После этого подробности путешествия несколько затуманились. Хоть иногда и рисовались четче. В другие разы они могли немного растягиваться по краям, или пухнуть и чвакать при касании, либо вокруг них клубились разноцветные краски и ко всему прилипали глаза. Время от времени подробности эти принимались как бы вибрировать и околдовывать, или невыразимо печалили, или же мятно доводили до исступления. А были и такие, что просто как бы ускользали и терялись, и больше их никто не видел.
Вот вам некоторые из восстановимых подробностей: участники играли в настольные игры в параллельных всюхах; проводили межкультурный землянско-нефонский обзор того, что на каждой планете считается несказанно омерзительным, с целью разработки космической Скользящей Шкалы Тошнотности; рисовали картинки и писали сообщения на дверцах Кейт – с ее позволения; подпевали радио – громко и не попадая в ноты, извлекая барабанные соло из стенок салона черепушками друг друга. И так – лишь первые шесть часов. До Мельбурна они еще даже не доехали.
Кислота. Спид. Кир. Спид. Дурь. Спид. Гашиш. Спид. Экстаз. Агония. Закидывай. Вкидывай. Тут и там. Уиии-ии. Чужие. Уииииииии.
Вжжжжжжжжжжжжжик! Мельбурн! Вжжжжжжик! Канберра! Вжжжжик! Это зона летающих синих вомбатов или дело во мне? Вжжжак! Мы это, к черту, где? В Калбарри? А Калбарри – это нахуй где? У кого карта? Ох блядь! Вжжжжжжжжжжжжжик! Вжжжжжжжжик! Брисбен! Фу. Вы обязаны впустить нас, мы – банда.
А в Ньютауне Джордж смотрел пятичасовые новости вместе с Игги и Ревором. Он расположился в своем любимом кресле, с лица не сползало беспокойство, а руку не покидала жестянка горькой «Виктории». Зверюшки бок о бок лежали на полу, головы – на передних лапах, глаза не отклеиваются от экрана. Правительство объявляло крупную программу обезлесения, нацеленную в первую очередь на национальные парки. Натуральные овощи и фрукты облагались повышенным налогом как предметы роскоши, устанавливалась «горячая линия», чтобы граждане закладывали натуропатов и преподавателей йоги. Курение марихуаны провозглашалось серьезнейшей угрозой национальной безопасности и семейным ценностям. Джордж заметил, что по Эй-би-си новости шли теперь под музыку. Полечки для Мрачного Мира.
Джордж покачал головой и глотнул пива. Среди политиков свирепствует свинячье бешенство. Аполькалипсис наших дней.
Кроме того в выпуске новостей: китайский ИСЗ «Красная звезда» взорвался при столкновении с крохотным обломком космического мусора. Обломок считается одной из утерянных деталей «Космоса-1275», советского ИСЗ, пятнадцатью годами ранее в свою очередь столкнувшегося с другим крохотным обломком космического мусора. Все больше и больше космического мусора запускается подобными инцидентами на непредсказуемые орбиты, говорил репортер. Возникает опасность неконтролируемой цепной реакции взрывов, которая укутает всю планету непроницаемым слоем обломков и осколков.
Новости закончились. Джордж угрюмо посмотрел, как высокий смуглый придурок в бриджах гоняется по лугу за розовощекой девицей в детской шляпке. Джейн-блин-Остен. Мир катится к концу, а мы все смотрим Джейн-блин-Остен, думал Джордж.
– Знаешь, Рев, – задумчиво молвил Игги, – интересная деталь: китайский спутник был взорван обломком советского спутника. Мне кажется, это проливает некоторый свет на ту проблему, которая не дает моему хозяину и твоей хозяйке сойтись.
– Это как?
Легко, – принялся излагать Игги. – Наши прежние отношения возвращаются и не дают нам покоя. Нет, даже хуже, чем просто не дают. Фрагменты взорванных интимных связей могут вернуться и взорвать нас. Джейку несколько раз делали больно. Он притворяется, что нет, что у него все четко. Однако в его окологоловном пространстве летают смертельные обломки психического мусора, я в этом уверен.
– Ты такой мудрый, – проворковал Ревор. – Ты просто взрываешь меня.
– Может, между ними что-нибудь произойдет на гастролях, – сказал Игги. – Должно ведь, как считаешь? Близость смертельна. Думаю, Джейк на это и надеялся.
– И Бэби, – кивнул Ревор. – Только мне почему-то кажется, что этого не произойдет. У расы хозяев с этим какие-то сложности. – Он поднял голову и лизнул Игги в язык, который от жары свешивался наружу. Хлюп. – Там, где никакие сложности не нужны. – Хлюп хлюп. – То есть у нас же нет с этим сложностей, правда? То есть я же просто могу посмотреть на тебя и сказать: «Я тебя обож-жаю, Игги-вигги-пу».
Уши Игги навострились, улыбка растянула его физиономию, и, неожиданно вдохнув, он всосал Ревора себе прямо в глотку. Задние лапы зверюшки и хвостик торчали у Игги между зубов. Хвостик при этом вилял.
– Дав айроке нроллбэ бии, – проурчало откуда-то из бультерьерова живота.
К тому времени, как девчонки и мальчонки вкатились в Байрон-Бэй сыграть последний концерт гастролей, все они были совершенно пришпорены, отвратительно выпотрошены, вперлись по гастролям дальше некуда, выломались из гастролей прочнее некуда, абсолютнейше в бреду, опаснейше в мании, до невероятия в депрессии, с мозгом, на сто процентов выебанным наркотиками, и с отчаянной жаждой как больше, так и меньше того, к чему поклялись не притрагиваться прошлой ночью. Они приехали куда надо.
Байрон-Бэй – к югу от Брисбена, к северу от Сиднея, к востоку от всего на свете за исключением Лос-Анджелеса – городишко, угнездившийся между роскошнейшими пляжами и потряснейшими джунглями. Репутация утверждала, что место это – целебное. Байрон-Бэй почитает тебе по Таро, поучит танцу живота, полечит кристаллами, покажет йогу, разберет тебя по косточкам на «мастер-классах», погрузит в бассейны, промониторит ауру, промассирует ткани, потрогает на здоровье, покажет китов, познакомит с дельфинами, поиграет музыки в пабах, пригласит на рейвы и даст полежать голышом на пляжах. Байрон-Бэй предоставит тебе своих дантистов-натуропатов и холистов-хиропрактиков. Байрон-Бэй воткнет одуванчиков тебе в латтэ, гуарану в коктейль и любой наркотик в руку. Только попроси.
– Грибочки есть? – вот что попросил Джейк.
На часах было около десяти утра. Банда свалила с Золотого берега после сейшена в «Игротеке» и прибыла в Байрон посреди ночи. Рехнуться, как не знаю. Они отправились прямиком на пляж, прыгнули в океан, а потом уснули на песке. Настало утро, они выползли на главную улицу и позавтракали в кафе «У Ринго».
Джейк и Бэби как раз прогуливались по главной улице направлением к пляжу, когда Джейк решил, что пора поинвестировать в местную экономику.
Джейк и Бэби вписались в Байрон-Бэй точнее некуда. Байрон в некоторых смыслах не слишком отличался от Ньютауна, только тут поменьше народу носило обувь и водилось побольше серферов. У каждого второго в Байроне имелись дреды и цветные волосы, а у некоторых даже кожа отсвечивала разными оттенками. В Байроне – неприрученном раю – круглый год проходил космический съезд. В Байроне скопилось больше свалявшихся волос, чем на складе викторианской мебели, больше колец в носах, чем на дюжине скотоводческих ферм. Хотя немногие из здешних дикарей опускались так низко, чтобы наниматься на оплачиваемую работу, некоторые управляли совершенно мобильными и не очень невыгодными коммерческими концернами. Джейк вступил в переговоры с одним таким предпринимателем – молодым человеком со спутанными светлыми волосами и наркотической улыбкой.
Пока они обсуждали систему мер и весов, Бэби огляделась и встретилась взглядом с яркими и сияющими глазенками одной юной дикарки с огромными розовыми дредами, зелеными искорками на щеках и в ансамбле, состоявшем, похоже, из единственной крохотной тряпицы лилового цвета и множества ленточек и колокольчиков. На сгибе руки дикарка несла корзинку – туда помещались болезная гроздь винограда, бланк пособия по безработице, некрупная бутылка и большая коллекция блесток и бусин.
– Ты чем пользуешься, старина? – выдохнула юная дикарка в пароксизме восторга. Со всеми своими колокольчиками звучала она положительно по-нефонски.
– Пользуюсь? – У Бэби не сложилось ни малейшего понятия касательно того, что собеседница имеет в виду.
– Для кожи, старина. Для кожи. Чтоб такой зеленой была?
– Это естественное, – рассмеялась Бэби, коснувшись щеки.
– У нас все естественно, – ответила юная дикарка, осчастливленная подобным ответом. Она неизменно была счастлива. – Мы все тут дети природы. Антенны твои мне тоже нравятся. Идешь на вечеринку полнолуния сегодня в «Эпицентр»? – «Эпицентром» была старая бойня на пляже, которая теперь служила кармически беспокойным, но в иных отношениях, очевидно, счастливым домом йогам, художникам, дикарям, хипейным кутюрье, земным богиням и прочим обитателям закраин цивилизации. Там имелись кафе, галерея и проводились лучшие танцевальные вечеринки в городе.
– Вечеринка полнолуния?
– Ну. Приходи – и вольешься во вселенскую семью. А вот тебе цветочная эссенция, чтобы подготовиться получше. Высунь язык.
Бэби высунула. Язык был бирюзов.
– Ох, чувак. Ты такая четкая. – Дикаретка вытащила из корзинки бутылку и отмерила дозу из нескольких капель жидкости. Бэби незамедлительно пронаблюдала, как в небесах развертывается узор из яркоокрашенных маков. Когда маки поблекли, дикарка уже исчезла, а Джейк пялился на Бэби в изумлении.
Они двинулись к пляжу. Мимо пропыхтел фургончик с девятыми валами, нарисованными на дверцах, и штабелем серферских досок на крыше; орало стерео.
– Вон Ляси поехала, – сказала Бэби, заметив среди ирокезов и дредов две дерзкие антенны. Близнецы и Генри уехали в Нимбин нарыть себе того, что предлагало это драное горное селеньице + шмоточный базар. Пупсик же чпокнула себе доску и отправилась с ней к Проливу, где прибой любезно накатывал на берег идеальными трубами, по которым ей было удобнее кататься.
Байрон творил с людьми смешные штуки. В этот момент он творил нечто настолько смешное с Джейком, что тот протянул мосол и взял Бэби за руку. На одну идеальную секунду они вместе поднялись в воздух и рука об руку проплыли над улицей. Они посмотрели на океан, где, кувыркаясь, что-то праздновали стада дельфинов. Затем очень нежно соскользнули на землю. Джейк решился сообщить Бэби, что любит ее. Он падет на колени прямо здесь, перед пиццерией «Земля-и-Море», и сделает это. Я люблю тебя, Бэби.
Он посмотрел на нее и открыл рот. Давай. Ты можешь, Джейк. Он откашлялся.
– Бэби.
– Да, землянчик?
Черт! Не желает выходить, хоть тресни.
– Попробуй вот этих, – вместо этого сказал он. – Космические лепешки. – Вот, попробовал. Честно-честно.
– Ты как думаешь, можно принять слишком много наркотиков, Джейк?
– Не-а. Ну да. Вообще-то зависит от времени.
Они дошли до Главного пляжа и теперь по камням спускались к песку.
– В смысле – от времени? – спросила она. – Вроде как: приму это, подожду час, приму то?
– В смысле – от времени, когда об этом думаешь. На следующее утро, когда в башке полно лесорубов, которые бензопилами валят деревья, маленькие человечки с молотками вколачивают гвозди изнутри тебе в глаза, а в животе так, будто наглотался чужого пердежа, – тогда да, кажется, что несколько перебрал. Но столько же наркотиков накануне вечером отплясывает у тебя в мозгу канкан, ты различаешь краски музыки и чувствуешь себя помесью Иисуса Христа, Стивена Хокинга и Джима Моррисона, – тогда это нужное количество. Вот в каком смысле от времени.
– Понимаю, – сказала Бэби и откусила еще лепешки. – Бе-э. Даже не знаю, как вы эту дрянь перевариваете. Тошнотина. У тебя есть чем заесть? – Джейк вытащил пачку сигарет и предложил Бэби фольги. – Спасибо, – благодарно ответила она. Антенны ее вдруг зажглись как бенгальские огни, и от них полетели искры. – Славное местечко этот Байрон-Бэй, – сказала Бэби, мечтательно оглядывая небосклон, где облака метаморфировали в белые лилии и фрезии. – О чем мы говорили?
– Не помню, – сказал Джейк, наблюдая, как между пальцами ног прорастают маргаритки. Им вдруг овладела настоятельная потребность вычислить, как произносится алфавит. «А» – не очень сложно, просто «а» вполне хватит, «Б» – тоже, «бэ-э», а вот дальше… Как насчет «Ё»? «Йооо». Там же нет звука «ё» на самом деле. Это нормально? Нет, в самом деле нормально?
Джейка по-прежнему занимала эта проблема, когда они с Бэби передвинулись по дюнам туда, где с песком встречались деревья, и разбросали члены по мелкому белому порошку. Джейк прикинул, не сделать ли ему дорожку песка. Пришел к заключению, что мысль, должно быть, нехороша, забил косяк и передал его Бэби вместе с кулечком грибов.
Пока они сидели и наслаждались вихрем обостренного восприятия, с ветки одного дерева парашютировало насекомое – и плюхнулось на песок рядом. Голова его напоминала золотую луковицу, имела нежные антенны, а по самому центру – единственный черный глаз. Его шесть тонких веретенообразных лапок с большим трудом тащили зеленое червеподобное тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37