– Я могу за час наставить кучу таких отпечатков, используя самые простейшие инструменты. А если тот, кто все это устроил, не совсем тупой, то могу побитья об заклад, что на телах обнаружатся волоски со шкуры ягуара и его ДНК. Впечатляюще, конечно, но я на такое не куплюсь.
– Да зачем кому-нибудь могло потребоваться этак ломаться? – спросил Паз.
– Зачем да почему – такие вопросы в ходу у некоторых долбаных детективов, которые сами себе морочат голову, вместо того чтобы спросить, что да как. Может, ты и вправду готов вообразить, будто это было мистическое существо, а не пара хреновых ловчил с ножами да хитрыми штуковинами, оставляющими фальшивые звериные следы вроде тех, которые используют придурки в подростковых лагерях, чтобы пугать девчонок. Когда найдешь ребят, которые это сделали, можешь порасспросить их, а я отсюда линяю.
Он направился к выходу, по дороге с хрустом давя тараканов.
– Ну что, Тито, как тебе то, что ты услышал от самого сообразительного малого в мире? – осведомился Паз.
– Ты ему веришь? – спросил Моралес.
– Вот что, Тито, сейчас ты детектив, а я просто суеверный кубинский повар.
Он изобразил на лице идиотскую улыбку, и через минуту Моралес тоже улыбнулся.
– Да, совсем забыл, – сказал он. – Так или иначе, это место под юрисдикцией округа, поэтому я звоню Финнегану, и пусть теперь у него голова болит. Не сомневаюсь, это сделает его день таким же насыщенным впечатлениями, каким сделало мой.
Паз не стал дожидаться детективов из полиции округа, а вызвал такси и подбросил Цвика в Корал-Гэйблз, неподалеку от университета, где он жил. Цвик после двойной дозы сухого «Викодина» был слишком вялым и заторможенным, чтобы вести автомобиль.
– Да, забавный выдался денек, – сказал он, вылезая из машины. – Давайте снова отправимся на рыбалку – чем скорее, тем лучше.
– Обязательно позвоню тебе, если увижу индейца, – сказал Паз. – Надо же узнать, что он думает насчет телеметрии.
– Обязательно это сделай, – кисло улыбнулся Цвик и заковылял прочь.
Когда Паз приехал домой, в воздухе висел дразнящий запах жарившегося мяса, и у него засосало под ложечкой от волчьего голода. Только сейчас он сообразил: ведь с самого завтрака у него во рту не было ни крошки, а сцена в гараже так отбила аппетит, что до этого момента ему даже не приходила мысль о еде. Первым делом, однако, Паз поспешил в ванную, сбросил одежду и залез под горячий душ. Уже приняв душ и вытираясь, он учуял сильный запах, перебивавший все остальные, включая запах мыла и слабый аромат готовившегося мяса. Он исходил от его одежды: Паз совсем забыл, как впитываются в одежду запахи с места убийства. Даже хуже, чем запах сигар, и в бытность детективом отдела убийств ему приходилось оплачивать астрономические счета из прачечной. Он засунул тряпки в стиральную машину, натянул свежие шорты и майку, достал из холодильника пиво и направился на задний двор.
Там он обнаружил свою жену, сидевшую в шезлонге, развалившись, как герцогиня, и наслаждаясь отдыхом, в то время как другие готовили еду. В этом ничего удивительного не было, кулинарными способностями и любовью к стряпне Лола не отличалась. Удивило его другое – возле гриля под неустанным надзором Амелии Паз хлопотала Дженни Симпсон. Судя по тому, как обе они хихикали, эта парочка нашла общий язык.
Это казалось естественным: в новой яркой одежде – аквамариновых шортах и расписанной изумрудно-зелеными листьями и цветами хлопковой рубашке с короткими рукавами – Дженни выглядела лет на двенадцать.
Паз всех вежливо поприветствовал, похвалил поварих, допил свое пиво.
– Где ты был? – осведомилась Лола.
– Да так… Можно тебя на секундочку?
Движением головы он указал, где хотел бы поговорить.
Вдвоем они проследовали на кухню, и Паз спросил:
– Что она здесь делает?
– Я привезла ее с собой. Ты сказал, в госпитале может быть опасно, а мне хотелось подержать ее под наблюдением. Не говоря уж о том, что она выглядела такой потерянной, такой одинокой.
– Кто-нибудь видел, как вы с ней уезжали?
– Не думаю. Мы прошли через черный ход в парковочный гараж. А что?
– Что? Да то! Ребята, которые за ней следили, из тех, кто не любит оставлять свидетелей своих делишек. И что ты будешь делать, если они явятся за ней сюда? Боже мой, Лола, ты каким местом думала?
– Не ори на меня! Она мой пациент, дошло? Я беспокоилась за нее.
– Ага, как же. У тебя чертова прорва пациентов, но не помню, чтобы ты притаскивала кого-то из них домой.
Лола открыла было рот, чтобы сказать что-то резкое и злое, однако в последний момент опомнилась. Стоит ей сейчас дать волю словам, и они опять поссорятся, обед в присутствии дочери пройдет в холодной, натянутой атмосфере, когда оба они будут разговаривать сквозь зубы, с неестественным, преувеличенным спокойствием, а эмоциональной энергии на все это у нее явно недостаточно.
Итак, вместо того чтобы съязвить и выпустить весь накопившийся пар ядовитых чувств, она со вздохом сказала чистую правду:
– Не знаю, Джимми. Просто у меня было такое ощущение, будто я должна это сделать. Понимаешь, мне вспомнилась Эмили Дидерофф и то, как ее тайком выкрали из больницы. Она того же типа, что и Эмили, то есть нет, не совсем так. Эмили была своего рода гением, что же до этой девушки, то, ну не знаю, она, кажется, умом не сильна, хотя тоже в чем-то не от мира сего. Я уже собралась уходить, но остановилась и увидела, как она, бедняжка, сидела, сложив руки на коленях, такая несчастная. Она выглядела так, словно у нее во всем мире нет ни единого друга, поэтому я пригласила ее к нам на обед. Просто не могла оставить одну. Честное слово, об опасности я просто не подумала. Понимаешь, я находилась за пределами страха. Говорят, так бывает в бою. Или у копов. Это правда?
– Да, – ответил Паз голосом, упавшим до хрипоты.
– Если хочешь, я могу отвезти ее обратно…
Паз обвил жену руками, крепко обнял ее, и они стояли так долго-долго. Так долго, что у обоих возникло ощущение чего-то странного, словно они выпали за грань обычного времени, и пока они вот так оберегают друг друга в кольце объятий, ничто не может им повредить.
– Эй, вы там, еда готова! – донесся из глубины дома голос их дочери.
– О черт, пусть она останется на ночь, – сказал Паз, неохотно отстраняясь. На его щеке, там, где она соприкасалась с ее, остался влажный отпечаток. – Я возьму свою пушку.
Они ели сосиски, курицу, банановые чипсы и бурый рис. Взрослые пили калифорнийское разливное красное вино. Паз следил за тем, чтобы бокал Дженни был полон, и без видимых усилий сумел разговорить девушку, и она сама охотно принялась рассказывать историю своей жизни – или, во всяком случае, то, что годилось и для детских ушей. Лола, которая и сама умела вызнавать у больных всю подноготную, наблюдая за этим ненавязчивым, изощренным допросом, не могла, даже в чем-то порицая его, не восхититься своим мужем.
Затем стемнело, быстро, почти мгновенно, как это бывает в тропиках. Лола зажгла свечи, Паз отнес выплакавшуюся Амелию в кроватку, и теперь, в отсутствие ребенка, разговор пошел более откровенный, без умолчаний, со всеми ужасающими подробностями. Никогда прежде Дженни не оказывалась в центре внимания старших, никто, кроме Кукси, вообще не беседовал с ней таким образом, и она говорила не останавливаясь, впитывая их внимание, словно губка, и, подобно пропитывающейся влагой губке, размягчаясь и расслабляясь. Кукси проявлял не меньшее внимание, но в случае с ним оно играло дисциплинирующую роль, превращая ее в инструмент, который он мог использовать для достижения своих целей. Она, не без смущения, вспомнила об этом, и разговор перешел на самого Кукси. В разгоняемом свечами сумраке звучал рассказ о его прошлом и его трагедии.
Постепенно вино замедлило ее речь, а потом прекратило вовсе; она стала клевать носом.
Лола уложила ее на кушетку в кабинете, и девушка мгновенно заснула. Лола набросила на нее легкое одеяло и вернулась в патио.
Паз сидел в шезлонге с бокалом вина. Она пристроилась рядом с ним, и, когда бокал был осушен, последовал долгий поцелуй, какими, подумалось им, они уже давно не обменивались.
– Бедное дитя, – сказала Лола, когда к ней вернулось дыхание. – Какая несчастная жизнь!
– Да, но это не затронуло ее целиком, что-то внутри осталось неповрежденным. Удивительно, но она каким-то образом научилась себя защищать. Я о чем – она ведь не превратилась в проститутку-наркоманку. У нее, по крайней мере, было бы извинение.
– Одна из великих тайн, вроде нас с тобой. Кстати, я не могла не заметить, что ты все время направлял разговор так, чтобы услышать от нее побольше об этом Кукси. С чего такой интерес?
– Да с того, что, не считая мистического индейца, он – самое интересное действующее лицо во всем этом странном повествовании.
– Даже так? Судя по ее описанию, он скорее выглядит печальным беглецом, нашедшим прибежище в Майами и не способным собраться с духом, чтобы вернуться к цивилизации. Этим он похож на меня.
– Прошу прощения, но Майами – истинный центр цивилизации. Единственное место, где есть кубинская еда, дешевые сигары и электричество двадцать четыре часа в сутки. Но ладно, вернемся к профессору Кукси. Он печален, да, но он вовсе не беглец. Он мог работать где угодно, но обретается здесь, в малозначительной природоохранной организации, больше смахивающей на коммуну хиппи, остальные члены которой, кажется, малость повернутые или уж, по крайней мере, не ему чета. Почему?
– Хочет забыть о своем печальном прошлом?
– Нет. Кукси не из тех, кто забывает. Он из тех, кто все помнит. Ответь-ка мне на такой вопрос: ты с другой планеты, гуляешь по пустынному берегу необитаемого острова и вдруг находишь часы. Что ты благодаря этому можешь узнать?
– Время?
Он легонько ткнул ее под ребра.
– Нет, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Что на этой планете точно есть часовщик. Итак, сведем воедино историю, которую поведала нам девчонка, все, что она подхватила от Кукси и этого оригинала Мойе, со странными событиями последних месяцев, этими таинственными убийствами и так далее. Что мы имеем? Как так вышло, что священник, живущий в джунглях Колумбии, знает имена тех, кто стоит за операциями «Консуэла». Как? Как так вышло, что у этого священника, знавшего имена, имеется верный сподвижник-индеец, что-то вроде управляемой ракеты каменного века, который прилетает в Майами на своем маленьком каноэ и начинает вышибать из игры носителей названных ему имен? Но этого мало, к махинациям с порубкой и вывозкой леса оказывается каким-то боком причастен колумбийский guapo, крутой гангстер, который названивает в Майами, а потом и сам прибывает туда. Только вот его ребят тоже вышибают из игры. Что уж такого несусветно важного в рубке деревьев, если это способно заставить колумбийского наркобарона покинуть свое безопасное убежище и отправиться в США? Ладно, он отмывает деньжата через компанию «Консуэла», это нам известно, но на кой черт ему вмешиваться в процесс лично? Такой уровень интереса наводит на мысль, что за этой лесорубной историей стоит нечто большее, чем простое отмывание денег. Вдобавок посреди всего этого обнаруживается профессор с весьма интересным прошлым. И оказывается, он потерял жену из-за того, что кто-то нелегально вырубал дождевой лес: возможно, конечно, в действительности связь здесь не столь прямая, но он может видеть это именно так. Возможно, именно он каким-то образом все это устроил.
Лола подалась ближе, поцеловала его в шею, и ее рука скользнула ему под рубашку.
– Вот еще одна причина, почему я тебя люблю. Твое яркое воображение.
– То есть ты в это не веришь.
– Да тут не во что верить, дорогой. Происходят события, впоследствии происходят другие, но впоследствии – еще не значит вследствие, и, если ты будешь упорно искать повсюду взаимосвязь и пытаться уложить все в систему, этак и с ума сойти недолго. На самом деле один из первых признаков безумия – это как раз стремление увидеть систему там, где ее нет.
– А я-то сдуру думал, будто это лежит в основе всякого научного открытия.
– Вначале, может быть, да, но не в конце. Потому-то мы и создаем статистические модели, чтобы отличить казуальное от случайного. Я заметила, ты не включил в свою теорию заговора интерес твоего мистического индейца к Эйми.
– Не включил, ибо не знаю, как это туда укладывается.
– Может быть, никак. Может быть, тут вообще нет никакой системы, разве что в твоей голове. Возможно, это просто совершенно самостоятельные события, связанные вместе лишь воображением бывшего блестящего детектива, малость застоявшегося и заскучавшего в роли повара.
Говоря все это, Лола уронила на пол юбку, за ней последовал бюстгальтер – обнажились ее прекрасные груди, – а потом на плитку патио полетела и остальная одежда.
Догорали свечи.
– Это прекрасный способ добиться того, чтобы у меня мозги отказали, – сказал Паз. – Если это имелось в виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Да зачем кому-нибудь могло потребоваться этак ломаться? – спросил Паз.
– Зачем да почему – такие вопросы в ходу у некоторых долбаных детективов, которые сами себе морочат голову, вместо того чтобы спросить, что да как. Может, ты и вправду готов вообразить, будто это было мистическое существо, а не пара хреновых ловчил с ножами да хитрыми штуковинами, оставляющими фальшивые звериные следы вроде тех, которые используют придурки в подростковых лагерях, чтобы пугать девчонок. Когда найдешь ребят, которые это сделали, можешь порасспросить их, а я отсюда линяю.
Он направился к выходу, по дороге с хрустом давя тараканов.
– Ну что, Тито, как тебе то, что ты услышал от самого сообразительного малого в мире? – осведомился Паз.
– Ты ему веришь? – спросил Моралес.
– Вот что, Тито, сейчас ты детектив, а я просто суеверный кубинский повар.
Он изобразил на лице идиотскую улыбку, и через минуту Моралес тоже улыбнулся.
– Да, совсем забыл, – сказал он. – Так или иначе, это место под юрисдикцией округа, поэтому я звоню Финнегану, и пусть теперь у него голова болит. Не сомневаюсь, это сделает его день таким же насыщенным впечатлениями, каким сделало мой.
Паз не стал дожидаться детективов из полиции округа, а вызвал такси и подбросил Цвика в Корал-Гэйблз, неподалеку от университета, где он жил. Цвик после двойной дозы сухого «Викодина» был слишком вялым и заторможенным, чтобы вести автомобиль.
– Да, забавный выдался денек, – сказал он, вылезая из машины. – Давайте снова отправимся на рыбалку – чем скорее, тем лучше.
– Обязательно позвоню тебе, если увижу индейца, – сказал Паз. – Надо же узнать, что он думает насчет телеметрии.
– Обязательно это сделай, – кисло улыбнулся Цвик и заковылял прочь.
Когда Паз приехал домой, в воздухе висел дразнящий запах жарившегося мяса, и у него засосало под ложечкой от волчьего голода. Только сейчас он сообразил: ведь с самого завтрака у него во рту не было ни крошки, а сцена в гараже так отбила аппетит, что до этого момента ему даже не приходила мысль о еде. Первым делом, однако, Паз поспешил в ванную, сбросил одежду и залез под горячий душ. Уже приняв душ и вытираясь, он учуял сильный запах, перебивавший все остальные, включая запах мыла и слабый аромат готовившегося мяса. Он исходил от его одежды: Паз совсем забыл, как впитываются в одежду запахи с места убийства. Даже хуже, чем запах сигар, и в бытность детективом отдела убийств ему приходилось оплачивать астрономические счета из прачечной. Он засунул тряпки в стиральную машину, натянул свежие шорты и майку, достал из холодильника пиво и направился на задний двор.
Там он обнаружил свою жену, сидевшую в шезлонге, развалившись, как герцогиня, и наслаждаясь отдыхом, в то время как другие готовили еду. В этом ничего удивительного не было, кулинарными способностями и любовью к стряпне Лола не отличалась. Удивило его другое – возле гриля под неустанным надзором Амелии Паз хлопотала Дженни Симпсон. Судя по тому, как обе они хихикали, эта парочка нашла общий язык.
Это казалось естественным: в новой яркой одежде – аквамариновых шортах и расписанной изумрудно-зелеными листьями и цветами хлопковой рубашке с короткими рукавами – Дженни выглядела лет на двенадцать.
Паз всех вежливо поприветствовал, похвалил поварих, допил свое пиво.
– Где ты был? – осведомилась Лола.
– Да так… Можно тебя на секундочку?
Движением головы он указал, где хотел бы поговорить.
Вдвоем они проследовали на кухню, и Паз спросил:
– Что она здесь делает?
– Я привезла ее с собой. Ты сказал, в госпитале может быть опасно, а мне хотелось подержать ее под наблюдением. Не говоря уж о том, что она выглядела такой потерянной, такой одинокой.
– Кто-нибудь видел, как вы с ней уезжали?
– Не думаю. Мы прошли через черный ход в парковочный гараж. А что?
– Что? Да то! Ребята, которые за ней следили, из тех, кто не любит оставлять свидетелей своих делишек. И что ты будешь делать, если они явятся за ней сюда? Боже мой, Лола, ты каким местом думала?
– Не ори на меня! Она мой пациент, дошло? Я беспокоилась за нее.
– Ага, как же. У тебя чертова прорва пациентов, но не помню, чтобы ты притаскивала кого-то из них домой.
Лола открыла было рот, чтобы сказать что-то резкое и злое, однако в последний момент опомнилась. Стоит ей сейчас дать волю словам, и они опять поссорятся, обед в присутствии дочери пройдет в холодной, натянутой атмосфере, когда оба они будут разговаривать сквозь зубы, с неестественным, преувеличенным спокойствием, а эмоциональной энергии на все это у нее явно недостаточно.
Итак, вместо того чтобы съязвить и выпустить весь накопившийся пар ядовитых чувств, она со вздохом сказала чистую правду:
– Не знаю, Джимми. Просто у меня было такое ощущение, будто я должна это сделать. Понимаешь, мне вспомнилась Эмили Дидерофф и то, как ее тайком выкрали из больницы. Она того же типа, что и Эмили, то есть нет, не совсем так. Эмили была своего рода гением, что же до этой девушки, то, ну не знаю, она, кажется, умом не сильна, хотя тоже в чем-то не от мира сего. Я уже собралась уходить, но остановилась и увидела, как она, бедняжка, сидела, сложив руки на коленях, такая несчастная. Она выглядела так, словно у нее во всем мире нет ни единого друга, поэтому я пригласила ее к нам на обед. Просто не могла оставить одну. Честное слово, об опасности я просто не подумала. Понимаешь, я находилась за пределами страха. Говорят, так бывает в бою. Или у копов. Это правда?
– Да, – ответил Паз голосом, упавшим до хрипоты.
– Если хочешь, я могу отвезти ее обратно…
Паз обвил жену руками, крепко обнял ее, и они стояли так долго-долго. Так долго, что у обоих возникло ощущение чего-то странного, словно они выпали за грань обычного времени, и пока они вот так оберегают друг друга в кольце объятий, ничто не может им повредить.
– Эй, вы там, еда готова! – донесся из глубины дома голос их дочери.
– О черт, пусть она останется на ночь, – сказал Паз, неохотно отстраняясь. На его щеке, там, где она соприкасалась с ее, остался влажный отпечаток. – Я возьму свою пушку.
Они ели сосиски, курицу, банановые чипсы и бурый рис. Взрослые пили калифорнийское разливное красное вино. Паз следил за тем, чтобы бокал Дженни был полон, и без видимых усилий сумел разговорить девушку, и она сама охотно принялась рассказывать историю своей жизни – или, во всяком случае, то, что годилось и для детских ушей. Лола, которая и сама умела вызнавать у больных всю подноготную, наблюдая за этим ненавязчивым, изощренным допросом, не могла, даже в чем-то порицая его, не восхититься своим мужем.
Затем стемнело, быстро, почти мгновенно, как это бывает в тропиках. Лола зажгла свечи, Паз отнес выплакавшуюся Амелию в кроватку, и теперь, в отсутствие ребенка, разговор пошел более откровенный, без умолчаний, со всеми ужасающими подробностями. Никогда прежде Дженни не оказывалась в центре внимания старших, никто, кроме Кукси, вообще не беседовал с ней таким образом, и она говорила не останавливаясь, впитывая их внимание, словно губка, и, подобно пропитывающейся влагой губке, размягчаясь и расслабляясь. Кукси проявлял не меньшее внимание, но в случае с ним оно играло дисциплинирующую роль, превращая ее в инструмент, который он мог использовать для достижения своих целей. Она, не без смущения, вспомнила об этом, и разговор перешел на самого Кукси. В разгоняемом свечами сумраке звучал рассказ о его прошлом и его трагедии.
Постепенно вино замедлило ее речь, а потом прекратило вовсе; она стала клевать носом.
Лола уложила ее на кушетку в кабинете, и девушка мгновенно заснула. Лола набросила на нее легкое одеяло и вернулась в патио.
Паз сидел в шезлонге с бокалом вина. Она пристроилась рядом с ним, и, когда бокал был осушен, последовал долгий поцелуй, какими, подумалось им, они уже давно не обменивались.
– Бедное дитя, – сказала Лола, когда к ней вернулось дыхание. – Какая несчастная жизнь!
– Да, но это не затронуло ее целиком, что-то внутри осталось неповрежденным. Удивительно, но она каким-то образом научилась себя защищать. Я о чем – она ведь не превратилась в проститутку-наркоманку. У нее, по крайней мере, было бы извинение.
– Одна из великих тайн, вроде нас с тобой. Кстати, я не могла не заметить, что ты все время направлял разговор так, чтобы услышать от нее побольше об этом Кукси. С чего такой интерес?
– Да с того, что, не считая мистического индейца, он – самое интересное действующее лицо во всем этом странном повествовании.
– Даже так? Судя по ее описанию, он скорее выглядит печальным беглецом, нашедшим прибежище в Майами и не способным собраться с духом, чтобы вернуться к цивилизации. Этим он похож на меня.
– Прошу прощения, но Майами – истинный центр цивилизации. Единственное место, где есть кубинская еда, дешевые сигары и электричество двадцать четыре часа в сутки. Но ладно, вернемся к профессору Кукси. Он печален, да, но он вовсе не беглец. Он мог работать где угодно, но обретается здесь, в малозначительной природоохранной организации, больше смахивающей на коммуну хиппи, остальные члены которой, кажется, малость повернутые или уж, по крайней мере, не ему чета. Почему?
– Хочет забыть о своем печальном прошлом?
– Нет. Кукси не из тех, кто забывает. Он из тех, кто все помнит. Ответь-ка мне на такой вопрос: ты с другой планеты, гуляешь по пустынному берегу необитаемого острова и вдруг находишь часы. Что ты благодаря этому можешь узнать?
– Время?
Он легонько ткнул ее под ребра.
– Нет, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Что на этой планете точно есть часовщик. Итак, сведем воедино историю, которую поведала нам девчонка, все, что она подхватила от Кукси и этого оригинала Мойе, со странными событиями последних месяцев, этими таинственными убийствами и так далее. Что мы имеем? Как так вышло, что священник, живущий в джунглях Колумбии, знает имена тех, кто стоит за операциями «Консуэла». Как? Как так вышло, что у этого священника, знавшего имена, имеется верный сподвижник-индеец, что-то вроде управляемой ракеты каменного века, который прилетает в Майами на своем маленьком каноэ и начинает вышибать из игры носителей названных ему имен? Но этого мало, к махинациям с порубкой и вывозкой леса оказывается каким-то боком причастен колумбийский guapo, крутой гангстер, который названивает в Майами, а потом и сам прибывает туда. Только вот его ребят тоже вышибают из игры. Что уж такого несусветно важного в рубке деревьев, если это способно заставить колумбийского наркобарона покинуть свое безопасное убежище и отправиться в США? Ладно, он отмывает деньжата через компанию «Консуэла», это нам известно, но на кой черт ему вмешиваться в процесс лично? Такой уровень интереса наводит на мысль, что за этой лесорубной историей стоит нечто большее, чем простое отмывание денег. Вдобавок посреди всего этого обнаруживается профессор с весьма интересным прошлым. И оказывается, он потерял жену из-за того, что кто-то нелегально вырубал дождевой лес: возможно, конечно, в действительности связь здесь не столь прямая, но он может видеть это именно так. Возможно, именно он каким-то образом все это устроил.
Лола подалась ближе, поцеловала его в шею, и ее рука скользнула ему под рубашку.
– Вот еще одна причина, почему я тебя люблю. Твое яркое воображение.
– То есть ты в это не веришь.
– Да тут не во что верить, дорогой. Происходят события, впоследствии происходят другие, но впоследствии – еще не значит вследствие, и, если ты будешь упорно искать повсюду взаимосвязь и пытаться уложить все в систему, этак и с ума сойти недолго. На самом деле один из первых признаков безумия – это как раз стремление увидеть систему там, где ее нет.
– А я-то сдуру думал, будто это лежит в основе всякого научного открытия.
– Вначале, может быть, да, но не в конце. Потому-то мы и создаем статистические модели, чтобы отличить казуальное от случайного. Я заметила, ты не включил в свою теорию заговора интерес твоего мистического индейца к Эйми.
– Не включил, ибо не знаю, как это туда укладывается.
– Может быть, никак. Может быть, тут вообще нет никакой системы, разве что в твоей голове. Возможно, это просто совершенно самостоятельные события, связанные вместе лишь воображением бывшего блестящего детектива, малость застоявшегося и заскучавшего в роли повара.
Говоря все это, Лола уронила на пол юбку, за ней последовал бюстгальтер – обнажились ее прекрасные груди, – а потом на плитку патио полетела и остальная одежда.
Догорали свечи.
– Это прекрасный способ добиться того, чтобы у меня мозги отказали, – сказал Паз. – Если это имелось в виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65