Они могут подумать, что он нам что-то рассказал.
Изорн кивнул не слишком уверенно и наклонился, чтобы выполнить эту неприятную задачу. Джошуа повернулся и взял Деорнота под руку.
— Пошли, — сказал принц: — Нам нужно поговорить. Они немного отошли от поляны, но так, чтобы слышать, что там происходит. Ночь сквозь ветви деревьев казалась темно-синей, предвещая рассвет. Просвистела одинокая птица.
— Айнскалдир ничего дурного не замышлял, — сказал Деорнот, нарушив молчание. — Он нетерпелив, но не предатель.
Джошуа повернулся к нему, удивленный.
— Боже сохрани и помилуй, Деорнот, ты думаешь, я этого не знаю? Почему, ты думаешь, я так мало сказал? Но Айнскалдир действовал поспешно — я бы хотел побольше узнать от норна, хотя конец, наверное, был бы такой же. Я ненавижу хладнокровное убийство, но что бы мы сделали с этим мерзким существом? Тем не менее Айнскалдир считает меня слишком рассудочным, чтобы поверить, что я хороший воин. — Он грустно рассмеялся. — Возможно, он и прав. — Принц поднял руку, не давая Деорнуту возразить. — Но я не поэтому хотел поговорить наедине. Айнскалдир — моя забота. Нет, я хотел услышать твои мысли насчет слов норна.
— Насчет каких слов, ваше высочество?
Джошуа вздохнул.
— Он сказал, что его соплеменники нашли то, что искали. Или узнали то, что хотели. Что бы это могло означать?
Деорнот пожал плечами.
— У меня голова до сих пор трещит, принц Джошуа.
— Но ты же сам сказал, что должна быть причина, по которой они нас не убили. — Принц присел на обомшелый ствол поваленного дерева, жестом пригласив рыцаря садиться. Небесный купол становился зеленоватым. — Они подсылают к нам ходячий труп, пускают в нас стрелы, но не убивают нас, чтобы не дать нам повернуть на восток, а теперь они подсылают к нам в лагерь лазутчиков. Что им нужно?
Никакой ответ не приходил, как ни ломал голову Деорнот. Он не мог забыть ухмылку норна. Но было еще одно, промелькнувшее внезапно выражение тревоги…
— Они боятся, — сказал Деорнот, чувствуя, что мысль где-то рядом. — Они боятся…
— Мечей, — прошептал Джошуа. — Конечно, чего же еще они могут бояться?
— Но у нас же нет волшебного меча, — сказал Деорнот.
— Может быть, они этого не знают, — сказал Джошуа. — Может быть, это одно из достоинств Торна и Миннеяра — то, что они невидимы для колдовских сил норнов. — Он хлопнул себя по бедру. — Конечно! Наверно, это так, иначе Король Бурь нашел бы их и уничтожил! Иначе как бы могло существовать такое смертельно опасное для него оружие?
— Но почему они не дают нам повернуть на восток?
Принц пожал плечами.
— Кто может это сказать? Нам следует еще поразмыслить над этим, но я думаю, ответ здесь. Они опасаются, что у нас уже есть один или два меча, и боятся выступить против нас, пока они этого не проверили.
Деорнот чувствовал, что сердце его падает.
— Но вы слышали, что сказало это отродье: они уже знают.
Улыбка Джошуа угасла.
— Да. По крайней мере, они почти уверены. Однако все же это знание может быть нам на руку каким-то образом. Каким-то образом. — Он встал. — Но они больше не боятся к нам приближаться. Нам нужно двигаться еще быстрее. Пошли.
Не в силах понять, как такой потрепанный и упавший духом отряд может двигаться быстрее, Деорнот последовал за принцем к лагерю в свете занимающегося дня.
Глава 7. ПОЖАР РАЗГОРАЕТСЯ
Чайки, кружащие в сером утреннем, небе, печально вторили скрипу уключин. Мерный скрип-скрип-скрип весел был подобен пальцу, неотступно сверлящему ее бок. Мириамель чувствовала, как в душе ее зреет ярость. Наконец она повернулась к Кадраху.
— Ты… предатель! — крикнула она.
Монах смотрел на нее, широко раскрыв глаза, а круглое лицо его побледнело от тревоги.
— Что? — Кадрах явно хотел бы отодвинуться от нее подальше, но они были зажаты тесным сиденьем на корме лодки. Лента, мрачный слуга Страве, наблюдал за ними с раздражением, сидя на скамейке напротив и работая веслами вместе с приятелем.
— Моя леди… — начал монах. — Я не…
Его слабые попытки отрицания еще больше рассердили принцессу.
— Ты принимаешь меня за дурочку? — крикнула она. — Я, может быть, соображаю не слишком быстро, но если хорошенько подумаю, то способна кое-что понять. Граф назвал тебя Падреик, и не он первый.
— Это ошибка, леди. Вторым был умирающий, если помните: он обезумел от боли, жизнь покидала его на Иннискрике…
— Свинья! И я должна поверить! Конечно это просто совпадение: Страве знал, что я покинула замок, практически раньше меня самой? Ты неплохо провел время, не так ли? Тянул веревку за оба конца — вот что ты делал, а? Сначала ты берешь золото Воршевы, чтобы меня сопровождать, потом берешь мое, пока мы в пути: то здесь взял на кувшин вина, то там выпросил денег на еду…
— Я простой служитель Господа, моя леди, — попытался увильнуть Кадрах.
— Молчи… ты… ты подлый пьяница! Ты еще и от Страве получил золото, не так ли? Ты ему дал знать о моем приезде: недаром ты отлучился, как только мы прибыли в Анзис Пелиппе. А пока меня держали взаперти, чем занимался ты? Руководил жизнью в замке? Ужинал с графом? — Она была так расстроена, что с трудом могла говорить. — И… ты еще, наверное, оповестил и тех, к кому меня сейчас везут, так? Так?! Как можешь ты носить свои одежды? Почему Бог просто… просто не убьет тебя за их поругание? Почему ты не сгоришь огнем на месте? — Она остановилась, захлебнувшись злыми слезами, и попыталась обрести дыхание.
— А ну-ка, — сказал Ленти зловеще, причем бровь его изогнулась вниз, к носу, — прекратите этот крик. И никаких трюков!
— Заткнись! — отрезала Мириамель.
Кадрах решил поддержать ее.
— Правильно! Господин хороший, нечего оскорблять леди. Клянусь святым Муирфатом, не могу поверить…
Монаху так и не удалось докончить фразу: вскрикнув от злости, Мириамель уперлась в него и сильно толкнула. Кадрах удивленно выдохнул, замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, и полетел в зеленые воды залива Эметтин.
— Ты что, с ума сошла? — заорал Ленти, уронив весло и вскочив на ноги. Кадрах скрылся в нефритовой волне.
Мириамель встала и закричала ему вслед. Лодка закачалась, и Ленти плюхнулся на свою скамью, причем один из его кинжалов выпал и исчез в воде, сверкнув серебряной рыбкой.
— Негодный еретик! — вопила она монаху, которого не было видно. — Будь ты проклят!
Кадрах всплыл, выплюнув огромную струю соленой воды.
— Тону! — пробулькал он. — Тону! Помогите! — Он снова исчез под водой.
— Вот и тони, предатель! — крикнула Мириамель и тут же взвизгнула, когда Ленти схватил ее за руку и, жестоко скрутив, силой усадил на место.
— Взбесившаяся сучка! — крикнул он.
— Пусть умрет, — она задыхалась, пытаясь высвободить руку. — Тебе-то какое дело?
Он влепил ей оплеуху, чем вызвал новые слезы.
— Господин велел доставить в Наббан двоих, бешеная. Привези я одного — и мне конец.
Тем временем Кадрах снова всплыл, отплевываясь, беспорядочно молотя руками по воде и булькая. Второй слуга Страве, к счастью, не бросил своего весла, и теперь лодка, повернув, направлялась к тому месту, где плескался и кричал Кадрах.
Монах увидел их приближение. В глазах его была паника. Он попытался плыть к ним, но настолько неумело, что голова его снова оказалась под водой. Через мгновение он снова был наверху, причем выражение паники на лице стало еще заметнее.
— Помогите! — визжал он, задыхаясь, судорожные движения рук выдавали его ужас. — Здесь есть!.. Здесь что-то есть!
— Эйдон и все святые! — рыкнул Ленти. — Акулы, что ли?
Мириамель сжалась на корме, рыдая. Ей было все равно. Ленти схватил веревку и бросил конец монаху. Кадрах не сразу увидел его, но через несколько мгновений одна рука его запуталась в веревке.
— Хватайся, дурак! — закричал Ленти. — Хватайся и держись!
Наконец монах ухватился за веревку обеими руками, и Ленти подтянули его к лодке. Второй слуга бросил весло и нагнулся, чтобы помочь. После пары неудачных попыток и массы проклятий им удалось втащить мокрую тушу в лодку. Лодка накренилась. Кадрах лежал на дне, давясь и изрыгая морскую воду.
— Бери свой плащ и вытирай его, — велел Ленти Мириамели, когда монах, наконец, перешел на тяжелое дыхание. — Если он вздумает умереть, ты всю дорогу до берега проделаешь вплавь.
Она неохотно подчинилась.
Коричневые холмы северо-восточного побережья Наббана вставали перед ними. Солнце шло к зениту, бросая на воду медные отблески. Двое мужчин гребли, лодка покачивалась, а уключины скрипели, скрипели и скрипели.
Мириамель все еще злилась, но гнев ее стал каким-то бесцветным и безнадежным. Извержение закончилось, и огонь догорел, остался холодный пепел.
Как могла я так сглупить? — недоумевала она. Я ему доверяла, хуже того — я начала к нему привязываться! Мне нравилось его общество, хоть чаще всего и полупьяное.
За несколько мгновений до этого, подвинувшись на скамейке, она услышала какой-то звон в кармане Кадраха. Это оказался кошелек, украшенный печатью Страве, наполовину заполненный серебряными кинисами и парой золотых императоров. Это неопровержимое доказательство предательства монаха снова разожгло ее гнев. Она подумала было снова сбросить его за борт, несмотря на угрозу Ленти, но после краткого размышления решила, что уже не так сильно ненавидит его, чтобы желать смерти. В сущности, Мириамель была даже немного удивлена проявленной ею яростью и формой, которую она приняла.
Она посмотрела на монаха, который спал, скрючившись на дне, измученным, неспокойным сном. Голова его покоилась на скамейке подле нее. Рот был раскрыт, дыхание Прерывисто, как будто даже во сне он хватал ртом воздух. Его розовое лицо еще больше порозовело. Мириамель Подняла руку, защищая глаза от солнца, и взглянула наверх. Лето было холодным, но здесь, на воде, солнце сверкало нещадно.
Без долгих размышлений она сняла свой выношенный плащ и накрыла им лоб Кадраха, защищая его лицо от ярких лучей. Ленти, молча наблюдавший это со своей скамьи, сделал гримасу и покачал головой. В заливе за его спиной Мириамель увидела, как что-то гладкое прорезало воду и, извиваясь, ушло обратно в морские глубины.
Какое-то время она наблюдала за чайками и пеликанами. Они кружили в воздухе, возвращаясь на прибрежные скалы, чтобы приземлиться с громким хлопаньем крыльев. Резкие крики чаек напомнили ей Меремунд — город и дом на берегу Эркинланда, в котором прошло ее детство.
Я там могла стоять на южной стене и наблюдать, как речники выходили и входили в Гленивент. Я была принцессой, поэтому не была свободной, но у меня было все, чего я хотела. А теперь?
Она фыркнула с отвращением, вызвав еще один осуждающий взгляд Ленти.
Теперь я свободна для приключений, — думала она, — и гораздо больше пленница, чем когда-либо. Я хожу в чужом платье, но благодаря этому монаху о моем приближении объявляют лучше, чем делали это при дворе. Люди, которых я едва знаю, передают меня из рук в руки, как любимую погремушку. А Меремунд потерян для меня навсегда, если не…
Ветер трепал ее остриженные волосы. Она чувствовала себя опустошенной.
Если не что? Если мой отец не изменится? Он никогда не изменится. Он уничтожил дядю Джошуа — убил Джошуа! Зачем ему поворачивать назад? Ничто уже не вернется никогда. Единственная надежда на улучшение была связана с Наглимундом. Все их планы, легенды старого риммера Ярнауги, разговоры о волшебных мечах… и все жившие там люди — все ушло навсегда. Что же осталось? Если отец не изменится и не умрет, я навсегда останусь изгнанницей. Но он никогда не изменится. А если он умрет — то, что осталось от меня, умрет тоже.
Устремив взор на металлический блеск воды залива Эметтин, она вспомнила отца таким, каким он был когда-то, вспомнила то время, когда ей было три года и он впервые посадил ее на лошадь. Мириамель видела эту картину так ясно, как будто ее отделяло от нее лишь несколько дней, а не целая жизнь. Элиас гордо улыбнулся, когда она приникла в ужасе к спине лошади, которая казалась ей чудовищем. Она не упала и перестала плакать, как только он снял ее.
Как может один человек, даже король, допустить подобное безобразие на своей земле, как это сделал мой отец? Он меня когда-то любил. Может быть, и сейчас любит, но он отравил мою жизнь. Теперь он хочет отравить весь мир.
Волны с золотыми от солнца верхушками плескались о скалы, к которым они приближались.
Ленти и Алеспо вынули весла из уключин, чтобы протолкнуть лодку между скал. Когда они уже приблизились к берегу и вода стала более прозрачной, Мириамель снова увидела, как что-то вынырнуло из воды совсем рядом. Сверкнуло что-то гладкое и серое и исчезло с плеском, потом снова появилось у другого борта на расстоянии брошенного камня.
Ленти проследил за ее пристальным взглядом и оглянулся. То, что он увидел, вызвало выражение ужаса на его обычно невозмутимом лице. После невнятного приглушенного разговора оба гребца удвоили усилия и заторопились к берегу.
— Что это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Изорн кивнул не слишком уверенно и наклонился, чтобы выполнить эту неприятную задачу. Джошуа повернулся и взял Деорнота под руку.
— Пошли, — сказал принц: — Нам нужно поговорить. Они немного отошли от поляны, но так, чтобы слышать, что там происходит. Ночь сквозь ветви деревьев казалась темно-синей, предвещая рассвет. Просвистела одинокая птица.
— Айнскалдир ничего дурного не замышлял, — сказал Деорнот, нарушив молчание. — Он нетерпелив, но не предатель.
Джошуа повернулся к нему, удивленный.
— Боже сохрани и помилуй, Деорнот, ты думаешь, я этого не знаю? Почему, ты думаешь, я так мало сказал? Но Айнскалдир действовал поспешно — я бы хотел побольше узнать от норна, хотя конец, наверное, был бы такой же. Я ненавижу хладнокровное убийство, но что бы мы сделали с этим мерзким существом? Тем не менее Айнскалдир считает меня слишком рассудочным, чтобы поверить, что я хороший воин. — Он грустно рассмеялся. — Возможно, он и прав. — Принц поднял руку, не давая Деорнуту возразить. — Но я не поэтому хотел поговорить наедине. Айнскалдир — моя забота. Нет, я хотел услышать твои мысли насчет слов норна.
— Насчет каких слов, ваше высочество?
Джошуа вздохнул.
— Он сказал, что его соплеменники нашли то, что искали. Или узнали то, что хотели. Что бы это могло означать?
Деорнот пожал плечами.
— У меня голова до сих пор трещит, принц Джошуа.
— Но ты же сам сказал, что должна быть причина, по которой они нас не убили. — Принц присел на обомшелый ствол поваленного дерева, жестом пригласив рыцаря садиться. Небесный купол становился зеленоватым. — Они подсылают к нам ходячий труп, пускают в нас стрелы, но не убивают нас, чтобы не дать нам повернуть на восток, а теперь они подсылают к нам в лагерь лазутчиков. Что им нужно?
Никакой ответ не приходил, как ни ломал голову Деорнот. Он не мог забыть ухмылку норна. Но было еще одно, промелькнувшее внезапно выражение тревоги…
— Они боятся, — сказал Деорнот, чувствуя, что мысль где-то рядом. — Они боятся…
— Мечей, — прошептал Джошуа. — Конечно, чего же еще они могут бояться?
— Но у нас же нет волшебного меча, — сказал Деорнот.
— Может быть, они этого не знают, — сказал Джошуа. — Может быть, это одно из достоинств Торна и Миннеяра — то, что они невидимы для колдовских сил норнов. — Он хлопнул себя по бедру. — Конечно! Наверно, это так, иначе Король Бурь нашел бы их и уничтожил! Иначе как бы могло существовать такое смертельно опасное для него оружие?
— Но почему они не дают нам повернуть на восток?
Принц пожал плечами.
— Кто может это сказать? Нам следует еще поразмыслить над этим, но я думаю, ответ здесь. Они опасаются, что у нас уже есть один или два меча, и боятся выступить против нас, пока они этого не проверили.
Деорнот чувствовал, что сердце его падает.
— Но вы слышали, что сказало это отродье: они уже знают.
Улыбка Джошуа угасла.
— Да. По крайней мере, они почти уверены. Однако все же это знание может быть нам на руку каким-то образом. Каким-то образом. — Он встал. — Но они больше не боятся к нам приближаться. Нам нужно двигаться еще быстрее. Пошли.
Не в силах понять, как такой потрепанный и упавший духом отряд может двигаться быстрее, Деорнот последовал за принцем к лагерю в свете занимающегося дня.
Глава 7. ПОЖАР РАЗГОРАЕТСЯ
Чайки, кружащие в сером утреннем, небе, печально вторили скрипу уключин. Мерный скрип-скрип-скрип весел был подобен пальцу, неотступно сверлящему ее бок. Мириамель чувствовала, как в душе ее зреет ярость. Наконец она повернулась к Кадраху.
— Ты… предатель! — крикнула она.
Монах смотрел на нее, широко раскрыв глаза, а круглое лицо его побледнело от тревоги.
— Что? — Кадрах явно хотел бы отодвинуться от нее подальше, но они были зажаты тесным сиденьем на корме лодки. Лента, мрачный слуга Страве, наблюдал за ними с раздражением, сидя на скамейке напротив и работая веслами вместе с приятелем.
— Моя леди… — начал монах. — Я не…
Его слабые попытки отрицания еще больше рассердили принцессу.
— Ты принимаешь меня за дурочку? — крикнула она. — Я, может быть, соображаю не слишком быстро, но если хорошенько подумаю, то способна кое-что понять. Граф назвал тебя Падреик, и не он первый.
— Это ошибка, леди. Вторым был умирающий, если помните: он обезумел от боли, жизнь покидала его на Иннискрике…
— Свинья! И я должна поверить! Конечно это просто совпадение: Страве знал, что я покинула замок, практически раньше меня самой? Ты неплохо провел время, не так ли? Тянул веревку за оба конца — вот что ты делал, а? Сначала ты берешь золото Воршевы, чтобы меня сопровождать, потом берешь мое, пока мы в пути: то здесь взял на кувшин вина, то там выпросил денег на еду…
— Я простой служитель Господа, моя леди, — попытался увильнуть Кадрах.
— Молчи… ты… ты подлый пьяница! Ты еще и от Страве получил золото, не так ли? Ты ему дал знать о моем приезде: недаром ты отлучился, как только мы прибыли в Анзис Пелиппе. А пока меня держали взаперти, чем занимался ты? Руководил жизнью в замке? Ужинал с графом? — Она была так расстроена, что с трудом могла говорить. — И… ты еще, наверное, оповестил и тех, к кому меня сейчас везут, так? Так?! Как можешь ты носить свои одежды? Почему Бог просто… просто не убьет тебя за их поругание? Почему ты не сгоришь огнем на месте? — Она остановилась, захлебнувшись злыми слезами, и попыталась обрести дыхание.
— А ну-ка, — сказал Ленти зловеще, причем бровь его изогнулась вниз, к носу, — прекратите этот крик. И никаких трюков!
— Заткнись! — отрезала Мириамель.
Кадрах решил поддержать ее.
— Правильно! Господин хороший, нечего оскорблять леди. Клянусь святым Муирфатом, не могу поверить…
Монаху так и не удалось докончить фразу: вскрикнув от злости, Мириамель уперлась в него и сильно толкнула. Кадрах удивленно выдохнул, замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, и полетел в зеленые воды залива Эметтин.
— Ты что, с ума сошла? — заорал Ленти, уронив весло и вскочив на ноги. Кадрах скрылся в нефритовой волне.
Мириамель встала и закричала ему вслед. Лодка закачалась, и Ленти плюхнулся на свою скамью, причем один из его кинжалов выпал и исчез в воде, сверкнув серебряной рыбкой.
— Негодный еретик! — вопила она монаху, которого не было видно. — Будь ты проклят!
Кадрах всплыл, выплюнув огромную струю соленой воды.
— Тону! — пробулькал он. — Тону! Помогите! — Он снова исчез под водой.
— Вот и тони, предатель! — крикнула Мириамель и тут же взвизгнула, когда Ленти схватил ее за руку и, жестоко скрутив, силой усадил на место.
— Взбесившаяся сучка! — крикнул он.
— Пусть умрет, — она задыхалась, пытаясь высвободить руку. — Тебе-то какое дело?
Он влепил ей оплеуху, чем вызвал новые слезы.
— Господин велел доставить в Наббан двоих, бешеная. Привези я одного — и мне конец.
Тем временем Кадрах снова всплыл, отплевываясь, беспорядочно молотя руками по воде и булькая. Второй слуга Страве, к счастью, не бросил своего весла, и теперь лодка, повернув, направлялась к тому месту, где плескался и кричал Кадрах.
Монах увидел их приближение. В глазах его была паника. Он попытался плыть к ним, но настолько неумело, что голова его снова оказалась под водой. Через мгновение он снова был наверху, причем выражение паники на лице стало еще заметнее.
— Помогите! — визжал он, задыхаясь, судорожные движения рук выдавали его ужас. — Здесь есть!.. Здесь что-то есть!
— Эйдон и все святые! — рыкнул Ленти. — Акулы, что ли?
Мириамель сжалась на корме, рыдая. Ей было все равно. Ленти схватил веревку и бросил конец монаху. Кадрах не сразу увидел его, но через несколько мгновений одна рука его запуталась в веревке.
— Хватайся, дурак! — закричал Ленти. — Хватайся и держись!
Наконец монах ухватился за веревку обеими руками, и Ленти подтянули его к лодке. Второй слуга бросил весло и нагнулся, чтобы помочь. После пары неудачных попыток и массы проклятий им удалось втащить мокрую тушу в лодку. Лодка накренилась. Кадрах лежал на дне, давясь и изрыгая морскую воду.
— Бери свой плащ и вытирай его, — велел Ленти Мириамели, когда монах, наконец, перешел на тяжелое дыхание. — Если он вздумает умереть, ты всю дорогу до берега проделаешь вплавь.
Она неохотно подчинилась.
Коричневые холмы северо-восточного побережья Наббана вставали перед ними. Солнце шло к зениту, бросая на воду медные отблески. Двое мужчин гребли, лодка покачивалась, а уключины скрипели, скрипели и скрипели.
Мириамель все еще злилась, но гнев ее стал каким-то бесцветным и безнадежным. Извержение закончилось, и огонь догорел, остался холодный пепел.
Как могла я так сглупить? — недоумевала она. Я ему доверяла, хуже того — я начала к нему привязываться! Мне нравилось его общество, хоть чаще всего и полупьяное.
За несколько мгновений до этого, подвинувшись на скамейке, она услышала какой-то звон в кармане Кадраха. Это оказался кошелек, украшенный печатью Страве, наполовину заполненный серебряными кинисами и парой золотых императоров. Это неопровержимое доказательство предательства монаха снова разожгло ее гнев. Она подумала было снова сбросить его за борт, несмотря на угрозу Ленти, но после краткого размышления решила, что уже не так сильно ненавидит его, чтобы желать смерти. В сущности, Мириамель была даже немного удивлена проявленной ею яростью и формой, которую она приняла.
Она посмотрела на монаха, который спал, скрючившись на дне, измученным, неспокойным сном. Голова его покоилась на скамейке подле нее. Рот был раскрыт, дыхание Прерывисто, как будто даже во сне он хватал ртом воздух. Его розовое лицо еще больше порозовело. Мириамель Подняла руку, защищая глаза от солнца, и взглянула наверх. Лето было холодным, но здесь, на воде, солнце сверкало нещадно.
Без долгих размышлений она сняла свой выношенный плащ и накрыла им лоб Кадраха, защищая его лицо от ярких лучей. Ленти, молча наблюдавший это со своей скамьи, сделал гримасу и покачал головой. В заливе за его спиной Мириамель увидела, как что-то гладкое прорезало воду и, извиваясь, ушло обратно в морские глубины.
Какое-то время она наблюдала за чайками и пеликанами. Они кружили в воздухе, возвращаясь на прибрежные скалы, чтобы приземлиться с громким хлопаньем крыльев. Резкие крики чаек напомнили ей Меремунд — город и дом на берегу Эркинланда, в котором прошло ее детство.
Я там могла стоять на южной стене и наблюдать, как речники выходили и входили в Гленивент. Я была принцессой, поэтому не была свободной, но у меня было все, чего я хотела. А теперь?
Она фыркнула с отвращением, вызвав еще один осуждающий взгляд Ленти.
Теперь я свободна для приключений, — думала она, — и гораздо больше пленница, чем когда-либо. Я хожу в чужом платье, но благодаря этому монаху о моем приближении объявляют лучше, чем делали это при дворе. Люди, которых я едва знаю, передают меня из рук в руки, как любимую погремушку. А Меремунд потерян для меня навсегда, если не…
Ветер трепал ее остриженные волосы. Она чувствовала себя опустошенной.
Если не что? Если мой отец не изменится? Он никогда не изменится. Он уничтожил дядю Джошуа — убил Джошуа! Зачем ему поворачивать назад? Ничто уже не вернется никогда. Единственная надежда на улучшение была связана с Наглимундом. Все их планы, легенды старого риммера Ярнауги, разговоры о волшебных мечах… и все жившие там люди — все ушло навсегда. Что же осталось? Если отец не изменится и не умрет, я навсегда останусь изгнанницей. Но он никогда не изменится. А если он умрет — то, что осталось от меня, умрет тоже.
Устремив взор на металлический блеск воды залива Эметтин, она вспомнила отца таким, каким он был когда-то, вспомнила то время, когда ей было три года и он впервые посадил ее на лошадь. Мириамель видела эту картину так ясно, как будто ее отделяло от нее лишь несколько дней, а не целая жизнь. Элиас гордо улыбнулся, когда она приникла в ужасе к спине лошади, которая казалась ей чудовищем. Она не упала и перестала плакать, как только он снял ее.
Как может один человек, даже король, допустить подобное безобразие на своей земле, как это сделал мой отец? Он меня когда-то любил. Может быть, и сейчас любит, но он отравил мою жизнь. Теперь он хочет отравить весь мир.
Волны с золотыми от солнца верхушками плескались о скалы, к которым они приближались.
Ленти и Алеспо вынули весла из уключин, чтобы протолкнуть лодку между скал. Когда они уже приблизились к берегу и вода стала более прозрачной, Мириамель снова увидела, как что-то вынырнуло из воды совсем рядом. Сверкнуло что-то гладкое и серое и исчезло с плеском, потом снова появилось у другого борта на расстоянии брошенного камня.
Ленти проследил за ее пристальным взглядом и оглянулся. То, что он увидел, вызвало выражение ужаса на его обычно невозмутимом лице. После невнятного приглушенного разговора оба гребца удвоили усилия и заторопились к берегу.
— Что это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113