Ты хочешь есть или пить?
Саймон вдруг почувствовал, что страшно проголодался, как будто не ел несколько дней.
— Да! И то и другое.
Без слов Адиту исчезла меж деревьев, оставив Саймона стоять у ручья.
— Стой там, — крикнула она, голос ее отдавался так звонко, как будто исходил отовсюду. Через несколько мгновений она появилась, бережно зажав в руках какие-то красноватые шары.
— Крайле, — сказала она. — Солнечные плоды. Ешь.
Первый плод оказался сладким и полным желтоватого сока, он имел такой острый привкус, что Саймон сразу же принялся за второй. К тому моменту, когда с плодами было покончено, он ощутил приятную сытость.
— Ну, в путь, — сказала она. — Я бы хотела добраться до Шао Иригу к полудню.
— Что такое это Шао Иригу и, кстати, какой сегодня день?
Лицо Адиту выразило раздражение, если вообще подобное вульгарное выражение могло появиться на ее необычном лице.
— Шао Иригу, конечно, и есть Летние ворота. Что же касается второго вопроса, я не в силах производить все эти измерения. Это для таких, как Праматерь. Мне кажется, есть у вас какой-то промежуток лунного пути, который называется «ани-и-итул»?
— Да, анитул — это месяц.
— Это все, что я могу сказать. Это как раз тот месяц по вашим подсчетам.
Теперь пришла очередь Саймона почувствовать раздражение: про месяц он и сам мог бы ей сказать, хотя месяцы имеют способность так быстро проноситься, когда находишься в пути. Что он пытался выяснить окольным путем, так это сколько времени у них ушло, чтобы добраться сюда. Было бы легко спросить это напрямую, конечно, но он чувствовал, что ответ Адиту не удовлетворил бы его.
Ситхи двинулась вперед. Саймон стал пробираться за ней. Несмотря на свое раздражение, он все же надеялся, что она вот-вот снова протянет ему свою руку, но, видимо, та часть путешествия была уже позади. Адиту выбрала путь вниз по склону вдоль ручья и шла не оглядываясь.
Почти оглушенный веселой какофонией птиц в ветвях над головой, обескураженный всем происшедшим, Саймон раскрыл рот, чтобы выразить неудовольствие по поводу ее уклончивых ответов, и вдруг остановился, устыдившись собственной близорукости. Внезапно его усталость и раздражение прошли, будто он сбросил с себя груз снежного одеяла, который тащился за ним из зимы. Что бы ни говорила Адиту, это все же волшебство! Находиться в центре снежного бурана — бурана, готового похоронить весь северный мир, а затем последовать за песней к солнцу и ясным небесам! Это лучше любой истории, которую когда-либо рассказывал Шем Конюх. Это было приключением похлеще тех, что прославили Джека Мундвуда. Саймон, кухонный мальчишка, направляется в волшебную страну!
Фыркнув, он рванулся за Адиту, заставив ее удивленно обернуться.
За время их пути странно изменилась не только погода, но и растительность: вечнозеленые и низкие кустарники, среди которых увязал в снегу и плутал Саймон, уступили место дубам, березам и ясеням, их перепутанные ветви обвивали цветущие лианы, создавая навес, похожий на потолок из цветного стекла, но гораздо более изящный. Папоротники и мхи покрывали камни и поваленные стволы, устилая неровную почву под деревьями зеленым покрывалом. Одни грибы притаились в лужицах тени, как дезертиры, а другие, бледные, но необычайно красивые — приникали к стволам деревьев, образуя как бы ступеньки винтовой лестницы. Утреннее солнце осыпало все это искрами серебряной и золотой пыли.
Поток промыл на своем пути овражек, который вился по дну долины под нависшими над ним кронами деревьев. Когда Саймон и Адиту осторожно пробирались по мокрым камням на дне овражка, ручей наполнял воздух вокруг них мелкой водяной пылью. Местами поток разливался в узкие пруды, которые становились все больше, переливаясь один в другой. Над прудами нависали плакучие ивы, камни вокруг них мягко блестели мехами мхов.
Саймон присел на один из них, чтобы дать отдых ногам и отдышаться.
— Мы будем там уже совсем скоро, — сказала Адиту почти мягко на этот раз.
— Я не жалуюсь, — он вытянул ноги, рассматривая потрескавшиеся сапоги. Избыток снега повредил кожу, но что сейчас беспокоиться. — Я в порядке, — повторил он.
Адиту уселась на камень рядом и взглянула на небо. В ее лице было нечто действительно восхитительное, чего он никогда не видел в ее брате, несмотря на явное фамильное сходство: на Джирики было интересно смотреть, а Адиту была прекрасна.
— Красивая! — пробормотал он.
— Что? — Адиту посмотрела на него вопросительно, как будто ей неизвестно было это слово.
— Красиво, — промолвил Саймон. — Все здесь очень красиво. — Он упрекнул себя за трусость и набрался смелости. — Ты тоже красивая, — вымолвил он, наконец.
Адиту на мгновение задержала на нем взгляд, ее золотистые глаза были озадачены, рот слегка скривился. Потом она вдруг рассмеялась. Саймон почувствовал, что краснеет.
— Не сердись, — она снова рассмеялась. — Ты очень красивый, Сеоман Снежная Прядь. Я рада, что тебе хорошо. — Быстрое прикосновение ее руки было, как лед на горячий лоб. — Пойдем, — сказала Адиту, — пойдем дальше.
Вода, безразличная к их заботам, продолжала свой путь, играла и плескалась рядом, по пути в долину. Карабкаясь по камням, чтобы не отстать от быстроногой Адиту, Саймон подумал, что, пожалуй, лишь на этот раз ему удалось сказать то, что нужно. Она, кажется, не рассердилась на его прямоту. Тем не менее, он решил впредь сначала тщательно обдумывать свои слова. С этими ситхи никогда не знаешь!
Почти достигнув ровной земли, они остановились перед двумя высоченными деревьями, чьи стволы казались достаточно мощными, чтобы служить подпорками для небес. Там, где эти мощные деревья вырывались к солнцу, перепутанная паутина цветущих лиан образовывала навес между двух стволов, с нее почти до земли спускались обремененные гроздьями цветов лианы, колышущиеся на ветру. Громкое пчелиное жужжание доносилось из цветков, их было полно везде, этих добросовестных тружеников с блестящими крылышками в черно-золотом одеянии.
— Стой, — сказала Адиту. — Нельзя так просто пройти в Летние ворота.
Несмотря на мощь этих двух древесных исполинов, Саймон удивился.
— Это ворота? Два дерева?
Адиту была очень серьезна.
— Когда мы бежали из Асу'а, мы оставили позади все каменные монументы, Сеоман. И еще: Джирики велел мне кое-что сказать тебе, прежде чем ты войдешь в Шао Иригу. Мой брат сказал, что бы ни произошло, тебе оказана самая большая честь. Тебя привели туда, куда ни разу не ступала нога смертного. Ты понимаешь? Ни один смертный никогда не проходил в эти ворота.
— Да? — Саймона потрясли ее слова. Он быстро оглянулся, опасаясь увидеть слушателей, которые его не одобряют. — Но… по я просто просил, чтобы кто-нибудь мне помог. Я умирал от голода…
— Пошли, — молвила она. — Джирики ждет. — Адиту шагнула вперед, затем обернулась. — Не нужно выглядеть таким встревоженным, — улыбнулась она. — это действительно большая честь. Но ты Хикка Стайя — Носитель стрелы. Джирики для кого попало не нарушит старейших правил.
Саймон проходил под деревьями, когда до него дошло, что она сказала:
— Нарушить правила?
Адиту двигалась быстро, почти вприпрыжку. Она шла легко и уверенно по дороге, которая вела вниз от Летних ворот. Лес здесь казался таким же диким, но более удобным. Такие старые великолепные деревья, как эти, конечно, не могли знать топора, однако они не доходили до самой дорожки, их ветви не могли помешать пройти никому, кроме, может быть, самого высоко путника.
Так шли они по извилистой тропке довольно долго, продвигаясь по гребню, который слегка возвышался над долиной. Лес здесь был с обеих сторон настолько густым, что Саймон видел перед собой только на расстоянии брошенного камня, пока ему не стало казаться, что он стоит на месте, а деревья шагают мимо. Воздух становился по-настоящему теплым. Речка, вольно бежавшая где-то невдалеке, повторяя изгибы тропинки, наполняла воздух легкой дымкой. Сонное жужжание пчел и других насекомых действовало на Саймона, как глоток целительной настойки Бинабика.
Он почти не ощущал собственного тела и механически передвигал ноги, следуя за Адиту. Вдруг ситхи остановила его. Слева от них древесная штора отодвинулась, открыв долину.
— Повернись, — вдруг перешла она на шепот. — Помни, Сеоман, ты первый из люден вступаешь в Джао э-Тинукай, в Лодку в Океане Деревьев. :
На лодку это, конечно, совсем не было похоже, но Саймон сразу понял значение этого названия. Натянутые от вершин деревьев к земле, от ствола к стволу и с ветки на ветку, надутые ветром развевающиеся полотнища тысячи разнообразнейших оттенков на первый взгляд напоминали именно паруса, и вея долина казалась действительно огромным невероятным кораблем.
Некоторые куски этой ослепительно яркой ткани были растянуты так, чтобы образовать крышу. Другие обвивали стволы деревьев или свешивались с ветвей к земле, образуя прозрачные стены. Некоторые просто раздувались и хлопали на ветру, привязанные к самым верхним ветвям блестящими шнурами. Весь город колыхался при каждом порыве ветра, как заросли водорослей колышутся на океанском дне, изящно извиваясь под действием прилива.
Ткани и шнуры, которыми они были перевязаны, отражали и так тонко дополняли многообразие красок окружающего леса, что в отдельных местах эти вкрапления трудно было отличить от естественных зарослей. В сущности, когда Саймон присмотрелся поближе, восхищенный тонкой нежной красотой Джао э-Тинукай, он увидел, что город и лес, видимо, были спланированы как единое целое, поэтому они и сливались в неземной гармонии. Музыка реки, петлявшей по дну долины, звучала здесь приглушеннее, но все же была исполнена звонких торжественных нот; блики, отбрасываемые ею на подвижные фасады города, усиливали впечатление водных глубин. Саймону показалось, что между деревьями можно различить серебряные нити других ручейков.
Земля между деревьями и домами, если их можно было так назвать, была устлана густой зеленью, в основном упругим клевером. Он рос повсюду, кроме дорожек, черная земля которых обрамлялась белыми камнями. Несколько изящных мостиков в самых разных местах соединяли дорожки над водой и были тоже сделаны из этого камня. Возле дорожек бродили странные птицы с веерообразными хвостами, сверкающими зеленым, синим и желтым; порой они взлетали на самые нижние ветви деревьев, все время издавая пронзительные и какие-то нелепые крики. В верхних ветвях иногда вспыхивали ослепительными красками другие птицы, расцвеченные так же ярко, как хвосты первых, но голоса, их были гораздо приятнее для слуха.
Теплый мягкий ветерок доносил до Саймона запах пряностей, древесного сока и летней травы; птичий хор исполнял тысячу разных песен, но каким-то образом они все сливались в единую мелодию, образуя как бы мозаичное панно из звуков. Изумительный город простирался перед ним, вливаясь в залитый солнцем лес, — зрелище рая, прекраснее всего, что ему когда-либо удавалось вообразить.
— Это… замечательно, — выдохнул Саймон.
— Идем, — сказала Адиту. — Джирики ждет тебя в своем доме.
Она позвала его за собой. Когда он не двинулся с места, она мягко взяла его за руку и повела. Саймон с восторгом и благоговением озирался вокруг, когда они шли вниз по дорожке, направляясь к самому краю долины. Шелест шелковых складок и бормотание потока сливались воедино с песней птиц, рождая совершенно новое, но необычайно чарующее звучание.
Прежде чем Саймон снова обрел, способность мыслить, он насладился видом, запахом и звуком всего, что его окружало.
— Где же все? — спросил он наконец. Во всем городе, вдвое превышавшем по размеру Батальную площадь в Эрчестере, он не увидел ни одной живой души.
— Мы любим одиночество, Сеоман, — сказала Адиту. — Мы в основном пребываем сами по себе, кроме исключительных случаев. К тому же, сейчас полдень, и многое любят в этот час бродить где-нибудь, покинув город. Странно, что нет никого у Пруда.
Несмотря на казалось бы разумное объяснение, Саймон почувствовал в ней самой какое-то беспокойство, как будто она сама не очень верила в то, что говорила. Но он ничего точно не знал: ни выражение лица, ни поведение тех, среди кого он вырос, не мости помочь ему разобраться в ситхи, с которыми ему довелось встретиться. Тем не менее, он был уверен, что его проводница чем-то встревожена и что вполне возможной причиной является та пустынность города, на которую он обратил внимание.
Огромная рысь царственно ступила на тропинку перед ними. Саймон испуганно замер, сердце его бешено заколотилось. Несмотря на внушительные размеры зверя, Адиту не замедлила шага, направляясь к ней совершенно спокойно, как будто ее там и не было. Махнув своим куцым хвостом, рысь внезапно отпрыгнула и исчезла в подлеске, и только колыхание веток папоротника указывало на то, что она действительно здесь была.
Совершенно очевидно, понял Саймон, что не только птицы свободно чувствуют себя в Джао э-Тинукай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Саймон вдруг почувствовал, что страшно проголодался, как будто не ел несколько дней.
— Да! И то и другое.
Без слов Адиту исчезла меж деревьев, оставив Саймона стоять у ручья.
— Стой там, — крикнула она, голос ее отдавался так звонко, как будто исходил отовсюду. Через несколько мгновений она появилась, бережно зажав в руках какие-то красноватые шары.
— Крайле, — сказала она. — Солнечные плоды. Ешь.
Первый плод оказался сладким и полным желтоватого сока, он имел такой острый привкус, что Саймон сразу же принялся за второй. К тому моменту, когда с плодами было покончено, он ощутил приятную сытость.
— Ну, в путь, — сказала она. — Я бы хотела добраться до Шао Иригу к полудню.
— Что такое это Шао Иригу и, кстати, какой сегодня день?
Лицо Адиту выразило раздражение, если вообще подобное вульгарное выражение могло появиться на ее необычном лице.
— Шао Иригу, конечно, и есть Летние ворота. Что же касается второго вопроса, я не в силах производить все эти измерения. Это для таких, как Праматерь. Мне кажется, есть у вас какой-то промежуток лунного пути, который называется «ани-и-итул»?
— Да, анитул — это месяц.
— Это все, что я могу сказать. Это как раз тот месяц по вашим подсчетам.
Теперь пришла очередь Саймона почувствовать раздражение: про месяц он и сам мог бы ей сказать, хотя месяцы имеют способность так быстро проноситься, когда находишься в пути. Что он пытался выяснить окольным путем, так это сколько времени у них ушло, чтобы добраться сюда. Было бы легко спросить это напрямую, конечно, но он чувствовал, что ответ Адиту не удовлетворил бы его.
Ситхи двинулась вперед. Саймон стал пробираться за ней. Несмотря на свое раздражение, он все же надеялся, что она вот-вот снова протянет ему свою руку, но, видимо, та часть путешествия была уже позади. Адиту выбрала путь вниз по склону вдоль ручья и шла не оглядываясь.
Почти оглушенный веселой какофонией птиц в ветвях над головой, обескураженный всем происшедшим, Саймон раскрыл рот, чтобы выразить неудовольствие по поводу ее уклончивых ответов, и вдруг остановился, устыдившись собственной близорукости. Внезапно его усталость и раздражение прошли, будто он сбросил с себя груз снежного одеяла, который тащился за ним из зимы. Что бы ни говорила Адиту, это все же волшебство! Находиться в центре снежного бурана — бурана, готового похоронить весь северный мир, а затем последовать за песней к солнцу и ясным небесам! Это лучше любой истории, которую когда-либо рассказывал Шем Конюх. Это было приключением похлеще тех, что прославили Джека Мундвуда. Саймон, кухонный мальчишка, направляется в волшебную страну!
Фыркнув, он рванулся за Адиту, заставив ее удивленно обернуться.
За время их пути странно изменилась не только погода, но и растительность: вечнозеленые и низкие кустарники, среди которых увязал в снегу и плутал Саймон, уступили место дубам, березам и ясеням, их перепутанные ветви обвивали цветущие лианы, создавая навес, похожий на потолок из цветного стекла, но гораздо более изящный. Папоротники и мхи покрывали камни и поваленные стволы, устилая неровную почву под деревьями зеленым покрывалом. Одни грибы притаились в лужицах тени, как дезертиры, а другие, бледные, но необычайно красивые — приникали к стволам деревьев, образуя как бы ступеньки винтовой лестницы. Утреннее солнце осыпало все это искрами серебряной и золотой пыли.
Поток промыл на своем пути овражек, который вился по дну долины под нависшими над ним кронами деревьев. Когда Саймон и Адиту осторожно пробирались по мокрым камням на дне овражка, ручей наполнял воздух вокруг них мелкой водяной пылью. Местами поток разливался в узкие пруды, которые становились все больше, переливаясь один в другой. Над прудами нависали плакучие ивы, камни вокруг них мягко блестели мехами мхов.
Саймон присел на один из них, чтобы дать отдых ногам и отдышаться.
— Мы будем там уже совсем скоро, — сказала Адиту почти мягко на этот раз.
— Я не жалуюсь, — он вытянул ноги, рассматривая потрескавшиеся сапоги. Избыток снега повредил кожу, но что сейчас беспокоиться. — Я в порядке, — повторил он.
Адиту уселась на камень рядом и взглянула на небо. В ее лице было нечто действительно восхитительное, чего он никогда не видел в ее брате, несмотря на явное фамильное сходство: на Джирики было интересно смотреть, а Адиту была прекрасна.
— Красивая! — пробормотал он.
— Что? — Адиту посмотрела на него вопросительно, как будто ей неизвестно было это слово.
— Красиво, — промолвил Саймон. — Все здесь очень красиво. — Он упрекнул себя за трусость и набрался смелости. — Ты тоже красивая, — вымолвил он, наконец.
Адиту на мгновение задержала на нем взгляд, ее золотистые глаза были озадачены, рот слегка скривился. Потом она вдруг рассмеялась. Саймон почувствовал, что краснеет.
— Не сердись, — она снова рассмеялась. — Ты очень красивый, Сеоман Снежная Прядь. Я рада, что тебе хорошо. — Быстрое прикосновение ее руки было, как лед на горячий лоб. — Пойдем, — сказала Адиту, — пойдем дальше.
Вода, безразличная к их заботам, продолжала свой путь, играла и плескалась рядом, по пути в долину. Карабкаясь по камням, чтобы не отстать от быстроногой Адиту, Саймон подумал, что, пожалуй, лишь на этот раз ему удалось сказать то, что нужно. Она, кажется, не рассердилась на его прямоту. Тем не менее, он решил впредь сначала тщательно обдумывать свои слова. С этими ситхи никогда не знаешь!
Почти достигнув ровной земли, они остановились перед двумя высоченными деревьями, чьи стволы казались достаточно мощными, чтобы служить подпорками для небес. Там, где эти мощные деревья вырывались к солнцу, перепутанная паутина цветущих лиан образовывала навес между двух стволов, с нее почти до земли спускались обремененные гроздьями цветов лианы, колышущиеся на ветру. Громкое пчелиное жужжание доносилось из цветков, их было полно везде, этих добросовестных тружеников с блестящими крылышками в черно-золотом одеянии.
— Стой, — сказала Адиту. — Нельзя так просто пройти в Летние ворота.
Несмотря на мощь этих двух древесных исполинов, Саймон удивился.
— Это ворота? Два дерева?
Адиту была очень серьезна.
— Когда мы бежали из Асу'а, мы оставили позади все каменные монументы, Сеоман. И еще: Джирики велел мне кое-что сказать тебе, прежде чем ты войдешь в Шао Иригу. Мой брат сказал, что бы ни произошло, тебе оказана самая большая честь. Тебя привели туда, куда ни разу не ступала нога смертного. Ты понимаешь? Ни один смертный никогда не проходил в эти ворота.
— Да? — Саймона потрясли ее слова. Он быстро оглянулся, опасаясь увидеть слушателей, которые его не одобряют. — Но… по я просто просил, чтобы кто-нибудь мне помог. Я умирал от голода…
— Пошли, — молвила она. — Джирики ждет. — Адиту шагнула вперед, затем обернулась. — Не нужно выглядеть таким встревоженным, — улыбнулась она. — это действительно большая честь. Но ты Хикка Стайя — Носитель стрелы. Джирики для кого попало не нарушит старейших правил.
Саймон проходил под деревьями, когда до него дошло, что она сказала:
— Нарушить правила?
Адиту двигалась быстро, почти вприпрыжку. Она шла легко и уверенно по дороге, которая вела вниз от Летних ворот. Лес здесь казался таким же диким, но более удобным. Такие старые великолепные деревья, как эти, конечно, не могли знать топора, однако они не доходили до самой дорожки, их ветви не могли помешать пройти никому, кроме, может быть, самого высоко путника.
Так шли они по извилистой тропке довольно долго, продвигаясь по гребню, который слегка возвышался над долиной. Лес здесь был с обеих сторон настолько густым, что Саймон видел перед собой только на расстоянии брошенного камня, пока ему не стало казаться, что он стоит на месте, а деревья шагают мимо. Воздух становился по-настоящему теплым. Речка, вольно бежавшая где-то невдалеке, повторяя изгибы тропинки, наполняла воздух легкой дымкой. Сонное жужжание пчел и других насекомых действовало на Саймона, как глоток целительной настойки Бинабика.
Он почти не ощущал собственного тела и механически передвигал ноги, следуя за Адиту. Вдруг ситхи остановила его. Слева от них древесная штора отодвинулась, открыв долину.
— Повернись, — вдруг перешла она на шепот. — Помни, Сеоман, ты первый из люден вступаешь в Джао э-Тинукай, в Лодку в Океане Деревьев. :
На лодку это, конечно, совсем не было похоже, но Саймон сразу понял значение этого названия. Натянутые от вершин деревьев к земле, от ствола к стволу и с ветки на ветку, надутые ветром развевающиеся полотнища тысячи разнообразнейших оттенков на первый взгляд напоминали именно паруса, и вея долина казалась действительно огромным невероятным кораблем.
Некоторые куски этой ослепительно яркой ткани были растянуты так, чтобы образовать крышу. Другие обвивали стволы деревьев или свешивались с ветвей к земле, образуя прозрачные стены. Некоторые просто раздувались и хлопали на ветру, привязанные к самым верхним ветвям блестящими шнурами. Весь город колыхался при каждом порыве ветра, как заросли водорослей колышутся на океанском дне, изящно извиваясь под действием прилива.
Ткани и шнуры, которыми они были перевязаны, отражали и так тонко дополняли многообразие красок окружающего леса, что в отдельных местах эти вкрапления трудно было отличить от естественных зарослей. В сущности, когда Саймон присмотрелся поближе, восхищенный тонкой нежной красотой Джао э-Тинукай, он увидел, что город и лес, видимо, были спланированы как единое целое, поэтому они и сливались в неземной гармонии. Музыка реки, петлявшей по дну долины, звучала здесь приглушеннее, но все же была исполнена звонких торжественных нот; блики, отбрасываемые ею на подвижные фасады города, усиливали впечатление водных глубин. Саймону показалось, что между деревьями можно различить серебряные нити других ручейков.
Земля между деревьями и домами, если их можно было так назвать, была устлана густой зеленью, в основном упругим клевером. Он рос повсюду, кроме дорожек, черная земля которых обрамлялась белыми камнями. Несколько изящных мостиков в самых разных местах соединяли дорожки над водой и были тоже сделаны из этого камня. Возле дорожек бродили странные птицы с веерообразными хвостами, сверкающими зеленым, синим и желтым; порой они взлетали на самые нижние ветви деревьев, все время издавая пронзительные и какие-то нелепые крики. В верхних ветвях иногда вспыхивали ослепительными красками другие птицы, расцвеченные так же ярко, как хвосты первых, но голоса, их были гораздо приятнее для слуха.
Теплый мягкий ветерок доносил до Саймона запах пряностей, древесного сока и летней травы; птичий хор исполнял тысячу разных песен, но каким-то образом они все сливались в единую мелодию, образуя как бы мозаичное панно из звуков. Изумительный город простирался перед ним, вливаясь в залитый солнцем лес, — зрелище рая, прекраснее всего, что ему когда-либо удавалось вообразить.
— Это… замечательно, — выдохнул Саймон.
— Идем, — сказала Адиту. — Джирики ждет тебя в своем доме.
Она позвала его за собой. Когда он не двинулся с места, она мягко взяла его за руку и повела. Саймон с восторгом и благоговением озирался вокруг, когда они шли вниз по дорожке, направляясь к самому краю долины. Шелест шелковых складок и бормотание потока сливались воедино с песней птиц, рождая совершенно новое, но необычайно чарующее звучание.
Прежде чем Саймон снова обрел, способность мыслить, он насладился видом, запахом и звуком всего, что его окружало.
— Где же все? — спросил он наконец. Во всем городе, вдвое превышавшем по размеру Батальную площадь в Эрчестере, он не увидел ни одной живой души.
— Мы любим одиночество, Сеоман, — сказала Адиту. — Мы в основном пребываем сами по себе, кроме исключительных случаев. К тому же, сейчас полдень, и многое любят в этот час бродить где-нибудь, покинув город. Странно, что нет никого у Пруда.
Несмотря на казалось бы разумное объяснение, Саймон почувствовал в ней самой какое-то беспокойство, как будто она сама не очень верила в то, что говорила. Но он ничего точно не знал: ни выражение лица, ни поведение тех, среди кого он вырос, не мости помочь ему разобраться в ситхи, с которыми ему довелось встретиться. Тем не менее, он был уверен, что его проводница чем-то встревожена и что вполне возможной причиной является та пустынность города, на которую он обратил внимание.
Огромная рысь царственно ступила на тропинку перед ними. Саймон испуганно замер, сердце его бешено заколотилось. Несмотря на внушительные размеры зверя, Адиту не замедлила шага, направляясь к ней совершенно спокойно, как будто ее там и не было. Махнув своим куцым хвостом, рысь внезапно отпрыгнула и исчезла в подлеске, и только колыхание веток папоротника указывало на то, что она действительно здесь была.
Совершенно очевидно, понял Саймон, что не только птицы свободно чувствуют себя в Джао э-Тинукай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113