался соловьем, не писал ей курсовых, не дарил ей цветы. А помнишь, что сделала с ней болезнь? Когда закрывалась заслонка-камеры дезинтегратора, ты ревел, как мальчишка. И после этого…
— Ты тоже не радовался тогда. Знаешь — это удар ниже пояса. Не все человеческое во мне умерло, — Эндфилд вздохнул. — И вообще, когда нас двое на сотни парсек вокруг, смешно ссориться. Умеешь ты на эмоции действовать.
Джек протянул Глебу руку, и он с облегчением пожал ее.
— Прости меня, это нервы. Ожидание становится нестерпимым, — произнес штурман.
Много дней наполовину слепой и оглохший, беспомощный корабль плыл в обманчиво спокойной пустоте бывшего укрепрайона «берсерков».
Быков смолил косяки, надоедая Капитану разговорами. Джек сидел в позе лотоса, дублируя систему наблюдения, или уходил настраивать квик-резонатор занятие долгое, хлопотное и почти безнадежное. Точности малых ремонтных роботов не хватало для юстировки вложенных одна в другую луковиц резонатора, но Эндфилд не терял надежды, пробуя различные варианты.
Однажды Джек вошел в рубку, не спеша сделал в аварийном конфигураторе обед, улегся в кресле, забросил ноги на пульт и только тогда сказал, ковыряясь вилкой в тарелке:
— К нам приближается корабль.
— Мы можем попрощаться друг с другом и подумать напоследок о смысле жизни?
— Ну, это всегда успеется. Это старый почтовый корабль Службы. Мне кажется, что он набит документами под завязку.
— Капитан, мы сможем стыковаться с ним?
— А почему бы и нет. Но ты туда не пойдешь.
— Я никогда за чужие спины не прятался. И трусом не был.
— Дело не в этом. Не подумай, что я хочу смерти. Со мной ничего не случится. Просто мой час еще не настал, я знаю. А тебе слишком опасно. Лучше недолго побыть трусом, чем стать покойником.
— Настоящие «драконы» всегда поступали наоборот. Я тоже «дракон», хотя бы отчасти. К тому же, кто прикроет задницу Электронной Отмычке?
Мертвый корабль встретил Джека и Глеба невообразимым хаосом. В его развороченных внутренностях плавали обломки корпуса и переборок, вырванные взрывом куски аппаратуры, обломки генераторов. Сорванные с опор и буквально вывернутые наизнанку буйством энергетических потоков блоки накопителей и реакторов превращали свалку искореженного металла в труднопроходимый лабиринт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76