Несколько часов спустя, когда Кальдерон выходил из дома, бригада рабочих уже вовсю трудилась, меняя дверь. На вопрос, что делать со старой дверью, последовал ответ – сжечь.
Однако заменить и сжечь дверь было легче, чем выбросить все случившееся из головы, поэтому все утро он ловил себя на том, что отвлекается от текущей работы или не может на ней сосредоточиться. Дошло до того, что даже на совещаниях его возвращало к действительности лишь воцарявшееся за столом напряженное молчание, и он, встрепенувшись, видел растерянные, удивленные лица. Между тем отвлекаться он не имел права, ибо его империя поддерживалась перевернутой пирамидой сделок. Каждая последующая сделка была масштабнее предыдущей, но обеспечивалась теми, которые состоялись раньше. Конструкция эффективная, но неустойчивая, требовавшая постоянного контроля. И стоило в определенных кругах пройти слуху о том, что Йойо Кальдерон теряет этот контроль, что его курортный проект «прокис»… Нет, нечего забивать голову такой ерундой, это не случится, он…
А что «он»? Как у многих людей его поколения, профессии и культуры, у него не было настоящих друзей. Их заменяли деловые контакты и общение с нужными людьми, и, уж конечно, он не собирался обсуждать события прошлой ночи с Гарсой и Ибанесом. Его задача в том, чтобы решить любую проблему со сделками по лесу в Паксто, а больше им ничего знать и не полагалось. Как и всем прочим – жена служила для украшения, отец уже одряхлел, сын был никчемным, братьев у него не имелось, а о том, чтобы откровенничать со служащими, не могло быть и речи.
После ланча он провел совещание по курортному проекту с Гэри Ривасом, вице-президентом по продажам, Оскаром Клементе, его вице-президентом по финансовым вопросам, и некоторыми сотрудниками рангом пониже. И с дочерью. Почти на всех совещаниях последнего времени речь шла о поступлении наличных. Как любой большой проект, «Коаст», так называла его фирма, начал развиваться на основе инвестирования не собственных средств, а банковских кредитов, полученных под залог будущей недвижимости. Эти деньги пошли на первичное планирование, получение разрешений и согласований, составление проектно-сметной документации и, наконец, на строительство первой очереди жилых и инфраструктурных объектов курортной зоны – в данном случае коттеджей, яхт-клуба, поля для гольфа, причала для прогулочных катеров. Деньги от продажи этих объектов предполагалось инвестировать в строительство следующей очереди и так далее. Поступление чистой прибыли ожидалось после продажи семидесяти процентов запланированных сооружений, до тех же пор компания фактически представляла собой нечто эфемерное. Ничего необычного в этом не было, такова природа бизнеса, а бизнес – занятие не для слабонервных. За что Кальдерон и любил это занятие.
Начали заседание с легкого разговора о том о сем, а потом Ривас и Клементе раздали информационные таблицы и выступили с отчетами. У Риваса новости были никудышные, хотя он их так не называл. Это был темноволосый малый, примерно возраста Виктории, склонный к выразительной жестикуляции, со сверкающими вставными зубами. Он был почти противоестественно элегантен, вроде кукольного Кена, дружка куклы Барби. Вроде бы девяностые прошли, и квартиры в кондоминиумах на западном побережье Флориды не шли нарасхват по цене, начиная с миллиона двухсот тысяч долларов, но он решил, что выйдет на контрольные цифры за счет европейцев и азиатов, а также благодаря снижению курса доллара. Это представлялось маловероятным. Виктория, рассматривая его прожекты, находила, что это недостижимо, даже если недвижимость на Консуэла-Коаст станет самой модной покупкой для каждого плутократа от Лиссабона до Шанхая, но она промолчала. Ее отец тоже не стал задавать вопросов о цифрах, и они перешли к Клементе.
Дядюшку Оскара, как его называли среди Кальдеронов, отличал веснушчатый купол лысой макушки, на которую он старательно зачесывал завитушки крашеных темных волос; его яркие черные глаза поблескивали за толстенными линзами очков в черной оправе. По-английски он говорил с сильным акцентом, изрядно сдобренным еще и богатой россыпью кубинских идиом. Клементе представлял собой своего рода реликт, наследие предыдущего поколения Кальдеронов. Он сумел унести ноги с острова вместе с миллионами дедушки Виктории как раз перед тем, как Гавану захватил Сатана.
По его мнению, пирамида перекрывающихся заимствований держалась крепко и должна была обеспечить покрытие «сжигания капитала» компании на следующий год, чему способствует ряд благоприятных факторов: низкие процентные ставки, доступные и дешевые рабочие руки, усердные, не выбивающиеся из графика подрядчики, готовность банков к обычной пролонгации кредита…
Взгляд Виктории перебежал на ряд абзацев, выделенных звездочками, которые, казалось, и вправду создавали впечатление чуда финансовой стабильности; она быстро произвела мысленный подсчет и вмешалась:
– Подожди-ка минутку, откуда взялись эти пять с половиной миллионов? Инвестиционный доход?
Все уставились на нее, и она почувствовала, что краснеет.
– Я что хочу сказать… это не отражено в последних финансовых документах, а без этого маловероятно, что мы сумеем погасить главный кредит от Первого Флоридского. Оговорено ли это банком как часть нашего обеспечения?
Оскар посмотрел на Кальдерона, и Виктории стало ясно, что финансовый директор тоже не знает, откуда взялись деньги.
– Это финансы «Консуэла Холдинг», – завил Кальдерон. – С ними все в порядке. Переходим к следующему вопросу.
– «Консуэла»? Из «Консуэлы» нет никакого потока наличных. Это спекулятивное внешнее инвестирование. Почему мы утверждаем, будто это активы, из которых предлагаем взять взаймы?
Кальдерон хмыкнул.
– Моя маленькая девочка теперь финансовый гений. Год тому назад она не могла отличить активов от детской коляски, а теперь норовит управлять бизнесом за меня. Вот они дети, а?
Все собравшиеся за столом подхватили его смех. Кальдерон уставился на дочь взглядом мачо, заставив ее опустить глаза, после чего добил словами:
– Когда мне потребуется твой совет, я спрошу тебя, поняла? А сейчас, Оскар, давай с этим заканчивать.
Поставив девчонку на место, он почувствовал себя увереннее, но после собрания, уйдя к себе в кабинет и велев секретарю, чтобы его не тревожили, уселся за письменный стол, сжал маленький красный шарик, о котором говорили, якобы он хорошо снимает напряжение, и стал думать о реальной проблеме, проблеме, тесно связанной с теми самыми пятью с половиной миллионами долларов, о которых упомянула глупая девчонка. Очевидно, кто-то убил Фуэнтеса, и теперь этот «кто-то» пытается угрожать ему, о чем и говорит дикая выходка, имевшая место прошлой ночью. Фуэнтеса разорвала, как предположили, большая дикая кошка. Они хотели отпугнуть их от Паксто, это ясно, а потому необходимо найти людей, которые это делают, и остановить их. Он и раньше пускал в ход угрозы, включая и угрозу физической расправы, и понимал, что, как только решение принято, отступать нельзя. Йойо набрал номер в Колумбии, не тот, который использовал несколько дней тому назад, но особый сотовый телефон только для экстренных случаев.
– Да? – произнес спокойный голос.
– Хуртадо?
– Да.
– Кальдерон. Послушай, ситуация, о которой мы говорили с тобой на днях, усложнилась. Я думаю, нужно твое вмешательство.
– Я слушаю.
– Прошлой ночью в моем доме произошел инцидент. Мне кажется, он связан со смертью Фуэнтеса.
– Кто-то вступил в контакт?
– Нет, просто хулиганят, но это явное предупреждение. Следы большой кошки, такие же, какие были рядом с телом Фуэнтеса.
Последовал вздох, некоторое время длилось молчание.
– И что, по-твоему, я должен предпринять, Йойо?
Кальдерон глубоко вздохнул:
– Ну, ты ведь знаешь, они убили одного из нас и угрожали мне. Это дело рук не какого-то мелкого carbon, козла, из числа придурковатых защитников природы. Что бы ты ни говорил раньше, но угроза исходит с вашего конца.
– Неужели? А как насчет того парня и его индейца, которые заявились в офис Фуэнтеса?
– Отвлекающий маневр. Пойми, эти борцы за охрану окружающей среды чокнутые, они могут жить на деревьях, прокалывать покрышки, в крайнем случае взорвать самодельную бомбу, но если что и сделают, так непременно сами же и раструбят об этом в СМИ – иначе в их действиях нет никакого смысла. Здесь дело совсем другого рода. Прости, что говорю так, но в этом определенно есть колумбийский след.
– Колумбийский след?
– Да! – Кальдерон возвысил голос. – Они разорвали Антонио в клочья, черт возьми! Они вырвали сердце из его тела, его печень… Американцы так не поступают.
– Да, это правда. Но успокойся, друг мой. Я уверен, мы что-нибудь придумаем. Нам нужно найти тех, кто все это устроил, и заставить их остановиться, это важно, да?
– Конечно. Значит, ты это организуешь?
– Обязательно. Мои люди свяжутся с тобой. И знаешь что, Йойо? Давай я постараюсь разобраться с этим тихо, хорошо? Никакой прессы, никакой шумихи и никакого контакта с властями. Мы поняли друг друга?
– Да, конечно.
– Хорошо. Передавай привет семье.
Собеседник отключился. Кальдерон вытер лицо носовым платком. Лишь через несколько минут он осмелился подняться на ватные ноги и подойти к маленькому кабинетному бару.
Виктория Кальдерон вернулась с совещания в свой, гораздо меньший, чем у отца, кабинет, где не было никакого бара. От пережитого страха она вспотела, и теперь одежда противно липла к телу, и страшно хотелось принять душ. Молодая женщина уселась за стол и попыталась поработать, но цифры прыгали перед ее глазами, и в конце концов, что было совсем для нее не характерно, она выругалась, потом еще раз, а потом разразилась целым потоком отборных испанских ругательств, выученных преимущественно за время ее кратковременного брака. Правда, ругалась она вполголоса, чтобы не было слышно за тонкими стенами кабинета. Черт возьми, все оставалось по-прежнему: одним словом и усмешкой он мог превратить ее в безмозглое ничтожество.
Непроизвольно, едва ли отдавая себе отчет в том, что пальцы нажимают на кнопки, она набрала номер самого близкого ей человека, сумасбродной сестры ее матери. В трубке зазвучал теплый голос Евгении Ариас, обладавшей удивительным чутьем к душевному состоянию собеседницы, хоть Виктория и пыталась прикинуться, будто позвонила просто так, поболтать.
– Ну, чем он тебе насолил на этот раз? Приходи к «Эскибел», и я куплю тебе выпивку, – сказала тетушка, выслушав племянницу. – Три выпивки! Потом мы пойдем к столикам, огребем кучу наличных, ну а затем, может быть, нам повезет устроить небольшую потасовку.
Виктория хихикнула.
– О господи, я не могу. Это сведет его с ума!
– Так ему, ублюдку, и надо! В общем, приходи! Ты можешь полежать здесь с полчасика. Мы перекусим и будем на месте к семи. Согласна?
Виктория призадумалась. Тетушка Евгения, младшая из двух сестер, была пухленькой, бойкой женщиной весьма веселого нрава, решительно ни в чем не похожая на свою сестру. Она не была замужем, водилась с людьми, пользовавшимися дурной репутацией, подозрительными, красивыми мужчинами, много пила, содержала антикварный седан «ягуар» и шофера, который ее в нем возил, и, к ужасу родных, прекрасно обеспечивала себя средствами к существованию как профессиональный игрок. Ее терпели и приглашали на традиционные семейные сборища, но Йойо Кальдерон такого образа жизни, разумеется, не одобрял и потому был категорически против того, чтобы его дочь с ней общалась.
– Право, не знаю, – ответила Виктория. – Мне пришлось бы солгать ему и маме, но он дознается, и тогда меня вообще неделю из дома не выпустят.
– Думаешь, этот козел будет держать тебя взаперти? Викки, у меня есть для тебя новость: ты взрослая. Тебе двадцать восемь лет. Максимум, что он может сделать, – это выставить тебя из дому – ну и черт с ним! Ты переедешь ко мне. Я научу тебя делать ставки в джай алай. Ты с цифрами в ладах, и это дело быстро усвоишь.
Неожиданно для себя Виктория рассмеялась: очень уж это предложение звучало невероятно, оно просто не могло предназначаться ей. Она сменила тему, и они продолжили болтать о семье и нескучной жизни Евгении, и, когда закончили разговор, Виктория снова почувствовала себя собой. И что это значит? Она не знала точно, но, вернувшись к плотным рядам цифр, решила, что станет не беглянкой, как Евгения, а победительницей. В конце концов, она дочь своего отца.
У основания этого дерева находилась памятная табличка, установленная Обществом садоводов Южной Флориды. На табличке значилось, что это самое большое дерево во Флориде, а особо любопытным сообщалось, что это FICUS MACROPHYLLA, бенгальский фикус, и что в 1890-х годах его посадил священник, чтобы предохранить храм от жары. Дерево по-прежнему закрывало от солнца большое кирпичное строение, сменившее прежнее, с жестяной крышей, а во второй половине дня оделяло тенью и современное здание, в котором размещалась начальная частная школа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Однако заменить и сжечь дверь было легче, чем выбросить все случившееся из головы, поэтому все утро он ловил себя на том, что отвлекается от текущей работы или не может на ней сосредоточиться. Дошло до того, что даже на совещаниях его возвращало к действительности лишь воцарявшееся за столом напряженное молчание, и он, встрепенувшись, видел растерянные, удивленные лица. Между тем отвлекаться он не имел права, ибо его империя поддерживалась перевернутой пирамидой сделок. Каждая последующая сделка была масштабнее предыдущей, но обеспечивалась теми, которые состоялись раньше. Конструкция эффективная, но неустойчивая, требовавшая постоянного контроля. И стоило в определенных кругах пройти слуху о том, что Йойо Кальдерон теряет этот контроль, что его курортный проект «прокис»… Нет, нечего забивать голову такой ерундой, это не случится, он…
А что «он»? Как у многих людей его поколения, профессии и культуры, у него не было настоящих друзей. Их заменяли деловые контакты и общение с нужными людьми, и, уж конечно, он не собирался обсуждать события прошлой ночи с Гарсой и Ибанесом. Его задача в том, чтобы решить любую проблему со сделками по лесу в Паксто, а больше им ничего знать и не полагалось. Как и всем прочим – жена служила для украшения, отец уже одряхлел, сын был никчемным, братьев у него не имелось, а о том, чтобы откровенничать со служащими, не могло быть и речи.
После ланча он провел совещание по курортному проекту с Гэри Ривасом, вице-президентом по продажам, Оскаром Клементе, его вице-президентом по финансовым вопросам, и некоторыми сотрудниками рангом пониже. И с дочерью. Почти на всех совещаниях последнего времени речь шла о поступлении наличных. Как любой большой проект, «Коаст», так называла его фирма, начал развиваться на основе инвестирования не собственных средств, а банковских кредитов, полученных под залог будущей недвижимости. Эти деньги пошли на первичное планирование, получение разрешений и согласований, составление проектно-сметной документации и, наконец, на строительство первой очереди жилых и инфраструктурных объектов курортной зоны – в данном случае коттеджей, яхт-клуба, поля для гольфа, причала для прогулочных катеров. Деньги от продажи этих объектов предполагалось инвестировать в строительство следующей очереди и так далее. Поступление чистой прибыли ожидалось после продажи семидесяти процентов запланированных сооружений, до тех же пор компания фактически представляла собой нечто эфемерное. Ничего необычного в этом не было, такова природа бизнеса, а бизнес – занятие не для слабонервных. За что Кальдерон и любил это занятие.
Начали заседание с легкого разговора о том о сем, а потом Ривас и Клементе раздали информационные таблицы и выступили с отчетами. У Риваса новости были никудышные, хотя он их так не называл. Это был темноволосый малый, примерно возраста Виктории, склонный к выразительной жестикуляции, со сверкающими вставными зубами. Он был почти противоестественно элегантен, вроде кукольного Кена, дружка куклы Барби. Вроде бы девяностые прошли, и квартиры в кондоминиумах на западном побережье Флориды не шли нарасхват по цене, начиная с миллиона двухсот тысяч долларов, но он решил, что выйдет на контрольные цифры за счет европейцев и азиатов, а также благодаря снижению курса доллара. Это представлялось маловероятным. Виктория, рассматривая его прожекты, находила, что это недостижимо, даже если недвижимость на Консуэла-Коаст станет самой модной покупкой для каждого плутократа от Лиссабона до Шанхая, но она промолчала. Ее отец тоже не стал задавать вопросов о цифрах, и они перешли к Клементе.
Дядюшку Оскара, как его называли среди Кальдеронов, отличал веснушчатый купол лысой макушки, на которую он старательно зачесывал завитушки крашеных темных волос; его яркие черные глаза поблескивали за толстенными линзами очков в черной оправе. По-английски он говорил с сильным акцентом, изрядно сдобренным еще и богатой россыпью кубинских идиом. Клементе представлял собой своего рода реликт, наследие предыдущего поколения Кальдеронов. Он сумел унести ноги с острова вместе с миллионами дедушки Виктории как раз перед тем, как Гавану захватил Сатана.
По его мнению, пирамида перекрывающихся заимствований держалась крепко и должна была обеспечить покрытие «сжигания капитала» компании на следующий год, чему способствует ряд благоприятных факторов: низкие процентные ставки, доступные и дешевые рабочие руки, усердные, не выбивающиеся из графика подрядчики, готовность банков к обычной пролонгации кредита…
Взгляд Виктории перебежал на ряд абзацев, выделенных звездочками, которые, казалось, и вправду создавали впечатление чуда финансовой стабильности; она быстро произвела мысленный подсчет и вмешалась:
– Подожди-ка минутку, откуда взялись эти пять с половиной миллионов? Инвестиционный доход?
Все уставились на нее, и она почувствовала, что краснеет.
– Я что хочу сказать… это не отражено в последних финансовых документах, а без этого маловероятно, что мы сумеем погасить главный кредит от Первого Флоридского. Оговорено ли это банком как часть нашего обеспечения?
Оскар посмотрел на Кальдерона, и Виктории стало ясно, что финансовый директор тоже не знает, откуда взялись деньги.
– Это финансы «Консуэла Холдинг», – завил Кальдерон. – С ними все в порядке. Переходим к следующему вопросу.
– «Консуэла»? Из «Консуэлы» нет никакого потока наличных. Это спекулятивное внешнее инвестирование. Почему мы утверждаем, будто это активы, из которых предлагаем взять взаймы?
Кальдерон хмыкнул.
– Моя маленькая девочка теперь финансовый гений. Год тому назад она не могла отличить активов от детской коляски, а теперь норовит управлять бизнесом за меня. Вот они дети, а?
Все собравшиеся за столом подхватили его смех. Кальдерон уставился на дочь взглядом мачо, заставив ее опустить глаза, после чего добил словами:
– Когда мне потребуется твой совет, я спрошу тебя, поняла? А сейчас, Оскар, давай с этим заканчивать.
Поставив девчонку на место, он почувствовал себя увереннее, но после собрания, уйдя к себе в кабинет и велев секретарю, чтобы его не тревожили, уселся за письменный стол, сжал маленький красный шарик, о котором говорили, якобы он хорошо снимает напряжение, и стал думать о реальной проблеме, проблеме, тесно связанной с теми самыми пятью с половиной миллионами долларов, о которых упомянула глупая девчонка. Очевидно, кто-то убил Фуэнтеса, и теперь этот «кто-то» пытается угрожать ему, о чем и говорит дикая выходка, имевшая место прошлой ночью. Фуэнтеса разорвала, как предположили, большая дикая кошка. Они хотели отпугнуть их от Паксто, это ясно, а потому необходимо найти людей, которые это делают, и остановить их. Он и раньше пускал в ход угрозы, включая и угрозу физической расправы, и понимал, что, как только решение принято, отступать нельзя. Йойо набрал номер в Колумбии, не тот, который использовал несколько дней тому назад, но особый сотовый телефон только для экстренных случаев.
– Да? – произнес спокойный голос.
– Хуртадо?
– Да.
– Кальдерон. Послушай, ситуация, о которой мы говорили с тобой на днях, усложнилась. Я думаю, нужно твое вмешательство.
– Я слушаю.
– Прошлой ночью в моем доме произошел инцидент. Мне кажется, он связан со смертью Фуэнтеса.
– Кто-то вступил в контакт?
– Нет, просто хулиганят, но это явное предупреждение. Следы большой кошки, такие же, какие были рядом с телом Фуэнтеса.
Последовал вздох, некоторое время длилось молчание.
– И что, по-твоему, я должен предпринять, Йойо?
Кальдерон глубоко вздохнул:
– Ну, ты ведь знаешь, они убили одного из нас и угрожали мне. Это дело рук не какого-то мелкого carbon, козла, из числа придурковатых защитников природы. Что бы ты ни говорил раньше, но угроза исходит с вашего конца.
– Неужели? А как насчет того парня и его индейца, которые заявились в офис Фуэнтеса?
– Отвлекающий маневр. Пойми, эти борцы за охрану окружающей среды чокнутые, они могут жить на деревьях, прокалывать покрышки, в крайнем случае взорвать самодельную бомбу, но если что и сделают, так непременно сами же и раструбят об этом в СМИ – иначе в их действиях нет никакого смысла. Здесь дело совсем другого рода. Прости, что говорю так, но в этом определенно есть колумбийский след.
– Колумбийский след?
– Да! – Кальдерон возвысил голос. – Они разорвали Антонио в клочья, черт возьми! Они вырвали сердце из его тела, его печень… Американцы так не поступают.
– Да, это правда. Но успокойся, друг мой. Я уверен, мы что-нибудь придумаем. Нам нужно найти тех, кто все это устроил, и заставить их остановиться, это важно, да?
– Конечно. Значит, ты это организуешь?
– Обязательно. Мои люди свяжутся с тобой. И знаешь что, Йойо? Давай я постараюсь разобраться с этим тихо, хорошо? Никакой прессы, никакой шумихи и никакого контакта с властями. Мы поняли друг друга?
– Да, конечно.
– Хорошо. Передавай привет семье.
Собеседник отключился. Кальдерон вытер лицо носовым платком. Лишь через несколько минут он осмелился подняться на ватные ноги и подойти к маленькому кабинетному бару.
Виктория Кальдерон вернулась с совещания в свой, гораздо меньший, чем у отца, кабинет, где не было никакого бара. От пережитого страха она вспотела, и теперь одежда противно липла к телу, и страшно хотелось принять душ. Молодая женщина уселась за стол и попыталась поработать, но цифры прыгали перед ее глазами, и в конце концов, что было совсем для нее не характерно, она выругалась, потом еще раз, а потом разразилась целым потоком отборных испанских ругательств, выученных преимущественно за время ее кратковременного брака. Правда, ругалась она вполголоса, чтобы не было слышно за тонкими стенами кабинета. Черт возьми, все оставалось по-прежнему: одним словом и усмешкой он мог превратить ее в безмозглое ничтожество.
Непроизвольно, едва ли отдавая себе отчет в том, что пальцы нажимают на кнопки, она набрала номер самого близкого ей человека, сумасбродной сестры ее матери. В трубке зазвучал теплый голос Евгении Ариас, обладавшей удивительным чутьем к душевному состоянию собеседницы, хоть Виктория и пыталась прикинуться, будто позвонила просто так, поболтать.
– Ну, чем он тебе насолил на этот раз? Приходи к «Эскибел», и я куплю тебе выпивку, – сказала тетушка, выслушав племянницу. – Три выпивки! Потом мы пойдем к столикам, огребем кучу наличных, ну а затем, может быть, нам повезет устроить небольшую потасовку.
Виктория хихикнула.
– О господи, я не могу. Это сведет его с ума!
– Так ему, ублюдку, и надо! В общем, приходи! Ты можешь полежать здесь с полчасика. Мы перекусим и будем на месте к семи. Согласна?
Виктория призадумалась. Тетушка Евгения, младшая из двух сестер, была пухленькой, бойкой женщиной весьма веселого нрава, решительно ни в чем не похожая на свою сестру. Она не была замужем, водилась с людьми, пользовавшимися дурной репутацией, подозрительными, красивыми мужчинами, много пила, содержала антикварный седан «ягуар» и шофера, который ее в нем возил, и, к ужасу родных, прекрасно обеспечивала себя средствами к существованию как профессиональный игрок. Ее терпели и приглашали на традиционные семейные сборища, но Йойо Кальдерон такого образа жизни, разумеется, не одобрял и потому был категорически против того, чтобы его дочь с ней общалась.
– Право, не знаю, – ответила Виктория. – Мне пришлось бы солгать ему и маме, но он дознается, и тогда меня вообще неделю из дома не выпустят.
– Думаешь, этот козел будет держать тебя взаперти? Викки, у меня есть для тебя новость: ты взрослая. Тебе двадцать восемь лет. Максимум, что он может сделать, – это выставить тебя из дому – ну и черт с ним! Ты переедешь ко мне. Я научу тебя делать ставки в джай алай. Ты с цифрами в ладах, и это дело быстро усвоишь.
Неожиданно для себя Виктория рассмеялась: очень уж это предложение звучало невероятно, оно просто не могло предназначаться ей. Она сменила тему, и они продолжили болтать о семье и нескучной жизни Евгении, и, когда закончили разговор, Виктория снова почувствовала себя собой. И что это значит? Она не знала точно, но, вернувшись к плотным рядам цифр, решила, что станет не беглянкой, как Евгения, а победительницей. В конце концов, она дочь своего отца.
У основания этого дерева находилась памятная табличка, установленная Обществом садоводов Южной Флориды. На табличке значилось, что это самое большое дерево во Флориде, а особо любопытным сообщалось, что это FICUS MACROPHYLLA, бенгальский фикус, и что в 1890-х годах его посадил священник, чтобы предохранить храм от жары. Дерево по-прежнему закрывало от солнца большое кирпичное строение, сменившее прежнее, с жестяной крышей, а во второй половине дня оделяло тенью и современное здание, в котором размещалась начальная частная школа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65