Он сбросил с лысой головы опустевшую теперь миску и вытер рукой лицо. Все присутствующие, вначале оторопевшие от неслыханной дерзости рабыни, тем более в отношении представителя черной касты убийц, видя мою реакцию, заревели от хохота. Смеялись все, даже поначалу перепугавшиеся рабыни. Я думаю, такого представления им ещё никогда не приходилось видеть даже на Кейджералии.
Я старался сохранять невозмутимое выражение лица и лишь многозначительно хмурился под градом их насмешек. Даже Кернус оторвался от игровой доски и, запрокинув голову, гоготал с таким удовольствием, какого я ещё ни разу не видел на лице господина этого дома. И тут я, к своему ужасу, увидел, как Элизабет осторожно на цыпочках подкралась к хохочущему Кернусу и, пока тот не успел сообразить, что происходит, влила в его широко раскрытый рот остатки вина из кувшина.
— С Кейджералией! — поздравила его Элизабет, поспешно убегая прочь.
Опасное положение спас Хо-Ту, вскочивший на ноги и завопивший во всю мощь:
— С Кейджералией, убар!
Тут все, кто был в зале, встали со своих мест и, подняв в приветственном жесте правую руку вверх, смеясь, завопили:
— С Кейджералией, убар! С праздником!
Я тоже, хотя слова застревали у меня в горле, кричал.
— С Кейджералией, убар!
Напряжение сошло с лица Корпуса, и он откинулся на спинку кресла. Затем, обведя взглядом присутствующих, он тоже, к моему великому облесению, сначала улыбнулся, а потом и рассмеялся.
После этого обслуживающие зал рабыни, казалось, окончательно свихнулись. В воздухе замелькали миски и ложки, на головы охранников и членов обслуживающего персонала полились вино и вода. Мужчины ловили бегающих по залу девушек, целовали их и тискали, вызывая у них радостный визг. Одна за другой нашедшие друг друга пары отправлялись куда-нибудь в дальний, скрытый от людских глаз ширмой, застеленный шкурами любви угол. Буйное веселье било через край.
Мне таки удалось, несмотря на все старания Элизабет, поймать её и на руках отнести за ширму. Она заглянула мне в лицо.
— Ну и кутерьму ты затеяла, — заметил я.
— Для этого не нужно было больших стараний, — ответила она. — Все уже были к ней готовы.
— Это верно, — согласился я.
— Зато в этой кутерьме ты меня поймал и никто не обращает на это внимания.
Я поцеловал её.
— Завтра вечером ты уже будешь на свободе.
— Наконец-то! Я так рада.
— Это ты подсыпала соли в овсянку Хо-Ту? — поинтересовался я.
— Возможно, — загадочно ответила она.
— Сегодня у нас будет последняя ночь в нашей комнате.
Она грустно улыбнулась.
— Наша последняя ночь уже прошла, — сообщила она. — Сегодняшнюю мне придется провести в камере для ожидающих вместе с теми, кто завтра тоже будет выставлен на продажу.
Я застонал от досады.
— Так всегда поступают, чтобы не разыскивать их потом по всему дому, — добавила она.
— Да, — согласился я, — так гораздо проще.
— А утром нас выставят обнаженными на предварительный осмотр.
— Зачем? — удивился я.
— Иногда трудно правильно оценить девушку, на которой надет длинный передник, — ответила Элизабет.
Где-то за нашей спиной, словно в другом далеком мире, празднование Кейджералии продолжалось полным ходом.
— Ты боишься?
— Сейчас нет, — ответила она. — Думаю, это придет позже.
— А что должно произойти?
— Ну, вся эта суматоха, волнение… и я совершенно голая, под взглядами каких-то мужчин… которые будут торговаться из-за меня…
— Вероятно, это не займет так много времени.
— Наверное, каждая женщина должна быть хоть раз в жизни выставлена на продажу.
— Ты совсем потеряла голову!
— Интересно, сколько за меня заплатят?
— Вряд ли больше пары медных монет, — сострил я.
— Хорошо если бы меня приобрел какой-нибудь красивый собой господин, — язвительно ответила Элизабет.
Я поцелуем заставил её замолчать.
До нас донесся голос Хо-Ту.
— Восемнадцатый удар гонга! — оповестил он. — Рабам разойтись по своим загонам!
По залу пронеслись крики разочарования.
Наш с Элизабет поцелуй продолжался.
— Рабам пора уходить, — вырвавшись, пробормотала она.
Когда я освободил её из своих объятий, она привстала на цыпочки и поцеловала меня в нос.
— Может быть, уже завтра вечером мы снова увидимся, — сказала она.
Я сомневался в том, что это возможно. По моим предположениям, агент Царствующих Жрецов, который приобретет девушек, вероятно, должен будет стараться как можно скорее доставить их в Сардар или, по крайней мере, в Ко-Ро-Ба. Хотя и в этом случае он мог бы на некоторое время задержаться здесь, и тогда мне удалось бы узнать, куда он отправляется, а то и увидеться с Элизабет. Когда наша с Капрусом работа будет окончена, у нас наверняка ещё найдется время побыть вдвоем, прежде чем мы организуем её возвращение на Землю: у меня, естественно, не было никаких сомнений в том, что она пожелает вернуться на родную планету. Гор жесток и неприветлив. И уж, конечно, женщина, рожденная для цивилизации и удобств Земли, не захочет остаться в этом диком, варварском мире — мире удивительно красивом, но не менее коварном и опасном, в котором женщине редко позволено быть чем-то большим, нежели просто женщиной, в мире, где даже столь превозносимые всеми свободные спутницы ложатся спать с рабским кольцом на щиколотке ноги.
Элизабет поцеловала меня на прощание и убежала.
Эту ночь она проведет в камере для ожидающих, а наутро её вместе с сотнями других отправят в клетки для рабов Куруманского квартала.
— По загонам! — кричал Хо-Ту. — Занять свои места!
Эти слова относились к Вирджинии Кент и Лане, которые никак не могли решить, кому из них первой оставить почетное место обслуживающей рабыни за столом Ремиуса.
— По местам, маленькая рабыня, — подгонял Вирджинию Хо-Ту. — Я к тебе обращаюсь, любительница надевать своим хозяевам миски с кашей на голову. Давай быстрее в камеру. Тебе нужно хорошенько выспаться. Завтра у тебя ответственный день. Ты будешь представлять на аукционе дом Кернуса!
Вирджиния сразу погрустнела.
— Да, господин.
Лана победоносно рассмеялась, подошла к Ремиусу и, поглядывая на Вирджинию, положила руку ему на плечо.
— Завтра, рабыня белого шелка, тебя продадут, но Лана так и останется в доме Кернуса, — торжественно произнесла она, наклонившись и поцеловав Ремиуса в затылок.
Вирджиния не в силах была сделать ни шагу с места, её кулачки беспомощно сжимались, а в глазах заблестели слезы отчаяния.
— Как твое имя? — требовательно обратился Хо-Ту к рабыне красного шелка.
— Лана, господин, — ответила она.
— Завтра ты тоже оставишь дом Кернуса.
— Да, господин, — недоуменно пробормотала девушка, переводя ничего не понимающий взгляд с Хо-Ту на Ремиуса и обратно.
— А сейчас, — распорядился Хо-Ту, — отправляйся в камеру для ожидающих!
У девушки от неожиданности едва земля не ушла из-под ног.
— В камеру для ожидающих?! — воскликнула она.
— Да, — усмехнулся Хо-Ту. — Завтра на Празднике Любви тебя выставят на продажу.
— Нет! — закричала она. — Нет!
Вирджиния расхохоталась и захлопала в ладоши.
— Нет! — продолжала истерично кричать Лана.
— Марш в камеру, рабыня! — скомандовал Хо-Ту, снимая с пояса стимулятор.
В глазах девушки появился животный ужас. Она бросила последний взгляд на Ремиуса и, опасаясь вывести из себя Хо-Ту, опрометью бросилась из зала. Вирджиния Кент опустилась на колени перед Хо-Ту и низко склонила голову.
— Спасибо, господин, — сказала она.
Хо-Ту взял её за подбородок и приподнял ей голову.
— Ты смелая девчонка, маленькая рабыня, — сказал он. — Но к мискам с овсянкой тебя допускать опасно.
Она снова уронила голову.
— Ну, хватит! — тут же пробурчал Хо-Ту. — Живо в камеры!
И Вирджиния Кент, некогда преподававшая в колледже на Земле древнюю историю, мигом вскочила на ноги и, босая, в короткой тунике рабыни, побежала в камеры для ожидающих, откуда её поутру вместе с остальными отправят на невольничий Куруманский рынок, где она, стоя на деревянных подмостках рядом с Филлис и Элизабет, будет своим выставленным на продажу телом, как и сотни других девушек, зарабатывать деньги для дома Кернуса.
Хо-Ту поглядел ей вслед и усмехнулся:
— До чего смелая девчонка.
— И весьма опасная, когда у неё под рукой оказывается миска с овсянкой, — напомнил я.
— Да, верно, — согласился он.
Я окинул взглядом опустевший зал. Теперь здесь оставались только охранники и члены обслуживающего персонала. Мне уже хотелось вернуться в свою комнату.
Прощание с Элизабет давалось мне тяжелее, чем я мог предполагать.
Внезапно в зал вошли два охранника, толкая перед собой женщину.
Я заметил, что лицо Хо-Ту покрылось мертвенной бледностью. Его рука потянулась к кривому ножу на поясе.
Женщину подвели к столу, к тому месту, где сидел Кернус. Вокруг её талии был завязан ярко-алый шнурок, с которого свисала длинная полоса красного шелка. Волосы женщины были распущены, а руки стянуты цепями за спиной. На левой лодыжке у неё ещё позвякивали прикрепленные колокольчики, по звон их уже не казался таким мелодичным, как раньше. И шокера для рабов у неё на поясе тоже не было.
— С Кейджералией тебя, Сура, — приветствовал женщину Кернус.
— С Кейджералией, господин, — с неприкрытой злостью ответила она.
Хо-Ту не выдержал.
— Пусть она вернется в свою комнату, — обратился он к Кернусу. — Сура хорошо служила нам. Она лучшая наставница во всем Аре.
— Ей следует напомнить, — ответил Кернус, — что она всего лишь рабыня.
— Я прошу вас! — воскликнул Хо-Ту.
— Это решено, — сказал Кернус. — Пусть разыграют, кому она достанется.
Несколько мужчин оставили свои места и собрались вокруг одного из столов, на котором тут же появились игральные кости и пустой кубок. Сура с низко опущенной головой продолжала неподвижно стоять перед Кернусом на коленях. Охранник пристегнул к её ошейнику цепь, а ключ от крохотного замка — кусок загнутой на конце проволоки — повесил себе на грудь. За спиной женщины мужчины возбужденными криками сопровождали каждый бросок игральных костей. Я начинал догадываться, что это уже не просто очередной розыгрыш; за всем стояло нечто большее. Гордость Суры и занимаемое ею в доме положение, хотя она и была всего лишь рабыней, признавались и большинством охранников, и членами обслуживающего персонала. Похоже, даже Кернус решил, что она заходит слишком далеко, поэтому и счел необходимым унизить её, позволив использовать Суру как обычную рабыню красного шелка.
— Она — моя! — радостно воскликнул один из бросавших кости. — Я буду с ней первым!
Послышались завистливые возгласы его товарищей, и дележка женщины продолжилась с удвоенной силой.
До меня наконец дошло, что они разыгрывают очередность обладания ею и что ей предстоит обслужить каждого из них.
Я взглянул на Хо-Ту. К моему удивлению, его глаза уже не горели злобой, в них стояли слезы. Но рука судорожно сжимала рукоятку кривого ножа.
Сура застыла на коленях на каменном полу с низко опущенной головой и рассыпавшимися по плечам густыми волосами, лишь бедра были прикрыты клочком красного шелка, с руками, стянутыми цепями за спиной. Я заметил по её плечам, что она плачет.
Тогда я неторопливо поднялся с места, подошел к не замечающим ничего вокруг возбужденно бросающим игральные кости мужчинам, не говоря ни слова в ответ на возмущенные выкрики, раздвинул их и забрал у очередного игрока кубок с костями. Тот недовольно нахмурился, но возражать не посмел. Я пристально посмотрел каждому из них в лицо и вытряхнул игральные кости из кубка прямо под ноги. Бросок был плохой, очков выпало мало. Кое-кто из стоявших вокруг меня рассмеялся. Но тут я обнажил меч и концом лезвия перевернул кубики так, что они стали показывать наибольшее количество очков.
Лица игравших исказила злобная гримаса. У кого-то вырвался гневный крик. Они едва сдерживались от возмущения.
— Она — моя, — произнес я, стараясь сохранять спокойствие и невозмутимость. — И я буду пользоваться ею один.
— Нет! — закричал стоящий рядом охранник, бросаясь на меня.
Я внимательно посмотрел на него, и он, сжимая побелевшие пальцы в кулаки, резко развернулся и, бормоча себе под нос проклятия, быстрыми шагами оставил зал.
— Каждый из вас, кто захочет, — предложил я, — может оспорить у меня это право.
Переругиваясь вполголоса и бросая на меня ненавидящие взгляды, они медленно разошлись по залу.
Я повернулся к Кернусу. Он рассмеялся и развел руками.
— Если никто не хочет оспорить её у тебя, она твоя, — сказал он и, посмотрев на Суру, криво усмехнулся: — С Кейджералией, рабыня!
— С Кейджералией, господин, — едва слышно прошептала она.
— Отведи меня в свою комнату, рабыня! — как можно резче бросил ей я.
Она, пошатываясь, поднялась на ноги, и стоявший рядом охранник поспешно отстегнул цепи от её ошейника. Я направился к выходу, и она робко побрела за мной, оглашая притихший зал грустным позвякиванием привязанных к щиколотке колокольчиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64