Однако, к моему сожалению, идущий впереди меня наездник был ветераном гонок на тарнах и почти не выступал на Стадионе Тарнов в Аре, очевидно значительно чаще принимая участие в состязаниях у себя в Торе. Я никогда не видел его в небе, и Мип ничего не рассказывал мне о нем. Если же он изучал манеру поведения на гонках Гладиуса с Коса, значит, он наверняка обратил внимание на мои излюбленные приемы. Поэтому, хотя это было очень непривычно и противоречило всем моим инстинктам, я решил в следующий раз пройти через кольцо не в правой верхней его части, а в левой нижней. Однако и тут меня ждало разочарование: соперник словно чувствовал каждый мой маневр, и снова я миновал кольцо, идя у него в хвосте.
Сомневаюсь даже, что для него составило хоть малейшую трудность разгадать мой маневр, вряд ли он вообще сознательно подходил к рассмотрению моей тактики: очевидно, его понимание моих действий опиралось на какое-то прирожденное чутье, к которому добавлялись многолетняя практика участия в состязаниях и внимательное изучение моей манеры ведения гонки, позволяющие ему предугадывать мои дальнейшие шаги. Я знаю, Мип тоже обладал этим редким внутренним чутьем, и у меня не было основания предполагать, что у остальных профессиональных гонщиков оно отсутствует. Я уже начал сожалеть о том, что так опрометчиво и самоуверенно затянул со стартом. Менициус на Черной Стреле по-прежнему лидировал.
Тут мне на память пришел разговор с Мипом, воспоминание о котором внезапно обожгло мой мозг.
— Что делать, если твой противник по счастливой для него случайности или благодаря высочайшему мастерству знает, как ты поведешь себя в той или иной ситуации, чувствует твою манеру поведения? — спросил я тогда у него, не имея в виду ничего конкретного.
Мы сидели в таверне зеленых, и он, поставив кружку с пагой на стол и рассмеявшись, развел руками.
— Значит, ты не должен иметь какой-либо определенной манеры поведения, — просто ответил он.
Я также рассмеялся, восприняв его слова как шутку.
Однако он уже смотрел на меня совершенно серьезно.
— Я говорю правду.
На шестах оставалось четыре деревянные головы тарна с одной стороны летного поля стадиона и четыре с другой. Итого всего восемь поворотов, четыре полных круга. Медлить больше нельзя. Нужно что-то срочно предпринять. Я решил сбить своего настойчивого соперника с толку и перед очередным проходом через кольцо устроить для него небольшой спектакль, начав действовать вне всякой логики.
Я резко сбросил высоту и ушел в сторону, заставив ведущего меня соперника удивленно закрутить головой и невольно попытаться повторить мой маневр. Его тарн тут же сбился с ритма, и уже за спиной я услышал пронзительный крик идущей за мной вслед птицы, столкнувшейся с тарном моего соперника, и яростные проклятья их наездников.
К тому времени, когда на шестах оставалось семь деревянных голов тарнов, я догнал наездника синих, идущего четвертым.
Птица его была сильнее тарна наездника из Торы, но в мастерстве он явно ему проигрывал. Я легко обошел его у очередного кольца, сделав вид, будто собираюсь пройти его в левой нижней части, и резко бросив свою птицу вправо вверх. Пытаясь поставить мне блок в ошибочно выбранной им позиции, он так старался, что едва не напоролся на острый край кольца, и после того как его изумленная птица, не выдержав, свернула у острой кромки в сторону, ему пришлось возвращаться заново и проходить через то же кольцо.
Крики зрителей на трибунах переросли в настоящий рев, и хотя слов разобрать было невозможно, я расценивал их как выражение восхищения, как в данной ситуации я, вполне естественно, и должен был их воспринимать.
И тут я внезапно услышал свистящий звук над головой и пригнулся к седлу. Выпущенной из арбалета стрелы я не увидел, но сам звук мне был хорошо знаком.
Вслед за ним донеслись ещё два угрожающих свистящих звука стрел.
— Давай! — закричал я. — Давай, Убар Небес!
Птица, забыв об опасности, рванулась вперед.
Краем глаза я заметил около пятидесяти тарнсменов, расположившихся за задними рядами трибун, на верхнем крае стены стадиона, дожидающихся, когда я подойду поближе.
— Давай, Убар Небес! — кричал я. — Давай! Вперед!
Птица мчалась изо всех сил.
И тут я, к своему ужасу, увидел, что оба шедших впереди наездника — красных и зеленых — идут к кольцу вровень, постепенно замедляя движение, готовясь заблокировать мне проход через центральное кольцо.
У зрителей вырвался единодушный вопль возмущения.
Я не сразу догадался, что они затевают, но то, что один из наездников выступал за зеленых, открыло мне глаза на многое. Убар, несомненно оказавший всяческую поддержку зеленым, очевидно, потребовал и от них сделать все возможное, чтобы не дать мне добиться победы. Менициус на Черной Стреле, не отвлекаясь ни на что, шел только вперед.
Моя птица, как таран, врезалась между двух идущих плотно друг к другу соперниц, и через мгновение со всех сторон засверкали вспышки стрекал, птицы били крыльями и яростно рвали друг друга когтями. Тут в нас врезался шедший следом тарн, вероятно синих, а за ним — птица с наездником из Тора и, возможно, ещё одна или две.
Наездник зеленых, издав дикий вопль, зажал руками рану на груди у самого горла и потерял контроль над своим тарном. Птица красных выбралась из свалки и продолжила гонку. Красный, как и Менициус и двое других наездников, принимал участие и в восьмом заезде. Это был тот самый тщедушный бородатый человек, голый по пояс, с золотым медальоном на груди.
Мимо нас прошел тарн серебряных.
Мой тарн сцепился с птицей, наездник которой выступал без опознавательной нарукавной повязки. Птицы яростно рвали друг друга. Сам я получил хороший удар стрекала, и на какое-то мгновение невыносимая боль затопила мое сознание и погрузила все вокруг меня в темноту. Привели меня в себя мощные удары крыльев птицы соперника. Я открыл глаза и, увидев её нацеленный в меня хищный клюв, механически ткнул в неё стрекалом. Птица отпрянула в сторону, подставляя мне своего наездника, и мы с ним накинулись друг на друга, сражаясь стрекалами, как мечами, и разбрасывая вокруг настоящие фонтаны ослепительных искр. Мы были уже у самого кольца, и соперник, не выдержав, отвел свою птицу в сторону. Мой тарн рвался довести поединок до победного конца, но я удержал его.
— Вперед, Убар Небес! — крикнул я — Вперед!
Перед нами оставались три птицы — красных, серебряных и желтых.
Сзади прозвучал сигнал судьи, отмечающий пропуск одним из наездников кольца и требующий возвращения и повторения попытки. Я усмехнулся и продолжал наращивать скорость.
Над головой просвистела новая стрела.
— Давай, Убар Небес! — кричал я. — Давай!
Тот черным пламенем рвался сквозь кольца, одно за другим оставляя их за спиной.
На шестах ещё оставалось пять деревянных голов, когда он догнал и обошел серебряного. На следующем повороте он оставил позади красного. Бородатый наездник с медальоном на груди нещадно нахлестывал свою птицу стрекалом, и, когда я проходил мимо него, я увидел в его глазах сумасшедшую ярость. У кольца он попытался было прижать нас к нижней металлической кромке, но прежде, чем ему это удалось, он был уже оставлен позади.
У меня вырвался ликующий вопль. Теперь впереди оставался только тарн Менициуса из Порт-Кара.
— А сейчас, Убар Небес, — сказал я, — тебе придется постараться по-настоящему.
Птица, словно чувствуя близкую победу, заработала крыльями изо всех сил.
Прижавшись к самой её шее, я видел, как фигура Менициуса на своей Черной Стреле постепенно увеличивалась в размерах.
На шестах оставалось четыре деревянные головы.
Моя птица работала крыльями все быстрее.
— Победа будет за нами, Убар Небес! — крикнул я ей. Она ответила мне торжествующим криком.
И тут я услышал за своей спиной нарастающий шум крыльев и заметил догоняющий меня целый отряд тарнсменов, черной тучей круживших над летным полем стадиона среди ясного, безоблачного неба.
Я сорвал притороченный к подседельнику тачакский лук и через мгновение уже посылал одну за другой стрелы в пристроившихся в хвост ко мне наездников — числом не менее дюжины, — пока остальные, наседавшие сверху, пытались прижать меня к земле. Внезапно Убар Небес издал дикий крик, от которого даже у меня мурашки побежали по телу; это был уже не просто крик, а устрашающий клич боевого, специально обученного тарна, в котором слились и ярость от вида приближающегося врага, и ликование от предстоящей схватки, и проснувшаяся в птице кровожадность хищника. Он не просто летел по знакомой летной трассе стадиона, он нападал с вытянутым вперед клювом и растопыренными острыми, как кривые ножи, когтями; гонка перестала быть состязанием в мастерстве, она превратилась в смертельный поединок.
Я, не сбавляя скорости, поливал короткими тачакскими стрелами наседающих со всех сторон наездников, тщетно пытающихся достать меня мечом. Мой тарн мощными ударами клюва расшвыривал тех птиц, что осмелились стать у него на пути. И вдруг, к моему ужасу, я увидел, как один из наездников сбоку ударил мою птицу длинным копьем, острие которого скользнуло ей по клюву и оставило глубокий след у неё на теле. Я не успел даже крепче схватиться за поводья, как Убар Небес, издав пронзительный, наполненный болью крик, рванулся к птице противника, мощным ударом клюва отшвыривая её в сторону, и, схватив лапой её оторопевшего от неожиданности седока, рванул его с седла с такой силой, что оборвал ремни безопасности как простые тесемки. Через мгновение его тело закувыркалось в воздухе.
Это окончательно поубавило смелости моим противникам, основанной, очевидно, на их численном превосходстве, и они, стараясь держаться ближе друг к другу, представляли теперь отличную мишень для моего безотказно действующего тачакского лука. Наконец, видя, что мечи их и копья в разыгравшейся схватке совершенно неэффективны, они решили изменить тактику и, собравшись вместе, заблокировали проход в очередное боковое кольцо. Однако это вызвало у моего тарна совершенно иную реакцию, чем та, на которую они рассчитывали, и он с хищно раскрытым клювом яростно бросился на таран. Птицы противника не выдержали лобовой атаки и в последнюю секунду с истеричными воплями бросились врассыпную, унося прочь своих изрыгающих проклятия седоков.
— Молодчина! — кричал я. — Давай, Убар Небес! Вперед!
Менициус на Черной Стреле был далеко впереди, но мой тарн быстро настигал его, преследуя, как хищник ускользающую добычу.
За то время, что ушло у меня на сражение с врагами, четыре тарна обошли меня, хотя остальные все ещё были сзади, не сумев обойти скопление кружащих в воздухе не участвующих в состязании птиц.
Я оставил позади птицу с седоком, выступающим без опознавательной повязки.
Впереди двигались красный, синий и, конечно, мой основной выступающий за желтых противник — Менициус.
На шестах по краям летного поля оставалось только две деревянные головы тарнов.
Очередная стрела прочертила свой путь, промелькнув у самого моего лица.
Подойдя к центральному кольцу, я снова встретился с нападавшими на меня наездниками, на этот раз перегруппировавшимися и рассредоточившимися по более широкому пространству. Снова мне пришлось браться за тачакский лук, и ряды наездников после этого значительно поредели, но и стрелы, которых у меня изначально было всего сорок, все вышли.
Я услышал торжествующий крик одного из них, очевидно предводителя, подающего сигнал своим засевшим на стене тарнсменам встретить меня у дальнего кольца перед поворотом.
К этому времени мы обошли наездника серебряных, а немного погодя и синих.
У представителя красных происходил настоящий поединок с Менициусом, блокировавшим ему проход в кольцо. В результате наезднику красных пришлось уступить, и мне хорошо была видна ярость, исказившая черты его заросшего бородой лица, и черные глаза, горящие нисколько не слабее его пылающего на солнце золотого медальона. Очевидно, несмотря ни на какие указания убара или кого бы там ни было, этот человек не хотел проигрывать и решил бороться до конца. Я усмехнулся.
И тут прямо передо мной, слетаясь буквально отовсюду, у кольца собралось около десяти наездников, загородивших мне проход и дожидающихся меня с оружием наготове. Убар Небес без колебания выбрал себе жертву в самом центре кольца. Последовал короткий жестокий удар, едва не выбросивший меня из седла, и путь перед нами был свободен. Остальные рванулись было за нами в погоню, но тут же запутались в кольцах брошенной мной веревки-путанки, применяемой тачаками для ловли босков. Наездники разразились проклятиями и принялись мечами перерубать веревку, спутывающую лапы и крылья их тарнов. Они были выведены из строя надолго. Оставшиеся направились к другому кольцу, чтобы повторить неудавшуюся попытку.
Когда я подошел к центральному кольцу, на шесте оставалась только одна деревянная голова тарна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Сомневаюсь даже, что для него составило хоть малейшую трудность разгадать мой маневр, вряд ли он вообще сознательно подходил к рассмотрению моей тактики: очевидно, его понимание моих действий опиралось на какое-то прирожденное чутье, к которому добавлялись многолетняя практика участия в состязаниях и внимательное изучение моей манеры ведения гонки, позволяющие ему предугадывать мои дальнейшие шаги. Я знаю, Мип тоже обладал этим редким внутренним чутьем, и у меня не было основания предполагать, что у остальных профессиональных гонщиков оно отсутствует. Я уже начал сожалеть о том, что так опрометчиво и самоуверенно затянул со стартом. Менициус на Черной Стреле по-прежнему лидировал.
Тут мне на память пришел разговор с Мипом, воспоминание о котором внезапно обожгло мой мозг.
— Что делать, если твой противник по счастливой для него случайности или благодаря высочайшему мастерству знает, как ты поведешь себя в той или иной ситуации, чувствует твою манеру поведения? — спросил я тогда у него, не имея в виду ничего конкретного.
Мы сидели в таверне зеленых, и он, поставив кружку с пагой на стол и рассмеявшись, развел руками.
— Значит, ты не должен иметь какой-либо определенной манеры поведения, — просто ответил он.
Я также рассмеялся, восприняв его слова как шутку.
Однако он уже смотрел на меня совершенно серьезно.
— Я говорю правду.
На шестах оставалось четыре деревянные головы тарна с одной стороны летного поля стадиона и четыре с другой. Итого всего восемь поворотов, четыре полных круга. Медлить больше нельзя. Нужно что-то срочно предпринять. Я решил сбить своего настойчивого соперника с толку и перед очередным проходом через кольцо устроить для него небольшой спектакль, начав действовать вне всякой логики.
Я резко сбросил высоту и ушел в сторону, заставив ведущего меня соперника удивленно закрутить головой и невольно попытаться повторить мой маневр. Его тарн тут же сбился с ритма, и уже за спиной я услышал пронзительный крик идущей за мной вслед птицы, столкнувшейся с тарном моего соперника, и яростные проклятья их наездников.
К тому времени, когда на шестах оставалось семь деревянных голов тарнов, я догнал наездника синих, идущего четвертым.
Птица его была сильнее тарна наездника из Торы, но в мастерстве он явно ему проигрывал. Я легко обошел его у очередного кольца, сделав вид, будто собираюсь пройти его в левой нижней части, и резко бросив свою птицу вправо вверх. Пытаясь поставить мне блок в ошибочно выбранной им позиции, он так старался, что едва не напоролся на острый край кольца, и после того как его изумленная птица, не выдержав, свернула у острой кромки в сторону, ему пришлось возвращаться заново и проходить через то же кольцо.
Крики зрителей на трибунах переросли в настоящий рев, и хотя слов разобрать было невозможно, я расценивал их как выражение восхищения, как в данной ситуации я, вполне естественно, и должен был их воспринимать.
И тут я внезапно услышал свистящий звук над головой и пригнулся к седлу. Выпущенной из арбалета стрелы я не увидел, но сам звук мне был хорошо знаком.
Вслед за ним донеслись ещё два угрожающих свистящих звука стрел.
— Давай! — закричал я. — Давай, Убар Небес!
Птица, забыв об опасности, рванулась вперед.
Краем глаза я заметил около пятидесяти тарнсменов, расположившихся за задними рядами трибун, на верхнем крае стены стадиона, дожидающихся, когда я подойду поближе.
— Давай, Убар Небес! — кричал я. — Давай! Вперед!
Птица мчалась изо всех сил.
И тут я, к своему ужасу, увидел, что оба шедших впереди наездника — красных и зеленых — идут к кольцу вровень, постепенно замедляя движение, готовясь заблокировать мне проход через центральное кольцо.
У зрителей вырвался единодушный вопль возмущения.
Я не сразу догадался, что они затевают, но то, что один из наездников выступал за зеленых, открыло мне глаза на многое. Убар, несомненно оказавший всяческую поддержку зеленым, очевидно, потребовал и от них сделать все возможное, чтобы не дать мне добиться победы. Менициус на Черной Стреле, не отвлекаясь ни на что, шел только вперед.
Моя птица, как таран, врезалась между двух идущих плотно друг к другу соперниц, и через мгновение со всех сторон засверкали вспышки стрекал, птицы били крыльями и яростно рвали друг друга когтями. Тут в нас врезался шедший следом тарн, вероятно синих, а за ним — птица с наездником из Тора и, возможно, ещё одна или две.
Наездник зеленых, издав дикий вопль, зажал руками рану на груди у самого горла и потерял контроль над своим тарном. Птица красных выбралась из свалки и продолжила гонку. Красный, как и Менициус и двое других наездников, принимал участие и в восьмом заезде. Это был тот самый тщедушный бородатый человек, голый по пояс, с золотым медальоном на груди.
Мимо нас прошел тарн серебряных.
Мой тарн сцепился с птицей, наездник которой выступал без опознавательной нарукавной повязки. Птицы яростно рвали друг друга. Сам я получил хороший удар стрекала, и на какое-то мгновение невыносимая боль затопила мое сознание и погрузила все вокруг меня в темноту. Привели меня в себя мощные удары крыльев птицы соперника. Я открыл глаза и, увидев её нацеленный в меня хищный клюв, механически ткнул в неё стрекалом. Птица отпрянула в сторону, подставляя мне своего наездника, и мы с ним накинулись друг на друга, сражаясь стрекалами, как мечами, и разбрасывая вокруг настоящие фонтаны ослепительных искр. Мы были уже у самого кольца, и соперник, не выдержав, отвел свою птицу в сторону. Мой тарн рвался довести поединок до победного конца, но я удержал его.
— Вперед, Убар Небес! — крикнул я — Вперед!
Перед нами оставались три птицы — красных, серебряных и желтых.
Сзади прозвучал сигнал судьи, отмечающий пропуск одним из наездников кольца и требующий возвращения и повторения попытки. Я усмехнулся и продолжал наращивать скорость.
Над головой просвистела новая стрела.
— Давай, Убар Небес! — кричал я. — Давай!
Тот черным пламенем рвался сквозь кольца, одно за другим оставляя их за спиной.
На шестах ещё оставалось пять деревянных голов, когда он догнал и обошел серебряного. На следующем повороте он оставил позади красного. Бородатый наездник с медальоном на груди нещадно нахлестывал свою птицу стрекалом, и, когда я проходил мимо него, я увидел в его глазах сумасшедшую ярость. У кольца он попытался было прижать нас к нижней металлической кромке, но прежде, чем ему это удалось, он был уже оставлен позади.
У меня вырвался ликующий вопль. Теперь впереди оставался только тарн Менициуса из Порт-Кара.
— А сейчас, Убар Небес, — сказал я, — тебе придется постараться по-настоящему.
Птица, словно чувствуя близкую победу, заработала крыльями изо всех сил.
Прижавшись к самой её шее, я видел, как фигура Менициуса на своей Черной Стреле постепенно увеличивалась в размерах.
На шестах оставалось четыре деревянные головы.
Моя птица работала крыльями все быстрее.
— Победа будет за нами, Убар Небес! — крикнул я ей. Она ответила мне торжествующим криком.
И тут я услышал за своей спиной нарастающий шум крыльев и заметил догоняющий меня целый отряд тарнсменов, черной тучей круживших над летным полем стадиона среди ясного, безоблачного неба.
Я сорвал притороченный к подседельнику тачакский лук и через мгновение уже посылал одну за другой стрелы в пристроившихся в хвост ко мне наездников — числом не менее дюжины, — пока остальные, наседавшие сверху, пытались прижать меня к земле. Внезапно Убар Небес издал дикий крик, от которого даже у меня мурашки побежали по телу; это был уже не просто крик, а устрашающий клич боевого, специально обученного тарна, в котором слились и ярость от вида приближающегося врага, и ликование от предстоящей схватки, и проснувшаяся в птице кровожадность хищника. Он не просто летел по знакомой летной трассе стадиона, он нападал с вытянутым вперед клювом и растопыренными острыми, как кривые ножи, когтями; гонка перестала быть состязанием в мастерстве, она превратилась в смертельный поединок.
Я, не сбавляя скорости, поливал короткими тачакскими стрелами наседающих со всех сторон наездников, тщетно пытающихся достать меня мечом. Мой тарн мощными ударами клюва расшвыривал тех птиц, что осмелились стать у него на пути. И вдруг, к моему ужасу, я увидел, как один из наездников сбоку ударил мою птицу длинным копьем, острие которого скользнуло ей по клюву и оставило глубокий след у неё на теле. Я не успел даже крепче схватиться за поводья, как Убар Небес, издав пронзительный, наполненный болью крик, рванулся к птице противника, мощным ударом клюва отшвыривая её в сторону, и, схватив лапой её оторопевшего от неожиданности седока, рванул его с седла с такой силой, что оборвал ремни безопасности как простые тесемки. Через мгновение его тело закувыркалось в воздухе.
Это окончательно поубавило смелости моим противникам, основанной, очевидно, на их численном превосходстве, и они, стараясь держаться ближе друг к другу, представляли теперь отличную мишень для моего безотказно действующего тачакского лука. Наконец, видя, что мечи их и копья в разыгравшейся схватке совершенно неэффективны, они решили изменить тактику и, собравшись вместе, заблокировали проход в очередное боковое кольцо. Однако это вызвало у моего тарна совершенно иную реакцию, чем та, на которую они рассчитывали, и он с хищно раскрытым клювом яростно бросился на таран. Птицы противника не выдержали лобовой атаки и в последнюю секунду с истеричными воплями бросились врассыпную, унося прочь своих изрыгающих проклятия седоков.
— Молодчина! — кричал я. — Давай, Убар Небес! Вперед!
Менициус на Черной Стреле был далеко впереди, но мой тарн быстро настигал его, преследуя, как хищник ускользающую добычу.
За то время, что ушло у меня на сражение с врагами, четыре тарна обошли меня, хотя остальные все ещё были сзади, не сумев обойти скопление кружащих в воздухе не участвующих в состязании птиц.
Я оставил позади птицу с седоком, выступающим без опознавательной повязки.
Впереди двигались красный, синий и, конечно, мой основной выступающий за желтых противник — Менициус.
На шестах по краям летного поля оставалось только две деревянные головы тарнов.
Очередная стрела прочертила свой путь, промелькнув у самого моего лица.
Подойдя к центральному кольцу, я снова встретился с нападавшими на меня наездниками, на этот раз перегруппировавшимися и рассредоточившимися по более широкому пространству. Снова мне пришлось браться за тачакский лук, и ряды наездников после этого значительно поредели, но и стрелы, которых у меня изначально было всего сорок, все вышли.
Я услышал торжествующий крик одного из них, очевидно предводителя, подающего сигнал своим засевшим на стене тарнсменам встретить меня у дальнего кольца перед поворотом.
К этому времени мы обошли наездника серебряных, а немного погодя и синих.
У представителя красных происходил настоящий поединок с Менициусом, блокировавшим ему проход в кольцо. В результате наезднику красных пришлось уступить, и мне хорошо была видна ярость, исказившая черты его заросшего бородой лица, и черные глаза, горящие нисколько не слабее его пылающего на солнце золотого медальона. Очевидно, несмотря ни на какие указания убара или кого бы там ни было, этот человек не хотел проигрывать и решил бороться до конца. Я усмехнулся.
И тут прямо передо мной, слетаясь буквально отовсюду, у кольца собралось около десяти наездников, загородивших мне проход и дожидающихся меня с оружием наготове. Убар Небес без колебания выбрал себе жертву в самом центре кольца. Последовал короткий жестокий удар, едва не выбросивший меня из седла, и путь перед нами был свободен. Остальные рванулись было за нами в погоню, но тут же запутались в кольцах брошенной мной веревки-путанки, применяемой тачаками для ловли босков. Наездники разразились проклятиями и принялись мечами перерубать веревку, спутывающую лапы и крылья их тарнов. Они были выведены из строя надолго. Оставшиеся направились к другому кольцу, чтобы повторить неудавшуюся попытку.
Когда я подошел к центральному кольцу, на шесте оставалась только одна деревянная голова тарна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64