Ну а насчет обонятельной составляющей… нам повезло в том, что запахи у аборигенов несут преимущественно эмоциональную, а не смысловую нагрузку.
– Как раз голограмма и созданная на ее основе «двуручная» версия явились самыми сильными доводами в пользу того, чтобы обратиться к вам, – сказала Хонор. – В данном случае ваша задача облегчается тем, что у котов две руки. Полагаю, между той и этой проблемами существуют некоторые параллели.
– Вы правы. Должна сказать, что я уже заглянула в архивы и ознакомилась с изученными вашей матушкой вариантами языка жестов. Думаю, нам удастся подобрать оптимальную версию. Тот факт, что на руках котов не пять пальцев, а четыре, вряд ли станет серьезным препятствием. Более существенное затруднение состоит в том, что всякая развитая сигнальная система включает в себя язык телодвижений, а в нашей ситуации участники коммуникативного процесса не в состоянии продублировать выразительные движения друг друга в полном диапазоне. Да что там в полном, даже частично.
– Это мне понятно, – сказала Хонор, задумчиво потирая нос. – Но, с другой стороны, всякий принятый знает, что телодвижения котов ничуть не менее выразительны, чем наши. Просто набор конкретных движений у них иной. Например, у котов подвижные уши, и их положение имеет множество смысловых значений. Общаясь с ними, мы, принятые, начинаем распознавать эти знаки очень скоро.
– Я очень рассчитываю на это. Сама я, к сожалению, не могу похвастаться близким знакомством с древесными котами, и мне придется потратить некоторое время на изучение характера и значения их телодвижений. После чего надо будет разработать знаковую систему, в которой определенный человеческий жест будет соотноситься с кошачьим… и наоборот. Но это, увы, не самое сложное. Одно дело – разработать знаки для котов и людей, а другое – создать на их основе настоящий полноценный язык общения.
– Мне кажется, саму идею Нимиц с Самантой уже уловили, – заметила Хонор, покосившись в сторону внимательно наблюдавших котов. – Они наверняка понимают, что все наши усилия направлены на то, чтобы, по крайней мере, дать им возможность снова общаться друг с другом.
– В этом, ваша светлость, я не сомневаюсь, и существующие между вами и Нимицем узы, безусловно, будут нам крайне полезны.
Хонор кивнула. Вообще-то ей не очень хотелось афишировать особенности своей связи с Нимицем, но было ясно, что при осуществлении задуманного без этого не обойтись. К счастью, Ариф отнеслась к доверенной тайне со всей профессиональной ответственностью и охотно согласилась считать информацию о подлинной природе взаимопонимания Хонор и Нимица сугубо конфиденциальной.
– Несмотря на наличие так называемого дополнительного «канала», связывающего вас двоих, – продолжила Ариф, – я предвижу некоторые серьезные препятствия. Откровенно говоря, они представляются мне еще более серьезными в свете того, что, как выявило мое исследование, попытки научить котов языку жестов предпринимались как минимум дважды.
– Вот как? Я об этом не знала, – воскликнула Хонор.
– Об этом мало кто знает. Ксенобиолог по имени Сатура Хоббард одна из первых начала изучать котов, потратила на это пятнадцать стандартных лет, но так ничего и не добилась. Спустя примерно столетие была предпринята вторая попытка, также оказавшаяся безрезультатной. Данных сохранилось мало, и я не знаю, какие именно знаки они собирались использовать, но не удивлюсь, если эти исследователи мыслили в том же направлении, что и мы. Как вы понимаете, известие о неудаче моих предшественников не добавило мне оптимизма.
– Однако вы не считаете дело безнадежным, – заметила Хонор.
Ариф кивнула.
– Не скажу, что настроена слишком оптимистично, но, полагаю, надежда у нас все-таки есть. Правда, чтобы добиться успеха, придется преодолеть препятствия, о существовании которых я упоминала.
– Какие именно?
– Первое из них заключается в том, что телепаты вообще не пользуются разговорным языком, поскольку передают мысли и понятия не через сигнальную систему, а непосредственно. Правда, все исследователи утверждают, что коты используют и звуковые сигналы, но беда в том, что это не более чем сигналы. Иными словами, звуковая коммуникация между ними существует, но это не языковое общение.
– Прошу прощения, – вмешалась, подавшись вперед, Миранда. – Мне всегда казалось, что коммуникация и язык – это практически одно и то же.
– Так считают многие, но в действительности понятия не совпадают. К коммуникативным может быть отнесен широчайший диапазон реалий, начиная от примитивного обмена эмоциональными сигналами между неразумными существами и кончая философской дискуссией о смысле жизни или передачей информации от одного электронного носителя к другому. Все это, так или иначе, коммуникативные процессы. Но языковая коммуникация между людьми осуществляется при помощи символов, несущих смысловую нагрузку. Мы не можем передавать друг другу чувства, идеи и понятия, как передаем кирпичи или апельсины; вместо этого нам приходится придумывать символы, эти понятия обозначающие. Символы, собственно, и являются словами. Ребенок, с рождения пребывающий в определенной коммуникативной среде и мотивированный необходимостью сообщить о своих потребностях тем, от кого зависит их удовлетворение, учится ассоциировать определенные комбинации звуков с определенным смысловым содержанием. И это лишь начало подлинного овладения языком.
Структура слова как такового тоже непроста. Звуки представляют собой строительный материал, из которого складываются слова, но подобно тому, как не всякая куча камней является домом, далеко не любое сочетание звуков представляет собой слово. Элементарная единица, так сказать «атом звука», способный изменить общее значение, именуется фонемой. От языка к языку набор фонем существенно меняется. Возьмем для иллюстрации английский и испанский языки – благо, сан-мартинские новости сейчас у всех на слуху. В испанском языке слово никогда не начинается с фонемы «сп», а в стандартном английском – это обычное дело. Именно поэтому уроженцы Сан-Мартина, где основной язык испанский, а стандартный английский фактически является лишь вторым государственным языком, поголовно испытывают трудности с произнесением по-английски самого слова «испанский» note 12. Усвоенный с детства набор фонем буквально не дает им произнести такое начало слова.
Сама по себе фонема смыслового содержания не имеет, но именно из фонем складываются первичные звуковые последовательности, или узоры, обретающие смысл. Их именуют морфемами: если фонемы можно назвать звуковыми квантами языка, то морфемы представляют собой его неделимые смысловые единицы. Часть морфем собственного смысла не имеет, но путем добавления к морфеме той или иной фонемы можно добиться смыслового преобразования. Возьмем для примера слово «бегун». «Бег» – самодостаточная морфема, означающая определенный способ передвижения. Ее невозможно разделить так, чтобы оставшиеся части сохранили хоть какой-то смысл. Однако добавив новую фонему – «ун», – мы тем самым сообщаем слушателю, что имеем в виду уже не способ передвижения, а субъект, человека, который бежит. Пойдем дальше и добавим еще одну фонему, «ы». Получившееся слово «бегуны» будет означать не одного человека, а отличное от единицы количество людей – всех людей, которые пользуются данным способом передвижения. Возьмем следующий, более сложный пласт. Морфема «сиденье» может означать объект, то, на чем сидят, или процесс использования того, на чем сидят. Для того чтобы наш слушатель понял, что мы имеем в виду, мы должны конкретизировать морфему: «долгое сидение» – на одном месте – или «жесткое сиденье» будут означать совершенно разные вещи, хотя разница между двумя прилагательными, сопровождающими эту морфему, весьма невелика. Она может быть еще меньше: возьмем морфемы «могу» и «смогу». Различие в один-единственный звук коренным образом меняет смысл слова – у второго глагола совершенно иная эмоциональная, временная, смысловая, связеобразующая окраска. Бесчисленное множество таких вот крошечных изменений, несущих каждое свою смысловую нагрузку и окраску, как раз и образует истинный язык общения.
Она сделала паузу. Миранда задумчиво кивнула.
– И конечно же, этот сложно структурированный язык вовсе не является единственным коммуникативным средством. Коты, как я уже говорила, издают звуки, но сочетание их не является морфемой. Кстати, если на меня прыгнет гексапума и я закричу, этот крик, несомненно, следует признать звуковым сигналом. Но – не словом, не морфемой, не элементом языка. Любой, кто услышит меня, поймет лишь, что со мной случилось что-то нехорошее, – ничего другого с помощью столь грубого и примитивного сигнала я сообщить слушателю не смогу. В данном же случае главная проблема заключается в том, что коты обходятся без таких элементов языка, как фонемы или морфемы. Они, как объяснила нам ее светлость, – об этом же говорят и результаты тестов, проведенных несколько месяцев назад исследовательской группой доктора Брюстера, – являются телепатами. А мы – нет. Так вот, в силу врожденной способности обмениваться понятиями непосредственно, коты, скорее всего, так и не выработали какого-либо формата кодирования смыслов, к которому вынуждены были прибегнуть люди. Им трудно понять, что такое неделимые коммуникативные единицы и зачем они нужны.
– Иными словами, они не представляют себе, почему идея или понятие может нуждаться в символе? – уточнила Миранда.
Ариф кивнула.
– Вот именно. До сих пор люди сталкивались с существами, использовавшими тот или иной способ кодировки понятий, и проблема коммуникации сводилась к проблеме перевода из одного формата в другой. Например, из вербального в жестикулярный. Сам принцип кодировки был коренным в психике всех этих существ. А вот у котов он напрочь отсутствует, и это ставит нас в положение тех, кто вынужден возвращаться в эволюционно-коммуникативное прошлое и заново изобретать колесо. Собственно, нам будет даже труднее, потому что изобретатель колеса мог продемонстрировать свое изобретение тем, кого следовало научить им пользоваться.
– Я понимаю вас, доктор, – сказала Хонор, – однако вашу озабоченность нахожу несколько преувеличенной. Любой принятый человек постоянно убеждается в том, что коты его понимают.
– Простите, ваша светлость, но это лишь впечатление. Не исключено, что оно полностью соответствует действительности, однако в силу того, что двустороннее общение наладить так и не удалось, доказательствами мы не располагаем.
– Наладить двухстороннее общение удалось, – не резко, но твердо возразила Хонор. – Удалось нам с Нимицем. Хотя мы и не разработали интерфейс упомянутого вами типа, но я точно знаю, когда Нимиц меня понимает, а когда нет. Конечно, не обходится без затруднений, особенно если я пытаюсь втолковать ему информацию о понятиях – скажем, о токсичности тяжелых металлов, – которые у котов просто отсутствуют. Но даже в таких случаях он понимает меня не хуже, чем понял бы ребенок, вздумай я объяснить ему нечто подобное.
– Не спорю, ваша светлость. Я ведь говорила не о невозможности двухстороннего общения, а об отсутствии доказательств такового: это не одно и то же. Пусть ваш анализ безупречно точен, но я вынуждена указать на то, что между вами и Нимицем существует особая связь. Не исключено, что часть того, что вы; как вам кажется, доносите до него с помощью слов, на самом деле воспринимается им по каналам этой, пока не изученной нами, коммуникационной системы. Не исключено даже, что все, что коты вообще слышат от людей, воспринимается ими благодаря способности улавливать мысли и образы, стоящие за словами.
– Не исключено, – вынуждена была согласиться Хонор, несколько удивившись тому, что предложенное Ариф абсолютно логичное объяснение не пришло в голову ей самой. – Честно говоря, мне так не кажется, но и отмахнуться от подобной возможности я с ходу не могу.
– Хочется верить, что дело не в этом, – сказала Ариф. – Ведь в таком случае, если Нимиц утратил способность телепатического общения с Самантой, то она не сможет уловить и мысли, скрывающиеся за знаками, которым нам, возможно, удастся его научить. Лично мне кажется, что коты, во всяком случае на базовом уровне, уловили основную концепцию человеческого языка, но это не более чем мое частное мнение. И пока у нас нет твердых доказательств, я не стану давать преждевременных гарантий успеха.
– Полностью с вами в этом согласна, – сказала Хонор.
Миранда поддержала ее кивком.
– Вообще-то, – задумчиво продолжила Ариф, – если окажется, что коты не поняли, на чем основано межчеловеческое общение, я сильно удивлюсь. Более того, с учетом результатов тестов доктора Брюстера, подтвердивших наличие у них весьма развитого интеллекта, а также того факта, что для них изучение людей наверняка относилось к числу приоритетных задач, я бы предположила, что пока мы безуспешно пытались научить их изъясняться знаками, сами они прекрасно научились понимать человеческий язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
– Как раз голограмма и созданная на ее основе «двуручная» версия явились самыми сильными доводами в пользу того, чтобы обратиться к вам, – сказала Хонор. – В данном случае ваша задача облегчается тем, что у котов две руки. Полагаю, между той и этой проблемами существуют некоторые параллели.
– Вы правы. Должна сказать, что я уже заглянула в архивы и ознакомилась с изученными вашей матушкой вариантами языка жестов. Думаю, нам удастся подобрать оптимальную версию. Тот факт, что на руках котов не пять пальцев, а четыре, вряд ли станет серьезным препятствием. Более существенное затруднение состоит в том, что всякая развитая сигнальная система включает в себя язык телодвижений, а в нашей ситуации участники коммуникативного процесса не в состоянии продублировать выразительные движения друг друга в полном диапазоне. Да что там в полном, даже частично.
– Это мне понятно, – сказала Хонор, задумчиво потирая нос. – Но, с другой стороны, всякий принятый знает, что телодвижения котов ничуть не менее выразительны, чем наши. Просто набор конкретных движений у них иной. Например, у котов подвижные уши, и их положение имеет множество смысловых значений. Общаясь с ними, мы, принятые, начинаем распознавать эти знаки очень скоро.
– Я очень рассчитываю на это. Сама я, к сожалению, не могу похвастаться близким знакомством с древесными котами, и мне придется потратить некоторое время на изучение характера и значения их телодвижений. После чего надо будет разработать знаковую систему, в которой определенный человеческий жест будет соотноситься с кошачьим… и наоборот. Но это, увы, не самое сложное. Одно дело – разработать знаки для котов и людей, а другое – создать на их основе настоящий полноценный язык общения.
– Мне кажется, саму идею Нимиц с Самантой уже уловили, – заметила Хонор, покосившись в сторону внимательно наблюдавших котов. – Они наверняка понимают, что все наши усилия направлены на то, чтобы, по крайней мере, дать им возможность снова общаться друг с другом.
– В этом, ваша светлость, я не сомневаюсь, и существующие между вами и Нимицем узы, безусловно, будут нам крайне полезны.
Хонор кивнула. Вообще-то ей не очень хотелось афишировать особенности своей связи с Нимицем, но было ясно, что при осуществлении задуманного без этого не обойтись. К счастью, Ариф отнеслась к доверенной тайне со всей профессиональной ответственностью и охотно согласилась считать информацию о подлинной природе взаимопонимания Хонор и Нимица сугубо конфиденциальной.
– Несмотря на наличие так называемого дополнительного «канала», связывающего вас двоих, – продолжила Ариф, – я предвижу некоторые серьезные препятствия. Откровенно говоря, они представляются мне еще более серьезными в свете того, что, как выявило мое исследование, попытки научить котов языку жестов предпринимались как минимум дважды.
– Вот как? Я об этом не знала, – воскликнула Хонор.
– Об этом мало кто знает. Ксенобиолог по имени Сатура Хоббард одна из первых начала изучать котов, потратила на это пятнадцать стандартных лет, но так ничего и не добилась. Спустя примерно столетие была предпринята вторая попытка, также оказавшаяся безрезультатной. Данных сохранилось мало, и я не знаю, какие именно знаки они собирались использовать, но не удивлюсь, если эти исследователи мыслили в том же направлении, что и мы. Как вы понимаете, известие о неудаче моих предшественников не добавило мне оптимизма.
– Однако вы не считаете дело безнадежным, – заметила Хонор.
Ариф кивнула.
– Не скажу, что настроена слишком оптимистично, но, полагаю, надежда у нас все-таки есть. Правда, чтобы добиться успеха, придется преодолеть препятствия, о существовании которых я упоминала.
– Какие именно?
– Первое из них заключается в том, что телепаты вообще не пользуются разговорным языком, поскольку передают мысли и понятия не через сигнальную систему, а непосредственно. Правда, все исследователи утверждают, что коты используют и звуковые сигналы, но беда в том, что это не более чем сигналы. Иными словами, звуковая коммуникация между ними существует, но это не языковое общение.
– Прошу прощения, – вмешалась, подавшись вперед, Миранда. – Мне всегда казалось, что коммуникация и язык – это практически одно и то же.
– Так считают многие, но в действительности понятия не совпадают. К коммуникативным может быть отнесен широчайший диапазон реалий, начиная от примитивного обмена эмоциональными сигналами между неразумными существами и кончая философской дискуссией о смысле жизни или передачей информации от одного электронного носителя к другому. Все это, так или иначе, коммуникативные процессы. Но языковая коммуникация между людьми осуществляется при помощи символов, несущих смысловую нагрузку. Мы не можем передавать друг другу чувства, идеи и понятия, как передаем кирпичи или апельсины; вместо этого нам приходится придумывать символы, эти понятия обозначающие. Символы, собственно, и являются словами. Ребенок, с рождения пребывающий в определенной коммуникативной среде и мотивированный необходимостью сообщить о своих потребностях тем, от кого зависит их удовлетворение, учится ассоциировать определенные комбинации звуков с определенным смысловым содержанием. И это лишь начало подлинного овладения языком.
Структура слова как такового тоже непроста. Звуки представляют собой строительный материал, из которого складываются слова, но подобно тому, как не всякая куча камней является домом, далеко не любое сочетание звуков представляет собой слово. Элементарная единица, так сказать «атом звука», способный изменить общее значение, именуется фонемой. От языка к языку набор фонем существенно меняется. Возьмем для иллюстрации английский и испанский языки – благо, сан-мартинские новости сейчас у всех на слуху. В испанском языке слово никогда не начинается с фонемы «сп», а в стандартном английском – это обычное дело. Именно поэтому уроженцы Сан-Мартина, где основной язык испанский, а стандартный английский фактически является лишь вторым государственным языком, поголовно испытывают трудности с произнесением по-английски самого слова «испанский» note 12. Усвоенный с детства набор фонем буквально не дает им произнести такое начало слова.
Сама по себе фонема смыслового содержания не имеет, но именно из фонем складываются первичные звуковые последовательности, или узоры, обретающие смысл. Их именуют морфемами: если фонемы можно назвать звуковыми квантами языка, то морфемы представляют собой его неделимые смысловые единицы. Часть морфем собственного смысла не имеет, но путем добавления к морфеме той или иной фонемы можно добиться смыслового преобразования. Возьмем для примера слово «бегун». «Бег» – самодостаточная морфема, означающая определенный способ передвижения. Ее невозможно разделить так, чтобы оставшиеся части сохранили хоть какой-то смысл. Однако добавив новую фонему – «ун», – мы тем самым сообщаем слушателю, что имеем в виду уже не способ передвижения, а субъект, человека, который бежит. Пойдем дальше и добавим еще одну фонему, «ы». Получившееся слово «бегуны» будет означать не одного человека, а отличное от единицы количество людей – всех людей, которые пользуются данным способом передвижения. Возьмем следующий, более сложный пласт. Морфема «сиденье» может означать объект, то, на чем сидят, или процесс использования того, на чем сидят. Для того чтобы наш слушатель понял, что мы имеем в виду, мы должны конкретизировать морфему: «долгое сидение» – на одном месте – или «жесткое сиденье» будут означать совершенно разные вещи, хотя разница между двумя прилагательными, сопровождающими эту морфему, весьма невелика. Она может быть еще меньше: возьмем морфемы «могу» и «смогу». Различие в один-единственный звук коренным образом меняет смысл слова – у второго глагола совершенно иная эмоциональная, временная, смысловая, связеобразующая окраска. Бесчисленное множество таких вот крошечных изменений, несущих каждое свою смысловую нагрузку и окраску, как раз и образует истинный язык общения.
Она сделала паузу. Миранда задумчиво кивнула.
– И конечно же, этот сложно структурированный язык вовсе не является единственным коммуникативным средством. Коты, как я уже говорила, издают звуки, но сочетание их не является морфемой. Кстати, если на меня прыгнет гексапума и я закричу, этот крик, несомненно, следует признать звуковым сигналом. Но – не словом, не морфемой, не элементом языка. Любой, кто услышит меня, поймет лишь, что со мной случилось что-то нехорошее, – ничего другого с помощью столь грубого и примитивного сигнала я сообщить слушателю не смогу. В данном же случае главная проблема заключается в том, что коты обходятся без таких элементов языка, как фонемы или морфемы. Они, как объяснила нам ее светлость, – об этом же говорят и результаты тестов, проведенных несколько месяцев назад исследовательской группой доктора Брюстера, – являются телепатами. А мы – нет. Так вот, в силу врожденной способности обмениваться понятиями непосредственно, коты, скорее всего, так и не выработали какого-либо формата кодирования смыслов, к которому вынуждены были прибегнуть люди. Им трудно понять, что такое неделимые коммуникативные единицы и зачем они нужны.
– Иными словами, они не представляют себе, почему идея или понятие может нуждаться в символе? – уточнила Миранда.
Ариф кивнула.
– Вот именно. До сих пор люди сталкивались с существами, использовавшими тот или иной способ кодировки понятий, и проблема коммуникации сводилась к проблеме перевода из одного формата в другой. Например, из вербального в жестикулярный. Сам принцип кодировки был коренным в психике всех этих существ. А вот у котов он напрочь отсутствует, и это ставит нас в положение тех, кто вынужден возвращаться в эволюционно-коммуникативное прошлое и заново изобретать колесо. Собственно, нам будет даже труднее, потому что изобретатель колеса мог продемонстрировать свое изобретение тем, кого следовало научить им пользоваться.
– Я понимаю вас, доктор, – сказала Хонор, – однако вашу озабоченность нахожу несколько преувеличенной. Любой принятый человек постоянно убеждается в том, что коты его понимают.
– Простите, ваша светлость, но это лишь впечатление. Не исключено, что оно полностью соответствует действительности, однако в силу того, что двустороннее общение наладить так и не удалось, доказательствами мы не располагаем.
– Наладить двухстороннее общение удалось, – не резко, но твердо возразила Хонор. – Удалось нам с Нимицем. Хотя мы и не разработали интерфейс упомянутого вами типа, но я точно знаю, когда Нимиц меня понимает, а когда нет. Конечно, не обходится без затруднений, особенно если я пытаюсь втолковать ему информацию о понятиях – скажем, о токсичности тяжелых металлов, – которые у котов просто отсутствуют. Но даже в таких случаях он понимает меня не хуже, чем понял бы ребенок, вздумай я объяснить ему нечто подобное.
– Не спорю, ваша светлость. Я ведь говорила не о невозможности двухстороннего общения, а об отсутствии доказательств такового: это не одно и то же. Пусть ваш анализ безупречно точен, но я вынуждена указать на то, что между вами и Нимицем существует особая связь. Не исключено, что часть того, что вы; как вам кажется, доносите до него с помощью слов, на самом деле воспринимается им по каналам этой, пока не изученной нами, коммуникационной системы. Не исключено даже, что все, что коты вообще слышат от людей, воспринимается ими благодаря способности улавливать мысли и образы, стоящие за словами.
– Не исключено, – вынуждена была согласиться Хонор, несколько удивившись тому, что предложенное Ариф абсолютно логичное объяснение не пришло в голову ей самой. – Честно говоря, мне так не кажется, но и отмахнуться от подобной возможности я с ходу не могу.
– Хочется верить, что дело не в этом, – сказала Ариф. – Ведь в таком случае, если Нимиц утратил способность телепатического общения с Самантой, то она не сможет уловить и мысли, скрывающиеся за знаками, которым нам, возможно, удастся его научить. Лично мне кажется, что коты, во всяком случае на базовом уровне, уловили основную концепцию человеческого языка, но это не более чем мое частное мнение. И пока у нас нет твердых доказательств, я не стану давать преждевременных гарантий успеха.
– Полностью с вами в этом согласна, – сказала Хонор.
Миранда поддержала ее кивком.
– Вообще-то, – задумчиво продолжила Ариф, – если окажется, что коты не поняли, на чем основано межчеловеческое общение, я сильно удивлюсь. Более того, с учетом результатов тестов доктора Брюстера, подтвердивших наличие у них весьма развитого интеллекта, а также того факта, что для них изучение людей наверняка относилось к числу приоритетных задач, я бы предположила, что пока мы безуспешно пытались научить их изъясняться знаками, сами они прекрасно научились понимать человеческий язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95