Начали!
Бойцы в кимоно подбегали к Иванову и, изобразив замах, падали под разящими ударами в переносицу, горло и пах. Согнувшихся от боли противников Иванов «добивал» ударом ребра ладони в основание черепа. Его удары были точны и красивы. Уже через пару минут Иванов был буквально завален телами поверженных им врагов.
Но все же двое недобитых нападавших исхитрились выбраться из кучи, выхватить и направить на Иванова пистолеты.
— Стоять! Руки вверх! — заорали они.
— Стою! — сказал Иванов. И поднял руки. Но когда к нему подошел один из бойцов, резко сдвинулся с траектории выстрела, ударил его в голень, перехватив за дуло, вырвал пистолет и произвел выстрел во второго нападавшего.
— Это было двадцать второе, — похвастался инструктор.
— Эффектно, — оценил майор Проскурин. — Очень эффектно! А как насчет действенности ударов?
— Но вы же приказывали в первую очередь обращать внимание на их техническое исполнение.
— Но он хоть сможет постоять за себя?
— В драке с хулиганами — да. С профессионалами — нет. Мы уже докладывали, что у него недостаточная мышечная масса и повышенная чувствительность к физической боли...
— Это я слышал...
Вечером майор Проскурин докладывал итоги проверки генералу Трофимову.
— В целом результаты неплохие. Можно даже сказать, что результаты превзошли наши худшие ожидания. Иванов достаточно уверенно чувствует себя в обращении с оружием, неплох в спарринге.
— Пистолеты из рук при выстреле больше не роняет? — перебил генерал.
— Не роняет. И вообще, к «железу» более-менее привык. Снаряжает оружие и изготавливается к стрельбе очень профессионально. Даже некоторые специфические жесты перенял.
— Какие?
Майор продемонстрировал собранные в кольцо пальцы.
— Это что, из кино, что ли? — спросил генерал.
— Так точно. Из какого-то западного боевика.
— Супермен значит?
— На первый взгляд — да.
— А на второй? Если вдруг кто-нибудь на него второй раз взглянет? Так сказать, надумает копнуть поглубже.
— Поглубже не рекомендуется.
— Кем не рекомендуется? Тобой?
— В принципе не рекомендуется...
— А ведь копнут. Непременно копнут. Рано или поздно — копнут. И тогда... он у тебя хоть в мишени-то попадает?
— Иногда.
— Что значит «иногда»?
— Иногда — это значит изредка, товарищ генерал. Но ведь задача делать из него снайпера не ставилась...
— Может, его еще поднатаскать? Недели две.
— Инструкторы утверждают, что дело не во времени. Что он не обучаем в принципе. Говорят, есть такие люди, которые не способны к стрельбе. Ну как лишенные слуха — к музыке.
— Не повезло нам с «объектом».
— Так точно!
— Давай так, майор, натаскивать его все-таки пусть продолжают. Как тех зайцев. А ты пока подумай, как можно ему подмочь. Ну чтобы его легенду поддержать. Чтобы ни со второго, ни с третьего взгляда... Понял меня?
— Никак нет. Не вполне. Как можно поддержать его легенду, если он не способен ни к рукопашному бою, ни к стрельбе? Если любой профессионал, когда дойдет до дела...
— Не знаю как! Это твои проблемы — придумать «как» Придумать и доложить начальству. Мне доложить! И как можно скорее доложить! Обязательно доложить. Потому что нам с тобой, Степан Степанович, хода назад нет. Слишком много на этого Иванова завязано. Ну просто все на него завязано! Нельзя нам его потерять! Никак нельзя...
Глава 16
Корольков Илья Григорьевич, известный его окружению не как Корольков, а как Папа, пребывал в раздумьях. Вообще-то он думал редко, так как гораздо чаще, прежде чем думать, — действовал. Но сегодня был другой случай. Особый случай. Сегодня речь шла не о снятии дани с оптового рынка или сети фирменных магазинов. Сегодня речь шла о гораздо большем — о бабках, лежащих в иностранных банках. Тут действовать раньше, чем думать, себе дороже выйдет.
Чьи бабки лежали на счетах в иностранных банках, Папу интересовало меньше всего. Если партии — пусть будут партии. Лишь бы были. И лишь бы достались Папе, а не кому-нибудь другому.
Папа давно бы вытащил эти деньги, если бы не происки Иванова, который, похоже, тоже до бабок не дурак. И если бы не трупы «быков», которых тот «зажмурил» один — четырнадцать. И за которых Папе пришлось отстегивать на памятники, отстегивать родственникам покойников и отстегивать за банкет в конференц-зале УВД. Ну да главное теперь, братва, отобедавшая в ментовке, успокоилась, и можно начинать подтягивать узду, чтобы покрыть случившуюся растрату. Из-за него случившуюся. И из-за Иванова.
Пора возвращать назад деньги и возвращать власть. И лучше всего возвращать власть, возвращая деньги. Это самая удобная, потому что убивающая двух зайцев, схема.
— Шустрого ко мне! — распорядился Папа прислать к нему его помощника. — Через полчаса.
— Через полчаса он не успеет. Он на уик-энде.
— Где?!
— В лесу, шашлыки жарит.
— С девками?
— Не знаю.
— Передайте Шустрому, чтобы через полчаса был здесь. Если больше чем через полчаса, может не приезжать!
Подтягивать братву следовало начинать с бригадиров и тех кто командует бригадирами. Удар по ним множится слухами и вызывает уважение. Разборка с рядовым «бычком» исчерпывается «бычком».
Желающий наказать нашкодившую кошку глупец — наказывает кошку. Желающий наказать кошку умник — наказывает хозяина. А кошка получит свое от хозяина.
— Шустрый. Папа хочет видеть тебя через полчаса. Папа рвет и мечет, — сообщили Шустрому по мобильному телефону — Папа говорит, что если не через полчаса, то уже не надо.
Шустрый убрал телефон и бросился к машине.
— А как же шашлыки? — хором пропела толпа голодных девиц, столпившаяся возле горячего мангала.
Но Шустрый их не слышал. Его на поляне уже не было. Через полчаса, запыхавшийся и взмыленный, Шустрый постучал в заветную дверь.
— Звал, Папа?
— Не звал бы — не пришел. Дело у меня к тебе есть. Шустрый изобразил на лице почтительное внимание.
— Скажи бригадирам, что с сегодняшнего дня расценки меняются. Что налог поднимается вполовину. Всем поднимается — оптовикам, барыгам, фирмовым.
— Вполовину много будет. Папа. Сейчас в торговле застой. Даже барыги плачут. Говорят, концы с концами свести не могут. Хотят тебя просить сбросить с налога четверть. А тут вдруг рост вполовину! Они могут психануть и отказаться платить.
— А ты надави!
— Могут пойти к ментам. Сбросить бы. Папа...
— Я сказал — вполовину. Кто пойдет к ментам — порежьте, чтобы другим неповадно было. У кого живых денег нет — берите товаром.
— Боюсь, Папа, что...
— Не того ты боишься. Ты одного только должен бояться. Моего гнева должен бояться.
— Папа! Ты меня не так понял...
— Хватит базлать! Пойди и скажи, что я велел. А потом пойди и собери первые деньги. Лично сам собери. Чтобы пример показать, как это надо делать...
— Иду, Папа.
— Стой. Я еще не все сказал. Я еще не сказал главного.
— Слушаю, Папа.
— Подбери из своих «бычков» тех, что посмышленей. Которые хотя бы школу закончили. Есть такие?
— Обижаешь, Папа. У нас все со средним образованием Десять с техникумом. Трое с высшим. Пять мастеров спорта.
— У тебя что, олимпийская сборная? Откуда ты их взял?
— На улице подобрал. Возле мебельного магазина.
— Возле мебельного?
— Они шкафы подряжались носить. За копейки. А я другую работу предложил. Высокооплачиваемую. И по их профилю.
— Ладно. Спортсмены так спортсмены. Они или кто-нибудь еще из твоих языки знают?
— Не спрашивал.
— Спроси. Если нет — придется подучить.
— Папа, неужели...
— Прикуси язык. Если не хочешь, чтобы я его вырвал. То, что я знаю и ты знаешь, касается только тебя и меня.
— Но братва тоже...
— Ту братву, что знала, Иванов зажмурил. А остальные за золото не знают.
— Папа, значит, все-таки!..
— Я все сказал. Иди... За деньгами иди. И без денег не возвращайся...
— Через полчаса! Всех! Если опоздают, пусть уже не приходят! — продублировал приказ Папы Шустрый. Но уже для тех, над кем власть имел он.
Через полчаса бригадиры были у него. Кроме одного. Этот один опоздал на пять минут.
— Ты опоздал, — сказал ему Шустрый. — Пойдешь в бригаду Ломового. Возьмешь на себя киоски на Заречном рынке и на «пятачке» возле парка.
— Ты что, Шустрый? Какие киоски?! Я бригадир! — возмутился опоздавший бригадир.
— Уже нет, — покачал головой Шустрый. — Ты опоздал на пять минут.
— Ты что, стал козырным? — с угрозой в голосе спросил опальный бригадир. — Не пускай пыль в глаза! Ты такой же, как мы. Только к Папе ближе. Не тебе решать, кому где быть.
— Не мне. Папе, — тихо сказал Шустрый. — Папа сказал за порядок. Папа сказал, что с бардаком пора кончать. И еще сказал, что дань повышается вполовину. Со всех. И с барыг, и с фирмовых.
Бригадиры напряженно переглянулись.
— Такие бабки они не дадут. Удавятся, а не дадут.
— Смотря как просить.
— Все равно не дадут. Они пустые. Они просили сбросить на четверть.
— Я знаю. Но Папа сказал поднять наполовину. И начинать собирать сегодня. Сейчас. Значит, сейчас и пойдем.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас.
Бригадиры неохотно поднялись и двинулись к выходу, переговариваясь на ходу насчет того, что барыги так просто бабки не сдадут и что будет большая буза и, возможно, придется пускать кому-то кровь.
— Лысый, Дылда, Гундосый, Татарин, остаетесь здесь, — сказал Шустрый.
— Почему остаемся?
— Папа сказал. У вас своя работа будет.
— Какая?
— Французский язык изучать.
— Ха-ха-ха! — заржали в голос бригадиры. — Ну Шустрый, как скажет...
Зря, между прочим, заржали. Потому что Лысому, Дылде, Гундосому и Татарину действительно предстояло изучать французский язык. По ускоренному методу. Причем не сомнительному Илоны Давыдовой, а по очень действенному методу Королькова Ильи Григорьевича. По кличке Папа.
— Сколько вы берете за час занятий? — спросил зам Папы по финансовым и деликатным вопросам найденную по объявлению в газете преподавательницу французского языка.
— Дело в том, что я высококвалифицированный специалист. Я преподавала много лет в вузах. Кроме того, я не могу опускать расценки ниже существующих. Меня не поймут мои коллеги по цеху.
— Сколько?
— Тридцать. За час.
— Долларов?
— Что вы?! Конечно, нет! Конечно, рублей.
— Хорошо, мы будем платить вам сто рублей.
— В час?!
— В час.
— Но это слишком дорого. Я боюсь...
— Дело в том, что у нас трудный контингент. И когда вы с ним столкнетесь, названная сумма не покажется вам большой.
— Трудные ученики?
— Очень трудные.
— Второгодники?
— По-разному. Кто второгодник, а кто и того больше.
— Какова предполагается, интенсивность обучения? То есть я хотела спросить, сколько предполагается часов?..
— Двенадцать.
— В неделю или в месяц?
— В день.
— В день?!
— Да, в день. Это должен быть очень интенсивный курс. Который позволит заговорить вашим ученикам через две-три недели.
— Через две-три недели заговорить невозможно!
— Почему?
— Потому что невозможно заставить ученика заниматься по двенадцать часов в сутки. Он просто-напросто откажется.
— Эти не откажутся. Эти будут заниматься столько, сколько надо.
— И все равно я не возьму на себя ответственность...
— Хорошо. Если вы считаете, что не справитесь, мы найдем другого преподавателя...
— Вы меня неверно поняли. Я могу попробовать, но нет никакой гарантии...
— Если ваши ученики заговорят через две недели, мы удвоим ставку. То есть вы будете получать в час не сто, а двести рублей.
— Когда приступать к занятиям?
— Сегодня. Сейчас.
— Но я... Но учебники, пособия... Наконец, ученики.
— Ученики ожидают вас в соседней комнате. Все учебники, которые вам необходимы, мы привезем через двадцать минут. Что еще?
— Больше ничего.
— Тогда прошу в класс...
— Здравствуйте, — приветствовала своих новых учеников учительница. — Как вас зовут?
— Это Дылда, этот вон Гундосый, тот Татарин, — представил своих «одноклассников» Лысый. — Ну и я — Лысый.
— Как вы сказали? — растерялась учительница.
— Дылда, Гундосый, Татарин и Лысый, — повторил Лысый. — Чего тут еще непонятно?
— Это, так сказать, клички? — переспросила учительница.
— Ну?
— А как ваши имена?
— Чего?
— Имена.
— Нас как зовут? — спросил Лысый.
— Меня Серый. Гундосого Колян. Татарина — Абдула.
— Меня Жора зовут, — поправил Татарин.
— Один хрен — Абдула. И вообще, кончай, ворона, гонять порожняк, пора уже делом заниматься...
Учительница схватилась за лицо и выбежала вон.
— Они, они... — пыталась она сказать хоть слово заму Папы по финансам.
— Ну что еще они?
— Они по кличкам. И назвали меня... назвали вороной.
— И что?
— Но это оскорбление!
— Никакое это не оскорбление. Это на их языке рассеянная женщина. Не кошелка какая-нибудь.
— А что такое кошелка?
— Это не вы.
— Но все равно. Они так странно выражаются. И вообще...
— Я же предупреждал, что контингент будет непростой. И что сто рублей за их обучение немного. Впрочем...
— Нет, я все понимаю. Но нельзя ли...
— Хорошо. Я помогу вам. Больше они выражаться не будут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Бойцы в кимоно подбегали к Иванову и, изобразив замах, падали под разящими ударами в переносицу, горло и пах. Согнувшихся от боли противников Иванов «добивал» ударом ребра ладони в основание черепа. Его удары были точны и красивы. Уже через пару минут Иванов был буквально завален телами поверженных им врагов.
Но все же двое недобитых нападавших исхитрились выбраться из кучи, выхватить и направить на Иванова пистолеты.
— Стоять! Руки вверх! — заорали они.
— Стою! — сказал Иванов. И поднял руки. Но когда к нему подошел один из бойцов, резко сдвинулся с траектории выстрела, ударил его в голень, перехватив за дуло, вырвал пистолет и произвел выстрел во второго нападавшего.
— Это было двадцать второе, — похвастался инструктор.
— Эффектно, — оценил майор Проскурин. — Очень эффектно! А как насчет действенности ударов?
— Но вы же приказывали в первую очередь обращать внимание на их техническое исполнение.
— Но он хоть сможет постоять за себя?
— В драке с хулиганами — да. С профессионалами — нет. Мы уже докладывали, что у него недостаточная мышечная масса и повышенная чувствительность к физической боли...
— Это я слышал...
Вечером майор Проскурин докладывал итоги проверки генералу Трофимову.
— В целом результаты неплохие. Можно даже сказать, что результаты превзошли наши худшие ожидания. Иванов достаточно уверенно чувствует себя в обращении с оружием, неплох в спарринге.
— Пистолеты из рук при выстреле больше не роняет? — перебил генерал.
— Не роняет. И вообще, к «железу» более-менее привык. Снаряжает оружие и изготавливается к стрельбе очень профессионально. Даже некоторые специфические жесты перенял.
— Какие?
Майор продемонстрировал собранные в кольцо пальцы.
— Это что, из кино, что ли? — спросил генерал.
— Так точно. Из какого-то западного боевика.
— Супермен значит?
— На первый взгляд — да.
— А на второй? Если вдруг кто-нибудь на него второй раз взглянет? Так сказать, надумает копнуть поглубже.
— Поглубже не рекомендуется.
— Кем не рекомендуется? Тобой?
— В принципе не рекомендуется...
— А ведь копнут. Непременно копнут. Рано или поздно — копнут. И тогда... он у тебя хоть в мишени-то попадает?
— Иногда.
— Что значит «иногда»?
— Иногда — это значит изредка, товарищ генерал. Но ведь задача делать из него снайпера не ставилась...
— Может, его еще поднатаскать? Недели две.
— Инструкторы утверждают, что дело не во времени. Что он не обучаем в принципе. Говорят, есть такие люди, которые не способны к стрельбе. Ну как лишенные слуха — к музыке.
— Не повезло нам с «объектом».
— Так точно!
— Давай так, майор, натаскивать его все-таки пусть продолжают. Как тех зайцев. А ты пока подумай, как можно ему подмочь. Ну чтобы его легенду поддержать. Чтобы ни со второго, ни с третьего взгляда... Понял меня?
— Никак нет. Не вполне. Как можно поддержать его легенду, если он не способен ни к рукопашному бою, ни к стрельбе? Если любой профессионал, когда дойдет до дела...
— Не знаю как! Это твои проблемы — придумать «как» Придумать и доложить начальству. Мне доложить! И как можно скорее доложить! Обязательно доложить. Потому что нам с тобой, Степан Степанович, хода назад нет. Слишком много на этого Иванова завязано. Ну просто все на него завязано! Нельзя нам его потерять! Никак нельзя...
Глава 16
Корольков Илья Григорьевич, известный его окружению не как Корольков, а как Папа, пребывал в раздумьях. Вообще-то он думал редко, так как гораздо чаще, прежде чем думать, — действовал. Но сегодня был другой случай. Особый случай. Сегодня речь шла не о снятии дани с оптового рынка или сети фирменных магазинов. Сегодня речь шла о гораздо большем — о бабках, лежащих в иностранных банках. Тут действовать раньше, чем думать, себе дороже выйдет.
Чьи бабки лежали на счетах в иностранных банках, Папу интересовало меньше всего. Если партии — пусть будут партии. Лишь бы были. И лишь бы достались Папе, а не кому-нибудь другому.
Папа давно бы вытащил эти деньги, если бы не происки Иванова, который, похоже, тоже до бабок не дурак. И если бы не трупы «быков», которых тот «зажмурил» один — четырнадцать. И за которых Папе пришлось отстегивать на памятники, отстегивать родственникам покойников и отстегивать за банкет в конференц-зале УВД. Ну да главное теперь, братва, отобедавшая в ментовке, успокоилась, и можно начинать подтягивать узду, чтобы покрыть случившуюся растрату. Из-за него случившуюся. И из-за Иванова.
Пора возвращать назад деньги и возвращать власть. И лучше всего возвращать власть, возвращая деньги. Это самая удобная, потому что убивающая двух зайцев, схема.
— Шустрого ко мне! — распорядился Папа прислать к нему его помощника. — Через полчаса.
— Через полчаса он не успеет. Он на уик-энде.
— Где?!
— В лесу, шашлыки жарит.
— С девками?
— Не знаю.
— Передайте Шустрому, чтобы через полчаса был здесь. Если больше чем через полчаса, может не приезжать!
Подтягивать братву следовало начинать с бригадиров и тех кто командует бригадирами. Удар по ним множится слухами и вызывает уважение. Разборка с рядовым «бычком» исчерпывается «бычком».
Желающий наказать нашкодившую кошку глупец — наказывает кошку. Желающий наказать кошку умник — наказывает хозяина. А кошка получит свое от хозяина.
— Шустрый. Папа хочет видеть тебя через полчаса. Папа рвет и мечет, — сообщили Шустрому по мобильному телефону — Папа говорит, что если не через полчаса, то уже не надо.
Шустрый убрал телефон и бросился к машине.
— А как же шашлыки? — хором пропела толпа голодных девиц, столпившаяся возле горячего мангала.
Но Шустрый их не слышал. Его на поляне уже не было. Через полчаса, запыхавшийся и взмыленный, Шустрый постучал в заветную дверь.
— Звал, Папа?
— Не звал бы — не пришел. Дело у меня к тебе есть. Шустрый изобразил на лице почтительное внимание.
— Скажи бригадирам, что с сегодняшнего дня расценки меняются. Что налог поднимается вполовину. Всем поднимается — оптовикам, барыгам, фирмовым.
— Вполовину много будет. Папа. Сейчас в торговле застой. Даже барыги плачут. Говорят, концы с концами свести не могут. Хотят тебя просить сбросить с налога четверть. А тут вдруг рост вполовину! Они могут психануть и отказаться платить.
— А ты надави!
— Могут пойти к ментам. Сбросить бы. Папа...
— Я сказал — вполовину. Кто пойдет к ментам — порежьте, чтобы другим неповадно было. У кого живых денег нет — берите товаром.
— Боюсь, Папа, что...
— Не того ты боишься. Ты одного только должен бояться. Моего гнева должен бояться.
— Папа! Ты меня не так понял...
— Хватит базлать! Пойди и скажи, что я велел. А потом пойди и собери первые деньги. Лично сам собери. Чтобы пример показать, как это надо делать...
— Иду, Папа.
— Стой. Я еще не все сказал. Я еще не сказал главного.
— Слушаю, Папа.
— Подбери из своих «бычков» тех, что посмышленей. Которые хотя бы школу закончили. Есть такие?
— Обижаешь, Папа. У нас все со средним образованием Десять с техникумом. Трое с высшим. Пять мастеров спорта.
— У тебя что, олимпийская сборная? Откуда ты их взял?
— На улице подобрал. Возле мебельного магазина.
— Возле мебельного?
— Они шкафы подряжались носить. За копейки. А я другую работу предложил. Высокооплачиваемую. И по их профилю.
— Ладно. Спортсмены так спортсмены. Они или кто-нибудь еще из твоих языки знают?
— Не спрашивал.
— Спроси. Если нет — придется подучить.
— Папа, неужели...
— Прикуси язык. Если не хочешь, чтобы я его вырвал. То, что я знаю и ты знаешь, касается только тебя и меня.
— Но братва тоже...
— Ту братву, что знала, Иванов зажмурил. А остальные за золото не знают.
— Папа, значит, все-таки!..
— Я все сказал. Иди... За деньгами иди. И без денег не возвращайся...
— Через полчаса! Всех! Если опоздают, пусть уже не приходят! — продублировал приказ Папы Шустрый. Но уже для тех, над кем власть имел он.
Через полчаса бригадиры были у него. Кроме одного. Этот один опоздал на пять минут.
— Ты опоздал, — сказал ему Шустрый. — Пойдешь в бригаду Ломового. Возьмешь на себя киоски на Заречном рынке и на «пятачке» возле парка.
— Ты что, Шустрый? Какие киоски?! Я бригадир! — возмутился опоздавший бригадир.
— Уже нет, — покачал головой Шустрый. — Ты опоздал на пять минут.
— Ты что, стал козырным? — с угрозой в голосе спросил опальный бригадир. — Не пускай пыль в глаза! Ты такой же, как мы. Только к Папе ближе. Не тебе решать, кому где быть.
— Не мне. Папе, — тихо сказал Шустрый. — Папа сказал за порядок. Папа сказал, что с бардаком пора кончать. И еще сказал, что дань повышается вполовину. Со всех. И с барыг, и с фирмовых.
Бригадиры напряженно переглянулись.
— Такие бабки они не дадут. Удавятся, а не дадут.
— Смотря как просить.
— Все равно не дадут. Они пустые. Они просили сбросить на четверть.
— Я знаю. Но Папа сказал поднять наполовину. И начинать собирать сегодня. Сейчас. Значит, сейчас и пойдем.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас.
Бригадиры неохотно поднялись и двинулись к выходу, переговариваясь на ходу насчет того, что барыги так просто бабки не сдадут и что будет большая буза и, возможно, придется пускать кому-то кровь.
— Лысый, Дылда, Гундосый, Татарин, остаетесь здесь, — сказал Шустрый.
— Почему остаемся?
— Папа сказал. У вас своя работа будет.
— Какая?
— Французский язык изучать.
— Ха-ха-ха! — заржали в голос бригадиры. — Ну Шустрый, как скажет...
Зря, между прочим, заржали. Потому что Лысому, Дылде, Гундосому и Татарину действительно предстояло изучать французский язык. По ускоренному методу. Причем не сомнительному Илоны Давыдовой, а по очень действенному методу Королькова Ильи Григорьевича. По кличке Папа.
— Сколько вы берете за час занятий? — спросил зам Папы по финансовым и деликатным вопросам найденную по объявлению в газете преподавательницу французского языка.
— Дело в том, что я высококвалифицированный специалист. Я преподавала много лет в вузах. Кроме того, я не могу опускать расценки ниже существующих. Меня не поймут мои коллеги по цеху.
— Сколько?
— Тридцать. За час.
— Долларов?
— Что вы?! Конечно, нет! Конечно, рублей.
— Хорошо, мы будем платить вам сто рублей.
— В час?!
— В час.
— Но это слишком дорого. Я боюсь...
— Дело в том, что у нас трудный контингент. И когда вы с ним столкнетесь, названная сумма не покажется вам большой.
— Трудные ученики?
— Очень трудные.
— Второгодники?
— По-разному. Кто второгодник, а кто и того больше.
— Какова предполагается, интенсивность обучения? То есть я хотела спросить, сколько предполагается часов?..
— Двенадцать.
— В неделю или в месяц?
— В день.
— В день?!
— Да, в день. Это должен быть очень интенсивный курс. Который позволит заговорить вашим ученикам через две-три недели.
— Через две-три недели заговорить невозможно!
— Почему?
— Потому что невозможно заставить ученика заниматься по двенадцать часов в сутки. Он просто-напросто откажется.
— Эти не откажутся. Эти будут заниматься столько, сколько надо.
— И все равно я не возьму на себя ответственность...
— Хорошо. Если вы считаете, что не справитесь, мы найдем другого преподавателя...
— Вы меня неверно поняли. Я могу попробовать, но нет никакой гарантии...
— Если ваши ученики заговорят через две недели, мы удвоим ставку. То есть вы будете получать в час не сто, а двести рублей.
— Когда приступать к занятиям?
— Сегодня. Сейчас.
— Но я... Но учебники, пособия... Наконец, ученики.
— Ученики ожидают вас в соседней комнате. Все учебники, которые вам необходимы, мы привезем через двадцать минут. Что еще?
— Больше ничего.
— Тогда прошу в класс...
— Здравствуйте, — приветствовала своих новых учеников учительница. — Как вас зовут?
— Это Дылда, этот вон Гундосый, тот Татарин, — представил своих «одноклассников» Лысый. — Ну и я — Лысый.
— Как вы сказали? — растерялась учительница.
— Дылда, Гундосый, Татарин и Лысый, — повторил Лысый. — Чего тут еще непонятно?
— Это, так сказать, клички? — переспросила учительница.
— Ну?
— А как ваши имена?
— Чего?
— Имена.
— Нас как зовут? — спросил Лысый.
— Меня Серый. Гундосого Колян. Татарина — Абдула.
— Меня Жора зовут, — поправил Татарин.
— Один хрен — Абдула. И вообще, кончай, ворона, гонять порожняк, пора уже делом заниматься...
Учительница схватилась за лицо и выбежала вон.
— Они, они... — пыталась она сказать хоть слово заму Папы по финансам.
— Ну что еще они?
— Они по кличкам. И назвали меня... назвали вороной.
— И что?
— Но это оскорбление!
— Никакое это не оскорбление. Это на их языке рассеянная женщина. Не кошелка какая-нибудь.
— А что такое кошелка?
— Это не вы.
— Но все равно. Они так странно выражаются. И вообще...
— Я же предупреждал, что контингент будет непростой. И что сто рублей за их обучение немного. Впрочем...
— Нет, я все понимаю. Но нельзя ли...
— Хорошо. Я помогу вам. Больше они выражаться не будут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59