Бобо! Не! - горячо начал сын объяснять очевидные для него истины.
- Ах, Бокша… - протянула я.-Значит, он тебе «бобо», если ты самостоятельно пойдешь в эту дверь?
Малыш замялся. Видно, в моей интерпретации не все было верно, но связь между «бобо» и дверью я все-таки смогла уловить, поэтому после некоторых раздумий Олежек серьезно кивнул головой.
Значит, уходя, Бокша запретил ему покидать помещение. Теперь понятно, почему мой послушный ребенок даже не сделал попытки выйти к людям.
- Но я, - мой палец для верности указал на собственную грудь, - я главнее Бокши. Я и Бокше могу приказывать. Поэтому я отменяю его распоряжение. И разрешаю выйти.
Малыш, кажется, был просто ошарашен такой постановкой вопроса. Видимо, до сих пор он не представлял, что бывают люди главнее Бокши.
Он даже отступил на шажок, внимательно меня рассматривая (правда, к моей тихой радости, ладонь из своей ручки не выпуская).
- Я - самая главная! - решительно подтвердила я, внутренне обмирая - а ну как не поверит?
Малыш вздохнул: мол, что с вами делать? Разбирайтесь сами!
И бойко, опередив меня, потянулся открывать дверь.
Вот буду нехорошая уличная женщина, если именно это и не было его самой заветной мечтой все годы заточения - выйти наконец за запретную дверь!
А та оказалась довольно тугой. Нам пришлось вдвоем навалиться, чтобы сделать достаточную щелочку.
Зато первое, что мы увидели в узкой полоске света, идущего из нашего тамбура, - лицо Бокши.
Парень лежал перед дверью с той стороны верной собачонкой, выгнанной злыми хозяевами за порог. Он был истощен, глаза ввалились почти как у той мумии, лицо покрывала курчавая борода. Лежал он, наверно, потому, что был без сил. И, несмотря на это, что есть мочи пытался помочь нам открыть дверь, хватаясь за нее дрожащими непослушными пальцами.
- Олег Михайлович!… Княгиня!… - прошептал он.
И это, кажется, лишило его последних сил. Пальцы, сжимавшие дверь, ослабли, глаза Бокши закатились, и лоб со стуком ткнулся в порожек. Парень лишился чувств.
Ну и как прикажете это понимать? Сначала бросает ребенка, потом лежит под дверью - и все время один. Ох не нравятся мне эти странности.
- Олежек, надо заташить Бокшу обратно, - извиняющимся тоном сказала я. - Напоить-накормить. Пусть он сначала придет в себя и расскажет, что вокруг творится, а потом уж мы решим, как быть с выходом наружу.
* * *
Едва Бокша оказался в тамбуре и дверь бесшумно затворилась, мой сын помчался в глубь складских залов. Путаясь с непривычки в подоле хитона. У самой меня сил бежать за продуктами уже не было, и я только крикнула: - Попить не забудь принести!
Но Олежек явился всего лишь с двумя плитками - бело-серой и пунцовой.
- А пить? - укоризненно напомнила я. Малыш озадаченно уставился на меня, и я попыталась разъяснить; - Людям для жизни сначала нужен воздух, потом вода и только в третью очередь - еда. Дышать Бокша, слава богу, дышит и сам, а вот водички бы ему не помешало дать!
Мальчик продолжал смотреть, не понимая меня.
- Пить! - громко, как глухому, сказала я, начиная раздражаться от невозможности толком объясниться с собственным сыном. - Вода где-нибудь у вас имеется? Ручей, источник какой-нибудь? Может быть, питьевой фонтанчик? А? С газировкой? Что-то ведь ты пил все это время!
Бокша едва слышно застонал и открыл глаза.
Взгляд его был мутен и нехорош. Взгляд блуждал, не задерживаясь ни на чем, пока не остановился на съедобных плитках в руках у моего сына.
- Дайте… - прошелестел умоляющий голос, слабая рука чуть приподнялась, и Олежек, быстро потерев пунцовую плитку ладошкой, вложил ее в подрагивающие пальцы Бокши.
Процесс насыщения изголодавшегося человека - не особо эстетичное зрелище. Лежа на боку, Бокша чавкал, давился, кусал, снова жадно чавкал и кусал… Потом в изнеможении выронил остатки плитки, блаженно улыбнулся мне, пробормотал: - Княгиня…
И отключился. На этот раз - просто заснул.
- А пить?.. - уныло поинтересовалась л и безнадежно махнула рукой. Если честно, то меня и саму тянуло в сон. Вроде бы должна была отоспаться в свой песчаной берлоге на всю оставшуюся жизнь -так нет…
- А где твоя кроватка? - поинтересовалась я у сына, усиленно раздирая слипающиеся веки. - Куда ты ложишься спать?
- Ать, - отозвался мальчик. Протянул руку к моей ладони. - Ди.
- Пойдем, - согласилась я.
И на усталых, ватных ногах приплелась за ним в совершенно нежилого вида катакомбу. Узкую, мрачную, несмотря наЪран-жевые блики редких перистых облачков под низким потолком - а может, и благодаря им. Длинную -такую, что ее дальняя стена терялась где-то за пределами видимости. Неровные бурые стены покрывала шерсть разросшегося мха. А довершали убожество пейзажа гнутые ржавые штыри чуть не моего роста, натыканные в беспорядке здесь и там.
- Ать, - приветливо сообщил сынишка, указывая ладошкой на парочку особо мерзких штырей.
Я недоуменно приблизилась к ним, пытаясь сообразить, как все это понимать: не предполагает ли Олежка, что я после своей песчаной люльки смогу заснуть, только взгромоздившись на штырь?
Последнее, что я запомнила, - это чувство тихой радости от прикосновения тела к чему-то мягкому и пушистому. Такому, на чем приятно и растянуться, и расслабиться, и подремать всласть, забыв обо всем на свете…
* * *
Сон был развесело-сияющий: радужно брызгающийся водопад, радостное купание в его струях, солнце - очень много солнца. И полная, какая-то невероятная свобода, когда можно все. И что бы ты ни сделал - все будет просто классно!
Даже оранжевые облачка, которые я увидела, открыв глаза, тоже еще как бы соответствовали сну. Но остальное!… Что за жалкая фантазия была у создателей всех этих погребов. Я бы даже сказала - извращенно-жалкая. Сплошные закоулки, бугристые пещеры, катакомбная угрюмость… Единственная ровная стена - на пищевом складе! Единственное подлинно красивое блюдо - оказывается, чуть ли не отхожее место.. Странное понимание бытовой эстетики. А ведь могли бы, судя по всему, построить настоящий дворец - технический уровень вполне позволял..
Ладно, не будем о грустном.
Я вышла - яко Афродита из пены - из полупрозрачной массы, пузырящейся между двумя ржавыми шестами. И масса с тихим умильным вздохом исчезла за моей спиной.
Зато впереди возник коленопреклоненный, покаянный Бок-ша Все еще истощенно-худой, но уже чисто вымытый. В стираной, хоть и рваной, рубахе С ясным взором кротких глаз.
- Ты чего тут делаешь? - недовольно поинтересовалась я.
- Вас дожидаюсь, - покорно склонив голову, ответствовал ант, - Пока вы, княгиня, и княжич Олег Михайлович изволите покинуть опочивальни свои.
- Это опочивальня? - Я невольно оглянулась на гнутые ржавые железяки позади.
- Это та, которую вы изволили выбрать А Олег Михайлович всегда почивают вон в той, - Бокша указал в дальний конец мрачного коридора, где неявным облаком продолжала пузыриться капля полупрозрачного киселя.
- Княгиня, вы уж накажите меня как следует, - попросил Бокша со слезой в голосе - Что я по скудоумию своему кинул княжича на столь продолжительное время. Ведь, почитай, цельный месяц меня с ним не было. Виноват я, ох виноват!… Так бы и помер с сим грехом тяжким. Спасибо вам, матушка-княгинюшка, что не дали помереть, что пришли, выручили меня, бестолкового…
Бокша, и правда, был виноват, но выговаривать ему за это, а тем более наказывать (как? по щекам княжеской дланью отхлестать, что ли?) что-то не хотелось.
- Сначала дай мне умыться после сна, - приказала я. - А после уж разберемся. В чем ты виноват и что тут у вас делается. Показывай, где здесь умывальня и прочие удобства.
- А и нету умывальни, - озадаченно присев на коленях, сообщил ант.
- Ну где-то ж вы моетесь?
- В опочивальне.
- Там? - Я ткнула пальцем за спину. Бокша закивал.
- Но как же я там могу умыться? - с сомнением уставилась я на анта.
- Так уже ж. - Бокша замялся недоуменно.
- Что уже?
- Помылись уже. Вы ж, княгиня-матушка, и так чистая…
- Чистая? - Я взглянула на свои руки, потрогала щеку. Ощущение чистоты и вправду присутствовало.
- Это что ж - Я широко распахнула глаза. А потом прыснула от радостной догадки. - Это что, пока спала - я и купалась? А одежда?.. - оглядела я платье.
Действительно, чистое - никаких следов вчерашних ползаний на животе.
Надорванная нитка, правда, как болталась, так и болтается Непорядок. Вот если б эта опочивальня еще и штопать могла- цены б ей не было! Хотя - кто ее знает, может, и умеет. Только моя одежка для ее швейно-ремонтных упражнений не подходит - слишком уж простовата. Был бы на мне комбинезон из пластика, может, тогда она бы и взялась. А из-за какого-то, прости господи, княжеского платья?..
Вопрос с гигиеническими процедурами разрешился сам собой. Вот откуда Бокша такой чистенький л постиранный взялся!
- Ну пошли хоть позавтракаем, раб ты мой нерачительный. Заодно и расскажешь.
* * *
По совету Бокши я выбрала неяркую пищевую плитку - чуть зеленоватую, с голубыми полосами. Вкус, возникавший на языке, возвращал меня к весеннему маминому салату, к первой, нежной еще редисочке. Хрумкая этой плиткой, я и слушала немудрящий Бокшин рассказ.
Про то, как оторвались они тогда, в зимнем лесу, от погони, как добежали до Киршагского кремля. Там их приняли по-доброму, Бокшу узнали, поверили, что невдалеке бой идет и что законную супругу их кравенцовского князя захватить хотят в полон. Что после было - этим Бокша не очень интересовался, все младенцем был занят Но отряд вроде выслали. Да как-то неудачно: и княгиню отбить не сумели, и, пока скакали вкруг Киршаговой пустохляби туда-сюда, к незапертым воротам кремля проникли вражеские лазутчики. Которые и не дали ворота закрыть, а навесной мост вовремя поднять. Вот тогда к кремлю и придвинулись отряды ворогов.
Бокша о том злодейском случае услыхал чуть погодя, когда неприятель был уже в самом кремле и вовсю искал княжеского отпрыска (и прознал же, злодей, откуда-то!). Тогда-то Бокша с княжичем на руках и кинулся спасаться в подземные ходы, которые помнил еще по гуляниям вместе с матушкой-княгиней. И еще старуха к нему прибилась, нянька. Да, может, матушка-княгиня помнит ее - Чистушей звать…
- А где Чистуша-то? - спохватился Бокша.
- Как - где? - удивилась я. - Там же, где и была. Вон, за углом лежит.
- А чей-то она там лежит? - не понял Бокша. - Чего не в опочивальне?
Я только плечами пожала - откуда мне знать?
- Ой, не нравится мне, что она там лежит! - озаботился ант. - Пойду гляну - не сталось ли чего?
Я не препятствовала. Хотя и не могла понять - что могло статься с мумифицированным трупом кроме того, что уже случилось?
Бокша вылетел оттуда буквально через мгновение. Лицо бледное, глаза круглые.
- Да она ж там мертвая! - сообщил он подрагивающими губами.
- Бокша, - с подозрением уставилась я на него. - Она давно мертвая. Она уже и высохнуть успела. Разложение трупа, правда, не произошло - видно, здесь в воздухе что-то стерилизующее намешано. Против микробов. Но на мумификацию времени должно было уйти достаточно. Год, если не годы. Ты сколько, говоришь, гулял, бросив тут моего сына?
- Матушка-княгиня… Христом-богом… Недели две, ма-будь, три… Не прогневайтесь, жива она была, когда я ушел разузнать… Да рази ж я оставил бы малого княжича одного?.. С ней и оставил, она ж нянька, пригляд знает… Матушка-княгиня… - Он снова бухнулся на колени.
А я смотрела на него в глубокой задумчивости. Что у него в мозгах - увидеть не могла. Это было непривычно и неудобно - не знать, что делается в голове у собственного анта. Но такое уже случалось в этих местах, когда мы с ним тут плутали. А вот чтобы мой Бокша внаглую врал своей госпоже? Нет уж, в это верить я отказывалась!
Мой ант уже заливался горючими слезами, не в силах доказать матушке-княгине правдивость своих слов, когда вдруг нашел нужный аргумент. Поднял на меня просветленное лицо: - Да ведь я больше и не прожил бы, госпожа! Сидючи под той страшной дверью! Не евши-то. Пить было - там ручеек недалече течет, а поесть - совсем нет… Я и так почти что окочурился уже - если б только вы, матушка-княгиня, по доброте своей ту дверь не открыли рабу своему… А год живу быть совсем без прокорма - это ж никаких сил человечьих не хватит!
- А чего ты под дверью сидел? Почему наверх не поднялся, к людям?
- Поднимался, матушка! - горестно махнул он рукой. - Только нету там людей - одни вороги. Я-то, прости господи, думал, что за два-то года их князь Михаил все ж таки выкурил из вотчины своей, да, видно, крепко засели, если до сей поры здесь сидят! Вот я и спустился назад. Чтоб, значит, княжича оборонять в случае чего - а дверь эту страшенную открыть не могу… Я ее и так, и сяк! А как вспомнил, что и вы, матушка, тогда ее не открыли - совсем отчаялся… Лег под порожком и только плакал. Еще попить вставал. А потом уж и за этим вставать трудно стало…
- Постой, как это я ее открыть не смогла? Открыла же, когда тебя нашла!
- Так то - сейчас! А то - когда вы гуляли тут. А я вам факелом светил. Вы до этой двери дошли, ручку потянули - не открывается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
- Ах, Бокша… - протянула я.-Значит, он тебе «бобо», если ты самостоятельно пойдешь в эту дверь?
Малыш замялся. Видно, в моей интерпретации не все было верно, но связь между «бобо» и дверью я все-таки смогла уловить, поэтому после некоторых раздумий Олежек серьезно кивнул головой.
Значит, уходя, Бокша запретил ему покидать помещение. Теперь понятно, почему мой послушный ребенок даже не сделал попытки выйти к людям.
- Но я, - мой палец для верности указал на собственную грудь, - я главнее Бокши. Я и Бокше могу приказывать. Поэтому я отменяю его распоряжение. И разрешаю выйти.
Малыш, кажется, был просто ошарашен такой постановкой вопроса. Видимо, до сих пор он не представлял, что бывают люди главнее Бокши.
Он даже отступил на шажок, внимательно меня рассматривая (правда, к моей тихой радости, ладонь из своей ручки не выпуская).
- Я - самая главная! - решительно подтвердила я, внутренне обмирая - а ну как не поверит?
Малыш вздохнул: мол, что с вами делать? Разбирайтесь сами!
И бойко, опередив меня, потянулся открывать дверь.
Вот буду нехорошая уличная женщина, если именно это и не было его самой заветной мечтой все годы заточения - выйти наконец за запретную дверь!
А та оказалась довольно тугой. Нам пришлось вдвоем навалиться, чтобы сделать достаточную щелочку.
Зато первое, что мы увидели в узкой полоске света, идущего из нашего тамбура, - лицо Бокши.
Парень лежал перед дверью с той стороны верной собачонкой, выгнанной злыми хозяевами за порог. Он был истощен, глаза ввалились почти как у той мумии, лицо покрывала курчавая борода. Лежал он, наверно, потому, что был без сил. И, несмотря на это, что есть мочи пытался помочь нам открыть дверь, хватаясь за нее дрожащими непослушными пальцами.
- Олег Михайлович!… Княгиня!… - прошептал он.
И это, кажется, лишило его последних сил. Пальцы, сжимавшие дверь, ослабли, глаза Бокши закатились, и лоб со стуком ткнулся в порожек. Парень лишился чувств.
Ну и как прикажете это понимать? Сначала бросает ребенка, потом лежит под дверью - и все время один. Ох не нравятся мне эти странности.
- Олежек, надо заташить Бокшу обратно, - извиняющимся тоном сказала я. - Напоить-накормить. Пусть он сначала придет в себя и расскажет, что вокруг творится, а потом уж мы решим, как быть с выходом наружу.
* * *
Едва Бокша оказался в тамбуре и дверь бесшумно затворилась, мой сын помчался в глубь складских залов. Путаясь с непривычки в подоле хитона. У самой меня сил бежать за продуктами уже не было, и я только крикнула: - Попить не забудь принести!
Но Олежек явился всего лишь с двумя плитками - бело-серой и пунцовой.
- А пить? - укоризненно напомнила я. Малыш озадаченно уставился на меня, и я попыталась разъяснить; - Людям для жизни сначала нужен воздух, потом вода и только в третью очередь - еда. Дышать Бокша, слава богу, дышит и сам, а вот водички бы ему не помешало дать!
Мальчик продолжал смотреть, не понимая меня.
- Пить! - громко, как глухому, сказала я, начиная раздражаться от невозможности толком объясниться с собственным сыном. - Вода где-нибудь у вас имеется? Ручей, источник какой-нибудь? Может быть, питьевой фонтанчик? А? С газировкой? Что-то ведь ты пил все это время!
Бокша едва слышно застонал и открыл глаза.
Взгляд его был мутен и нехорош. Взгляд блуждал, не задерживаясь ни на чем, пока не остановился на съедобных плитках в руках у моего сына.
- Дайте… - прошелестел умоляющий голос, слабая рука чуть приподнялась, и Олежек, быстро потерев пунцовую плитку ладошкой, вложил ее в подрагивающие пальцы Бокши.
Процесс насыщения изголодавшегося человека - не особо эстетичное зрелище. Лежа на боку, Бокша чавкал, давился, кусал, снова жадно чавкал и кусал… Потом в изнеможении выронил остатки плитки, блаженно улыбнулся мне, пробормотал: - Княгиня…
И отключился. На этот раз - просто заснул.
- А пить?.. - уныло поинтересовалась л и безнадежно махнула рукой. Если честно, то меня и саму тянуло в сон. Вроде бы должна была отоспаться в свой песчаной берлоге на всю оставшуюся жизнь -так нет…
- А где твоя кроватка? - поинтересовалась я у сына, усиленно раздирая слипающиеся веки. - Куда ты ложишься спать?
- Ать, - отозвался мальчик. Протянул руку к моей ладони. - Ди.
- Пойдем, - согласилась я.
И на усталых, ватных ногах приплелась за ним в совершенно нежилого вида катакомбу. Узкую, мрачную, несмотря наЪран-жевые блики редких перистых облачков под низким потолком - а может, и благодаря им. Длинную -такую, что ее дальняя стена терялась где-то за пределами видимости. Неровные бурые стены покрывала шерсть разросшегося мха. А довершали убожество пейзажа гнутые ржавые штыри чуть не моего роста, натыканные в беспорядке здесь и там.
- Ать, - приветливо сообщил сынишка, указывая ладошкой на парочку особо мерзких штырей.
Я недоуменно приблизилась к ним, пытаясь сообразить, как все это понимать: не предполагает ли Олежка, что я после своей песчаной люльки смогу заснуть, только взгромоздившись на штырь?
Последнее, что я запомнила, - это чувство тихой радости от прикосновения тела к чему-то мягкому и пушистому. Такому, на чем приятно и растянуться, и расслабиться, и подремать всласть, забыв обо всем на свете…
* * *
Сон был развесело-сияющий: радужно брызгающийся водопад, радостное купание в его струях, солнце - очень много солнца. И полная, какая-то невероятная свобода, когда можно все. И что бы ты ни сделал - все будет просто классно!
Даже оранжевые облачка, которые я увидела, открыв глаза, тоже еще как бы соответствовали сну. Но остальное!… Что за жалкая фантазия была у создателей всех этих погребов. Я бы даже сказала - извращенно-жалкая. Сплошные закоулки, бугристые пещеры, катакомбная угрюмость… Единственная ровная стена - на пищевом складе! Единственное подлинно красивое блюдо - оказывается, чуть ли не отхожее место.. Странное понимание бытовой эстетики. А ведь могли бы, судя по всему, построить настоящий дворец - технический уровень вполне позволял..
Ладно, не будем о грустном.
Я вышла - яко Афродита из пены - из полупрозрачной массы, пузырящейся между двумя ржавыми шестами. И масса с тихим умильным вздохом исчезла за моей спиной.
Зато впереди возник коленопреклоненный, покаянный Бок-ша Все еще истощенно-худой, но уже чисто вымытый. В стираной, хоть и рваной, рубахе С ясным взором кротких глаз.
- Ты чего тут делаешь? - недовольно поинтересовалась я.
- Вас дожидаюсь, - покорно склонив голову, ответствовал ант, - Пока вы, княгиня, и княжич Олег Михайлович изволите покинуть опочивальни свои.
- Это опочивальня? - Я невольно оглянулась на гнутые ржавые железяки позади.
- Это та, которую вы изволили выбрать А Олег Михайлович всегда почивают вон в той, - Бокша указал в дальний конец мрачного коридора, где неявным облаком продолжала пузыриться капля полупрозрачного киселя.
- Княгиня, вы уж накажите меня как следует, - попросил Бокша со слезой в голосе - Что я по скудоумию своему кинул княжича на столь продолжительное время. Ведь, почитай, цельный месяц меня с ним не было. Виноват я, ох виноват!… Так бы и помер с сим грехом тяжким. Спасибо вам, матушка-княгинюшка, что не дали помереть, что пришли, выручили меня, бестолкового…
Бокша, и правда, был виноват, но выговаривать ему за это, а тем более наказывать (как? по щекам княжеской дланью отхлестать, что ли?) что-то не хотелось.
- Сначала дай мне умыться после сна, - приказала я. - А после уж разберемся. В чем ты виноват и что тут у вас делается. Показывай, где здесь умывальня и прочие удобства.
- А и нету умывальни, - озадаченно присев на коленях, сообщил ант.
- Ну где-то ж вы моетесь?
- В опочивальне.
- Там? - Я ткнула пальцем за спину. Бокша закивал.
- Но как же я там могу умыться? - с сомнением уставилась я на анта.
- Так уже ж. - Бокша замялся недоуменно.
- Что уже?
- Помылись уже. Вы ж, княгиня-матушка, и так чистая…
- Чистая? - Я взглянула на свои руки, потрогала щеку. Ощущение чистоты и вправду присутствовало.
- Это что ж - Я широко распахнула глаза. А потом прыснула от радостной догадки. - Это что, пока спала - я и купалась? А одежда?.. - оглядела я платье.
Действительно, чистое - никаких следов вчерашних ползаний на животе.
Надорванная нитка, правда, как болталась, так и болтается Непорядок. Вот если б эта опочивальня еще и штопать могла- цены б ей не было! Хотя - кто ее знает, может, и умеет. Только моя одежка для ее швейно-ремонтных упражнений не подходит - слишком уж простовата. Был бы на мне комбинезон из пластика, может, тогда она бы и взялась. А из-за какого-то, прости господи, княжеского платья?..
Вопрос с гигиеническими процедурами разрешился сам собой. Вот откуда Бокша такой чистенький л постиранный взялся!
- Ну пошли хоть позавтракаем, раб ты мой нерачительный. Заодно и расскажешь.
* * *
По совету Бокши я выбрала неяркую пищевую плитку - чуть зеленоватую, с голубыми полосами. Вкус, возникавший на языке, возвращал меня к весеннему маминому салату, к первой, нежной еще редисочке. Хрумкая этой плиткой, я и слушала немудрящий Бокшин рассказ.
Про то, как оторвались они тогда, в зимнем лесу, от погони, как добежали до Киршагского кремля. Там их приняли по-доброму, Бокшу узнали, поверили, что невдалеке бой идет и что законную супругу их кравенцовского князя захватить хотят в полон. Что после было - этим Бокша не очень интересовался, все младенцем был занят Но отряд вроде выслали. Да как-то неудачно: и княгиню отбить не сумели, и, пока скакали вкруг Киршаговой пустохляби туда-сюда, к незапертым воротам кремля проникли вражеские лазутчики. Которые и не дали ворота закрыть, а навесной мост вовремя поднять. Вот тогда к кремлю и придвинулись отряды ворогов.
Бокша о том злодейском случае услыхал чуть погодя, когда неприятель был уже в самом кремле и вовсю искал княжеского отпрыска (и прознал же, злодей, откуда-то!). Тогда-то Бокша с княжичем на руках и кинулся спасаться в подземные ходы, которые помнил еще по гуляниям вместе с матушкой-княгиней. И еще старуха к нему прибилась, нянька. Да, может, матушка-княгиня помнит ее - Чистушей звать…
- А где Чистуша-то? - спохватился Бокша.
- Как - где? - удивилась я. - Там же, где и была. Вон, за углом лежит.
- А чей-то она там лежит? - не понял Бокша. - Чего не в опочивальне?
Я только плечами пожала - откуда мне знать?
- Ой, не нравится мне, что она там лежит! - озаботился ант. - Пойду гляну - не сталось ли чего?
Я не препятствовала. Хотя и не могла понять - что могло статься с мумифицированным трупом кроме того, что уже случилось?
Бокша вылетел оттуда буквально через мгновение. Лицо бледное, глаза круглые.
- Да она ж там мертвая! - сообщил он подрагивающими губами.
- Бокша, - с подозрением уставилась я на него. - Она давно мертвая. Она уже и высохнуть успела. Разложение трупа, правда, не произошло - видно, здесь в воздухе что-то стерилизующее намешано. Против микробов. Но на мумификацию времени должно было уйти достаточно. Год, если не годы. Ты сколько, говоришь, гулял, бросив тут моего сына?
- Матушка-княгиня… Христом-богом… Недели две, ма-будь, три… Не прогневайтесь, жива она была, когда я ушел разузнать… Да рази ж я оставил бы малого княжича одного?.. С ней и оставил, она ж нянька, пригляд знает… Матушка-княгиня… - Он снова бухнулся на колени.
А я смотрела на него в глубокой задумчивости. Что у него в мозгах - увидеть не могла. Это было непривычно и неудобно - не знать, что делается в голове у собственного анта. Но такое уже случалось в этих местах, когда мы с ним тут плутали. А вот чтобы мой Бокша внаглую врал своей госпоже? Нет уж, в это верить я отказывалась!
Мой ант уже заливался горючими слезами, не в силах доказать матушке-княгине правдивость своих слов, когда вдруг нашел нужный аргумент. Поднял на меня просветленное лицо: - Да ведь я больше и не прожил бы, госпожа! Сидючи под той страшной дверью! Не евши-то. Пить было - там ручеек недалече течет, а поесть - совсем нет… Я и так почти что окочурился уже - если б только вы, матушка-княгиня, по доброте своей ту дверь не открыли рабу своему… А год живу быть совсем без прокорма - это ж никаких сил человечьих не хватит!
- А чего ты под дверью сидел? Почему наверх не поднялся, к людям?
- Поднимался, матушка! - горестно махнул он рукой. - Только нету там людей - одни вороги. Я-то, прости господи, думал, что за два-то года их князь Михаил все ж таки выкурил из вотчины своей, да, видно, крепко засели, если до сей поры здесь сидят! Вот я и спустился назад. Чтоб, значит, княжича оборонять в случае чего - а дверь эту страшенную открыть не могу… Я ее и так, и сяк! А как вспомнил, что и вы, матушка, тогда ее не открыли - совсем отчаялся… Лег под порожком и только плакал. Еще попить вставал. А потом уж и за этим вставать трудно стало…
- Постой, как это я ее открыть не смогла? Открыла же, когда тебя нашла!
- Так то - сейчас! А то - когда вы гуляли тут. А я вам факелом светил. Вы до этой двери дошли, ручку потянули - не открывается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81