— хитро поинтересовался Теальдо, когда Галафроне шагнул к расмахнутым воротам амбара.
Капитан замер, пронзив солдата недобрым взглядом.
— Да я гроша ломаного не дам за армию этих… этих курокрадов! Они думают, будто нам положено воевать, покуда они тащат к себе все, что гвоздями не прибито! На одно только и годятся — спокойные участки фронта держать, да и то у них скверно получается. Пошли. И без того времени потеряли много.
Солдаты вышли на улицу. Ливень продолжался; Теальдо показалось, что его хлещут по щекам мокрым полотенцем. Из полуразвалившейся избы, пострадавшей еще сильней, чем амбар, из-под стогов и из-под деревьев в саду выползали промокшие, грязные солдаты. Чавкая башмаками по грязи, рота Теальдо двинулась в направлении Таннроды и далекого Котбуса.
Каждый шаг превращался в пытку. Теальдо, как большинство однополчан, не сходил с того, что за неимением достаточно скверного ругательства именовалось «дорогой». Другие уверяли, что по обочинам пробираться легче. Но похоже было, что разницы никакой — болото, оно и есть болото.
Рота миновала застрявший становой караван: передние вагоны не парили над землей, как положено, а зарылись в нее, покосившись пьяно. Солдаты, которых вез эшелон, выбежали наружу и стояли вокруг, столпившись, — кроме тех, кто лежал на земле, раненных при крушении.
— Бедолажки, — проворчал Теальдо. — Промокнут ведь.
Тразоне гнусно ухмыльнулся.
— Новобранцы, похоже. Верно, от рождения не видывали ункерлантских красот. Хлестали винцо да ухлестывали за красотками дома, в Альгарве, покуда мы тут отрабатываем жалованье. Ну пускай теперь отведают наших харчей, сучьи дети!
Он сплюнул в лужу, и ливень тут же утопил его плевок.
Им не пришлось идти далеко, прежде чем причина аварии выяснилась. Трое или четверо альгарвейских чародеев стояли вокруг здоровенной воронки, быстро превращавшейся в пруд.
— Поторапливайтесь! — орал на них какой-то полковник. — Приведите в порядок становую жилу, силы преисподние вас побери! Как я могу подбросить подкрепления на фронот, когда жила взорвана?
Он притопнул каблуком и по щиколотку ушел в грязь.
— Пешком? — крикнул Теальдо, уверенный, что ливень скроет его.
И действительно — полковник резко обернулся на обидный оклик, но не смог выделить кричавшего из череды смутных, оплывающих под дождем теней.
В любом случае, офицера больше интересовали чародеи, а тех — его дурацкие приказы.
— Ваше превосходительство, — бросил старший чародей, — ядро, которым клятые ункеры подорвали становую жилу, сработало слишком хорошо. Мы не сможем ввести линию в строй в ближайшее время. Она не рассчитана на то, чтобы поглощать заклятия такой мощности! Кроме того, ункеры заклинают свои жилы иными чарами да вдобавок сделали все, чтобы затуманить их природу. В общем, в воздух вы подниметесь еще не скоро.
— А точнее? — проскрежетал полковник.
Чародеи перебросились парой фраз.
— Сутки, — заявил старший. — Это в лучшем случае. Может, двое.
— Двое суток?! — взвыл полковник.
Он размахивал руками, топал ногами, изрыгал сумасбродные проклятия — в общем, вел себя, как любой альгарвеец на его месте, но все это не помогло ему нимало. Чародеям, находившимся в его подчинении, приходилось успокаивать командира, вместо того чтобы высказать свое нелицеприятное о нем мнение, — а Теальдо уверен был, что на их месте ничего хорошего о полковнике не подумал бы.
— Пошли! — крикнул солдатам Галафроне. — Они, может, и застряли, а мы еще нет… пока.
Пехотинцы двинулись дальше, оставив за спиной сошедший с жилы состав. Еще через милю-другую дорога окончательно превратилась во взбаламученное болото. Теальдо обнаружил, что по обочинам двигаться и вправду легче — не то чтобы легко и приятно, но легче.
— Впереди еще кто-то застрял, — предрек Тразоне. — Вот посмотришь. Скоро увидим.
Здоровяк оказался неплохим прорицателем — идти пришлось недолго. Посреди дороги увязли в жидкой грязи по брюхо шесть бегемотов.
— Ура, — кисло промолвил Теальдо. — Сначала после них дорогу развезло, а теперь они сами застряли.
— Этак они вовсе в грязи утопнут, — заметил Тразоне.
Один из увязших бегемотов, очевидно, подумал так же — зверь поднял башку и громко, испуганно взревел. Ноги-столбы взбивали грязь, но все попытки освободиться приводили к тому, что зверь вязнул еще глубже.
— Ну, лапочка моя, лапочка…
Один из погонщиков ковылял по грязи вокруг чудовища, пытаясь, как мог, успокоить зверя. Теальдо не поменялся бы с ним местами за все сокровища мира. Экипажи бегемотов уже сделали все, что могли, чтобы облегчить груз, сняли не только ядрометы и станковые жезлы, но даже кольчужные попоны, но, сколько мог судить солдат, это не помогло.
Через поле проскакал отряд кавалерии: земля, не перемешанная с дождевой водой тяжкой поступью бегемотов, держала их вес лучше, чем предполагаемая дорога. Команда головного бегемота натянула на своего зверя канатную петлю, всадники перепрягли коней в упряжку.
— Как думаешь, вытащат? — полюбопытствовал Теальдо.
— Если нет, замучаются зазря, — ответил Тразоне.
Теальдо понятия не имел, каким образом полагается вытаскивать бегемота из болота при помощи веревочной петли и палки, но экипажи гигантских чудовищ взялись за дело деловито и обыденно, словно занятие было для них совершенно житейское — будто костер разводили.
— Взялись! — крикнул погонщик кавалеристам.
Кони рвались из упряжи, но туша чудовища не сдвинулась ни на шаг.
— Взялись!
Вторая попытка тоже успехом не увенчалась. Погонщик в отчаянии всплеснул руками. Потом взгляд его упал на ковыляющую мимо роту капитана Галафроне.
— Не пособите, парни? — спросил — верней сказать, взмолился он.
Если бы погонщик попытался распоряжаться подчиненными капитана, Галафроне, без сомнения, послал бы его к силам преисподним. А так капитан промолвил только: «Да придется», — и приказал браться за канаты.
Когда к усилиям упряжных коней прибавились потуги доброй роты пехотинцев, туша бегемота начала понемногу подниматься из вязкой грязи. Экипажи от восторга до хрипоты доорались, после чего сняли с головного бегемота петлю и намотали канат на следующего, чтобы вытащить и его.
На то, чтобы высвободить из грязи всех шестерых зверей, ушел весь день. К тому времени, когда прохудившееся небо потемнело, Теальдо устал больше, чем после самой страшной битвы. Сил не хватило даже поесть. Солдат закутался в одеяло, отполз подальше от обочины и заснул как убитый.
На рассвете следующего дня его подняли дружеским пинком. Где-то посреди ночи роту нагнала полевая кухня; Теальдо умял два котелка жидкой ячневой каши, в которой плавали кусочки не пойми чьего мяса. В прежние деньки он воротил бы нос от подобной простецкой пищи. Сейчас каша возвратила его к жизни. К долгому маршу на запад солдат вернулся с большим воодушевлением, чем мог подумать до завтрака.
— Опоздаем мы в Таннроду, — раздраженно бурчал Галафроне. — Силы горние, да мы уже опоздали!
Когда они достигли городка, оказалось, что и торопиться не стоило. Должно быть, ункерлантцы оборонялись здесь особенно упорно: будто великан запалил посреди города костер, а потом решил его затоптать. Полевой жандарм поинтересовался у Галафроне, к какому полку тот приписан, и, получив ответ, спокойно кивнул занервничавшему капитану.
— Ваша рота пришла третьей из всего полка — из-за этой мерзкой погоды сбился весь график. Дальше вам по дороге на северо-запад — вон туда. Ункерлантцы, чтоб им провалиться, затеяли очередную контратаку.
— Нам же вроде твердили, что у конунга Свеммеля уже должны подойти к концу все резервы, — пробормотал Теальдо, когда рота заковыляла дальше по размытому проселку туда, где их товарищи сдерживали напор ункеров,
— Ты ведь не первый день в армии, — ответил Тразоне. — А до сих пор всяким сказкам веришь.
Теальдо поразмыслил над его словами, хмыкнул про себя, молча кивнул и потащился дальше.
Усталый, как всегда после работы, Леофсиг шагал домой по улочкам Громхеорта. Шагал осторожно — после недавнего ливня мостовая еще не высохла, и каблуки скользили по булыжнику. Сам юноша тоже попал под дождь, а значит, возвращался с работы не таким грязным, как обычно. Мысль заглянуть в баню его все равно посетила, но тут же ушла. Чем быстрее он доберется до дому, тем быстрее сможет поужинать и завалиться спать. С тех пор, как началась война, чистым ходить ему случалось редко.
Леофсиг одолел больше полдороги до дому, прежде чем обратил внимание на расклеенные по заборам, стенам и столбам незнакомые плакаты. Альгарвейские, конечно — фортвежцам, вздумавшим налепить на изгородь хоть один, полагалась смертная казнь, а каунианам — вообще страшно подумать что. Но изображен на них был отчего-то не альгарвеец, а суровый, брылястый лик короля Плегмунда, предположительно величайшего из фортвежских правителей, а ниже — шеренги солдат, вооруженных мечами и луками и одетых по моде четырехсотлетней давности.
«ПЛЕГМУНД ГРОМИЛ УНКЕРЛАНТЦЕВ, — гласила надпись под рисунком. — МОЖЕШЬ ИХ ГРОМИТЬ И ТЫ! ВСТУПАЙТЕ В БРИГАДУ ПЛЕГМУНДА! ПОГИБЕЛЬ ВАРВАРАМ!» Еще ниже мелким шрифтом указан был адрес вербовочного пункта и предупреждение: «Кауниане в бригаду не принимаются».
Леофсиг фыркнул. Ему трудно было представить, чтобы какой-то каунианин пожелал вступить в бригаду под командованием тех самых людей, что намеревались втоптать в грязь все светловолосое племя. Собственно говоря, ему трудно было представить, чтобы какой-то фортвежец согласился воевать под альгарвейским знаменем. Ну кто бы в здравом уме пошел на такое? Разве что отпетый негодяй, чтобы скрыться от жандармов. Так пусть альгарвейцы попробуют вылепить солдат из таких вот новобранцев!
Из подворотни навстречу юноше шагнула каунианка одних с ним лет.
— Не хочешь переспать со мной? — спросила она, с трудом изображая похотливое томление. Штаны и блузка обтягивали ее тело так плотно, что казались нарисованными на коже.
Леофсиг покачал головой и уже хотел пройти мимо, когда к ужасу своему осознал, что они знакомы.
— Долдасаи! — выпалил он. — Мой отец вел для твоего бухгалтерию.
Юноша тут же пожалел, что не прикусил язык. Обоим было бы спокойней сделать вид, что незнакомы, и разойтись. Но уже поздно — девушка опустила голову, тоже, верно, пожалев, что Леофсиг не заткнулся вовремя.
— Ты видишь мой позор, — промолвила она; если она и вспомнила, как зовут молодого человека, то обращаться по имени не пожелала. — Ты видишь позор моего племени.
— Мне… очень жаль, — пробормотал Леофсиг. Это была правда — вот только проку от нее было немного.
— Знаешь, что самое страшное? — прошептала Долдасаи. — Самое страшное — что ты все равно можешь переспать со мной, если заплатишь. Мне нужны деньги. Моей семье нужно пропитание, а заработать его другим способом альгарвейцы нам не дозволяют.
В сизых ее глазах Леофсиг читал отчаянные посулы, обещания того, что юноше не довелось еще пережить, не довелось вообразить даже. И он не мог не чувствовать искушения и ненавидел себя за это. Покуда он продолжал надеяться, что Фельгильда позволит ему хотя бы запустить руку ей под платье — до сих пор Леофсигу это не удавалось — как может он не испытывать искушения выяснить, что же теряет?
Рука его сама потянулась к кошелю. Долдасаи издала странный смешок: не то от горького веселья, не то… от разочарования? Леофсиг сунул ей пару монет.
— Вот, держи, — выпалил он. — Жаль, не могу дать больше. Мне от тебя ничего не надо.
Это была не совсем правда, но так оно прозвучало понятней.
Девушка уставилась на мелкие сребреники, потом резко отвернулась.
— Будь ты проклят, — выдавила она. — Я думала, что уже разучилась плакать после всего, что пережила. Уходи, Леофсиг, — нет, она не забыла его имени, — и если смилостивятся силы горние, мы не свидимся больше.
Он отчаянно хотел помочь ей чем-то большим, нежели пара монет, но даже ради спасения жизни не придумал бы — чем. Оставалось только бесславно скрыться и не оборачиваться больше — чтобы не увидеть, как Долдасаи предлагает свое тело другому фортвежцу, готовому расстаться с несколькими сребрениками за пару минут удовольствия.
— Быстро ты сегодня вернулся, — заметила Эльфрида, отпирая дверь.
— Да…
Леофсигу не хотелось рассказывать матери, что он бежал от Долдасаи так же позорно, как фортвежская армия — от альгарвейцев.
— Ну да. — К его облегчению, мать не уловила фальши в голосе. — У тебя еще будет время ополоснуться, — это значило, что, несмотря на ливень, от него до сих пор несло потом, — и выпить глоток вина перед ужином. Конберга даже купила где-то мяса дл бобовой похлебки.
— Какое мясо? — подозрительно осведомился Леофсиг. — Кролик с крыши?
Эльфрида покачала головой.
— Мясник уверяет, будто баранина, но по-моему, козлятина, да такая старая — который час тушится, а все как подметка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Капитан замер, пронзив солдата недобрым взглядом.
— Да я гроша ломаного не дам за армию этих… этих курокрадов! Они думают, будто нам положено воевать, покуда они тащат к себе все, что гвоздями не прибито! На одно только и годятся — спокойные участки фронта держать, да и то у них скверно получается. Пошли. И без того времени потеряли много.
Солдаты вышли на улицу. Ливень продолжался; Теальдо показалось, что его хлещут по щекам мокрым полотенцем. Из полуразвалившейся избы, пострадавшей еще сильней, чем амбар, из-под стогов и из-под деревьев в саду выползали промокшие, грязные солдаты. Чавкая башмаками по грязи, рота Теальдо двинулась в направлении Таннроды и далекого Котбуса.
Каждый шаг превращался в пытку. Теальдо, как большинство однополчан, не сходил с того, что за неимением достаточно скверного ругательства именовалось «дорогой». Другие уверяли, что по обочинам пробираться легче. Но похоже было, что разницы никакой — болото, оно и есть болото.
Рота миновала застрявший становой караван: передние вагоны не парили над землей, как положено, а зарылись в нее, покосившись пьяно. Солдаты, которых вез эшелон, выбежали наружу и стояли вокруг, столпившись, — кроме тех, кто лежал на земле, раненных при крушении.
— Бедолажки, — проворчал Теальдо. — Промокнут ведь.
Тразоне гнусно ухмыльнулся.
— Новобранцы, похоже. Верно, от рождения не видывали ункерлантских красот. Хлестали винцо да ухлестывали за красотками дома, в Альгарве, покуда мы тут отрабатываем жалованье. Ну пускай теперь отведают наших харчей, сучьи дети!
Он сплюнул в лужу, и ливень тут же утопил его плевок.
Им не пришлось идти далеко, прежде чем причина аварии выяснилась. Трое или четверо альгарвейских чародеев стояли вокруг здоровенной воронки, быстро превращавшейся в пруд.
— Поторапливайтесь! — орал на них какой-то полковник. — Приведите в порядок становую жилу, силы преисподние вас побери! Как я могу подбросить подкрепления на фронот, когда жила взорвана?
Он притопнул каблуком и по щиколотку ушел в грязь.
— Пешком? — крикнул Теальдо, уверенный, что ливень скроет его.
И действительно — полковник резко обернулся на обидный оклик, но не смог выделить кричавшего из череды смутных, оплывающих под дождем теней.
В любом случае, офицера больше интересовали чародеи, а тех — его дурацкие приказы.
— Ваше превосходительство, — бросил старший чародей, — ядро, которым клятые ункеры подорвали становую жилу, сработало слишком хорошо. Мы не сможем ввести линию в строй в ближайшее время. Она не рассчитана на то, чтобы поглощать заклятия такой мощности! Кроме того, ункеры заклинают свои жилы иными чарами да вдобавок сделали все, чтобы затуманить их природу. В общем, в воздух вы подниметесь еще не скоро.
— А точнее? — проскрежетал полковник.
Чародеи перебросились парой фраз.
— Сутки, — заявил старший. — Это в лучшем случае. Может, двое.
— Двое суток?! — взвыл полковник.
Он размахивал руками, топал ногами, изрыгал сумасбродные проклятия — в общем, вел себя, как любой альгарвеец на его месте, но все это не помогло ему нимало. Чародеям, находившимся в его подчинении, приходилось успокаивать командира, вместо того чтобы высказать свое нелицеприятное о нем мнение, — а Теальдо уверен был, что на их месте ничего хорошего о полковнике не подумал бы.
— Пошли! — крикнул солдатам Галафроне. — Они, может, и застряли, а мы еще нет… пока.
Пехотинцы двинулись дальше, оставив за спиной сошедший с жилы состав. Еще через милю-другую дорога окончательно превратилась во взбаламученное болото. Теальдо обнаружил, что по обочинам двигаться и вправду легче — не то чтобы легко и приятно, но легче.
— Впереди еще кто-то застрял, — предрек Тразоне. — Вот посмотришь. Скоро увидим.
Здоровяк оказался неплохим прорицателем — идти пришлось недолго. Посреди дороги увязли в жидкой грязи по брюхо шесть бегемотов.
— Ура, — кисло промолвил Теальдо. — Сначала после них дорогу развезло, а теперь они сами застряли.
— Этак они вовсе в грязи утопнут, — заметил Тразоне.
Один из увязших бегемотов, очевидно, подумал так же — зверь поднял башку и громко, испуганно взревел. Ноги-столбы взбивали грязь, но все попытки освободиться приводили к тому, что зверь вязнул еще глубже.
— Ну, лапочка моя, лапочка…
Один из погонщиков ковылял по грязи вокруг чудовища, пытаясь, как мог, успокоить зверя. Теальдо не поменялся бы с ним местами за все сокровища мира. Экипажи бегемотов уже сделали все, что могли, чтобы облегчить груз, сняли не только ядрометы и станковые жезлы, но даже кольчужные попоны, но, сколько мог судить солдат, это не помогло.
Через поле проскакал отряд кавалерии: земля, не перемешанная с дождевой водой тяжкой поступью бегемотов, держала их вес лучше, чем предполагаемая дорога. Команда головного бегемота натянула на своего зверя канатную петлю, всадники перепрягли коней в упряжку.
— Как думаешь, вытащат? — полюбопытствовал Теальдо.
— Если нет, замучаются зазря, — ответил Тразоне.
Теальдо понятия не имел, каким образом полагается вытаскивать бегемота из болота при помощи веревочной петли и палки, но экипажи гигантских чудовищ взялись за дело деловито и обыденно, словно занятие было для них совершенно житейское — будто костер разводили.
— Взялись! — крикнул погонщик кавалеристам.
Кони рвались из упряжи, но туша чудовища не сдвинулась ни на шаг.
— Взялись!
Вторая попытка тоже успехом не увенчалась. Погонщик в отчаянии всплеснул руками. Потом взгляд его упал на ковыляющую мимо роту капитана Галафроне.
— Не пособите, парни? — спросил — верней сказать, взмолился он.
Если бы погонщик попытался распоряжаться подчиненными капитана, Галафроне, без сомнения, послал бы его к силам преисподним. А так капитан промолвил только: «Да придется», — и приказал браться за канаты.
Когда к усилиям упряжных коней прибавились потуги доброй роты пехотинцев, туша бегемота начала понемногу подниматься из вязкой грязи. Экипажи от восторга до хрипоты доорались, после чего сняли с головного бегемота петлю и намотали канат на следующего, чтобы вытащить и его.
На то, чтобы высвободить из грязи всех шестерых зверей, ушел весь день. К тому времени, когда прохудившееся небо потемнело, Теальдо устал больше, чем после самой страшной битвы. Сил не хватило даже поесть. Солдат закутался в одеяло, отполз подальше от обочины и заснул как убитый.
На рассвете следующего дня его подняли дружеским пинком. Где-то посреди ночи роту нагнала полевая кухня; Теальдо умял два котелка жидкой ячневой каши, в которой плавали кусочки не пойми чьего мяса. В прежние деньки он воротил бы нос от подобной простецкой пищи. Сейчас каша возвратила его к жизни. К долгому маршу на запад солдат вернулся с большим воодушевлением, чем мог подумать до завтрака.
— Опоздаем мы в Таннроду, — раздраженно бурчал Галафроне. — Силы горние, да мы уже опоздали!
Когда они достигли городка, оказалось, что и торопиться не стоило. Должно быть, ункерлантцы оборонялись здесь особенно упорно: будто великан запалил посреди города костер, а потом решил его затоптать. Полевой жандарм поинтересовался у Галафроне, к какому полку тот приписан, и, получив ответ, спокойно кивнул занервничавшему капитану.
— Ваша рота пришла третьей из всего полка — из-за этой мерзкой погоды сбился весь график. Дальше вам по дороге на северо-запад — вон туда. Ункерлантцы, чтоб им провалиться, затеяли очередную контратаку.
— Нам же вроде твердили, что у конунга Свеммеля уже должны подойти к концу все резервы, — пробормотал Теальдо, когда рота заковыляла дальше по размытому проселку туда, где их товарищи сдерживали напор ункеров,
— Ты ведь не первый день в армии, — ответил Тразоне. — А до сих пор всяким сказкам веришь.
Теальдо поразмыслил над его словами, хмыкнул про себя, молча кивнул и потащился дальше.
Усталый, как всегда после работы, Леофсиг шагал домой по улочкам Громхеорта. Шагал осторожно — после недавнего ливня мостовая еще не высохла, и каблуки скользили по булыжнику. Сам юноша тоже попал под дождь, а значит, возвращался с работы не таким грязным, как обычно. Мысль заглянуть в баню его все равно посетила, но тут же ушла. Чем быстрее он доберется до дому, тем быстрее сможет поужинать и завалиться спать. С тех пор, как началась война, чистым ходить ему случалось редко.
Леофсиг одолел больше полдороги до дому, прежде чем обратил внимание на расклеенные по заборам, стенам и столбам незнакомые плакаты. Альгарвейские, конечно — фортвежцам, вздумавшим налепить на изгородь хоть один, полагалась смертная казнь, а каунианам — вообще страшно подумать что. Но изображен на них был отчего-то не альгарвеец, а суровый, брылястый лик короля Плегмунда, предположительно величайшего из фортвежских правителей, а ниже — шеренги солдат, вооруженных мечами и луками и одетых по моде четырехсотлетней давности.
«ПЛЕГМУНД ГРОМИЛ УНКЕРЛАНТЦЕВ, — гласила надпись под рисунком. — МОЖЕШЬ ИХ ГРОМИТЬ И ТЫ! ВСТУПАЙТЕ В БРИГАДУ ПЛЕГМУНДА! ПОГИБЕЛЬ ВАРВАРАМ!» Еще ниже мелким шрифтом указан был адрес вербовочного пункта и предупреждение: «Кауниане в бригаду не принимаются».
Леофсиг фыркнул. Ему трудно было представить, чтобы какой-то каунианин пожелал вступить в бригаду под командованием тех самых людей, что намеревались втоптать в грязь все светловолосое племя. Собственно говоря, ему трудно было представить, чтобы какой-то фортвежец согласился воевать под альгарвейским знаменем. Ну кто бы в здравом уме пошел на такое? Разве что отпетый негодяй, чтобы скрыться от жандармов. Так пусть альгарвейцы попробуют вылепить солдат из таких вот новобранцев!
Из подворотни навстречу юноше шагнула каунианка одних с ним лет.
— Не хочешь переспать со мной? — спросила она, с трудом изображая похотливое томление. Штаны и блузка обтягивали ее тело так плотно, что казались нарисованными на коже.
Леофсиг покачал головой и уже хотел пройти мимо, когда к ужасу своему осознал, что они знакомы.
— Долдасаи! — выпалил он. — Мой отец вел для твоего бухгалтерию.
Юноша тут же пожалел, что не прикусил язык. Обоим было бы спокойней сделать вид, что незнакомы, и разойтись. Но уже поздно — девушка опустила голову, тоже, верно, пожалев, что Леофсиг не заткнулся вовремя.
— Ты видишь мой позор, — промолвила она; если она и вспомнила, как зовут молодого человека, то обращаться по имени не пожелала. — Ты видишь позор моего племени.
— Мне… очень жаль, — пробормотал Леофсиг. Это была правда — вот только проку от нее было немного.
— Знаешь, что самое страшное? — прошептала Долдасаи. — Самое страшное — что ты все равно можешь переспать со мной, если заплатишь. Мне нужны деньги. Моей семье нужно пропитание, а заработать его другим способом альгарвейцы нам не дозволяют.
В сизых ее глазах Леофсиг читал отчаянные посулы, обещания того, что юноше не довелось еще пережить, не довелось вообразить даже. И он не мог не чувствовать искушения и ненавидел себя за это. Покуда он продолжал надеяться, что Фельгильда позволит ему хотя бы запустить руку ей под платье — до сих пор Леофсигу это не удавалось — как может он не испытывать искушения выяснить, что же теряет?
Рука его сама потянулась к кошелю. Долдасаи издала странный смешок: не то от горького веселья, не то… от разочарования? Леофсиг сунул ей пару монет.
— Вот, держи, — выпалил он. — Жаль, не могу дать больше. Мне от тебя ничего не надо.
Это была не совсем правда, но так оно прозвучало понятней.
Девушка уставилась на мелкие сребреники, потом резко отвернулась.
— Будь ты проклят, — выдавила она. — Я думала, что уже разучилась плакать после всего, что пережила. Уходи, Леофсиг, — нет, она не забыла его имени, — и если смилостивятся силы горние, мы не свидимся больше.
Он отчаянно хотел помочь ей чем-то большим, нежели пара монет, но даже ради спасения жизни не придумал бы — чем. Оставалось только бесславно скрыться и не оборачиваться больше — чтобы не увидеть, как Долдасаи предлагает свое тело другому фортвежцу, готовому расстаться с несколькими сребрениками за пару минут удовольствия.
— Быстро ты сегодня вернулся, — заметила Эльфрида, отпирая дверь.
— Да…
Леофсигу не хотелось рассказывать матери, что он бежал от Долдасаи так же позорно, как фортвежская армия — от альгарвейцев.
— Ну да. — К его облегчению, мать не уловила фальши в голосе. — У тебя еще будет время ополоснуться, — это значило, что, несмотря на ливень, от него до сих пор несло потом, — и выпить глоток вина перед ужином. Конберга даже купила где-то мяса дл бобовой похлебки.
— Какое мясо? — подозрительно осведомился Леофсиг. — Кролик с крыши?
Эльфрида покачала головой.
— Мясник уверяет, будто баранина, но по-моему, козлятина, да такая старая — который час тушится, а все как подметка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106